– У нас только "Буд Лайт" есть – годится? – спросила вернувшаяся Фиона. Она принесла две банки и пакет картофельных чипсов.
– Идеально. Я на диете, – сказала Мэгги.
Она приняла банку, с треском оторвала язычок, Фиона тем временем снова опустилась на диванчик.
– Надо бы и мне на диету сесть, – сказала она, надрывая целлофановый пакет. – Главный мой грех – вечные перекусы.
– О, и мой тоже, – сказала Мэгги и отпила пива.
Шипучее и горьковатое, оно породило целый поток воспоминаний, как это умеет делать запах некоторых духов. Давно ли она в последний раз пила пиво? Может быть, когда Лерой была младенцем. В те времена (припомнила Мэгги, отмахнувшись от картофельных чипсов) она иногда выпивала, составляя Фионе компанию, по две-три банки в день, потому что, как обе слышали, пиво помогает в производстве материнского молока. Возможно, нынче эта идея вызывает неодобрительную усмешку, но в ту пору они, попивая "Миллер", пока малышка сонно сосала грудь, ощущали себя добродетельно исполняющими свой долг. Фиона говорила, что просто чувствует, как пиво со свистом летит прямиком в ее груди. Пить обе начинали, когда Мэгги возвращалась с работы – в предвечерние часы или немного позже. Пиво согревало их, и они поверяли друг дружке свои секреты. Ко времени, когда Мэгги приступала к готовке ужина, она чувствовала себя – о нет, не пьяной, но полной оптимизма, а после, за столом, могла впадать в большую, чем обычно, разговорчивость. Впрочем, никто ничего не замечал. Кроме, может быть, Дэйзи. "Ну правда, мам. В самом деле". Но ведь она всегда так говорила.
Как и мать Мэгги, если правду сказать. "Ну в самом деле, Мэгги". Она как-то вечером заехала к ним и застала Мэгги развалившейся на кушетке и с банкой пива на животе, а Фиона сидела рядом и пела малышке "Пыль на ветру". "Почему ты позволяешь себе так опускаться?" – спросила, озираясь, миссис Дейли, и Мэгги, тоже оглядевшись, удивилась не меньше. Повсюду валяются измятые дешевые журнальчики, скомканные мокрые подгузники, рядом сидит невестка-приживалка – картина и вправду трущобная. И как она до такого дошла?
– Интересно, поженились все-таки Клодин и Питер? – сказала Мэгги и еще отпила пива.
– Клодин? Питер? – не поняла Фиона.
– Из сериала, который мы смотрели. Помнишь? Его сестра, Наташа, все норовила их поссорить.
– О господи, Наташа. Подлая была дамочка, – сказала Фиона. И покопалась в пакете чипсов.
– Когда ты ушла от нас, они как раз обручились, – сказала Мэгги. – Собирались устроить большой праздник, но тут Наташа раскопала то самое – помнишь?
– Она была похожа на девчонку, которую я ненавидела в начальной школе, – сказала Фиона.
– Тут-то ты нас и покинула, – сказала Мэгги.
Фиона вздохнула и ответила:
– На самом деле, раз уж вы об этом вспомнили, рассорить их ей, похоже, не удалось, потому что года через два у них был ребенок, которого похитила чокнутая стюардесса.
– Я сначала не верила, что ты и вправду ушла навсегда, – призналась Мэгги. – Несколько месяцев, приходя домой, включала телевизор, чтобы узнать, что случилось с Клодин и Питером, а когда ты вернешься, рассказать тебе об этом.
– Какая разница, – сказал Фиона и опустила банку на кофейный столик.
– Глупо, правда? Куда бы ты ни ушла, там, конечно, был телевизор. Ты же не могла покинуть цивилизованный мир. Не знаю, возможно, мне просто хотелось самой быть в курсе, чтобы после твоего возвращения мы смогли жить как раньше. Я не сомневалась, что ты возвратишься.
– Ладно. Что прошло, то прошло, – сказала Фиона.
– Нет, ничего не прошло! Люди вечно повторяют эти слова, но ведь прошлое никогда не проходит, не проходит насовсем, – ответила ей Мэгги. – Мы сейчас говорим о вашем браке, Фиона. Вы оба так много вложили в него, все, что имели. А потом вдруг поругались на пустом месте, и поругались-то не сильнее, чем в прошлые разы, но ты ушла. Вот и все! Пожала плечами и ушла. Как это могло случиться?
– Случилось и случилось, ладно? – сказала Фиона. – Черт подери! Разве обязательно мусолить все это?
Она потянулась к пивной банке, отпила из нее, закинув назад голову. Фиона, заметила Мэгги, носила теперь по кольцу на каждом пальце – одни из простого серебра, другие с бирюзовыми камушками. Что-то новенькое. А вот ногти у нее по-прежнему отливали жемчужной розовизной, личным цветом Фионы, – где бы Мэгги такой ни увидела, сразу вспоминала о ней.
Мэгги задумчиво вертела в руках банку, украдкой поглядывая на Фиону.
– Хотела бы я знать, куда подевалась Лерой, – сказала Фиона.
Еще одна попытка уклониться от разговора. Очевидно же, где она – прямо за окном.
"Подкрути его немного", – сказал Айра, и Лерой ответила: "Осторожнее, этот и убить может!"
– Ты сказала по радио, что в первый раз вышла замуж по настоящей, истинной любви, – сказала Мэгги.
– Послушайте. Ну сколько раз…
– Да, да, – торопливо согласилась Мэгги, – я понимаю, это была не ты. И все же что-то из сказанного той девушкой… походило на то, что она говорит не только о себе. А как будто о том, что происходит с каждым. "В следующую субботу выйду ради уверенности в завтрашнем дне", – сказала она, и мне вдруг показалось, что весь мир вроде как умирает, или чахнет, или еще что, становится маленьким, тесным, сдавленным. Я почувствовала такую… не знаю… такую безнадежность. Может, мне и не стоит это говорить, Фиона, но прошлой весной Джесси привел на ужин молодую женщину, с которой недавно познакомился, – нет, там ничего серьезного не было! ничего! – и я подумала: ладно, все это хорошо и прекрасно, но она же не настоящая. Он выбрал ее за неимением лучшего, подумала я. Это всего-навсего временная замена. Ах, ну почему каждый соглашается довольствоваться малым? – вот что я подумала. И то же самое я почувствовала, когда ты рассказывала об этом, как его, о Марке Дерби. Зачем встречаться с кем-то лишь потому, что он тебя попросил, когда ты и Джесси так сильно любите друг друга?
– Он подписал все, что получил от адвоката, и отправил обратно, пальцем не шевельнул, чтобы побороться, – по-вашему, это любовь? – спросила Фиона. – А после на два, три, а то и четыре месяца запоздал с чеком, а в конце концов прислал его по почте и даже моего имени на конверте не написал, просто "Ф. Моран".
– Это он из гордости, Фиона. Вы оба слишком…
– А то, что он собственной дочери с пятого дня ее рождения не видел? Попробуйте объяснить это ребенку. "Ох, Лерой, милочка, просто он слишком гордый…"
– С пятого? – переспросила Мэгги.
– Она все время удивляется, почему у других детей есть отцы. Даже у тех, чьи родители развелись, – они, по крайней мере, по выходным отцов видят.
– Он приезжал на ее пятый день рождения? – спросила Мэгги.
– Ну вот! Он не потрудился сказать вам об этом.
– Погоди. Он просто появился? Или как?
– Появился без предупреждения в машине, до отказа забитой самыми неподходящими подарками, какие вы когда-нибудь видели, – сказала Фиона. – Всякие звери, куклы, плюшевый медведь, которого пришлось пристегнуть, как человека, ремнем к пассажирскому сиденью, потому что в заднюю дверцу он не пролезал. Слишком большой, чтобы ребенок смог его обнять, да Лерой этого и не захотела бы. Она обниматься не любит. Лерой девочка скорее спортивная. Вот и привез бы ей что-нибудь для спорта, например…
– Но, Фиона, откуда ж ему было знать? – спросила Мэгги. В груди ее разрасталась боль, ей было жалко сына с его кучей непригодных подарков, на которые он, должно быть, потратился до последнего пенни, потому что, видит бог, человек он вовсе не обеспеченный. И она сказала: – Все-таки он не пожалел сил. Просто не знал.
– Конечно, не знал! Ни малейшего понятия не имел. Когда он приезжал в последний раз, Лерой была малышкой. Ну и вот, он приехал со своей целлулоидной куклой, которая кричала "Мама", а увидев Лерой в ее парусиновых брючках, просто на месте замер – и сразу видно было, удовольствия не испытал. И говорит: "Кто это?" Говорит: "Но она такая…" Мне пришлось сбегать за ней к соседям, пригладить ей волосы, пока мы шли по улице. Я ей сказала: "Заправь рубашку, лапушка. Возьми-ка мою заколку". И пока я закалывала ей волосы, Лерой стояла смирно, большая редкость для нее, поверьте. А заколов, я сказала: "Отступи на шаг, дай я на тебя посмотрю", и она отступила, облизала губы и спросила: "Все в порядке? Или нет?" Я сказала: "Ох, лапушка, ты прекрасна", и после этого она входит в дом, а Джесси говорит: "Но она такая…"
– Он удивился, что она так выросла, вот и все, – сказала Мэгги.
– Я чуть не расплакалась, до того мне ее жалко стало, – сказала Фиона.
– Да, – мягко ответила Мэгги. Ей это чувство было знакомо.
– "Какая "такая", Джесси? – спрашиваю я. – Какая? Как ты смеешь вваливаться сюда и говорить мне, что она такая или этакая, если мы от тебя с декабря ни одного чека не получили? Вместо этого ты тратишь деньги на такую дребедень, на мусор, – говорю я ему, – на пухлую куклу, когда единственная кукла, которая ей интересна, это "Солдат Джо"".
– Ах, Фиона, – сказала Мэгги.
– Ну а чего он ждал?
– Ах, ну почему между вами всегда происходит что-нибудь подобное? Он любит тебя, Фиона. Любит вас обеих. Он просто не умеет выразить это, таких неумех больше нет на свете. Если бы ты знала, чего ему стоило решиться на ту поездку! Сказать тебе не могу, сколько раз я его просила, говорила: "Ты рассчитываешь, что Лерой просто уплывет из твоей жизни? Потому что так она и сделает, Джесси, предупреждаю тебя", а он говорил: "Нет, но я не… не могу придумать, как… не могу я быть одним из этих искусственных отцов, – говорил он, – ходить с ней в зоопарк, изображать там восторг, а после вести пустые разговоры в "Макдоналдсе"". А я говорила: "Все-таки лучше, чем ничего, верно?" – а он: "Нет, не лучше. Ничем не лучше. И вообще, что ты в этом понимаешь?" Так все и идет, ты сама видела, как он бесится, но если ты посмотришь ему в глаза, то увидишь под ними темные круги, которые появлялись, когда он маленьким старался не расплакаться.
Фиона поникла. И начала водить пальцем по ободку пивной банки.
– В первый день рождения Лерой, – продолжала Мэгги, – он совсем уж собрался поехать с нами, точно тебе говорю. Я сказала: "Джесси, я правда думаю, что если ты приедешь, то для Фионы это будет очень большим событием", и он сказал: "Ладно, тогда я, может, и поеду. Да, – сказал он, – пожалуй, смогу", а потом раз пятьдесят спрашивал у меня, какой подарок обрадует годовалую девочку. Мы с ним всю субботу ходили по магазинам, купили коробку с набором для составления разных форм, но в понедельник он пошел и обменял ее на ягненка из шерсти, сказал, что не хочет показаться хлопочущим об интеллектуальном развитии Лерой или как его там. "Не хочу походить на бабушку Дейли, которая вечно лезла ко мне с развивающими игрушками", – сказал он, а потом, в четверг, – тот день рождения пришелся на пятницу, помнишь? – спросил у меня, в каких словах ты нас пригласила, только точно. "Тебе не показалось, – спросил он, – может, она рассчитывает, что я останусь на весь уик-энд? Я бы тогда занял у Дэйва фургончик и поехал отдельно от тебя и папы". И я сказала: "Что же, ты мог бы сделать так, Джесси. Да, это хорошая мысль, сделай". А он сказал: "Но какие были ее слова, вот о чем я тебя спрашиваю", и я сказала: "Ой, слова я забыла", а он: "Вспомни". Я сказала: "Ну, на самом деле…" Сказала: "Мм, на самом деле она об этом не говорила, Джесси, не говорила прямо", а он: "Постой. По-моему, ты сказала, что если я приеду, это будет для нее большим событием". А я: "Нет, это я так сказала, но я знаю – это правда. Знаю, что это будет для нее большим событием". И он сказал: "Что тут происходит? Ты же говорила, я помню, что это были слова Фионы". Я ответила: "Ничего я такого не говорила! По крайней мере, не думаю, что говорила. Разве что по случайности…" А он: "То есть она меня не звала?" Я говорю: "Ну, я точно знаю, что позвала бы, если бы вы оба не пеклись так невиданно о своем достоинстве. Я точно знаю, она хотела, Джесси…" Однако он уже ушел. Хлопнул дверью и исчез и в четверг дома не ночевал, поэтому в пятницу нам пришлось уехать без него. Я так расстроилась.
– Вы расстроились! – сказала Фиона. – Вы обещали привезти его. Я ждала, расфуфырилась, меня накрасили в нашем салоне, причесали. А потом приехала ваша машина, а его в ней нет.
– Да, я рассказала ему, когда мы вернулись домой. Сказала: "Мы старались как могли, Джесси, однако Фиона не для нас принарядилась, это уж будь уверен. Для тебя, и видел бы ты, какое у нее стало лицо, когда тебя не оказалось в машине".
Фиона хлопнула ладонью по диванной подушке и воскликнула:
– Мне следовало знать, что вы так и сделаете!
– Как?
– Внушите Джесси, что я выглядела жалкой.
– Я ничего ему не внушала! Просто сказала…
– Поэтому он мне и позвонил. Я сразу причину поняла. Говорит: "Фиона? Милая?" Я услышала в его голосе жалость. И поняла, что вы ему нарассказали. И говорю: "Чего тебе надо? Ты по какой-то причине звонишь?" А он: "Нет, ээ, без причины…" А я: "Ну тогда не трать зря деньги, ладно?" – и повесила трубку.
– Ради бога, Фиона, – сказала Мэгги. – А тебе не приходило в голову, что он мог позвонить, потому что ему тебя не хватало?
– Ха! – ответила Фиона и снова отхлебнула пива.
– Жалко, что ты не могла видеть его таким, каким видела я. После твоего ухода, понимаешь? Он был раздавлен! Обратился в развалину. Его главным сокровищем стала твоя черепаховая мыльница.
– Что?
– Ты помнишь свою мыльницу, ту, с черепаховой крышкой?
– Ну помню.
– Он иногда открывал ее и нюхал, – сказала Мэгги. – Я видела! Слово даю! В тот день, когда ты ушла, вечером, я застала Джесси в ванной – он закрыл глаза и уткнулся носом в мыльницу.
– Господи, с чего это он? – спросила Фиона.
– Думаю, он унаследовал мое отношение к запахам, – ответила Мэгги.
– Это же просто пластмассовая коробочка, в которой я мыло для лица держала.
– Он, как увидел меня, спрятал ее за спину, – сказала Мэгги. – Смутился, что я его застукала. Всегда любил делать вид, что ему все нипочем, ты же знаешь, как он себя вел. Но через несколько дней, когда твоя сестра пришла за вещами, я эту мыльницу где только ни искала, нигде не нашла. Она укладывала твою косметику, потому я о мыльнице и вспомнила. "Давайте посмотрим, она где-то тут", – говорю ей, но мыльница как сквозь землю провалилась. А у Джесси я спросить не могла, он ушел, как только появилась твоя сестра, ну я и стала открывать ящики его стола, там ее и нашла, в ящике, где он держит свои сокровища, вещи, которые никогда не выкинет, – старые бейсбольные открытки, газетные вырезки насчет его группы. Но твоей сестре я ее не отдала. Просто закрыла ящик. И я уверена, Фиона, он эту мыльницу и до сих пор хранит, и не говори мне, что это из жалости. Ему нужна память о тебе. А память для него, как и для меня, в запахах. Запах позволяет ему вспомнить человека яснее всего.
Фиона смотрела на свою пивную банку. Тени для век придавали ей, заметила Мэгги, странную привлекательность. Такие… персиковые. Они делали веки нежно-розоватыми, бархатистыми, как персик.
– А выглядит он так же? – спросил Фиона.
– Так же?
– Ну, как раньше?
– Да, а что?
Фиона коротко вздохнула.
Недолгая пауза, во время которой Лерой сказала: "Черт! Промазала!" Проехала машина, тянувшая за собой шлейф музыки кантри. "Видал я и дурные времена, живал я и в печальные…"
– Знаете, – сказала Фиона, – иногда я просыпаюсь ночью и думаю: как все могло настолько запутаться? Начиналось-то все очень просто. Он был пареньком, по которому я сходила с ума, ездила везде за его группой, открыто и прямо. Сначала он не обращал на меня внимания, и я послала ему телеграмму, он когда-нибудь рассказывал об этом? "Фиона Стакки хочет поехать с тобой в Дип-Крик-Лейк", – вот что в ней говорилось, я знала, что он собирается съездить туда с друзьями. Он взял меня с собой, там все и началось. Разве не просто? А потом, не знаю, все перекрутилось, запуталось, и я даже не понимаю, как это произошло. И бывает, думаю: черт подери, может, мне взять и послать еще одну телеграмму? "Джесси, – написала бы я, – я все еще люблю тебя, да, и, похоже, это навсегда". Мне даже ответ не нужен, просто хочется, чтобы он знал. Или я могла бы поехать в Балтимор к сестре, а там мне пришло бы в голову: почему не забежать к нему, не повидаться? Взять да и огорошить его? И посмотреть, что будет?
– Ох, ты должна это сделать, – сказала Мэгги.
– Ну да, а он спросит: "Ты зачем приперлась?" Или что-нибудь похожее. Нет, решено и постановлено, наша история добром кончиться не может. Весь цикл начнется сначала, только и всего.
– Ах, Фиона, разве не пора кому-то из вас взять да и разрушить этот цикл? – спросила Мэгги. – Допустим, он так скажет, хоть я и сомневаюсь. Разве ты не можешь в виде исключения настоять на своем, сказать: "Я здесь, Джесси, потому что хотела тебя увидеть"? Преодолеть все твои колебания, обиды, недоразумения и сказать: "Я здесь, потому что соскучилась по тебе. Вот так!"
– Да, может, мне и стоит это сделать, – медленно произнесла Фиона.
– Конечно, стоит.
– Может быть, стоит поехать с вами.
– С нами?
– А может, и не стоит.
– Ты говоришь о… сегодня?
– Нет, наверное, нет, и куда это меня занесло? О господи! Знаю же, что не следует мне пить днем, у меня от этого всегда в голове мутится…
– Но это же чудесная мысль! – воскликнула Мэгги.
– Что же, если со мной поедет Лерой, к примеру, и если это будет всего лишь короткий визит. Я хочу сказать, к вам двоим, не к Джесси. В конце концов, вы же ее дедушка с бабушкой, верно? Самое естественное дело. Потом переночуем у моей сестры…
– Ну нет, не у сестры. Зачем? В нашем доме места хватит.
Снаружи захрустел гравий: подъехала машина. Мэгги напряглась, однако Фиона, похоже, ничего не услышала.
– А завтра после ленча сядем в автобус, в "Гринхаус", – продолжала она, – или, постойте, ближе к вечеру, самое позднее. Послезавтра рабочий день, и Лерой, разумеется, в школу нужно…
Лязгнула дверца машины. Высокий, жалобный голос позвал:
– Лерой?
Фиона выпрямилась.
– Мама, – сказала она и смутилась.
Голос спросил:
– С кем это ты, Лерой? – А затем: – О, мистер Моран.
Ответа Айры Мэгги не расслышала. Сквозь венецианские жалюзи до нее донеслось лишь короткое бормотание.
– Ну и ну, – сказала миссис Стакки. – Это же…
И еще что-то.
– Мама приехала, – сказала Фиона.
– О, как приятно, наконец-то мы снова вместе, – безрадостно ответила Мэгги.
– Ее удар хватит.
– Удар?
– Если я поеду к вам в гости, она меня убьет.
Неопределенность этой словесной конструкции не понравилась Мэгги.