Ее опять подергали за рукав, она обернулась. Отец Айры так и стоял с билетиком в поднятой руке.
– Не зря я тот списочек-то купил, – сказал он. – Айра, что он может понимать в таких списках?
– Ничего! – яростно ответила Мэгги и принялась заново заворачивать бутерброд Фионы.
И услышала вокруг бормотание, расходящееся, как круги по воде:
– Что он сказал?
– Чего-то про списочек.
– А она что?
– Ничего.
– Она что-то сказала, я видела, как у нее губы шевелятся.
– Вот это и сказала: "Ничего".
– Но я же видела…
Мэгги распрямилась, повернулась к людям на соседней скамейке.
– Я сказала "Ничего", вот что я сказала, – отчетливо произнесла она.
Кто-то шумно втянул в грудь воздух. На нее никто не смотрел.
Просто поразительно, нередко говорил Айра, как людям удается одурачить себя и поверить в то, что им по душе. (Как Мэгги удается одурачить себя, вот что он имел в виду.) Он сказал так, когда Мэгги грозилась после ареста Джесси за пьянство в общественном месте засудить Управление полиции. Сказал, когда она поклялась, что "Верти кота" звучит лучше "Битлз". И сказал снова, когда она не желала поверить, что Фиона ушла насовсем.
В вечер после бегов Мэгги допоздна просидела с Джесси, притворяясь, что вяжет, хотя рядов она распускала больше, чем добавляла. Джесси постукивал пальцами по подлокотнику своего кресла.
– Ты не можешь посидеть какое-то время спокойно? – попросила Мэгги и после паузы добавила: – Может, попробовать еще позвонить сестре?
– Господи боже, да я уж три раза звонил. Они, наверное, трубку не берут, вот и все.
– Тогда сходи к ней.
– Еще хуже получится. Я буду колотить в дверь, а они – сидеть за ней и слушать. И как пить дать, смеяться, переглядываться и глаза закатывать.
– Не станут они так делать!
– Я, пожалуй, фургончик Дэйву верну, – сказал Джесси. И поднялся из кресла.
Мэгги не пыталась остановить его, поскольку сразу поняла, что он все же надумал тайком съездить к сестре Фионы.
Когда они вернулись с ипподрома, фургончик стоял перед домом. На один утешительный миг все решили, что Фиона дома. И ключи лежали на книжной полке сразу за дверью, где все оставляли их, как и найденные перчатки, записки о том, кто когда вернется домой. Однако записки от Фионы там не было. Постель в ее и Джесси комнате была не заправлена и казалась замерзшей. Каждая складка простыней выглядела отвердевшей. А в комнате Мэгги и Айры стояла пустая, покинутая кроватка. Однако такое отсутствие не могло быть вечным. Вещи не исчезли. Даже дорожный чехольчик с туалетными принадлежностями Фионы, как обычно, лежал на столе.
– Видишь? – сказала Мэгги, показав на них Джесси, она же понимала, как он расстроен.
– О… Точно, – с облегчением выдохнул он.
Мэгги перешла через коридор в ванную комнату и обнаружила на своем месте флотилию резиновых уточек и буксирчиков.
– Ну, народ! – счастливо прошептала она. А выйдя из ванной и минуя дверь в комнату Джесси, увидела, что он стоит перед столом, закрыв глаза и уткнув нос в мыльницу Фионы. Вот это она понимала прекрасно. Запахи способны воссоздавать облик человека гораздо вернее, чем даже фотографии; уж ей ли этого не знать?
Ночь тянулась, Джесси не возвращался, и Мэгги сказала себе, что он, должно быть, нашел Фиону и сейчас они ведут длинный, задушевный разговор. Она распустила связанные кривые ряды, смотала шерсть обратно в клубок и пошла спать. Айра пробормотал из темноты:
– Джесси еще нет?
– Ни его, ни Фионы, – ответила Мэгги.
– А, ну… Фиона. Фиона ушла навсегда.
Сказал он это голосом неожиданно ясным. Голосом человека, говорящего во сне, отчего произносимые им слова кажутся пророческими и окончательными. Мэгги передернуло от гнева. Ему-то легко говорить! Он умеет походя отбрасывать людей.
И Мэгги пришла в голову поразившая ее мысль: а ведь в том, что Айру так увлекают бесконечные книги о людях, которые в полном одиночестве пересекали Атлантический океан, содержится очень серьезный смысл.
Впрочем, он был прав: настало утро, а Фиона так и не появилась. Когда Джесси спустился к завтраку, у него было лицо человека оглушенного. Мэгги очень не хотелось расспрашивать его, но в конце концов она все же спросила:
– Милый? Ты не нашел ее?
– Нет, – коротко ответил он и попросил передать ему мармелад – тоном, отвергающим все дальнейшие вопросы.
И только после полудня Мэгги сообразила, что тут не обошлось без преступного мира. И как они до сих пор не догадались об этом? Конечно. Никто же не уезжает с младенцем, оставив дома все, что оставила Фиона, – пакет с пеленками, колясочку, розовую пластмассовую бутылочку, из которой Лерой любила пить сок. Кто-то наверняка похитил их, а то и хуже – убил во время уличной перестрелки. Необходимо немедленно поставить в известность полицию. Она объяснила все это Айре, но тот даже взгляда не оторвал от воскресной газеты, а всего лишь спокойно сказал:
– Не выставляй себя посмешищем, Мэгги.
– Посмешищем?
– Она ушла из дома по собственной доброй воле. Незачем допекать этим полицию.
– Айра, молодые матери не уходят из дома с одними сумочками. Они сначала вещи укладывают. Иначе и быть не может! Подумай сам. Вспомни, сколько всего она взяла с собой в простую поездку до "Пимлико". Знаешь, что я подозреваю? Она вернулась сюда, поставила фургон и пошла с Лерой в магазин купить печеньица для детей, у которых режутся зубки, – я вчера слышала, как она говорила, что их осталось мало, – а там наткнулась на грабителя. Ты же читаешь в газетах, как бандиты вечно берут в заложники женщин и детей! У них это в порядке вещей. Дает наилучшие результаты.
Айра почти рассеянно, так, точно она представляла для него лишь косвенный интерес, взглянул на жену поверх газеты.
– Но она даже мыло свое здесь оставила! И зубную щетку! – вскричала Мэгги.
– В дорожном чехольчике, – подсказал Айра.
– Да, а если бы она ушла по собственной воле…
– Дорожными чехольчиками, Мэгги, принято пользоваться в отелях. А Фиона вернулась… не знаю… к сестре или к матери, туда, где хранятся ее постоянные вещи, и дорожный чехольчик ей ни к чему.
– Ох, какие глупости, – ответила Мэгги. – Ты бы хоть в платяной шкаф ее заглянул. Там полно одежды.
– Ты в этом уверена?
– Конечно. Я его первым делом проверила.
– Ты уверена, что оттуда ничего не исчезло? Ее любимый свитер? Куртка, которую она так обожала?
Мэгги задумалась. А после встала и направилась в комнату Джесси.
Он лежал на кровати, полностью одетый, сцепив под затылком ладони. Когда Мэгги вошла, он окинул ее взглядом.
– Извини, я на минутку. – Она открыла дверцу платяного шкафа.
Все правильно, одежда Фионы там висела, однако куртки нет и большого полосатого халата, в котором она любила разгуливать по дому, тоже. Остались две юбки (юбок Фиона почти не носила), несколько блузок и плиссированное платье, которое толстило ее, как она всегда уверяла. Мэгги повернулась и подошла к комоду. Джесси следил за ней с кровати. Она рывком выдвинула ящик и увидела единственную пару синих джинсов ("варенок", вышедших из моды), под ними два свитера, которые Фиона носила прошлой зимой, а под свитерами слаксы для беременных с эластичным передом. Это походило на культурные слои археологической раскопки. В голове Мэгги мелькнула фантастическая мысль: если она углубится дальше, то найдет свитерки болельщицы нескольких школьных команд, потом фартучки начальной школы, а потом младенческие распашонки Фионы. Мэгги снова разгладила слои и задвинула ящик.
– Но где же она?
Джесси молчал так долго, что Мэгги едва не решила: он не ответит. Но в конце концов он ответил:
– Думаю, у сестры.
– Ты же сказал, что не нашел ее там.
– Я там не был.
Это следовало обдумать. Обдумав, Мэгги сказала:
– Ах, Джесси.
– И хрен ли я стану изображать придурка.
– Джесси, милый…
– Если ее нужно упрашивать, так я лучше без нее обойдусь, – заявил он.
И повернулся лицом к стене, давая понять, что разговор окончен.
А через два-три дня позвонила сестра Фионы.
– Миссис Моран? – Этот лающий голос Мэгги узнала мгновенно. – Говорит Кристал Стакки, сестра Фионы.
– Да!
– Я хочу узнать, будете вы в ближайшее время дома? Мы могли бы заехать за ее вещами.
– Да, конечно, приезжайте хоть сейчас, – ответила Мэгги.
Поскольку Джесси, как на заказ, тоже был дома – снова валялся на кровати, – Мэгги, положив трубку, сразу пошла к нему.
– Позвонила сестра Фионы. Кристина?
Джесси скосил на нее глаза:
– Кристал.
– Кристал. Они сейчас приедут за ее вещами.
Он медленно сел, спустил на пол ноги в ботинках.
– Мне нужно сходить, купить кое-что, – сказала Мэгги.
– Что? Нет, погоди.
– Дом останется в полном вашем распоряжении.
– Постой, не уходи. Как же я буду… Вдруг ты нам понадобишься.
– Понадоблюсь? Зачем?
– Я могу сказать ей что-нибудь неправильное, – пояснил Джесси.
– Милый, уверена, ничего неправильного ты не скажешь.
– Ма. Пожалуйста.
И Мэгги осталась, но скрылась, чтобы не путаться под ногами, в своей комнате. Окно там выходило на улицу, поэтому, когда у дома остановилась машина, Мэгги смогла из-за шторы подсмотреть, кто приехал. Кристал и здоровенный парень – несомненно, знаменитый "друг" сестры, на которого вечно ссылалась Фиона. Вот, значит, что подразумевала Кристал под "мы"; Фиона не явилась. Мэгги уронила штору. Она услышала дверной звонок, потом крик Джесси: "Иду!" Услышала, как он, перепрыгивая ступеньки, сбегает по лестнице. Затем пауза, короткое бормотание. Входная дверь снова хлопнула. Прогнал он их, что ли? Мэгги еще раз приподняла штору, посмотрела вниз, но увидела не гостей, а Джесси, который почти бежал по тротуару, влезая на ходу в свою черную кожаную куртку. Кристал позвала снизу: "Миссис Моран!" – уже не таким лающим, скорее нерешительным голосом.
– Минуточку, – ответила Мэгги.
Кристал и ее "друг" купили в винном магазине картонные коробки, Мэгги помогла наполнить их. Или попыталась помочь. Стянула с плечиков блузку и медленно, с сожалением складывала ее, однако Кристал сказала:
– Эти блузки можете отдать бедным. Фиона попросила никакую синтетику не брать. Она теперь живет дома, а стенной шкаф там маленький.
Мэгги протянула: "А-а-а…" – и отложила блузку. Ей стало завидно. Разве это не чудесно – сохранить только первоклассные, настоящие, чистые вещи, а все остальное бросить! Когда Кристал с "другом" уехали, в доме осталась лишь всякая ерунда.
Вскоре Джесси устроился работать в магазин грамзаписей и перестал целыми днями валяться на кровати, а Дэйзи и зачарованные девочки вернулись к миссис Совершенство. Мэгги снова оказалась предоставлена самой себе. Именно так: не было больше ни свежих слухов, ни сведений о событиях в мире, ни наблюдений за другими семьями – всего того, что проникает в дом с детьми. Тогда-то и начались ее шпионские вылазки в Картуил; впрочем, и они большого удовлетворения не приносили. А иногда после работы она, не желая сидеть в пустом доме, отправлялась в багетную мастерскую и после сама удивлялась – зачем пришла? Айра говорил обычно, что слишком занят для пустой болтовни с ней или с кем-либо еще, он же все равно скоро домой придет, ведь так? Ради чего она тут топчется?
И она поднималась наверх, в фамильную берлогу, и какое-то время сидела там, слушая сестер, которые пересказывали ей последние серии мыльной оперы, или внимая жалобам их отца на хвори и немочи. В добавление к так называемому слабому сердцу мистер Моран обзавелся артритом, да еще и зрение у него слабело. И то сказать, ему было за восемьдесят. Мужчины в этой семье отчего-то обзаводились детьми в таком зрелом возрасте, что, рассказывая о своем прадеде, мистер Моран говорил о человеке, который родился еще в восемнадцатом веке. Раньше это Мэгги как-то не удивляло, но теперь казалось попросту жутковатым. В какой стариковской, призрачной атмосфере она жила! Утро в доме престарелых, предвечерние часы у Моранов, вечера с раскладывающим пасьянс Айрой… Она одергивала на себе свитер и, сочувственно кивая, выслушивала свежие новости о несварении у свекра. "Раньше-то я все мог съесть, – говорил он. – А теперь что?" И смотрел на нее мутноватыми глазами, словно ожидая ответа. Веки у мистера Морана набрякли тяжелыми складками, год за годом в его внешности все яснее проступала бабка из племени чероки. "Рона о таких делах и знать не знала, – говорил он (Роной звали мать Айры). – Умерла, не дожив до них. Морщины, наросты, треск в суставах, сердечные боли – все мимо нее прошло".
– Что же, ей выпали другие страдания, – напоминала ему Мэгги. – Может, и похуже даже.
– Она как будто и жизни-то настоящей не прожила, – продолжал он, не слушая. – Ну, то есть полной жизни, со всей дрянью, которая нам под конец выпадает.
Говорил он это сварливо, как будто упрекал жену за то, что ей удалось увильнуть от чего-то. Мэгги неопределенно хмыкала и похлопывала его по ладони. На ощупь ладонь полностью отвечала представлениям Мэгги об орлиной лапе.
В конце концов она спускалась вниз, к Айре, уговаривала его закрыть мастерскую на несколько минут раньше и пойти с ней домой. Он тяжело, как большой темный пес, вышагивал с ней рядом, взгляд Айры, казалось, был обращен внутрь него. Минуя дом сестер Ларкин, Мэгги всегда бросала на него взгляд и быстро отводила глаза в сторону. В прежние дни, прогуливаясь здесь с Лерой, она видела на передней веранде Ларкинов коня-качалку, с надеждой ожидавшего там чего-то. Он словно по волшебству возникал на верхней ступеньке ровно в тот момент, когда коляска с Лерой появлялась напротив дома, – маленькое, выцветшее деревянное животное с робкой улыбкой и опущенными длинными черными ресницами. Теперь от него не осталось и следа; даже две эти старушки как-то узнали, что Моранам не удалось сохранить семью.
Откуда, позвольте спросить, возьмется у Фионы постоянная бдительность, которой требует ребенок? Просто кормить и переодевать его мало. Лерой принадлежала к числу тех бесстрашных малышек, что не задумываясь бросаются вниз с лестничных площадок или стульев, не сомневаясь: кто-нибудь их непременно подхватит. А чтобы Фиона да всегда была настороже? Куда там. К тому же Мэгги заметила, что она едва-едва чувствует запахи. Вот Мэгги могла унюхать пожар чуть ли не до того, как он начнется. В торговом центре Мэгги безошибочно определяла неправильно упакованную еду – затхлый, резкий, как у эфира, запашок, немного похожий на тот, что исходит от охваченного жаром ребенка. Никто его не замечал, однако – "Стоп! – говорила Мэгги, поднимая ладонь, когда все прочие сворачивали к прилавку с сэндвичами. – Не здесь! Где угодно, только не здесь!"
Она могла столько всего предложить, да некому было.
Приготовление настоящих ужинов ныне казалось бессмысленным. Джесси вечно отсутствовал, Дэйзи чаще всего кормилась у миссис Совершенство, а если ее заставляли поесть дома, дулась так, что лучше было и не связываться. Поэтому Мэгги всего лишь разогревала пару готовых замороженных обедов или банку супа. Иногда и этого не делала. Как-то вечером, когда она, вместо того чтобы зайти в багетную мастерскую, пришла домой и два часа просидела, глядя в пустоту, за кухонным столом, вошел Айра.
– Что у нас на ужин?
А она ответила:
– Я не готовила ужин! Ты только посмотри на это! – и ткнула пальцем в стоящую перед ней банку супа. – "Две и три четверти порции!" – прочитала она. – Они ожидают, что я буду кормить двоих с тремя четвертями людей? Или троих, только одному налью поменьше? Или думают, может, что я сохраню остаток до другого раза, но знаешь, сколько мне придется ждать, пока не получится целое число порций? Сначала у меня будет три четверти порции, потом шесть четвертей, потом девять. Чтобы получить целый, не дробный остаток, мне придется открыть четыре банки. Четыре! Четыре банки с одним и тем же супом!
И Мэгги заплакала, слезы обильно покатились по ее щекам. Чувствовала она себя как в детстве, когда знала, что поведение ее неразумно, знала, что возмущает взрослых, что просто ужасна, и все равно жаждала вести себя неразумно и даже удовольствие от этого получала.
Айра мог просто повернуться и уйти, этого она почти и ждала. А он сел в кресло напротив нее, уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях.
Мэгги плакать перестала. Сказала:
– Айра?
Он не ответил.
– Ты чего, Айра?
Она встала, подошла к нему и обняла. Потом присела рядом на корточки, попыталась заглянуть ему в лицо. Уж не случилось ли чего с отцом? Или с кем-то из сестер? А может быть, она, Мэгги, стала ему до того противна, что у него сил не осталось терпеть ее? Что же?
Ответ она получила от его спины – от подрагивания узловатых позвонков сутулой, теплой, узкой спины Айры. И первыми ответ почувствовали ее пальцы.
Ему тяжело, так же как Мэгги и по тем же самым причинам. Он одинок, устал, лишился надежды, у сына ничего не ладится, дочь держится о нем невысокого мнения, а он никак не может понять, где свернул на неправильный путь.
Айра опустил голову ей на плечо. Волосы у него были густые, жесткие, прошитые нитями седины, которых она прежде не замечала, и они так кольнули ее в сердце, как никогда не удавалось нескольким ее седым волосам. Мэгги крепко обняла мужа, прижалась лбом к его скуле. И сказала:
– Все образуется. Все образуется.
И ведь образовалось – со временем. А почему – это вы у нее не спрашивайте. Ну, во-первых, Джесси понравилась его новая работа и начало казаться, что мало-помалу он приходит в себя. А потом и Дэйзи объявила, что миссис Совершенство "помешалась на теннисе", и вернулась в семью. А Мэгги забросила свои шпионские вылазки, как будто смирившись с исчезновением Лерой и Фионы. Но это все были причины не самые главные. Главной, не сомневалась она, был Айра – те мгновения с Айрой на кухне. Хотя они никогда об этом не упоминали, да и Айра вел себя совсем по-прежнему. Вообще жизнь продолжала идти как всегда.
Мэгги села попрямее, взглянула сквозь ветровое стекло, отыскивая остальных. Пора бы уж им и собраться. Да, вот и Лерой – выходит из дома, пятясь и волоча чемодан, который больше нее. Айра роется в багажнике, насвистывая что-то веселое. "Король дороги", вот что. Мэгги вылезла из машины, чтобы открыть заднюю дверцу. Теперь ей казалось, что она, сама того не зная, с раннего утра шла вот к этой, единственной цели: привезти наконец Лерой и Фиону домой.