- Пошел поглядеть, где бортевые пчелы медок прячут, да что-то спину свело, - объяснил старец.
- Ты из слободских, что ли? - осведомился Рогдай, разглядывая незнакомца.
- Из слободских, - молвил старец. - Огнище у нас рядом. За этим раменьем.
Он вдруг громко закряхтел, хватаясь рукой за поясницу.
- А ну, молодые, помогите на ноги встать. Самому не разогнуться.
- Обожди, дедушка, сейчас поможем, - пообещал Кандих.
Парни привязали к прочному сучковатому древу своих коней и сделали пару шагов к стонущему слобожанину, но вдруг земля под их ногами непонятным образом дрогнула. Замелькали ветки, корни, травяные стебли. Кандих и Рогдай провалились в волчью яму, прикрытую дерном и листвой. Мерянин судорожно попытался зацепиться за длинные корни, но не сумел удержаться. Сверху посыпались комья земли.
- Ну, вот и славно, - долетел до парней удовлетворенный голос старца. - Так-то оно лучше будет. Посидите, покамест здесь все дела управятся. Души ваши губить не хочу, а вмешаетесь - дров наломаете.
Борода старца показалась над краем ямы. Как видно, недуг его прошел сам собой.
- Ты что ж это творишь? - Кандих удачно подпрыгнул и почти ухватился за округлый выступ, с которого свешивались травяные стебли, однако тот шумно осыпался под его весом. Молодой варн вновь оказался на самом днище злополучной ямы. По счастью, заостренного кола в ней не было.
- Да кто ты такой? - Кандих устремил вверх негодующий взгляд.
- Ну, уж не слобожанин, милок, - усмехнулся старец. - Сотоварищи ваши урманские меня бы скорее вас признали. Те, что убили славного Туровида.
- Туровид мертв! - выкрикнул Рогдай.
- Да, Туровид мертв, - признал старец нехотя. - Но не один он, слава Туру, исконную веру этих земель сберегал. Остались еще сыны великого Предка, что стоят обычаем старым, нерушимым.
- О чем ты толкуешь? - не понял старца Кандих.
- О стезе Туровой, по которой извечно шли те, кто владычествовал над природными силами и сердцами людей, пока не явились в края наши князья Крива и Радим со своими родами и волхвами. Волхвы эти сразу принялись поучать всех уму-разуму, смущая людские души. Мудреными словесами и ловкими кудесами сердца затуманили. Немало добрых кобников и балиев наших за ними подались, обольщенные уменьями пришлых. Да только верные дети Великого Предка и по сей день ему служат. А где сейчас власть волхвов? Где их сила? Вон, новая напасть на наши земли прет - кто защитит народ наш? Не вижу я, чтобы волхвы могли с ней совладать. Только нам, сынам Великого Тура, по плечу спасти этот край.
- Остановись, кобник! - вскричал Рогдай. - Почто на волхвов беду кличешь? Их и наши жрецы уважают, и чудины, и весь. За ними - мудрость немерянная.
- Не я - Мать Сыра Земля сама исполнилась бедами, да сбросить власть их мечтает. Слышал я землю. Не желает она более терпеть на себе ни волхвов, ни князя Званимира.
- Так это ты про князя дурные слухи распускаешь! - внезапно догадался Кандих, пытаясь вновь допрыгнуть до края ямы. - Не иначе как с твоего охального языка вся эта зараза пошла, будто боги от Званимира отвернулись!
- А разве нет? - старец усмехнулся. - Не понимает князь Званимир, что иные ныне времена приходят. Люди на Западе давно это смекнули. Ширится их царство, никто уже не может им противустать. А Званимир в гордыне своей надеется один воспротивиться велению времени…
- Что ж ты, и богов своих предал? - вопросил Кандих, неподвижно застыв на дне ямы. - Разве ты не говорил с ними, разве не они оделяли тебя силой своей?..
- Помолчи, глупый, - чуть повысил голос кобник. - Что бы ты понимал… Не предал я их - а сохраню. Не в имени дело. Да, я позволил пришлому служителю Августину свершить надо мной свой обряд. Он ушел восвояси, довольный, что выполнил свой долг и спас мою душу. А не ведает, что сам он и вся его церковь - будут служить нам. Что вода? Стряхнул ее - и нет воды. А кому будут люди в глухих лесах молиться - какое им дело? Перуном называть бога или Илией - бога не убудет, а наши люди целее будут.
- Да когда ж предательство благом оборачивалось! - не унимался Кандих.
- Мало ты сведал древние предания, иначе б знал - предательство зачином было почти каждому большому делу. Вон у ромеев два брата основали ихний Город - и один убил другого. Наши давние предки Тур, Арий и Колос - меж собой воевали, и двое убили третьего. Множество деяний я мог бы тебе назвать, где только смертью, священной жертвой, покупалось величие грядущего… А ныне - суди сам. Званимир борется за одному ему ведомую Правду Богов - и весь свой народ обрекает на противостояние со всеми. И севера с ним в ссоре, и кривичи, и с собственными старейшинами он не в ладах. А придут франки - и что он, один будет с ними бороться? Вовремя уступить силе - не значит предать. Значит, проявить истинную мудрость, которая часто со смирением ходит рука об руку…
- Смирение? Или трусость? - выкрикнул Кандих.
- Я прожил долгую жизнь, - словно не слыша его, продолжал кобник. - Я видел всякое - и любовь, и предательство, и трусость, и коварство. Думаю, научился кое-что различать и понимать. Сейчас пришло время Званимиру уйти. Боги не станут нам мешать. Или ты думаешь, что лучше меня понимаешь их волю? Разве не они послали в наш край урман? Все складывается годно для нас. Чужаки убьют вашего князя, на людях наших не будет вины. Нам не придется ни изгонять его, ни умервщлять. А потом Сбыслав отомстит за его смерть, и законно воссядет на нашем столе. Мы подчинимся тем, кто идет в силе великой - и сохраним народ наш. Иначе и молиться нашим богам будет некому…
- Когда нападают враги, - тихим, но от того более грозным голосом заговорил Кандих, - мужчины гибнут в бою - однако женщины уводят детей в горы или в леса, и там мальчишки вырастают на преданиях о доблестных защитниках, погибших - но не уступивших недругу! О чем будут рассказывать ваши мужи? О том, как они спаслись сами, прикрываясь тем, что спасают своих богов? Какими вырастут их дети? О чем будут им рассказывать матери? Выпусти нас! Там гибнет мой народ и там мое место. По крайней мере, я лягу костьми рядом с ним, не посрамив имени своих предков!
Ответа не последовало. Наступившая тишина подсказала, что кобник ушел.
В яме стремительно сгущалась тьма. Оперевшись на плечи Рогдая, Кандих сумел-таки добраться до края и вылезти наружу, ухватившись за широкие корневища. Потом он вытащил мерянина. Кони пропали.
- Да, - обреченно сплюнул молодой варн. - Влипли мы с тобой. Теперь ни княжеского поручения не выполним, ни ему самому не поможем.
- Смотри! - Рогдай указал на опушку леса.
В полной тишине и полумраке, только позвякивая доспехами, по ложбине стремительно двигались урмане, вышагивая ряд за рядом.
Глава 19. По следу черного ворона
Олав Медвежья Лапа в последнее время все больше задумывался о судьбе, пытаясь разгадать прихоти Норн. Всю свою жизнь могучий ярл, за плечами которого было немало громких побед и пройденных дорог по водам и землям Мидгарда, уверенно шел к своим целям, твердо зная, что ему нужно и не отступая ни перед какими трудностями. Однако сейчас что-то переменилось. Смутные, но тягостные предчувствия камнем лежали на сердце, нарушая спокойствие ума, подтачивая веру в успех начатого дела.
Причиной всему была зловредная сущность Хозяек Урда, которых Олав клял всеми известными ему ругательствами. Эти дочери великана Нера, породившего ночь, всегда вели понятную только им игру. Они не подчинялись ни Одину, ни другим Асам, выплетая замысловатую пряжу судеб для вождей и простолюдинов, для повелителей и рабов. Темный промысел Норн не мог постичь даже всеведающий глаз Отца Богов. От предчертанного ими удела не спасало заступничество Тора и Фрейи. Ведь гордые Судьбопряхи ставили себя выше владык Асгарда, никогда не упуская случая показать свое превосходство и преподать им урок. Еще отец внушал Олаву, что Норны считают себя самыми мудрыми существами во всех девяти мирах - самыми избранными и всевластными, рожденными для того, чтобы наставлять и людей, и богов.
Почему им дана такая сила? Этого Олав Медвежья Лапа никак не мог понять. Упсальские готи, которые сами, как валы, могут зрить тонкое, уверяли, что нити, сплетенные на станке судеб этими каверзными созданиями, имеют разную длину, толщину и цвет. Вурд и Верданди кропотливо ткут их, а Скульд - беспощадно рвет на куски, порой уничтожая почти законченную работу сестер. И так из века в век. Не зря толкуют, что сам Один побаивается Норн, иногда спускаясь к источнику Урд, чтобы с ними советоваться. А еще сестры, облачившись в лебединое оперение, любят появляться у берегов рек и озер, чтобы вдоволь полюбоваться плодами своих трудов, изменить которые никому не под силу.
Норны служат высшему закону Мироздания - так говорят все жрецы. Оберегают совершенный порядок девяти миров и следят за равновесием сил. Но какой же это порядок, если он даже могучих Асов превращает в беспомощных детей? Все же, хоть и немало пожил Олав на свете, а уразуметь подобное до сих пор не мог.
Как назло именно сегодня, когда закончились последние запасы хмельного, а воспоминания о запутанных предсказаниях Дага Угрюмого назойливо, словно мухи, осаждали ярла с самого утра, вернулся Энунд, сын Торна Белого, чтобы убеждать его, предводителя хирда, отказаться от дальнейшего похода. Ему, этому мальцу, не успевшему еще достаточно прославить себя среди людей и снискать уважение богов, оказывается, было видение! Он своими глазами усмотрел в какой-то гардской луже дурные знаки для Братьев.
Медвежья Лапа в этот миг даже заскрежетал зубами от негодования. Сначала он пошел на поводу у Сбыслава, затем проглотил горечь неудачи в береговом бою, потом смирился с необходимостью терпеть под боком чужого проповедника, а теперь вот его собственный воин явился вразумлять его, что ему следует делать. Поистине, то, что творили с ним Норны, было самым изощренным издевательством.
- Я все видел своими глазами, ярл, - настаивал Раздвоенная Секира. - Сбыслав хочет нашими руками заполучить золото, а нас всех - предать презренной смерти. Монах-проповедник с ним заодно.
- Ты просто спятил, юнец, - проскрипел Олав, раздувая ноздри.
- Клянусь тебе синим плащем Всеотца, что говорю правду.
Олав Медвежья Лапа от досады кусал губы.
Самое неприятное во всем этом было то, что молодой хирдманн говорил то, о чем Олав и сам втайне думал. После разговора с Пачемиром в его душе начали роиться сомнения, еще более подкрепленные дурными предчуствиями. Не годилось ярлу вести в бой людей, не имея уверенности в правоте своего дела, но тут Медвежья Лапа ничего поделать не мог. К тому же отступать было поздно. Братья вновь напали на след князя и его золота, а Один послал проводника и союзника в этом враждебном краю. Казалось, удача вновь улыбнулась хирду.
Помимо ярла, в походном шатре присутствовали Гудред Ледяной Тролль, Хегни Острие Копья и Бови Скальд. Все они выглядели хмурыми.
- Ты еще мало чего видел в жизни, Энунд, - более терпеливо заговорил Олав. - Тебя легко ввести в заблуждение. Сдается мне, это чары гардских жрецов затуманили твой разум.
Сын Торна Белого убежденно покачал головой, рискуя своим упорством навлечь на себя гнев ярла. В поисках поддержки он поднял глаза на своих боевых товарищей.
- Скажи мне, Бови Скальд, разве уши твои не слышат свист сильного ветра? Кто те двое, что едут на тинг с тремя глазами и десятком ног?
Хирдманны вздрогнули. Зловещая фраза Энунда намекала на Одина, скачущего на своем восьминогом Слейпнире во главе отряда из бесплотных духов и призрачных псов. Явление Асгардрейи несло смерть всем тем, кто в этот миг находился поблизости от страшной процессии.
Братья начали суеверно прислушиваться, а лицо Олава залила краска негодования.
- Тебе мало того, что ты испортил мне настроение своим вздором, - прорычал ярл. - Теперь ты хочешь посеять смятение среди моих воинов?
- Может, в словах парня есть доля правды, Олав? - осторожно предположил Гудред Ледяной Тролль. - Вспомни схватку западного монаха с Агнаром. Будь я проклят, если этот христосник не применил самый настоящий сейд. Сбыслав тоже не прост. Мы не скрепляли с ним союзной клятвы на оружии, а значит - от него можно ждать любого коварства.
- Я не отступлюсь от задуманного, - стоял на своем Медвежья Лапа. - А вы все - обязаны подчиняться мне беспрекословно.
- Я понимаю, ярл, что ты сильно хочешь заполучить эту золотую ладью, - заговорил Бови Скальд. - Но не станет ли она для нас той неподъемной ладьей Хрингхорни, на которой убитому Бальдру было уготовано отправиться в Хельхейм?
Глаза Олава запылали, как две огненные головешки.
- Вы что, хотите вернуться в Альдейгьюборг и без добычи, и без славы? - взревел он. - Прослыть нидингами? Что вы будете рассказывать своим товарищам? Что бежали с позором, причем не от вражеской рати, а поддавшись страху перед дурными предзнаменованиями? Какие висы сложат о вашем походе?
Волки Одина потупили глаза.
- Сила наша не сломлена и даже не поколеблена, - добавил Медвежья Лапа. - А желанная добыча совсем рядом - только руку протяни. Поквитаемся за все со Званимиром, заберем золото, а уж там решим, что делать с монахом и со Сбыславом.
Слова ярла показались хирдманнам разумными. Всех их жгло огнем желание поскорее скрестить оружие в радимичами в большом бою и напоить клинки кровью неуловимых врагов. Золотое сияние тоже неуклонно маячило перед мысленным взором Волков Одина.
Энунду Раздвоенной Секире нечего другого не оставалось, как смириться с волей Олава.
Выйдя из палатки ярла, юноша почти сразу же натолкнулся на Агнара Земляную Бороду, которому он поспешил посетовать на непонимание предводителя хирда. Кузнец только утешающе похлопал его по плечу.
- В этом мире, парень, нет ничего долговечного, - сказал Агнар. - Если нас ждет жестокая смерть - выходит, такова наша судьба. Но бегать от опасностей и трудностей - не в обычае у свободных людей фьордов. Надо уметь идти до конца, каким бы этот конец ни был.
Энунд лишь мрачно усмехнулся.
- В этом мире нет ничего долговечного… - повторил он задумчиво.
Перед лицом юноши на миг промелькнули отстветы далеких детских воспоминаний. Однажды, когда брити Хейдрек привел мальчугана к скалистому обрыву над бушующим морем, сын Торна Белого спросил его:
- Велик ли наш мир?
Хейдрек подобрал маленький камушек и бросил его в пучину высоких пенных вод.
- Он так же велик для человека, как море для этого камня. Но даже у такого большого мира есть пределы. И есть жизненный срок.
- Ты хочешь сказать, что наш мир не вечен? - поразился тогда Энунд.
- На свете нет ничего вечного и постоянного, мой мальчик. Наш мир создан богами и в свой черед падет в битве сил Тьмы и Света. Ты уже видел две зимы назад большое затмение? Это волки Скель и Хати, ведущие охоту за небесными светилами, сумели заглотить солнце и луну. Светилам удалось вырваться из их глоток, разогнать беспросветную тьму, но однажды эта тьма уничтожит все то, что нам известно.
- А боги? - Энунд затаил дыхание.
- Боги тоже падут, - ответил Хейдрек. - Сгинут в черной бездне разрушения. Ведь все они лишь на половину состоят из божественного вещества Бора. Другая часть их природы - Бестла, есть смертное вещество, такое же, как и у людей. Поэтому тебе лучше сразу свыкнуться с мыслью, что на свете нет ничего постоянного. Если ты усвоишь это сейчас - тебе будет проще смириться с болью и разочарованием потерь, которые ты неминуемо встретишь в своей жизни. Когда же придет предел отпущенному тебе сроку - ты будешь готов принять его со спокойным сердцем, не цепляясь за жизнь, подобно безвольным трусам…
Этот урок Энунд Раздвоенная Секира запомнил навсегда. Вот и сейчас ему оставалось лишь тихо вздохнуть.
Волки Одина готовились к переправе на берег. В этот момент к Энунду неожиданно приблизился Олав в сопровождении Августина.
- Ты еще очень юн, - произнес монах с легким сожалением. - Перед тобой вся жизнь. К чему губить ее напрасными спорами? Выполняй приказы своего ярла, и твоя часть добычи не уйдет от тебя!
Сын Торна Белого хотел было возразить, но язык точно прилип к его гортани.
- Ты возвращался в стан руслом ручья и теперь знаешь дорогу, - сказал ему Медвежья Лапа. - Поэтому поведешь хирд вместе с монахом.
Энунд подчинился. Он был совсем не в восторге от подобного спутника, однако ослушаться не посмел, опустив глаза. В нем сейчас боролись самые противоречивые мысли и чувства. Осознание близкой беды для Братства перемешивалось с воспоминаниями о Любаве. Энунд очень хотел еще раз увидеть русоволосую гардскую воительницу. Стереть из памяти ее образ - такой будоражаще яркий и волнующий - было непросто. Он вновь и вновь всплывал перед юношей. Подобной девушки встречать ему еще не приходилось. Любава очаровала его не только своей красотой. Все в ней - ее нрав, ее смелость, ее боевой задор - неудержимо притягивало к себе.
Другая мысль молодого хирдманна крутилась вокруг проповедника. Энунд никак не мог себе представить, что предпримет Августин, дабы преодолеть защиту Рыси, оберегающей подступы к укрывищу князя Званимира.
Кормчие подогнали драконы к береговой отмели. После того, как носы их, глубоко прорезав илистое дно, вгрызлись в песок с редкой чахлой травой, а якоря были спущены в воду, Волки Одина начали выгружаться с судов. Тут же был составлен боевой порядок, который по мере продвижения к лесу вытянулся в неразрывную цепь. Середина блистала железными скобами прочных круглых щитов копьеносцев и мечников, в голове и хвосте хирда шли лучники.
Охранять драконы Олав Медвежья Лапа оставил два десятка братьев во главе с Храфтом Черным. Монах Августин уверенно ступал рядом с Энундом, впереди хирдманнов. На бледном заостренном лице его нельзя было углядеть и тени сомнений. Отстав на полшага, за Энундом шел Агнар Земляная Борода с большим луком. За спиной его постукивал щит, кованый пояс оттягивали по бокам топор и меч.
- Если христосник заведет нас в западню, - шепнул он, улучив случай, Раздвоенной Секире, - подохнет первым от стрелы в затылок.
И снова Энунд видел вокруг себя густой гардский лес, стебли которого цеплялись за его ноги, а ветви колотились о щит. Птицы, что еще недавно оголтело перекликались между собой, умолкли и забились в тень, напуганные обилием чужих людей, одетых в железо. Перелесок вскоре спустился в глубокую и длинную ложбину, покрытую дерном, где лиственницы и клены свисали со склонов, образуя округлый свод над тропой. До слуха Волков Одина донеслось журчание водяных струй.