- Мой бог, конечно, был иноземец: так ведь все про него говорили. У нас в деревне убили одну девушку за то, что она приняла христианство. Очень опасно было поклоняться этому богу, которого к нам привезли миссионеры в длинных рясах. Он внушал страх - и страх-то и привлек меня к нему, так же как и других мальчишек из нашей деревни. И бог был страшный, и верить в него было опасно, - ну и любопытно было узнать, что же это за такой необыкновенный бог.
А миссионеры - белые в длинных одеждах, рассказывали нам про него такие чудесные истории, что я и думать забыл, какой он, белый или черный. Особенно мне нравилась история о том, как он превратил воду в вино, и о том, как он мертвого человека сделал опять живым. А еще лучше - чудо с пятью хлебами. Было мало еды, а он сделал так, что стало очень много! Вот это хорошее чудо! И я поверил в него, потому что он был добрый и потому что его забили чуть не до смерти. Но я поверил еще и потому, что миссионеры ласково обращались со мной.
- А потом, однажды вечером, мне захотелось узнать, какого же он цвета. - Мако тихонько рассмеялся. - Кажется, в тот день кто-то обозвал меня черномазой обезьяной и плюнул мне в лицо. Я пошел в часовню и стал на колени перед черной статуей святого Петра. Я молился очень долго, но ни бог, ни святой Петр не ответили мне, какого цвета у бога кожа и правда ли, что он белых людей любит больше, чем черных. Представляете себе? Маленький черный мальчик один в темной пустой часовне. Но ответа я так и не получил. Мне было очень горько. Ах, как мне было горько! - Мако опять тихонько рассмеялся.
- У ног святого Петра стояла чаша с водой. Я посмотрел на чашу и сказал: "Господи, преврати эту воду в вино, тогда я буду знать, что ты меня тоже любишь, хоть я и черный". Я немного подождал, но вода по-прежнему оставалась водой. Я повторил свою молитву и еще прибавил "пожалуйста". И опять ничего не произошло. Тогда я подумал: "Может быть, бог думает, что я хочу выпить это вино". И я сказал: "Господи, да я совсем не для этого. Честное слово, я не буду пить это вино". Но ничего не случилось. Вот и все. С тех пор я уже не мог верить в него по-прежнему…
- А теперь?
- Мы говорим не о том, что теперь.
- А у вас как было, Сварц?
Ленни посмотрел на Исаака и покачал головой.
- Меня этот вопрос никогда не интересовал.
- Насчет цвета кожи?
- Да. Я ведь очень рано уехал в Кейптаун.
- Но ведь национальный вопрос должен интересовать и цветных.
- Неужто? - сказал Мако.
- Не знаю, - проговорил Ленни. - В среде цветных вы никогда не услышите разговоров о национальности, расе и цвете кожи.
- Не понимаю, почему, - сказал Исаак.
Ленни прочитал вызов в его глазах и отчего-то весь насторожился, словно ожидая удара.
- Может быть, потому, что сами они и не белые и не черные, - ответил он с деланным спокойствием.
- Боятся они, что ли, думать об этих вещах?
- Тут не о чем думать, - вмешался Мако, бросив быстрый взгляд на Ленни. - Сварц дал вам исчерпывающий ответ. Они не белые и не черные. Племенная традиция, груз исторического прошлого, равно тяготеющий и на белых и на моих соплеменниках, для них не существует. У них нет прошлого, а только будущее.
- Но групповое чувство все-таки есть. Этого же нельзя отрицать, - сказал Исаак.
Ленни успокоился. Пусть себе обсуждают расовые проблемы, это ничего.
- Групповое чувство есть, - сказал он.
- Это одно воображение, будто оно есть, - ответил Мако.
- Цветные женятся на цветных, - возразил Исаак.
- Да. Но темнокожая девушка всегда стремится выйти за мужчину, у которого кожа посветлей; а темнокожий мужчина - жениться на девушке с более светлой кожей.
- Все равно, оба цветные. Они не выходят за пределы группы.
- Но оба стремятся передвинуться поближе к белым. Почему?
Мако выжидательно поглядел на Ленни и на Исаака, но и тот и другой молчали. Он подождал еще немного, затем сам ответил на свой вопрос:
- Потому что у них нет корней. Нет прошлого, нет традиций - такие, какие есть и у белых и у черных. Поэтому они тянутся туда, где выгодней. Власть у белых, они хозяева. Черные в невыгодном положении, против них действует расовая дискриминация, к ним примыкать нет смысла. Потому цветные тянутся к белым. Один писатель, сам цветной, назвал их "пограничными людьми"; он был прав. А один английский поэт сказал: "Только призраки могут жить между двух огней"; он тоже был прав. Цветные живут между двух огней. Они стремятся вырваться из этого пограничного существования. В этом, по-моему, и заключается вся их проблема…
Он умолк, и некоторое время никто не нарушал молчания. Ленни сидел, опустив подбородок на грудь, думая о том, что сказал Мако, и удивляясь, как он много знает.
У Исаака от напряженного внимания даже рот приоткрылся и на лбу собрались складки. Потом он передернул плечами и вскочил с места.
- Об этом надо подумать, - сказал он, направляясь к двери. - Кофе проясняет мозги. Сейчас я его принесу, и мы выпьем по чашечке.
Ленни протянул Мако папиросу и поудобнее уселся в кресле. Ему очень хотелось сказать Мако, как он удивлен его ученостью, но он постеснялся и промолчал.
В кухне Исаак что-то бормотал, разливая кофе.
Вдруг растворилась дверь в спальню к старику Финкельбергу, и он сам показался на пороге.
- Ну-с, молодые люди, - сказал он, входя, - как идет ваша беседа? Я услышал, что мой сын возится в кухне, и решил - дай-ка пойду выпью с ними чашечку кофе, а потом уйду, не буду им мешать.
Мако улыбнулся и протянул ему коробку с папиросами.
- Зачем же уходить? - сказал он. - Вы нам не помеха.
- Как же не помеха, - ответил старик, хитро покачивая головой. - Недаром говорится: где молодежь, там старому нет места, иди к таким же, как сам, старикам, либо сиди один. Не знаю, кто это сказал, но это правда. Положим, вы захотите поговорить о девушках, ну как же не помеха, если старик тут сидит и слушает?
- Но мы говорим совсем не о девушках, - сказал Ленни.
Старик усмехнулся и ответил ему взглядом, полным мудрости, мудрости человека, который сам был молод и не забыл об этом.
- Молодые говорят о разном, - сказал он. - О звездах или о том, как сеять хлеб, - а потом и оглянуться не успеешь, как уже разговор перешел на женщин. Уж это всегда так.
Прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, вошел Исаак с кофе. Лицо его просияло, когда он увидел, что отец вышел к гостям. Глаза старого еврея встретились с глазами сына, помедлили секунду, как бы в молчаливом общении, - и недавняя ссора была забыта. Между отцом и сыном снова водворились мир и согласие и привычное взаимное понимание.
- Ну-с, - сказал Исаак, ставя на стол кофе и булочки.
- Нравится вам тут? - спросил старик, глядя на Ленни.
Ленни смущенно усмехнулся.
- Можете не говорить. Я и так вижу.
- Да нет, мне нравится. Иногда.
- Когда вы занимаетесь в школе, - сказал Исаак.
- Да. Когда занимаюсь в школе.
После этого все умолкли и в молчании стали пить кофе. И сквозь это молчание Ленни вдруг ощутил ту глубокую, ненарушимую тишину, которая окутывала все вокруг. Даже мелкие твари, населявшие вельд, казалось, притихли и не подавали голоса, чтобы не нарушать эту тишину. Нигде ни звука. Немая тишина смерти. В этой тишине легко было себе представить землю как мертвый шар, на котором навсегда умолкли все звуки и угасла всякая жизнь. Холодок пополз по спине Ленни, ибо этот образ мертвой земли вызвал в уме еще и другие, непостижимые и пугающие образы и представления: мировое пространство, вечная тьма, океанские глубины, жалкий, одинокий человек среди бездушной вселенной. Он напряг слух - и тишина стала еще бездонней. Казалось, даже собственное его сердце перестало биться.
И вдруг тишину разорвал резкий, скребущий звук - кто-то чиркнул спичкой. Ленни вздернул голову и увидел, что Мако раскуривает трубку. Потом он увидел глаза Исаака, пристально следившие за ним. Эти глаза как будто хотели вспороть ему кожу и заглянуть внутрь. Странный человек этот Исаак.
Мако посасывал трубку и глядел в открытое окно. Тишина нарушилась. С Большой улицы снова донесся унылый вой собаки. Куда это Мако смотрит, что он там видит за окном? Там ведь только темнота.
- Что-то меня ко сну клонит, - устало сказал старик. - Я вас покину, молодые люди. Мне пора на боковую. Спокойной ночи.
Он вышел, тяжело ступая, и затворил за собой дверь.
Исаак улыбнулся и тихонько покачал головой. Мако посмотрел на него, и ответная улыбка тронула его губы.
Глядя в упор на Мако и тщательно выбирая слова, Ленни проговорил:
- Вы сказали, что цветные живут между двух огней и стараются выйти из этого положения, приближаясь к белым. Так?
- Да.
- У меня создалось впечатление, что вы их за это осуждаете. Почему?
Мако пососал трубку, размышляя. Потом сказал:
- То, что цветные стремятся приблизиться к белым, само по себе не хорошо и не плохо. Это безразлично. И не это вызывает у меня возражения. Плохо то, что в этом проявляется отсутствие у них внутренней свободы. Если бы черные и белые были в равном положении, если бы не существовало расовой дискриминации, если бы африканцы заседали в парламенте и пользовались теми же правами, что и белые, а цветные все-таки стремились бы к белым, я бы не стал возражать. Но сейчас они тянутся к белым потому, что у белых власть. Они тем самым признают превосходство белых и выход ищут в том, чтобы самим стать белыми. Это рабство духа, которое еще хуже, чем рабство телесное. Все равно как мы, африканцы, стараемся распрямить себе волосы потому, что у белых волосы прямые. Вот это-то и вызывает у меня возражения - это отсутствие внутренней свободы, это приятие рабства и стремление не бороться с ним, а убежать от него. Вы понимаете? То же самое и со смешанными браками. Если это компенсация за то, что ты не белый, я буду всеми силами против этого бороться. Если же это просто взаимное влечение мужчины и женщины, которые сумели стать вне и выше расовых предрассудков, это их личное дело. Но я заболтался, а уже поздно. Мне пора идти… - Он посмотрел на Исаака, и губы его сложились в насмешливую улыбку.
- Вот сколько вопросов мы затронули, - сказал Исаак. - Что вы на все это скажете, а, Сварц?
Ленни засмеялся и покачал головой.
- Мне надо еще подумать. Все это так ново для меня. Кое-что я и раньше слышал от своего старого профессора, но многое слышу впервые. А сказать я могу только то, что Мако - это настоящий кладезь премудрости.
Вдруг Исаак вскочил и взволнованно забегал по комнате, кивая головой и что-то бормоча себе под нос.
- Погодите, - сказал он, - минуточку, - и прислонился к двери. Он стоял, закрыв глаза, барабаня пальцами левой руки по дверному косяку. Потом открыл глаза и засмеялся в лицо Мако. В его смехе звучало торжество.
- Ну? - спросил Мако.
- Вот вам и ну! - воскликнул Исаак.
Он отделился от двери, вразвалочку подошел к Мако и остановился против него. Ленни с любопытством следил за ними. Что еще будет?
- Я давно заметил, - сказал Исаак, - что, если не мешать человеку говорить, он непременно договорится до противоречия самому себе. Так всегда выходит. Так вышло и сейчас.
В глазах Мако заблистал иронический свет.
- Да ну? - сказал он с той насмешкой, которую Ленни однажды уже слышал в его голосе, - во время разговора с проповедником.
- Да-с, - победоносно заявил Исаак. Однако уверенности в нем было все же меньше, чем в невозмутимом Мако. - Сначала вы распространялись насчет обычаев и традиций и национальности, и мы с вами согласились. А теперь, одобряя смешанные браки, вы сбрасываете национальность со счетов. Не очень-то последовательно, особенно для человека с таким ясным мышлением. А?
Мако засмеялся.
- Национальность - это реальный факт, соглашайтесь со мной или не соглашайтесь. Некоторые люди считают - и я с ними согласен, - что мир лишь тогда станет свободным и счастливым, когда отдельные нации перестанут воевать между собой и ни одна не будет угнетать другие. Смешанный брак между людьми разных национальностей - будь то между белыми и черными, или красными, или розовыми - предваряет ту наивысшую форму взаимоотношений между национальностями, при которой человек станет по-настоящему свободным. Вот моя мысль. Где же вы видите противоречие?
Ленни оперся о подоконник и высунулся в окно. Что-то происходило в его душе, что-то радостное и новое. Мако раскрыл перед ним какие-то широкие горизонты, показал ему новую, прекрасную действительность. Этот спокойный, чуть глуховатый, богатый оттенками голос. Да ведь это же самое говорил ему и Шимд, только тогда он не понял как следует. Почему же теперь вдруг стало так понятно? Строки какого-то стихотворения зазвучали у него в ушах. Чье это, он забыл. Но стихи врезались ему в память. Среди смуты, наполнявшей его сознание, они выделялись, словно написанные огнем. Только эти четыре строчки да голос Мако, который он все еще продолжал слышать, хотя Мако давно умолк. Голос говорил:
Ты человек, это значит, что ты никому не подвластен,
Встань же с колен и разбей алтари и короны;
Царь над собою одним и брат всех людей без изъятья,
Гордый, свободный и мудрый: воистину ты человек.
- Великолепно, - сказал Исаак, глядя на Ленни. - Кто это написал?
Ленни покачал головой. Он прочел стихи вслух, сам того не заметив. Он сконфуженно улыбнулся.
- Кто это написал? - повторил Исаак.
- Не могу вспомнить. Я и не заметил, что говорю вслух.
- Это та же мысль, которую нам излагал Мако. Если вспомните, чье это, пожалуйста, скажите, я бы хотел прочитать все стихотворение. Никогда не думал, что поэзия может так хорошо выражать политические идеи. Я не большой любитель поэзии.
Мако встал и потянулся. Он тоже подошел к окну и выглянул. На небе вдруг откуда-то появилась луна. Она была огромная, и ночь уже не казалась такой темной. Пологие склоны были залиты лунным светом.
- Написал это англичанин Шелли, - сказал Мако. - Он любил свободу и боролся за нее. Живи он сейчас, он боролся бы за свободу африканских народов.
Его спокойный голос звучал словно издали - как будто и мысли его были где-то далеко.
Исаак уже открыл было рот, чтобы заговорить, повернувшись к Ленни, но тут же раздумал и молча стал рассматривать своего нового друга.
Ленни смотрел в спину Мако. Его лицо и глаза на миг утратили привычную непроницаемость - с него словно спала маска. На темных щеках проступил румянец, глаза блестели любопытством и оживлением. Губы шевелились, казалось, с них сейчас посыплются вопросы.
"Пробрало тебя, голубчик", - подумал Исаак. Потом он усмехнулся и покачал головой.
- Меня тоже пробрало, - пробормотал он.
Никто его не услышал.
- Это прекрасно, - сказал Мако.
Исаак посмотрел на его спину.
- Прекрасно?
- Да.
- Ах, вы имеете в виду пейзаж.
- Да, и это тоже. Но не только это. Еще и другое.
Исаак рассмеялся.
- Только что я хотел назвать вас рационалистом, потому что на все у вас есть резоны и основания и объяснения, а теперь уже не могу так вас назвать.
Мако обернулся и посмотрел на Исаака, потом перевел взгляд на Ленни, который уже сидел, совсем спокойный, и курил папиросу.
- Какая польза в ярлыках?.. Я мечтаю о таком дне, Финкельберг, когда не будет никаких ярлыков. Я мечтаю о красоте. Я люблю все, что красиво и свободно, я люблю свободных людей. Я хочу проникнуть глубже, чем название, и там найти доброе и прекрасное. Когда-нибудь все люди этого захотят. Они и сейчас хотят, но сами об этом не знают. Я люблю свой народ, но я знаю, что он вовсе не самый лучший из всех народов. Я хочу любить и другие народы, но как я могу любить тех, кто угнетает мой народ?.. Я должен бороться с ними. Но когда мы станем свободны, тогда я научусь любить их… А теперь мне пора идти.
"Интересно, - думал Исаак, - есть ли и в других деревнях такие же, как Мако? Много ли таких в Африке? Быть может, уже многие африканцы начинают так же, как он, нащупывать свою дорогу; уже начинают находить слова для выражения своих чувств; и так же, как вот этот Мако, без злобы, но с твердостью уже заговаривают о борьбе? Насколько все показательно для Африки?"
- Я пойду с вами, - сказал Ленни.
- Очень рад, что вы у нас побывали, - сказал Исаак. - Как-нибудь опять соберемся.
Мако и Ленни вышли в теплый, пронизанный лунным светом полумрак и зашагали вниз по склону, по направлению к Стиллевельду.
Исаак смотрел им вслед, пока они не исчезли из виду.
"Интересно, - сказал он про себя. - Очень интересно".
Потом он запер дверь, прошел к себе в комнату и, усевшись за стол, стал описывать этот вечер в своем дневнике.
- Так как же? - спросил Мако. - Какое у вас впечатление от здешней жизни?
- Уж очень бедно живут, - сказал Ленни.
- Тут все бедно живут, даже кое-кто из белых.
- Дело не просто в бедности.
- A-а. Вы имеете в виду их психологию?
- Сам не знаю… Посмотрите, какой у них у всех вид.
- Да, нам немного легче, - сказал Мако. - Земля наша собственная. И ее больше, чем у вас. И воды у нас больше. Мы не так зависим от белых фермеров. Но и мы очень бедны.
- Вы видали, какая у них кожа?
Мако усмехнулся в темноте.
- Да. Видел. Это от воды. Вода плохая. Да и еда не лучше. А денег зарабатывают гроши.
- Если бы знать, как им помочь!.. Я бы все сделал, что в моих силах.
Они прошли по затихшей Большой улице, поднялись на холм и остановились. Позади, в котловине, ютился Стиллевельд; впереди, в более просторной и более плодородной долине, лежал крааль Мако.
Ленни взглянул на Мако и протянул ему руку.
- Спокойной ночи. Я очень рад, что познакомился с вами.
- Мы еще встретимся, - сказал Мако. - Выдастся у вас свободный вечер - приходите ко мне. Когда хотите. Я вам дам что-нибудь почитать, у меня есть книги. Доброй ночи.
Мако ушел, но Ленни еще долго стоял, глядя вниз, в долину. Он устал, но идти домой не хотелось, его одолевало какое-то беспокойство. Выбрав гладкий, круглый камень, он присел на него. Кругом было тихо. Ему и хотелось тишины. Но в душе ворочалась глухая тоска, усиливаясь с каждой минутой. Наконец она стала невыносимой. Одиночество давило ему сердце. Он запретил себе поддаваться этому чувству, но от этого стало только хуже. Ему нужно было, чтобы рядом был кто-нибудь, с кем можно поговорить и посмеяться…