О миллионе Ступницкого я не слышал. А вот и от Кусковой, и от Маклакова, и от Кантора слышу, что Вы будете редактором новой газеты. Вчера получил от Михаила Львовича приглашение в ней сотрудничать. Вчера же его отклонил по причинам, которые Вы знаете или о которых догадываетесь. Не знаю, согласились ли Екатерина Дмитриевна и Василий Алексеевич. Во всяком случае, я искренно рад, что будет другая газета, и желаю успеха. Ради Бога, тотчас, в первой же передовой статье, сожгите то, чему поклонялись - если не Вы, то экс-патрон. Но сожгите так, чтобы всем было ясно: сожжено все, пепел развеян, началась новая страница. Тогда я хоть читать буду с удовольствием. Догадываюсь, впрочем, что Вы ничего не сожжете, а будут те придаточные предложения, о которых мы с Вами в Ницце говорили. Очень хотел бы в этом ошибиться. А как я Ваш талант и ум почитаю, - Вы давно знаете.
Татьяна Марковна и я шлем сердечный привет.
Кстати, отчего бы Вам не пригласить в сотрудники по музыкальной части Л.Л. Сабанеева? Ему очень хочется писать, и человек он компетентный и даровитый.
37. Г.В. АДАМОВИЧ - М.А. АЛДАНОВУ. 13 марта 1952 г. Манчестер
13/III-52 c/o Mrs Davies 104, Ladybarn Road Manchester 14
Дорогой Марк Александрович
Я случайно в здешней университетской библиотеке нашел Вашу книгу "Огонь и дым" - которую, представьте себе, никогда не читал! - и прочел ее с таким интересом и увлеченностью, что захотелось Вам написать. Особенно - о славянофилах и их "родстве" с большевиками. Это то, что давно меня занимает, а у Вас я нашел многое в объяснение моих личных догадок или соображений. Да и все вообще так интересно, что я удивлялся - как это я раньше этой книги Вашей не знал!
А кроме того, я вспоминал о Вас по другим, тоже литературным причинам. Вы летом мне в Ницце говорили, что Чехов лучше Тургенева - а я протестовал слабо, плохо Тургенева помня. Но вот теперь я перечел "Отцы и дети", и мне захотелось протестовать уже иначе. Cest tres fort, и, по-моему, никогда Чехову до этого не дописаться бы. Что Толстой над "О<тцами> и д<етьми>" заснул - это я, пожалуй, понимаю. Для него все в них было - мимо. Но вообще-то, это, по-моему, вещь замечательная и более сложная, чем все другое у Тургенева. Если Базаров и говорит глупости, то по вине эпохи. А там, где он сам по себе, - он очень умен и как-то странно современен. Зато "Дым" - удручительно, даже в любовной части, которая когда-то очень мне нравилась.
Простите, Марк Александрович, за это непрошеное литературное рассуждение. Когда читаешь чью-либо книгу, хочется с автором поговорить (не всегда, конечно, и не все книги). Значит, отчасти и сами того не зная, Вы меня на разговор вызвали.
Я летом собираюсь быть в Ницце, месяца на два. Надеюсь на встречи в Cafe de Lyon. Здесь я - до конца мая, с перерывом на Пасху. Город мрачный, вечерами я сижу один и греюсь у печки, но есть в этом и что-то хорошее, "пора подумать о душе".
Крепко жму Вашу руку и прошу передать сердечный привет и поклон Татьяне Марковне.
Искренне Ваш
Г. Адамович
38. М.А. АЛДАНОВ - Г.В. АДАМОВИЧУ 19 марта 1952 г. Ницца 19 марта 1952
Дорогой Георгий Викторович.
Очень Вы меня обрадовали письмом. Я просто смущен тем, что Вы пишете о моей книге "Огонь и дым", о которой я и думать забыл, не заглядывал в нее, верно, лет двадцать пять. Я в свои старые книги вообще заглядываю редко, кроме "Истоков", - эту книгу я люблю. Только что, например, в Англии вышла моя старая книга "Ключ" - "Бегство" (в Америке и теперь в Англии оба романа идут в одном томе, под заглавием "The Escape"). Пока я прочел только одну (холодную) рецензию в "Таймс". Судя по ней (хотя по одной рецензии судить, конечно, нельзя), роман успеха в Англии иметь не будет. Напротив, "Истоки" ("Before the Deluge") имели немалый успех, были выбраны "Book Society", и пресса была очень хороша. Я подумал, что англичане правы. Я этот роман ("Ключ" - "Бегство") начал как роман уголовный, имея в виду роман "символический", - где же иностранному читателю в этом разобраться (да и идея была сомнительная).
Если память мне не изменяет, я в нашем разговоре о Тургеневе именно выделил "Отцы и дети" как книгу очень талантливую и превосходную. Во всяком случае, Ивану Алексеевичу я еще не так давно писал, что, по-моему, у Тургенева самое лучшее: "Отцы и дети", "Поездка в Полесье" и "Старые портреты". Помните ли Вы "Старые портреты"? Это маленький шедевр. Все остальное неизмеримо хуже, особенно "Дым", "Накануне", "Новь". В юности мне чрезвычайно нравились "Вешние воды". И напрасно.
Мы оба чрезвычайно рады тому, что Вы летом приедете в Ниццу, и надолго. Надеемся, что это Ваше твердое решение? Каковы вообще Ваши планы? Я не знаю, получили ли Вы постоянное место в Манчестере или только временное? Где Ваша сестра? Недавно Яновский в письме просил меня Вам кланяться. Я должен был ему ответить, что мне и Ваш адрес неизвестен.
Имеете ли известия из Парижа? Правда ли, что Георгий Иванов очень болен? Есть ли еще литературная жизнь у эмигрантов? Пожалуйста, напишите о себе. О чем Вы читаете лекции? Много ли слушателей? Имеете ли (без "скромности") успех.
О "душе" же действительно пора подумать. Мое "думанье" о ней выражается преимущественно в той самой философской книге. Написав ее до половины по-французски, я вдруг передумал: стал писать с самого начала по-русски. Две причины: 1) Кое-что из того, что я хотел сказать, иностранцам и не очень интересно, - если вообще интересно в ней что бы то ни было, 2) Как ни странно, быть может, русского издателя мне будет для этой книги легче найти, чем французского: по-русски кто-либо издаст в случае моей смерти. Впрочем, после того известного Вам неудачного опыта я больше французского издателя не искал. Еще много надо поработать. Другого сейчас у меня ничего нет. Моя "Повесть о Смерти" кончена и начнет печататься в "Новом журнале" с ближайшей книги.
Мако довольно тяжело болен (сердце очень не в порядке, да и другое), он уже с полгода не выходит.
Через месяц мы собираемся в Париж. Когда Вы там будете точно?
Оба шлем Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания. А я еще очень благодарю за добрые слова и за то, что вспомнили.
Ваш М. Алданов
39. Г.В. АДАМОВИЧ - М.А. АЛДАНОВУ 2 мая 1952 г. Манчестер 2/V-52
104, Ladybarn Road Manchester 14
Дорогой Марк Александрович
Благодарю Вас за письмо, и простите, что не могу ответить на вопросы, которые в нем были. Бумаги мои остались в Париже, где я провел две недели на Пасхе. А о чем Вы меня спрашивали - не могу вспомнить. Думаю, что ничего важного не было, иначе я помнил бы, да и ответил бы вовремя.
Сегодня я пишу Вам по делу. Дело касается не меня, а приятеля моего - П.С. Ставрова.
Если я обращаюсь за советом к Вам, то потому, что уверен, что только Вы и можете мне его дать.
Несколько времени тому назад Ставров послал рукопись на просмотр в Чеховск<ое> изд<ательст>во. Рукопись вернулась с отказом, не вполне категорическим, но, по-видимому, надежды не оставляющим (я письма не видал, было оно от В. Александровой). Обескуражило это Ставрова до крайности. С неделю назад я получил от него письмо, где он просит помочь ему, написать о нем статью в "Нов<ом> р<усском> слове" и что-либо придумать с целью добиться успеха.
Мне не хочется сделать то, что было бы самое простое и естественное: ответить, что я бессилен и помочь ему не могу. Он - человек больной, положение его в материальном отношении трудное и т. д.
Но к Чеховскому изд<ательст>ву я действительно никакого отношения не имею, никого там и не знаю. Писать им, тем более о ком-либо просить, что-либо им предлагать - было бы с моей стороны глупо: почему - скажут они - я вообразил, что мое суждение имеет какой-либо "вес"?
Статья в "Нов<ом> русск<ом> слове"? Никакого значения она не имела бы. Да я и не могу написать такой статьи, какой Ставров, несомненно, ждал бы, имея в виду цель ее. Об этом я откровенно написал ему. Да и повода для статьи ведь нет.
Все это я пишу Вам, дорогой Марк Александрович, с единственной целью: спросить Вас, можно ли, по Вашему, что-нибудь сделать, и если да, то что именно?
Я Вас ни о чем не прошу, не думайте, что у меня есть эта скрытая мысль. Уверен, что Вам с такими просьбами надоедают и что удовольствия от них для Вас мало. Но если можно, дайте мне совет и скажите, безнадежно ли, по Вашему, это дело или не совсем.
Пишу Вам в Ниццу, хотя слышал, что Вы сейчас в Париже. Я здесь до конца мая.
Крепко жму Вашу руку и прошу передать поклон и сердечный привет Татьяне Марковне.
Преданный Вам
Г. Адамович
40. М.А. АЛДАНОВ - ГВ. АДАМОВИЧУ 8 мая 1952 г. Париж 8 мая 1952
Дорогой Георгий Викторович.
Я не вижу, как Вы или я могли бы быть полезны Ставрову. Насколько мне известно, порядок в Чеховском издательстве таков: Александрова читает рукопись, делает доклад Вредену, который, кажется, после нее тоже рукопись читает или просматривает, а затем, по его докладу, решение принимается на заседании американского комитета. Если Ставрову рукопись вернули, то, по-моему, это решение окончательное: некоторым другим авторам они написали, что, быть может, возьмут их книгу позднее, не в этом году, - и спрашивали их, желают ли они, чтобы им рукопись была при этих условиях возвращена.
Но если б я и думал, что какая-то надежда на принятие книги Ставрова есть, я все же писать о нем Вредену или Александровой никак не мог бы: я им "рекомендовал" девять авторов, смертельно им надоел, - и три мои "рекомендации" не имели успеха. Больше ни о ком я поэтому им писать не могу.
Не совсем понял то, что Вы пишете о статье Вашей в "Н<овом> р<усском> слове". Возможно, что редакция ее напечатает, хотя они в свое время очень меня ругали за подпись в "коллективном письме" о Ставрове (действительно, письмо было странное, а что мне писал о нем Иван Алексеевич, лучше не передавать). Но если Вашу статью и напечатают при отсутствии для нее повода (они Вас чрезвычайно любят и почитают), то какое же это отношение имеет к издательству! Ни Вреден, ни тем более американские члены Комитета, не знающие по-русски, русских газет не читают. Если решение уже принято (а это весьма вероятно), то его ничто не изменит. Впрочем, попробуйте. Все это пишу Вам конфиденциально. Не знаю, идет ли дело о той же книге Ставрова, по поводу которой мы подписали то воззвание?
Мы вернемся в Ниццу около 1 июня. Т<атьяна> М<арковна> и я шлем Вам сердечный привет и лучшие пожелания. Здоровья Вам.
41. Г.В. АДАМОВИЧ - М.А. АЛДАНОВУ 28 июня 1952 г. Париж 28/VI-52
53, rue de Ponthieu Paris 8
Дорогой Марк Александрович
Любовь Александровна <Полонская> сообщила мне о письме Шварца к Вам (и прочла по телефону несколько строк из Вашего письма). Помимо того, я только что получил открытку от Даманской с сообщением об "ответе" Шварца и с советами, что лучше всего было бы в изд<ательст>во предложить!
Я не могу на нее сердиться - потому что, вероятно, в ее действиях не было никаких дурных помыслов. Было, м. б., желание продемонстрировать свою влиятельность и свое право покровительствовать молодежи, только и всего.
Видел я Авг<усту> Фил<иппов>ну в присутствии Любовь Александровны и по своей рассеянности думал, что, м. б., в ответ на ее уговоры или даже предложение написать Александровой только неопределенно что-нибудь "промычал" (это было бы возможно и дало бы А<вгусте> Ф<илипповне> основание считать, что я с ней согласен). Но Любовь Александровна утверждает, что разговор наш хорошо помнит и что я никаких намеков на согласие не делал. Значит, все это выдумка Даманской, без малейшего и хотя бы невольного моего участия. В таком духе я ей и отвечу: спасибо, но занимайтесь впредь своими делами, а не моими!
Единственное, что мне неприятно, это то, что Шварц и Александрова могут думать, что инициатива моя. Если будет случай, дорогой Марк Александрович, будьте добры, сообщите им, как обстоит дело. Глупо во всей этой истории то, что Д<аманская>, по-видимому, написала, что "Адамович боится отказа": значит, я будто бы считаю себя столь важной особой, для которой отказ недопустим!
Вот это-то я и хотел бы опровергнуть: ничего я не боюсь, ничего не жду, ничего не предлагаю, а, как говорят, кажется, в Одессе, "сижу и не рыпаюсь".
Благодарю Вас очень, что сообщили об этом происшествии. Удивительный человек Даманская, не знаешь, чего от нее можно ждать!