Директор исчез, а Калинкин долго стоял в дверях как оплеванный. Ни о каких деньгах он и думать не думал. И когда Просекин протянул ему расписку на получение премии, сказав при этом свою коронную фразу: "Долг платежом красен", то Яков Калинкин был готов провалиться сквозь землю.
- Денег я не возьму, Матвей Евлампиевич, - еле слышно процедил он, не глядя директору в глаза.
- Почему? - удивился Просекин. - Ведь ты же заслужил… Если мало, еще выпишу. Только скажи мне по-честному, полуношник ты эдакий, откуда у тебя столько чокеров? Любопытство меня разбирает, и командировочный следователь интересовался.
- Чокера, Матвей Евлампиевич, я достаю у вас.
- Как у меня?
- В совхозе вашем. Многие трактористы из отдаленных участков теряют их, а я эти брошенные чокера, будь они неладны, выцарапываю из грязи, снега, потом ремонтирую и, когда у вас нехватка, вам сдаю.
- Чего?
Калинкину показалось, что Матвей Евлампиевич не расслышал, и он повторил еще раз.
- Да ты знаешь, что ты со мной сделал теперь?! Калинкин, душа моя, молодость моя! Калинкин! - Лицо Просекина светилось неудержимой радостью. - Дай я тебя обниму, голубчик ты мой! Дай я тебя расцелую, как сына родного! Ведь ты для меня нынче, как спелый колос на заре! Я-то думал, что такие люди повывелись, а ты есть, Калинкин, есть! Да еще как есть-то! Я тебе щас новый слесарный станок выпишу, чтобы ты по гроб жизни помнил, какие мы с тобой люди!
Он достал из комода кожаный бумажник и, вытащив оттуда бланки с печатями, положил на стол.
- Вот тебе бумага на получение слесарного станка. - Директор размашистым движением расписался и еще раз с любовью глянул на Калинкина. - А ко мне вчера прокурор со следователем приехали. Почему, говорят, у тебя все трактора на ходу, машины все работают и план ты перевыполняешь на десять процентов? Лес заготовляешь, трелюешь, строишь много… А вот в соседних совхозах, мол, обратная картина: запчастей не хватает, машины стоят, картофель гниет… Да разве с такими людьми, как ты, Калинкин, возможно в хвосте плестись! Или хозяйство совхозное запустить! Держи расписку на получение денег да бумагу на станок.
Калинкин смущенно взял две заверенные бумажки, положив в верхний карман куртки, и лицо его налилось словно брусничным соком.
- А теперь, дорогой ты мой человек, давай-ка тяпнем по чашке крепкого чая. - Просекин неожиданно как-то весь выпрямился, поправил на себе просторный байковый халат и, проворно открыв термос, стоявший на холодильнике, разлил по чашкам.
- Хороший вчера был праздник, а сегодня еще лучше, потому как знаю теперь твердо, что мы с тобой, Яша, честные государственные люди! - Он неожиданно крякнул, поднял над столом чашку, но, помолчав немного, с грустью отставил. - Нет, я, пожалуй, вместо чая валерьяновки или валокордина проглочу.
Директор опустил чашку и, положив одну руку на сердце, налил другой рукой в стакан темной жидкости с валериановыми каплями.
- Ну будь здоров, чертяка…
Поморщившись, он еще раз крякнул и выпил стакан до дна.
- А чокера ты продолжай выцарапывать и других слесарей хозяйственности учи. Мы ведь перед людьми в ответе…
И Калинкин тоже неожиданно крякнул, сделав глоток чая. И получилось у него это, как у самого директора совхоза!
- Отлично, Яша! Завтра, если захочешь, поедем со мной в райцентр. Там ведь новый Дом культуры отгрохали, жуть! Я на совещание, а ты культурным отдыхом займешься. Ну?
- А что, поехали…
- Тогда по рукам…
С директором Калинкин был готов ехать хоть на край света. Дорожил он Просекиным, как родным отцом дорожил.
Сердечная беседа с почитаемым во всем районе человеком сильно взволновала его. Он понял как-то вдруг, что вести себя можно совсем иначе, да и жить на родной земле не так осторожно, а шире, уверенней. Одним словом, что-то словно раскололось в нем, и дышать стало свободнее.
- Ох и лихо нынче в душе! Ох и празднично! - барабанил он себя в грудь, подъезжая в машине директора к райцентру. - Давно я мечтал вот так… с медвежатиной посреди стола, да с брусничным морсом из вековых четвертей! Вот вы, Матвей Евлампиевич, человек, и здесь тоже люди живут, но разве они смогли бы на такое решиться…
- На что, Яша? - строго спросил директор.
- Да на то, чтоб душу-то распахнуть!
- A-а… Вы все о душе моей, и ты тоже. А она у меня самая что ни на есть нормальная. Я ведь не писатель какой, не артист. - Директор широко улыбался, хотя и думал совсем о другом, и в первую очередь о том, что предстояло высказать на совещании. - Ты не торопись, Яша, с выводами. У ДК тормознуть или как? Может, у церкви? Там тоже интересно нынче. Преподобные Зосима и Савватий в полный рост… Музей, короче, открыли, только вход теперь по билетам.
- Лучше у ДК.
Директор притормозил у Дома культуры и велел ждать его на обратном пути около шести вечера. Ему хотелось, чтобы Калинкин смог сходить куда-нибудь, скажем в городской кинотеатр, а может, и в ресторане пообедать. И он незаметно сунул в куртку тракториста десять рублей.
"Это ему на праздничное настроение, - решил он. - Пусть отдохнет как следует, купит чего-нибудь".
Районный Дом культуры оказался на запоре со всех сторон, и Калинкин, обойдя его кругом, свернул в сторону главной улицы.
- Пиво-воды, - прочитал он на углу одноэтажного дома. Войдя внутрь, он быстро окинул помещение острым взглядом и, сняв шапку, направился к мужикам, чем-то похожим на него самого.
- Ку-ку, ребята? - осторожно спросил он.
- Пока ку-ку, - ответил бородатый здоровяк с таким же острым взглядом, как у Калинкина. - Ты что, с вахты сбежал? - поинтересовался он.
- Сбежать-то сбежал, да в кармане дырка, - чистосердечно признался Калинкин.
- Не бери в голову… - сурово буркнул бородач. - Кружку неси.
Калинкин взял кружку на соседней стойке, сильно смутился.
- Ты не канючь, - весело подмигнул бородач. - Угощайся.
Он лихо плеснул Калинкину районного пива, оглядел тракториста с ног до головы.
- Ну, дырка, поехали!
Они выпили.
Последний раз Яков пил пиво много лет назад. Еще в те времена, когда перед выборами в местные Советы в дальнюю деревню забрасывали не только яблочный сок, но чего-нибудь покрепче. И сейчас это мгновенно сказалось на его настроении.
"Вот город, - одурев от горького напитка, отметил он, - с ходу по мозгам лупит".
Бородач словно угадал его мысли и подтвердил это на факте - вылил Калинкину оставшееся пиво.
- Будь здоров…
- И ты, борода, не болей, - осмелел Яков.
- Ты мореман или деревня?
- Чё, по харе не видно?
- С верховья, что ль?
- Ну да…
- А сюда зачем?
- Да вот, это самое… чокера собираю, ну и…
- Постой, постой!
Глаза бородача вспыхнули, губы задрожали, он как-то сразу весь выпрямился, поправил на себе ватник, заговорил совсем другим голосом:
- У тебя деньги есть?
- Деньги?!
Калинкин машинально полез в карман за распиской на получение премии и наткнулся на десятку.
- Ух ты, да тут червонец, - удивился он, не сразу сообразив, откуда взялись деньги. - Вот тебе и чокера!
- Чего? - не понял бородач.
- Чокера, говорю, дефицит, - весело пояснил Калинкин. - Где бы еще раздобыть?
- Ну да… Конечно, дефицит, - хитровато пробурчал бородач. - И раздобыть их не всегда можно…
Он неожиданно засуетился, ловко обшарил пивную сальными глазками, с жаждой глянул на десятку Калинкина.
- А теперь ты нам ку-ку! Понял? Бери пиво… мы сейчас…
Калинкин встал в очередь за бутылочным пивом, а бородач вместе с приятелями вышел на улицу.
- Вы куда, ребята? - крикнул им вслед Калинкин, но они почему-то не ответили.
Очередь приближалась медленно. Яков взял восемь бутылок пива и, поставив на стол, опять подумал о том, что Просекин отличный человек.
Праздник души в сердце слесаря продолжался.
"Сейчас придут его городские дружки, и он обязательно расскажет им, какой у него директор, - решил он. - И расписку на премию покажет, и распоряжение на получение нового станка…"
Наконец дружки появились.
- Вы что, и в самом деле ку-ку? - спросил Калинкин и оторопел от удивления.
Трое городских приятелей были обвешаны чокерами, словно новогодние елки увесистыми гирляндами.
- Лешаки! - громко закричала буфетчица. - Ларек в гараж превратили! Стойки бензином пропахли, а вы что вытворяете? Вон отсюда!
- Мы чо, выпимши иль к горлу с ножом лезем? Чего кричишь, Роза?
- Я не кричу, а в помещении с частями от трактора не положено.
- Где написано про то?
- На лбу у тебя написано, брондохлыст! В глазах твоих осоловелых, - еще больше повысила голос буфетчица, обращаясь к бородачу.
Она вышла из-за прилавка и подошла к теплой компании.
- Счас пиво отыму и за дверь всех четверых!
- А мы тебе, кхе! Взятку дадим. Верно? - заулыбался Калинкин, сочувственно поглядывая на бородача.
Мужики прыснули от смеха, хорошо зная, что Роза берет взятки не только деньгами.
- Ты ей конец чокера на груди завяжи, а другой к трактору! - выкрикнул один не из робких посетителей ларька. - Так и в ОБХСС дуй!
- Ты у меня живо отгул на пятнадцать суток схватишь, - закричала буфетчица и достала из халата милицейский свисток.
Посетители ларька замерли. Только обвешанные чокерами, словно по команде, переглянулись и положили стальные тросы на пол.
- Слушай, парень, - оживился бородач, обращаясь к Якову. - Пусть эта зараза кричит, а нам ради такого дела шарнуть надо.
- Кого шарнуть?
- Дурачок… выпить, говорю, надо.
- Зачем?
- Как зачем?
- А вот так, зачем? - повторил Калинкин. - Я, например, культурно решил отдыхать, хоть и в душе погано.
- Ну давай красным побалуемся, - не успокаивался бородач. - Червонца жаль?
- Червонца-то не жаль… с железками вы поторопились.
- Все равно давай… мы сейчас…
Калинкин выложил остаток от десятки, бородач что-то хотел сказать, но, как только буфетчица приставила свисток к губам, он вместе со своими дружками ринулся к выходу.
- Постойте, мазурики! И вам за железки достанется!
Буфетчица преградила пусть бородачу и его компании, пронзительно засвистела.
- Милиция, милиция!
В утепленную дверь ларька просунулась голова дежурного милиционера.
- В чем дело?! - мрачно спросил он.
- Да вот, Петя, опять покоя нет. Этот в серой кепке, - буфетчица кивнула на голосистого остряка, - ругается как сапожник. А эти ларек в гараж превратили - видишь? - Она глянула на чокера. - Готовы к стойке паровоз подкатить, лишь бы ерша накушаться.
- Ваши документы? - так же мрачно спросил дежурный, обратившись к бородатому здоровяку и его компании.
- С собой не носим, - вежливо ответил бородач за своих приятелей.
- Тогда в отделение пойдем.
- И этого, Петя, уводи. - Буфетчица опять глянула на Калинкина. - Он мазуриков спаивает, а они ему железо толкают…
- Вот ведь до чего додумались! И надо же на такое позариться. Пройдемте, гражданин в отделение, - обратился участковый к Якову.
- Нет, я в отделение не пойду.
- Как это не пойдете?
- А вот так, парень, не пойду, и все тут… вины за собой не чую! - Калинкин начинал нервничать.
- Придется пройти, гражданин. - Милиционер взял руку под козырек. - Потому как эти железки краденые, и вы к ним имеете прямое отношение!
- Краденые??!
- Вот именно…
Яков удивленно посмотрел на чокера, отошел от стойки к нахохлившемуся бородачу, к притихшей компании.
- И не стыдно, ребята! Я к вам с открытой душой причалил… единственный червонец разменял, а вы? Ну что ж, пойдем, разберемся.
И откуда взялась у Калинкина такая решительность, такая смелость! Раньше, до беседы с Просекиным, он обходил милицию за версту, но теперь, после душевной встречи с директором, Яков понял, что он, Калинкин, и директор совхоза самые честные государственные люди и нечего им страшиться милиции.
Оказавшись в кабинете следователя, он, конечно, растерялся немного, но рук неотмываемых уж не стеснялся.
Следователь разложил на столе изъятые у Калинкина документы и, ознакомившись с ними, долго молчал. Затем он поднялся из-за стола, взял в руку несколько чокеров, раздраженно бросил их обратно на пол.
- А куда вы деньги спрятали, Яков Арефьевич? Отвечайте по всем правилам и не вздумайте искажать факты, - мрачно сказал он.
- Какие деньги?
- Не притворяйтесь… Ведь вы же в город за дефицитом пожаловали.
- За каким дефицитом?
- Да вот, за этим самым… - следователь кивнул на чокера. - Дураку ясно… у нас не деревня… на шармака не объедешь… еще вчера были в вашем совхозе и честь имели беседовать насчет этих самых железок.
- Чего?
- Хватит чевокать!
- Вот видите, что это?
- Чокера…
- А вы знаете, чьи они?
- Откуда мне знать?
- Тогда слушайте внимательно и постарайтесь давать показания коротко, ясно. Вот эта железина, - следователь поднял с пола длинный стальной трос, положил на стол, - снята с грузовой машины, где начальником товарищ Романов. Надеюсь, вам известна его фамилия и какой он пост занимает?
- Неизвестно…
- Понятно… Так и запишем. Эх вы, Калинкин, или прикидываетесь дурачком, или в самом деле странный какой-то. А вот эта штука откуда, знаете? - Следователь достал из сейфа кусок толстого троса с гаком на конце.
- Нет, не знаю…
- Железина вытащена из служебной машины всеми почитаемого директора гидролизного завода.
Следователь что-то написал в протоколе, достал носовой платок, вытер вспотевший лоб.
- Уму непостижимо! Снять трос с чертова колеса в центральном парке? Заставить его крутиться вместе с космической каруселью! Ведь эти две огромные "дуры" и сейчас ветер раскручивает… Остановить не могут! Вы слышите, какой ветер на улице?
- Слышу.
- Тогда зачем пакостить?
- Вы что, за вора меня принимаете? - резко спросил Калинкин.
- А кто вы?
- Я?! Да мы с товарищем Просекиным честные государственные люди!..
- Спокойно! Червонец-то вы за какие такие шиши этим троим наемникам выделили?! Ведь они вас и заложили. Молчите лучше!
- Вот оно что? У меня слов нет…
- Ну что ж, так и запишем. Возражений обвиняемый не имеет, слов тоже… то есть полностью признает свою вину.
- Какую вину?
- Воровскую… Вор ты, братец, и не отпирайся, хотя бы ради того, чтоб наказание смягчить. Скажи честно, приехал в город за железками, а так как одному возиться с ними несподручно, решил подыскать подходящих собутыльников, на шармака к воровству склонить. - Следователь помрачнел, нахмурился. - Так что до полного выяснения обстоятельств тебе придется посидеть в камере предварительного заключения, а дальше, сам понимаешь, срок… групповое хищение, статья № 96, от года до пяти.
- Да вы что, рехнулись?
- Разберемся… разберемся.
Калинкин сел на стул, обхватил голову обеими руками.
- Дайте мне поговорить с бородачом, - со вздохом обратился он к следователю. - Ведь он свидетель.
- Не свидетель, а сообщник. Во-вторых, его зовут Матвей Сергеевич Разливин. Ну что ж, если хотите поговорить, я не против.
Следователь попросил позвать гражданина Разливина.
В комнату вошел, как показалось Калинкину, совсем другой человек: глаза горели хитростью, губы изображали улыбку.
- Ты что, борода, - сразу обрушился на него Яков, - и меня в свои железки впутываешь?
- Спокойно! - вмешался следователь. - А как же вас не впутывать, если вы этими самыми чокерами весь совхоз снабжаете. У вас что, кузница на дому?
- Вот именно, - подхватил Разливин. - Нужен, мол, дефицит, а сам перед моим носом червонцем размахивал.
- Чего?! Я тебе счас не червонцем помашу, двуличный гад!
Калинкин поднялся со стула, сжал широкие ладони в узловатые кулаки.
- Да нам теперь с товарищем Просекиным никакая акула, никакая гнида не страшна! А вы что делаете?
На совещании директоров совхозов Просекин выступал около двух часов. Регламент был не больше двадцати минут, но поскольку его совхоз единственный в районе выполнял план, то райком позволил не ограничивать товарища Просекина во времени.
Выступление его было последним.
- Конечно, бригадный подряд - это не худо, - говорил директор, - но главное, я повторяю еще раз, - люди! Дело здесь не только в организации труда. Пора относиться к рабочему человеку как к творческой личности, умеющей самой организовать себя на добрый поступок. Я приведу вам множество фактов. Например, Калинкин…
Именно в эту роковую минуту в отделе сельского хозяйства, где проходило совещание, прозвенел звонок из милиции.
Следователь встретил Просекина с торжествующей улыбкой.
- Вот мы и продолжили наше знакомство, Матвей Евлампиевич, правда, не запланированное…
- Так ведь это прекрасно! Я вас в своем совхозе рад видеть, а вы, наверное, здесь…
- Конечно… вы там, я здесь… Только вы там без милиции живете, порядка меньше. А у нас тут все оцеплено, полный порядок.
Директор задумался, внимательно посмотрел на районного следователя Митю Черняева, известного во всем районе мастера спорта по стрельбе из малокалиберной винтовки.
- Ты знаешь, уважаемый Митя, - неожиданно мрачно заговорил он, - непослушных коров мы тоже пастухами оцепляем. Так сказать, искусственно порядок создаем, но всех млекопитающих не оцепишь!
- На что вы намекаете?
- На то, что людей оцеплять нехорошо, жестоко…
Следователь усмехнулся, пристально посмотрел в светлые глаза Просекина, предложил сесть.
- Уважаемый Матвей Евлампиевич, вы даже не подозреваете, до чего довела вас доброта! Да, да, именно доброта. Ведь мы с прокурором не зря заезжали к вам в совхоз… и в поле были, и на ферме, и в отделе кадров полдня просидели. Уму непостижимо! Народец-то у вас со всей России работает, кого только нет! Одних уголовников амнистированных тридцать восемь человек насчитали, тунеядок, сосланных из больших городов, около двадцати, из ЛТП - девять. Зачем превращать совхоз в исправительно-трудовую колонию?
- Работать некому, дружище, потому и не приходится особо выбирать, а шабашники с юга за такую плату не хотят работать.
Директор исподлобья покосился на следователя.
- К тому же я в детском доме рос, знаю, как важно вытащить человека из беды.
- Любопытно. Как мне известно, вы начали работать в совхозе обычным слесарем?
- Ты что, дружище, опять допрашиваешь меня? - нахмурившись, пробурчал Просекин.
- Можете считать как угодно, но на Калинкина заведено уголовное дело.
- За какие такие грехи?
- За чокера.
- Чего?
- За чокера, говорю.
- Постой, постой… что-то у меня в голове не укладывается.
Директор удивленно, даже растерянно глянул на следователя.
- Ворует он эти самые железки, - сквозь зубы процедил тот, - наши ребята засекли.
- Не может быть, Митя?!
Следователь вытащил из-под стола связку стальных тросов.
- А это что, по-вашему?
Директор поднялся со стула, внимательно осмотрел улики.
- Давно засекли?
- Сегодня.