Домой к Соне Вадим почти никогда не заходил, его стесняла угрюмоватая старая дева, Сонина тетка, но по вечерам они иногда сидели вдвоем на скамеечке или шли прогуляться. Соня была не по годам серьезна, и темы разговоров все выбирала высокие: о подвигах, о смерти, о любви. Вадим сначала посмеивался над неоперившейся ее мудростью, а потом как-то незаметно стал относиться к Соне по-иному, скучал без нее и сам назначал свидания.
Но никогда еще он не волновался перед встречей с нею так, как сейчас. Даже не решился сразу войти в дом, а помедлил, глядя в окна.
Окна были закрыты, и сквозь тюлевые шторы ничего нельзя было рассмотреть. Вадим осторожно повернул кольцо калитки, миновал заросший травою дворик и с сильно бьющимся сердцем поднялся по ступенькам крыльца. Не успел он взяться за ручку, как дверь отворилась изнутри.
- Ва-дим! - нараспев сказала Соня.
На матово-бледном лице ее круто выгнулись дуги бровей, и из-под них растерянно, смущенно и радостно глядели большие голубые глаза. "Ждала", - мелькнула мысль у Вадима. Он молча обнял ее за худенькие плечи и, пригнувшись, поцеловал. Соня вспыхнула и отстранилась.
- Приехал? - сказала она, как будто еще сомневалась в этом.
- Только сегодня, - счастливо улыбаясь, ответил Вадим.
Соня стояла перед ним - тоненькая, стройная, в простом синем платье с горошинами и в ситцевой косынке, из-под которой выглядывали крупные завитки золотистых волос. "Обрезала косы", - подумал Вадим.
- Что же мы стоим? Идем в комнату, - Соня взяла его за руку.
- Ты куда-то собралась?
- На работу. Я во вторую смену. Но можно еще задержаться минут на десять.
У Вадима обиженно дрогнули губы. Он молчал, пораженный такой несправедливостью. Десять минут. После четырех лет разлуки!
- Неужели ты…
- Но ведь я задержу весь цех, Вадим.
Ему стало легче. Соня не виновата. Нельзя же, в самом деле, срывать работу всего цеха. Без нее, видно, там не обойтись… Кем она работает? Да, она писала: формовщицей.
- Я провожу тебя, - предложил Вадим.
Он шел, держа Соню под руку, и это было так необычно, ново и хорошо, что хотелось идти бесконечно. Но трамвайная остановка была уже рядом, и через минуту они с трудом втиснулись в переполненный вагон.
Вадим стоял, упершись одной рукой в вагонную стенку и отставив другую, чтобы уберечь Соню от натиска пассажиров. Она усмехнулась, заметив его заботливость.
- Придется тебе каждый день провожать меня на работу, а то раздавят.
- Ладно, буду каждый день, - согласился он.
Все-таки это было не то. Соня казалась слишком спокойной. И оба они говорили какие-то ненужные, малозначащие слова. Трамвайный вагон - не совсем подходящее место для объяснений в любви, но… Но могла она хотя бы поглядеть иначе. А она смотрела на него, как на всех: так же ясно и спокойно.
- Ты не рада? - тихо, с упреком проговорил Вадим.
- Конечно, рада, - возразила она, мягко улыбнувшись.
Вадим близко видел маленький ярко-алый рот с чуть приподнятой верхней губкой, прямой нос с просвечивающими тонкими ноздрями, длинные ресницы. Ему хотелось целовать ее нежные виски, чистый лоб, щеки, и он целовал бы, забыв про народ, если б только не боялся самой Сони.
А она задавала вопросы, как ему казалось, оскорбительные в эти первые минуты их встречи своей обыденностью. Тепло ли на Дальнем Востоке? Как он устроился с квартирой? Куда думает поступить на работу? Все-таки Вадим отвечал. И даже заинтересовался, когда Соня сказала, что у них в цехе нужны литейщики.
- А что это за цех? - спросил он.
- Цех точного литья, - пояснила Соня. - Отливаем детали для мотоциклов и швейных машин. Вообще, у нас интересно. Нет, я лучше тебе не буду рассказывать, сам увидишь. Вот мы и приехали.
На этой остановке вагон почти совсем опустел. С трамваев, с автобусов, со всех четырех концов перекрещивающихся улиц шли люди к заводу. И таким оживленным и напористым был этот людской поток, что Вадиму захотелось вот сейчас же, немедленно стать его частицей и войти в одну из многочисленных дверей проходной.
- Ты точно знаешь, что нужны литейщики? - спросил он Соню.
- Точно. До свидания, Вадим, - Соня протянула руку, и Вадим надолго задержал ее в своей широкой грубоватой ладони. - Приходи завтра, - добавила Соня, почувствовав, что он как будто чего-то ждет от нее.
- А сегодня?
- Так я ведь в полночь кончаю.
- Да, правда. Ну, ладно, тогда - завтра.
- Проходите, чего стали на дороге, - зашумели на них.
Вадим отодвинулся в сторону, а Соню подхватил людской поток, и она исчезла вместе с другими в проходной. Ушла, оставив его одного. Милая, непонятная Соня. Говорит - рада. Так ли?
Вадим не спешил возвращаться к Аркадию и долго бродил по городу - уже не солдат, но еще не рабочий, просто человек, свободный пока от всяких забот. С детства знакомые улицы, дома, перекрестки были по-новому дороги ему, и в душе росло какое-то светлое чувство, в котором слились и радость возвращения в родной город, и любовь к Соне, и ощущение этой свободы.
Солнце село. Над городом быстро сгущались синие сумерки. Вадим шел по Советской улице. Это была одна из центральных улиц, но дневное оживление уже спадало и здесь: реже ходили трамваи и автомашины, реже встречались прохожие и глуше звучали их голоса. В витринах магазинов и в окнах домов вспыхивали первые огни.
На перекрестке Вадим остановился, очарованный неожиданно открывшейся перед ним картиной. Знакомая, ничем в другое время не примечательная улица, уходила вдаль. Но сейчас дома совсем исчезли в вечерней синеве, и только тополя тянулись по обеим сторонам прямой, бесконечной аллеей до самого горизонта, сиявшего огневыми красками заката.
Вадим пошел навстречу этому многоцветному краю неба, но пламя заката опускалось все ниже и ниже, на глазах меркло и исчезало. Густая живописная аллея вблизи распалась на отдельные, далеко стоящие один от другого тополя, в которых негде было спрятаться темным силуэтам старых одноэтажных домов с закрытыми кое-где ставнями.
Вадим снова подумал о Соне, об их короткой встрече. Все вышло совсем не так, как он представлял себе. Но нет, он просто чудак, какая может быть встреча, если Соня спешила на завод? Все-таки она обрадовалась. И звала работать в свой цех. Значит, ей не все равно, где он будет работать. Нет, конечно, не все равно. Она хочет, чтобы они работали вместе, в одном цехе. Очень хорошо! Сегодня же… Нет, сегодня уже поздно. Завтра он устроится на завод. И эта проходная больше не разделит его с Соней.
- Все будет хорошо, Соня, - вслух подумал Вадим.
- Что вы? - недоумевающе спросил у него пожилой сердитый человек, поравнявшийся с ним в этот момент.
- Это я сам с собой, - сказал Вадим и засмеялся.
Незаметно он опять вышел к заводу. Площадь перед проходной была ярко освещена, но совсем пуста. Вадим закурил и долго стоял, глядя на высокий заводской забор и вслушиваясь в негромкий монотонный шум какого-то цеха, расположенного, по-видимому, недалеко от ворот. Он вдруг вспомнил, что здесь до войны работал отец - Вадим провожал его иногда до этих ворот…
Но это смутное воспоминание вновь смешалось с мыслями о Соне. Тоненькая, голубоглазая, в своем скромном платье и косынке, она так и стояла у него перед глазами. Он видел ее то смущенной, то радостной, то сдержанной, он вспоминал, как она, увидев его, нараспев сказала "Ва-дим", вспоминал каждое ее слово, улыбку, жест. Кажется, никогда еще он не любил Соню так, как в этот вечер. И никогда так не тревожила его мысль, что Соне, быть может, вовсе не нужна его любовь.
4
Когда в бюро пропусков Вадим назвал цех, в который ему надо было идти, стоявшая за ним девушка обрадованно сказала:
- Вы в двадцать третий? Я тоже туда. Пойдемте вместе.
- Можно, - согласился Вадим, оборачиваясь к ней.
Девушка была среднего роста, полная и очень юная - должно быть, только со школьной скамьи. Она и одета была как школьница - в коричневое, простого покроя платье. Толстые косы по-девчоночьи свободно опускались по спине до пояса. Лицо у девушки было круглое, с румянцем на щеках и с ложбинкой на подбородке.
- Вы на работу поступаете, да? - спросила она, застенчиво глядя на Вадима немного выпуклыми светло-зелеными глазами.
- На работу, - подтвердил Вадим и улыбнулся. Ему понравилась непосредственность, которая сквозила и во взгляде спутницы, и в ее голосе, и в чуть угловатых движениях.
По дороге девушка успела рассказать, что зовут ее Тамара Логинова, что в позапрошлом году она окончила десятилетку, потом - техническое училище, а теперь ее, лаборанта-химика, направили на завод.
- Я всегда химию в школе любила, - говорила Тамара, шагая рядом с Вадимом. - Поработаю на заводе, потом в институт поступлю, или заочно буду учиться.
Вадим слушал ее рассеянно, с любопытством разглядывая просторный асфальтированный двор, большие строгие корпуса цехов, двухэтажное здание заводоуправления, клумбу с еще не увядшими цветами. В конце двор переходил в овраг, на склоне его росли высокие старые тополя. На вершинах деревьев темнели грачиные гнезда. Черные птицы, резко крича, кружили над ними. Кроме этих грачиных криков да какого-то однотонного гудения, не слышно было никаких звуков.
- А у вас какая специальность? - спросила Тамара, сбоку глядя на Вадима.
- Никакой, - угрюмо отозвался он.
Рядом с этой девушкой, которая была моложе его на несколько лет, но уже успела окончить десятилетку и приобрести специальность в техническом училище, он вдруг почувствовал себя каким-то недоучкой.
Тамара нахмурилась, по-детски надула пухлые губы. Вадиму стало неловко за свой грубоватый ответ.
- Идти-то знаешь куда? - переходя на "ты" спросил он.
- Знаю, - кивнула Тамара. - Практику здесь проходила. Вот и пришли.
Она указала на небольшое, довольно невзрачное здание с запыленными окнами. Гудение слышалось здесь очень сильно: оно исходило от большого мотора, стоявшего в пристройке к цеху. На улице сияло солнце, в цехе же казалось темно. Но вдруг там вспыхнули алые отблески, словно кто-то включил необыкновенно яркую лампу с красным абажуром, и тут же потухли.
- Плавку дают? - спросил Вадим.
- Нет, это просто от печи, - пояснила Тамара, входя вместе с ним в цех.
В первый миг Вадиму показалось здесь совсем сумрачно и тесно. Чуть не половину цеха занимали несколько стоявших в ряд больших печей. Дверца одной из них поднялась, и на стене опять заиграли алые отблески. Двое рабочих в суконных куртках, в валенках и надвинутых на лоб мягких шляпах с широкими полями стали вынимать из печи какие-то штуки, похожие на большие металлические стаканы. Они хватали их длинными клещами и ставили на цементный пол.
- Вы к начальнику цеха? - спросила Тамара.
- Нет, хочу раньше осмотреться.
Она ушла. Вадим приблизился к работавшим. От открытой печи и металлических красных стаканов, ставших от жара как будто прозрачными, воздух был горяч, лица рабочих блестели от пота.
"Нелегкая работка", - подумал Вадим.
В цехе было малолюдно и тихо, только гудение мотора долетало со двора. Пахло землей, каленым металлом и еще чем-то - то ли подгоревшим салом, то ли каким-то лекарством.
- Эй, парень, ты не заблудился? - раздался сзади хрипловатый голос.
Вадим обернулся. К нему подошел среднего роста человек, одетый в простой рабочий костюм, но не в валенках, а в сапогах. Он был уже не молод, темное лицо у глаз и у рта изрезали морщины. Из-под сдвинутых на лоб синих очков на Вадима глядели полуприкрытые веками внимательные глаза.
- На работу пришел устраиваться, - сказал Вадим.
- Вон какое дело! Тогда в самый раз попал.
- Петр Антонович! - позвали из глубины цеха.
- Ты постой минутку, я сейчас, - сказал Петр Антонович и отошел.
"Где же тут может работать Соня? - подумал Вадим. - Что-то ни одной женщины не видно. Да и дела подходящего для них вроде нет".
Впрочем, одна женщина здесь все-таки была. Она сидела за небольшим столом у пульта управления и время от времени поворачивала на щите какие-то рычажки.
Теперь Вадиму уже не казалось, что тут темно - окна, хотя и пыльные, почти сплошь тянулись вдоль стены и пропускали достаточно света. В глубине цеха Вадим увидел дверь, ведущую, вероятно, в другое отделение "Быть может, там?" - подумал он и хотел было пройти посмотреть, но в это время вернулся Петр Антонович.
- Справишься с таким делом? - спросил он, кивая на рабочих у печи.
- Справиться-то справлюсь, силой не обижен, - ответил Вадим, - только вот…
- Насчет заработка? - перебил его Петр Антонович. - Ну, об этом не беспокойся. Труд нелегкий, но и оплачивается хорошо.
- Заработок - само собой, - мялся Вадим. - А дело-то интересное?
- Интерес во всяком деле есть, только интересу того - крупица, а труд - велик. Но коли захочешь ту крупицу отыскать, - найдешь. Идем, сейчас разливка начнется, поглядишь.
- А вы сами кем здесь?
- Мастер я. Ты с литейным делом знаком?
- Нет.
- Ну, ничего, освоишься. Вот, гляди, плавильная печь. А те, возле которых мы сейчас стояли, прокалочными называются. В них формы прокаливают перед заливкой. А в этой металл расплавляют.
Плавильная печь была расположена невдалеке от прокалочных, и Вадим не заметил ее прежде просто из-за ее невзрачности. Походила она не на печь, а скорее на открытый бак, только сделанный не из сплошного листа, а как будто из плотно уложенной витками спирали. Внутри, почти доверху заполняя печь, ровно алел жидкий металл.
Вадим и мастер подошли ближе. Сейчас здесь хлопотали те же двое рабочих, которые раньше вынимали из прокалочной печи формы, и еще один, одетый так же, как они, высокий и с виду мрачный.
- Бригадир, - сказал, кивая на него, мастер.
- Готовы? - спросил бригадир.
- Готовы, - отозвался один из литейщиков, молодой парень, смуглый и чернобровый.
Он подошел, держа за длинную рукоятку толстостенный ковш с ведро величиной.
- Давай, Андрей, - сказал бригадир.
Андрей подставил ковш. Бригадир нажал кнопку подъемного механизма, и печь, поворачиваясь на осях, укрепленных в железном каркасе, начала медленно крениться. Расплавленный металл ударил о дно ковша, на миг взметнулся сверкающими искрами, но тут же смирился и потек в ковш уже ровно и спокойно. Когда ковш почти наполнился, бригадир снова нажал кнопку. Печь приподнялась, и струя оборвалась, а еще через мгновение вновь потекла, но уже в ковш другого литейщика.
Между тем Андрей, слегка приседая от тяжести, понес свой ковш к тем металлическим стаканам, которые недавно вынули из прокалочных печей. В стаканы был насыпан песок, из него выглядывали горловины керамических форм. Плавно наклоняя ковш, Андрей заливал в формы металл, а Вадим с любопытством наблюдал за его работой.
В этом зрелище не было того величия, какое поражает человека, особенно новичка, при выпуске чугуна из домны или при разливке стали в металлургических цехах. Здесь все было просто, пожалуй, даже примитивно. Но огненная струя металла все же таила в себе какую-то притягательную силу. Вадим никогда раньше не видел расплавленной стали, и его поразила та будничность, с какой обращались люди с этим пышущим жаром металлом.
Цех, показавшийся Вадиму поначалу неприглядным и мрачноватым, вдруг предстал перед ним совсем иным. Яркий красноватый свет, исходивший от жидкого металла и похожий на отблески пожара, озарял литейщиков, вспыхивал на стеклах окон. Он становился ярче, когда сталь текла из печи в ковш, и бледнел, едва печь выпрямлялась. Да и не так уж здесь тесно, все размещено в разумном порядке, каждый делает свое дело, не мешает другому, хотя заливочная площадка, действительно, невелика. Вот жарко - это правда, очень жарко. Даже усердно вращающимся крыльчаткам вентиляторов не совладать с этой жарой. Впрочем, литейщики как будто даже не замечали ее: спокойно и сосредоточенно разливали в формы добела раскаленный металл, чтобы там, в незримых полостях этих форм, он превратился в нужные детали.
Особенно проворно и ловко управлялся со своим ковшом Андрей. Руки его уверенно сжимали длинную рукоятку, быстро, но осторожно подносили ковш к форме - и вот уже алая струя металла текла в небольшое отверстие, ни разу не брызнув огневыми искрами.
Вадим стоял, не шелохнувшись, пока не кончилась разливка. Но вот вернулась в прежнее, вертикальное положение печь, отложены в сторону раскаленные ковши, темнеет, застывая, металл в горловинах форм.
Литейщики, скинув шляпы и куртки, отирают с лица пот. Потом Андрей, взяв клеймо и молоток, принимается клеймить отливки.
- Работа заливщика - тяжелая, - как бы продолжая начатый разговор, сказал мастер и вопросительно поглядел на Вадима.
- Вижу, - спокойно отозвался он.
Он понял, что труд литейщика требует от человека силы, сноровки и, пожалуй, выносливости. Но именно это и влекло его. Разве слабее он любого из этих парней? Неужели не сумеет подчинить себе эту огненно-жаркую и вязкую, как патока, сталь?
- Я работы не боюсь, - решительно добавил он, в упор глядя на мастера. - Возьмете?
Мастер помолчал, прикрыв глаза тяжелыми веками.
- Что ж, - проговорил он наконец, - я не против. Пойдем к Минаеву, к начальнику цеха. Да вот и он сам.
Энергичной походкой к ним приближался коренастый, сутуловатый человек, несколько располневший и казавшийся еще более полным из-за мешковатого незастегнутого пиджака с обтрепанными рукавами.
- Лаборантку прислали, - сообщил он.
- А вот товарищ литейщиком хочет стать, - сказал Петр Антонович, указывая на Вадима.
- Хор-рошо, растем! - весело отозвался Минаев, как-то особенно твердо выговаривая "р". - Литейщики нужны. Солдат? Только демобилизовался? Семейный? Общежитие надо? - он говорил очень быстро, и Вадим едва успевал вставлять только "да" или "нет". - Ну, идем в кабинет, поговорим.
Не прошло и четверти часа, как они договорились.
- Тянуть нечего, время - деньги, - улыбнувшись, сказал на прощание Минаев. - Сегодня - завтра оформляйся, а послезавтра - на работу. Мест в общежитии пока нет, но при первой возможности поселим. Ну, да тебе с этим делом, я вижу, не к спеху.
- Да, да, - подтвердил Вадим. - Я пока у товарища поживу.
- Добро. Спецодежду получишь. Ну, кажется, и все. Давай отмечу пропуск.
Так Вадим снова стал рабочим.