– Вы всегда были несносными людьми, – сказала Мэгги Серина. – И подозреваю, намеренно. Невозможно быть такими тупыми по чистой случайности. Я не забыла, что ты устроила в доме престарелых с моей матерью. Теперь еще и это! На похоронах! В спальне, которую я делила с мужем!
– Это стечение обстоятельств, Серина. Мы совершенно не собирались…
– Стечение обстоятельств! – повторила Серина. – Ладно, убирайтесь вон.
– Что?
– Покиньте мой дом, – сказала она, повернулась на каблуках и ушла.
Мэгги, не глядя на Айру, подняла сумочку. Он собрал карты. В дверь она вышла первой, оба направились по коридору к гостиной. Люди расступались, пропуская их. Как много они слышали, Мэгги представить себе не могла. Вероятно, все. Они как-то притихли – испугались, наверное. Она открыла парадную дверь, повернулась к ним и сказала:
– Ладно, нам пора!
– До свидания, – забормотали они. – Пока, Мэгги, пока, Айра…
Снаружи ослепительно сияло солнце. Мэгги пожалела, что они не приехали сюда от церкви на машине. Она приняла предложенную Айрой руку и шла по гравию к дороге, не сводя глаз со своих туфелек, покрывшихся тонким слоем пыли.
– М-да, – произнес наконец Айра, – мы несомненно внесли в это маленькое сборище некоторое оживление.
– Я ужасно себя чувствую, – сказала Мэгги.
– О, все пройдет, – пообещал Айра. – Ты же ее знаешь. – Потом коротко фыркнул и прибавил: – Смотри на вещи веселее. Как правило, встречи старых одноклассников…
– Но это была не встреча одноклассников, а похороны, – сказала Мэгги. – Поминки. Я заявилась на поминки и все испортила! Серина, наверное, думает, что мы хотели выпендриться или, не знаю, ткнуть ее носом в то, что она овдовела. Ужасно…
– Она нас простит, – сказал Айра.
Мимо проскочила машина, он поменялся местами с Мэгги, заслонив ее от проезжей части. Теперь они шли раздельно, не соприкасаясь. Снова стали самими собой, обычными. Или почти стали. Не полностью. Не то свет, не то жара подействовали на зрение Мэгги – старый каменный дом, мимо которого она проходила, на мгновение замерцал. Растаял в мягкой светящейся дымке, но сразу собрался с силами и снова стал сплошным.
Часть вторая
Вот уже несколько месяцев Айра размышлял о людской расточительности. Люди проматывают свои жизни впустую, так ему казалось. Расходуют силы на мелкую зависть, тщетные амбиции или застарелую, горькую неприязнь. Мысль об этом возникала, куда ни повернись, словно жизнь пыталась сообщить ему что-то. Ну так ему и намекать даже не нужно. Разве сам он не пустил по ветру столь многое?
Ему пятьдесят, а совершил ли он хоть что-нибудь значительное? Когда-то он собирался найти лекарство от серьезной болезни, но разменялся на мелочи.
Его сын, которому медведь наступил на ухо, бросил школу в надежде стать рок-звездой. Дочь – одна из тех, кто попусту растрачивает время на никчемные тревоги; она до мяса сгрызает ногти, перед экзаменами у нее мигрени, от которых она чуть не слепнет, и так мучительно переживает из-за оценок, что доктор предупредил их: дело пахнет язвой.
А жена! Он любит Мэгги, но не может мириться с ее нежеланием принимать собственную жизнь всерьез. Похоже, она верит, что это своего рода практические занятия, на которых можно пошалить, получив затем вторую, а то и третью возможность все поправить. Всегдашние неуклюжие, бурные порывы невесть к чему – уклонения от прямого пути на окольные, авось куда-нибудь да вывезет.
Взять хоть сегодняшний день: историю с Фионой. Она им больше не родственница, не невестка и даже, по мнению Айры, не знакомая. Однако Мэгги, молчавшая, пока они мчались домой по Первому шоссе, – о чем она снова заговорила (Айра-то думал, что она успела забыть об этом), как не о своей прихоти – заехать к Фионе. Мало того, что они потратили субботу на похороны Макса Гилла, – тоже, между прочим, уклонение от прямого пути, – так теперь ей явилась блажь броситься в совершенно новом направлении. Заскочить в Картуил, штат Пенсильвания, – и только затем, чтобы предложить посидеть с ребенком, когда Фиона отправится в медовый месяц. Идея совершенно бессмысленная, поскольку у Фионы есть мать, ведь так? Она ухаживает за Лерой, и, конечно, на нее можно рассчитывать и в дальнейшем. Айра указал на это Мэгги:
– А чем нехороша, как ее? Миссис Стакки?
– Ха, миссис Стакки, – сказала Мэгги так, точно это было вполне достаточным ответом. Потом убрала руку из окна и подняла стекло. Лицо Мэгги горело в солнечном свете, круглое, хорошенькое, напряженное. Ветерок взъерошил волосы, и пряди встали по всей голове торчком. Горячий, пропахший бензином ветерок, Айра был рад обойтись без него. Но постоянное открывание-закрывание окна действовали ему на нервы. Мэгги, думал он, делает то, что приходит ей в голову сейчас – в эту секунду, в следующую, а дальше не заглядывает. Судорога раздражения щекотнула виски.
Вот женщина, которая как-то позволила неверно набранному номеру отнять у нее целый вечер. "Алло?" – сказала она в трубку, и какой-то мужчина ответил: "Лаверна, сиди дома, там безопаснее. Я только что поговорил с Деннисом, он уже едет за тобой". И отсоединился. Она крикнула: "Постойте!" – в намертво молчащую трубку, типично для Мэгги. Кто бы это ни был, сказал ей Айра, он получил по заслугам. Если встретиться Деннису и Лаверне не удастся, ладно, это их проблема, не твоя. Но Мэгги ни о чем другом и говорить не могла. ""Безопаснее", – стонала она. – Он сказал: "В доме безопаснее". Одному лишь Богу известно, что сейчас переживает бедная Лаверна". И провела весь вечер, набирая в надежде найти Лаверну все возможные комбинации цифр их номера, все перестановки. Не нашла, конечно.
Послушать ее, Картуил так близко, что можно высунуть руку в окно и схватить его.
– Съезд с шоссе сразу за границей штата. Забыла, как он называется, – говорила Мэгги. – Только на карте, которую ты купил, его нет.
Неудивительно, что как от штурмана толку от нее мало – она занята поисками Картуила.
Движение было на редкость свободным для субботы. Все больше грузовики – маленькие, перевозящие бревна или старые покрышки, не глянцевые чудища, какие встречаются на I-95. Вокруг раскинулись фермерские земли, и каждый проносящийся мимо грузовик оставлял новую пленку пыли на блеклых, выжженных солнцем желтоватых полях.
– Мы вот как поступим, – говорила Мэгги. – Заглянем к Фионе всего на секунду. На маленькую-маленькую секунду. От ледяного чая откажемся. Скажем ей о нашем предложении и уедем.
– Ты можешь сказать о нем и по телефону, – заметил Айра.
– Нет, не могу!
– Раз тебе так охота сидеть с ребенком, позвони ей, когда мы вернемся, из Балтимора.
– Девочке всего семь лет, – сказала Мэгги. – Она почти наверняка нас не помнит. Мы не можем просто забрать ее на неделю! Сначала нужно заново познакомиться с ней.
– Почему ты думаешь, что на неделю? – спросил Айра.
Она уже искала что-то в сумочке. И ответила:
– Ммм?
– Почему ты решила, Мэгги, что медовый месяц продлится неделю?
– Ну, не знаю. Может, две. Может, месяц. Не знаю.
Он сразу подумал: не миф ли замужество Фионы, просто-напросто выдуманный Мэгги по каким-то непонятным причинам? С нее станется.
– И кроме того, мы не можем отлучиться из дома на такой срок. У нас же работа.
– Зачем отлучаться? Мы заберем ее в Балтимор.
– Тогда она школу пропустит, – сказал Айра.
– Ничего страшного. Будет ходить в школу, которая рядом с нами, – ответила Мэгги. – В конце концов, второй класс – это всего-навсего второй класс, он везде одинаков.
На этот счет у Айры имелось столько возражений, что он даже дара речи лишился.
Мэгги перевернула сумочку, вытряхнула содержимое себе на колени.
– О господи, – сказала она, глядя на свой бумажник, губную помаду, расческу, пакетик "клинексов". – И как я эту карту дома забыла?
Еще один вид расточительности, подумал Айра, – искать что-то в сумочке, содержимое которой ты знаешь наизусть. Его даже Айра наизусть знал. И продолжать заботиться о Фионе – тоже пустая трата времени, Фиона определенно не питает к ним никаких чувств и ясно дала понять, что хочет сама распоряжаться своей жизнью. Разве она этого не говорила? "Я всего лишь хочу сама распоряжаться моей жизнью" – что-то такое он от нее точно слышал. То ли когда она кричала, уходя от Джесси, то ли во время их жалких визитов к ней после развода, – Лерой выглядела тогда смущенной и чужой, а миссис Стакки смотрела на них из-за двери гостиной обвиняющим глазом. Айра поморщился. Траты, траты и новые траты, и все впустую. Долгая поездка, натянутый разговор, долгое возвращение домой – и совершенно зазря.
А разве не пустая трата – отдавать жизнь людям, которые забывают тебя, едва ты отходишь от их коек? Айра всегда так и говорил. Да, в этом есть также прекрасная самоотверженность, полагал он. И все же не мог понять, как Мэгги выносит эту неустойчивость, это отсутствие результатов – немощных, дряхлых пациентов, которые путают ее с давно умершей матерью или сестрой, оскорбившей их в одна тысяча девятьсот двадцать восьмом году.
И так беспокоиться за детей тоже дело пустое. (Они к тому же давно уж не дети – даже Дэйзи.) Взять хотя бы историю с папиросной бумагой, которую Мэгги обнаружила прошлой весной в столе Дэйзи. Она тогда вытирала пыль, увидела эту бумагу и сразу помчалась к Айре. "Что нам делать? Как быть? – вопила Мэгги. – Наша дочь курит марихуану, это же первый признак, о котором говорится в раздаваемых школой брошюрах!" Она и Айру разволновала и растревожила, впрочем, это случалось гораздо чаще, чем он готов был признать. Они просидели до поздней ночи, обсуждая свои возможные действия. "В чем же мы ошиблись?" Мэгги плакала, Айра обнимал ее и говорил: "Ну будет, милая. Обещаю, мы во всем разберемся". Как потом выяснилось, и эти волнения были пустыми. Папиросная бумага предназначалась для флейты Дэйзи. Ее подкладывают под клапаны, когда те начинают залипать, небрежно пояснила Дэйзи. Она даже обидеться не потрудилась.
Айра тогда почувствовал себя нелепым человеком. Словно он растратил нечто редкостное и значительное – твердую валюту.
Тут ему вспомнилось, как вор однажды украл сумочку Мэгги, – просто вперся на кухню, где она раскладывала по полкам покупки, и наглым образом сдернул сумочку со стола, – и Мэгги побежала за ним. Ее же убить могли! (Самым правильным и разумным было пожать плечами и решить, что она и без сумочки обойдется, – Мэгги никогда ею особо не дорожила, а несколько мятых долларов и бумажник не такая уж и потеря.) Был февраль, тротуары покрылись сверкающим льдом, по которому особо не разбежишься, и возвращающийся домой Айра изумился, увидев молодого человека, который, шаркая ногами, приближался к нему со скоростью улитки, а за ним медленно трусила Мэгги, так усердно стараясь сохранить равновесие, что даже кончик языка между губ выставила. Они напоминали двух мимов, которые изображают быструю ходьбу, не сдвигаясь при этом с места. Как вспомнил теперь Айра, выглядело все довольно комично. Губы его дрогнули. Он улыбнулся.
– Что? – требовательно спросила Мэгги.
– Все-таки бежать тогда за вором было чистой воды безумием, – ответил он.
– Нет, ей-богу, Айра, и как у тебя мозги устроены?
В точности тот вопрос, какой мог бы задать ей и он.
– Как бы там ни было, сумочку я вернула, – сказала она.
– Случай помог. А если бы он был вооружен? Или оказался покрепче? Или не испугался, увидев меня?
– Знаешь, по-моему, этот мальчишка приснился мне пару дней назад, – сказала Мэгги. – Сидел на кухне, которая и походила на нашу, и не походила, если ты понимаешь, о чем я…
Айре не нравилось, что она то и дело пересказывает ему свои сны. У него от этого нервы разыгрывались.
Может быть, если бы он не женился. Или хотя бы обошелся без детей. Но нет, цена получилась бы слишком высокой, это он понимал даже в самом мрачном своем настроении. Ладно, если бы он отправил сестру, Дорри, в лечебницу – государственную, не слишком дорогую. И сказал отцу: "Больше я тебя содержать не буду. Слабое у тебя сердце или не слабое, забирай свою чертову мастерскую, а я вернусь к моему начальному плану, если сумею вспомнить, в чем он состоял". И заставил бы другую сестру выйти наконец из дома и найти себе работу. "Думаешь, кто-нибудь из нас не боится? – спросил бы он у нее. – Но мы же выходим и зарабатываем себе на хлеб, вот и ты давай".
Да только она умерла бы от ужаса.
Мальчиком он нередко играл, лежа в постели, в прием больных. Приподнятые колени были его письменным столом, он смотрел поверх них и добрым голосом спрашивал: "Что вас беспокоит, миссис Браун?" А однажды ему пришло в голову, что он может стать ортопедом, ведь, вправляя кость, ты сразу получаешь результат. Это вроде починки мебели, думал он. И воображал, как кость, щелкнув, встает на свое место, а пациент в тот же миг избавляется от боли.
– Лосиный лес, – сказала Мэгги.
– Как ты сказала?!
Мэгги сгребла с колен свои вещи, ссыпала их в сумочку и поставила ее на пол у своих ног.
– Съезд к Картуилу, – пояснила она. – Он ведь как-то так называется, верно?
– Понятия не имею. Ни малейшего.
– Гусиный лук. Гусиный плёс.
– Как бы он ни назывался, я в Картуил ехать не собираюсь.
– Осиный луг.
– Хотел бы напомнить тебе о других наших визитах, – сказал он. – Помнишь, во что они выливались? Особенно второй день рождения Лерой, когда ты позвонила заранее, договорилась с Фионой, а она все равно забыла, что ты приезжаешь. Они укатили в Херши-парк, а нам пришлось целую вечность прождать на их крыльце и в конце концов уехать домой.
И увезти купленный для Лерой подарок, едва не сказал он, – огромную, глупо улыбавшуюся "Тряпичную Энн", при каждом взгляде на которую у него сердце кровью обливалось.
– А третий, когда ты без спроса привезла туда котенка, хоть я и просил тебя поговорить сначала с Фионой, и Лерой расчихалась, а Фиона сказала, что не может его оставить. И Лерой прорыдала до вечера, помнишь? Когда мы уезжали, она еще плакала.
– Они могли бы ей уколы делать, – сказала Мэгги, упорно не желающая понимать, о чем он говорит. – Куча детей получает уколы от аллергии и держит дома каких угодно зверушек.
– Да, но Фиона не хотела ее колоть. Не хотела, чтобы мы к ней лезли, да и чтобы мы приезжали – тоже, потому я и сказал, что больше нам туда ездить не следует.
Мэгги бросила на него быстрый, подозрительный взгляд. Гадает, наверное, известно ли ему о других поездках, которые она предпринимала в одиночку. Ну, если ей хотелось держать их в секрете, могла бы, наверное, возвращаясь, бензин в бак доливать.
– Я хочу сказать… – начал он.
– Я знаю, что ты хочешь сказать! – воскликнула она. – Вовсе не обязательно талдычить одно и то же!
Некоторое время он вел машину в молчании. Шоссе перед ним рассекали пунктирные линии. Десятки маленьких птичек поднялись над рощей, словно припорошив синее небо пеплом, Айра следил за ними, пока они не исчезли.
– У моей бабушки Дейли висела в гостиной картинка, – снова заговорила Мэгги. – Маленькая сцена, вырезанная на чем-то желтоватом вроде слоновой кости, хотя скорее всего на целлулоиде. Пара стариков сидит в креслах-качалках у камина, внизу на рамке вырезано название: "Старики у себя дома". Женщина вяжет, а мужчина читает огромную книгу, сразу понятно, что Библию. И понятно было, что где-то у них есть взрослые дети, ну, в общем, идея была такая, что старики остаются дома, а дети разъезжаются. Но они были такие старые! Лица как засохшие яблоки, тела как мешки с картошкой. Можно было мгновенно понять, что это за люди, и отмахнуться от них. Я никогда и представить себе не могла, что стану "старухой у себя дома".
– Ты задумала переселить девочку к нам, – сказал Айра. Мысль эта словно сама влетела с глухим ударом ему в голову, такая ясная, точно Мэгги уже высказала ее. – Вот на что ты нацелилась. Дэйзи ты теряешь и хочешь, чтобы ее место заняла Лерой.
– Ни на что я не нацелилась! – ответила Мэгги как-то уж слишком, показалось ему, быстро.
– Да я же тебя насквозь вижу, – сказал он. – Я все время подозревал, что в твоих разговорах насчет "посидеть с ребенком" есть что-то сомнительное. Ты рассчитываешь, что Фиона согласится на это, потому как у нее появляется новый муж.
– Ну, в таком случае это показывает, как мало ты понимаешь, потому что я вовсе не собиралась брать к нам Лерой навсегда. Я хочу только одного – заглянуть к ним сегодня и сделать Фионе предложение, которое может заставить ее передумать насчет Джесси.
– Джесси?
– Джесси – это наш сын, Айра.
– Да, Мэгги, я знаю, Джесси наш сын, но и вообразить не могу, о чем, по-твоему, она может передумать. С их браком покончено. Фиона ушла от него. Ее адвокат прислал Джесси документы на подпись, и тот подписал их все до единого и отослал обратно.
– И с тех пор никогда, никогда не был таким, как прежде, – сказала Мэгги. – Да и Фиона тоже. Всякий раз, как он делает шаг к примирению, она отказывается разговаривать с ним, а когда она делает такой шаг, Джесси укатывает куда-то в расстроенных чувствах и даже не узнает о ее попытках. Это какой-то ужасный танец, они исполняют его вразнобой, и каждое их движение неправильно.
– Ладно. И что? – спросил Айра. – По-моему, ты могла бы сделать отсюда определенный вывод.
– Какой?
– Да такой, что эта парочка безнадежна, Мэгги.
– Ах, Айра, ты просто недостаточно веришь в удачу, – ответила она. – Как и в неудачу. Поосторожнее с машиной, которая идет перед нами.
Она говорила о красном "шевроле" – устаревшей модели, большом, как баржа, краска его потускнела до цвета красного резинового ластика. Айра и так уж следил за ним. Не нравилось Айре, как тот вихляется из стороны в сторону и все время меняет скорость.
– Погуди, – сказала Мэгги.
Айра ответил:
– Да я просто…
Он собирался сказать, что просто обгонит эту машину. "Шеви" управляет какой-то безрукий идиот, таких лучше оставлять позади. Айра нажал на акселератор, взглянул в зеркальце заднего вида, и в этот миг Мэгги протянула руку к рулю и нажала на гудок. Клаксон заревел, испугав Айру. Он схватил руку Мэгги и решительно вернул ее назад, на колени. И только тут сообразил, что водитель "шеви", тоже несомненно испуганный, резко сбросил скорость, оказавшись всего в футе перед ними. Мэгги вцепилась в приборную доску. Выбора у Айры не было, он круто свернул направо и вылетел на обочину.
Пыль поднялась вокруг них, точно дым. "Шеви" набрал скорость и скрылся за поворотом.
– Господи Иисусе, – сказал Айра.