С альманахом Бояринов был спокоен. Все шло по намеченному плану, в сроки он укладывался, а что касается материала, то он даже не предполагал, когда ему впервые пришла мысль о создании юбилейного альманаха, что такими интересными и такими разными будут статьи. Одно беспокоило и настораживало Бояринова: ни в очерках, ни в предисловии к альманаху, написанном патриархом театра народным артистом Гудимовым, даже на третьем плане не упоминалась фамилия теперешнего главного режиссера. А ведь он это расценит как козни Бояринова и Гудимова. Чего доброго, еще сочтет, что в альманахе выдержана тенденция умалчивания заслуг театра за последние десять лет. Но тут же решил: "Пусть думает, что хочет. История складывается без суфлера. Моя совесть в этом плане чиста. Будет мстить - дело его совести. А может быть, кое-что и поймет, прочитав альманах".
Неделю назад Бояринов в костюмерном цехе вместе с двумя уже пожилыми костюмершами провел более часа, перебирая парики и косы, приобретенные театром в разные годы. Разные косы ложились перед ним на стол: черные, рыжие, каштановые, русые, седые, почти совсем бесцветные… Но той, огромной (до самых колен, по описанию Лисогоровой), золотой, в обхват руки, не было. Да и никто из костюмерш не помнит, чтобы в реквизите театра была такая коса, какой ее представлял себе Бояринов.
Был у него и другой, как бы резервный вариант поиска девичьей косы Татьяны Сергеевны Лисогоровой: найти ту самую парикмахершу, которая отрезала косу, а потом могла сохраниться и ведомость в архивах театра, в которой она расписывалась при получении денег. В своей статье Татьяна Сергеевна называет точную дату злополучного в ее жизни дня.
Бояринов обратился к архивам отдела кадров театра. На второй день заведующая отделом подала ему бумажку, в которой стояло три Фамилии парикмахерш: Наталья Гавриловна Иванова, Екатерина Васильевна Лютикова и Заира Сумбатовна Чалдронян.
Бояринов вспомнил статью Лисогоровой. В ней она пишет, что парикмахерша была с ярко выраженным лицом армянки или грузинки и резким кавказским акцентом. "Да, это была она!.. Заира Чалдронян". По документам отдела кадров значилось, что в театре Чалдронян работала недолго, всего шесть лет. Уволилась по собственному желанию. Согласно документам, ей сейчас, если она жива, было уже за семьдесят. Возраст, когда всего охотнее прилипают болезни и набирает силы старость.
Бояринова все сильнее и сильнее начинал разжигать азарт поиска. Зайдя к юрисконсульту театра, он положил перед ним на стол четвертушку бумаги, на которой было написано: "Заира Сумбатовна Чалдронян. Год рождения 1900. По профессии - парикмахерша. В 1935-41 годы проживала по адресу: улица Якиманка, 18, кв. 27".
- И какое отношение ко мне и к театру имеет эта персона? - Юрист стряхнул с сигареты пепел и поднял на Бояринова взгляд, который, слившись с нагловатой ухмылкой самоуверенного лица, как бы спрашивал: "Что вам от меня нужно?"
- Мне нужно обязательно найти эту женщину и встретиться с ней. Очень нужно!.. Разумеется, не просто для беседы. Если она больна или очень занята и не может приехать в театр, я сам к ней поеду. Помогите, вы же юрист.
Ответ юриста был выражен в его кислой ухмылке и усталом протяжном вздохе.
- Во-первых, дорогой Леонид Максимович, ваша Чалдронян теперь это уже не просто женщина, какой она была сорок лет назад, а глубокая старушка. Во-вторых, какой гранью своей личности или профессионального положения она причастие сейчас к театру и к моим непосредственным функциям юрисконсульта? - В вопросе молодого, но в глубине души, как показалось Бояринову, нагловатого и самодовольного дельца звучали нотки, по которым Бояринов понял, что продолжать диалог с ним не только излишне, но он может скрытую взаимную неприязнь обратить в открытую борьбу, а поэтому взял со стола бумажку со своей записью и положил в карман.
- Пожалуй, вы правы. Моя просьба к вам не укладывается в ваши сугубо юридические конструкции. Здесь речь идет о добре, которое мы решили сделать одному достойному члену творческого коллектива нашего театра. Я думал, что вам, как юристу, это не доставило бы особых трудов. Хотя бы подсказали, как искать эту Чалдронян.
- Добро и зло - эти понятия чужеродные для юриспруденции. А поэтому…
- А поэтому… - перебил юриста Бояринов, чувствуя, как к щекам его приливает кровь. - А поэтому, как говорит наш старый гардеробщик дядя Вася: "Будьте здоровы и не кашляйте".
Юрисконсульт встал из-за стола и, как видно по его лицу, хотел сказать что-то дерзкое, но не успел: за Бояриновым уже закрылась дверь.
В театре в этот день был выходной. В душе ругая себя за то, что обратился с этой весьма деликатной просьбой к сухарю от юриспруденции, он вышел на улицу к, не найдя у театра ни одной служебной машины, остановил такси.
- Якиманка, восемнадцать! - бросил он молоденькому шоферу, который, судя по его нахмуренным бровям, усиленно пытался что-то вспомнить.
- Виноват: улица Димитрова, восемнадцать. Все сбиваюсь на старое название.
Таксист кивнул головой и, сделав разворот вывел машину на широкую магистраль столицы.
Москва по понедельникам Бояринову всегда казалась хмурой и пасмурной. Несмотря на то, что человек, отдохнувший за субботу и воскресенье, казалось бы должен быть довольным, веселым и энергичным, на самом же деле почти на всех лицах встречных прохожих этого огромного многомиллионного города читалось выражение озабоченности и деловой сосредоточенности.
Бояринов закурил и, улыбаясь собственным мыслям, вел диалог сам с собой: "Да, дружище… Вот уже две недели ты играешь роль Шерлока Холмса. И играешь пока бездарно. А ведь можешь и лучше.
Почему лучше? Да потому, что уловил нерв роли. Потому что на первый, пока еще застольный период репетиции ты пошел с компасом в душе. Посмотрим, что будет дальше. Коса… Черт возьми, должна же она где-то находиться. В земле, даже в могилах, как утверждают ученые, человеческий волос сохраняется и не поддается тлению сотни лет. А здесь… Лежит где-нибудь в сухом ящике комода или трельяжа и ждет, когда до нее доберется детектив Бояринов. Ну, что ж, лежи-полеживай, все равно я доберусь до тебя".
Наступали минуты, когда Бояринов уже начинал забывать, зачем и для чего он ищет косу. Но это были всего-навсего минуты. День ото дня поиск разжигал его. Он все сильнее чувствовал, что в своих поисках зашел настолько далеко, что возвращаться назад было не только грешно и малодушно, но и трусливо, главное - жалко было погасить в душе тот костерок новоявленной страсти, доселе незнакомый ему, который чем дальше, тем больше разгорался в его душе, горячил мысль, раздвигал горизонты воображения.
Квартиру 27 в доме 18 по улице Димитрова Бояринов нашел без особого труда. Дом был старый, дореволюционной кладки, толстостенный, с высокими лепными потолками. А поэтому лифт, как это можно наблюдать почти во всех старых домах Москвы и Ленинграда, был сооружен в виде застекленной пристройки, выступающей на дворовой плоскости стены, а посему и уродующий общую архитектуру здания.
Дверь Бояринову открыла молодая статная женщина с высокой прической, отливающей вороненой синевой. При первом же взгляде на нее Бояринов понял, что перед ним красивая, лет двадцати восьми армянка с большими черными и глубокими, как бездна, глазами и еле заметным нежным пушком на верхней губе.
- Вам кого?
- Мне нужно… - Бояринов замялся, в первые секунды он даже пожалел, что заранее, сидя в машине, не подготовил ответа на этот обязательный вопрос, а поэтому вначале несколько растерялся Не ответить же ему что ему нужна Заира Сумбатовна Чалдронян, чьи кости может быть уже не один десяток лет покоятся на одном из московских кладбищ. От такого ответа человек, открывший дверь может опешить и, чего доброго, отошлет туда, где покоятся кости умершей и захлопнет перед самым носом дверь. И все-таки ответ родился сам собой и получился самым безобидным и нейтральным: - Понимаете, я… моя фамилия Бояринов… Я работаю в театре, где перед войной работала Заира Сумбатовна Чалдронян… Когда-то она жила по этому адресу.
Глаза молодой женщины выразили испуг. Но это были какие-то секунды, после чего на лице ее засветилась виноватая улыбка удивления, смешанного с тревогой.
- Да, это моя бабушка. Но она давно умерла… Десять лет назад. Похоронена на Даниловском кладбище. Бояринов нашелся быстро.
- Да, я знаю, что ваша бабушка давно умерла, но не могли ли вы принять меня и подарить мне несколько минут вашего внимания.
Молодая армянка, отступив в сторону, сделала приглашающий жест, который профессиональным глазом артиста успел оценить Бояринов: были в плавном движении ее руки и женственность, и душевная доброта.
- Пожалуйста, проходите… Только не осудите, у меня в квартире целый Седом и Гоморра. Готовимся к ремонту, а поэтому, сами понимаете… - Видя, что Бояринов, как только переступил порог, нагнувшись, хотел было расшнуровывать ботинки, чтобы разуться, хозяйка квартиры скороговоркой запричитала: - Нет, нет!.. Не делайте этого, ради бога, у нас квартира, а не музей. - С этими словами армянка прошла в ванную и тут же вернулась с мокрой мешковиной в руках, которую она ловким движением размашисто расстелила под ноги Бояринову. Разувайтесь себе на здоровье в других домах. А у нас на дежурные тапочки нет лишних денег. У нас вы всегда, если этот ваш первый визит - не последний визит, будете вытирать подошвы ботинок о сырую, чистую мешковину, Уж так у нас заведено. Вас это устраивает?
- Вполне! - широко улыбаясь, ответил Бояринов, а сам, наклонившись, принялся усердно вытирать о тряпку подошвы ботинок и не сводил глаз с хозяйки. Чем-то ему эта приветливая женщина понравилась сразу, может быть, тем, что она молода и как-то вызывающе красива, а может быть потому, что от всего ее облика, от фигуры, от жестов веяло не только душевной простотой и искренним гостеприимством, но и уверенностью в себе, в каждом произнесенном ею слове? А может быть, все это вместе взятое сразу подкупило Бояринова, и он в первую же минуту почувствовал себя свободно и облегченно в доме, куда нога его ступает первый раз.
В большой просторной комнате, куда хозяйка провела Бояринова, в углу стояло пианино старой немецкой марки. С высокого лепного потолка свисала старинная бронзовая люстра мастерских Кузнецова. Это Бояринов определил сразу: еще будучи мальчишкой, он часами простаивал перед старинными люстрами в комиссионном магазине на Арбате. И люстры Кузнецовские он мог безошибочно отличить от люстр других мастеров. Бросились в глаза и тисненые корешки старинных книг на застекленных стеллажах, инкрустированная венгерская мебель на гнутых ножках, на полу распластался болотного цвета огромный палас…
- Ну, что ж, давайте знакомиться, - улыбнувшись, сказала хозяйка и подошла и Бояринову, протягивая ему руку.
Бояринов крепко замкнул в своей ладони тонкую, гибкую кисть хозяйки.
- Меня зовут Магдой, мне двадцать восемь лет, по образованию я архитектор. Сейчас завершаю кандидатскую диссертацию. Два года назад развелась с мужем, и да будет вам известно - единственная внучка моей любимой бабушки, память о которой привела вас в мой дом. Вот вся моя анкета у вас, как на ладони.
Представился и Бояринов, сказав, что он актер театра, в котором когда-то работала бабушка Магды, и ко всему прочему - председатель месткома.
- А дальше? - Магда шаловливо, по-детски погрозила пальцем.
- Что дальше? - смутился Бояринов.
- Поподробней, по моей анкете!..
- Ну, знаете ли… Это уже называется вывернуться наизнанку… И причем так сразу… - пытался отшутиться Бояринов. Свой прошлогодний скандальный развод с женой он таил от людей, как грех и как позор. Хорошо, что в театре знали, что причиной развода было весьма вольное поведение жены, тоже актрисы, только другого театра.
- А вот и наизнанку! - настаивала Магда. - Как я. Что, не хватает духу?
Бояринов пожал плечами, протяжно вздохнул. В эту минуту ему казалось, что он давно знает эту женщину.
- Я ваша поразительная копия и в этой графе анкеты. Как и вы, одинок. И знаете… не жалею об этом. Как жернова свалил с души. Надеюсь, вы многое поймете, если я скажу, что моя бывшая жена - актриса. К тому же мы работаем в разных театрах.
- И пили разное вино? - Не сходя с шутливого тона, спросила Магда, закурила и, жестом приглашая Бояринова сесть, положила на журнальный столик сигареты. - Курите.
- Представьте себе, это, пожалуй, одна из главных причин наших хронических семейных размолвок. Я предпочитал сухие вина. Моя жена - коньяк и водку.
- И, очевидно, эта ее страсть разгоралась сильнее, когда театр был на гастролях в других городах, или когда она выезжала из Москвы на киносъемки? - Магда затянулась сигаретой и, подняв голову, пустила в сторону люстры красивое перекатное кольцо дыма.
- С вами опасно разговаривать, - разминая сигарету, ответил Бояринов.
- Потому что у нас слишком много общего. Мой бывший муж тоже служитель Мельпомены.
- Артист?
- Нет, он кинооператор на "Мосфильме". Причем, один из лучших операторов. У него всегда сходятся концы с концами.
Не сошлись только наши души и наши жизненные принципы. - Лицо Магды сразу как-то посерьезнело, словно его опахнуло пепельное облачко. - А теперь, когда я знаю, кто вы - я вас слушаю. Чем могу быть полезной?
Бояринов начал не сразу. С минуту он молча курил, рассеянно глядя на красивую хрустальную люстру, потом, словно боясь, что Магда может не так понять его затянувшееся молчание, начал:
- У актрисы Лисогоровой через месяц будет юбилей. Вы, очевидно, знаете ее по сцене?
- Лисогорова?!. Покажите мне человека, кто ее не знает. Можно всего лишь раз увидеть ее в фильме "Потерянное поколение", и она запомнится на всю жизнь. Я была еще девчонкой, когда проливала слезы во время чеховского спектакля "Чайка". Ей уже пятьдесят?
- Шестьдесят, - ответил Бояринов, наблюдая за игрой выразительного лица Магды, на котором каждое движение души находило моментальное выражение. Сейчас на нем были написаны удивление и искренний восторг. Они проступали в блеске больших черных глаз, во вздрогнувших ноздрях, в легком румянце, прихлынувшем к ее смуглым щекам.
- Вот что значит талант от бога!.. Он даже хранит в своей первозданной красоте тело. - Магда закрыла глаза и смолкла. - Сейчас я отчетливо вижу лицо Лисогоровой, каким видела его несколько лет назад в роли Кручининой. Боже мой, я не смогла сдержать рыданий в той сцене, когда Кручинина нашла своего потерянного сына Григория Незнамова. Чуть ли не наизусть, еще со школьной скамьи я знала текст пьесы Островского, уже наперед могла произнести почти каждую реплику действующих лиц, а все равно в этом месте спектакля заходилась в рыданиях. Лисогорова!.. В одной фамилии есть какая-то романтика и тайна. Люблю эту актрису!.. Вряд ли в нашем теперешнем театре с его давнишними традициями рядом с Лисогоровой можно кого-нибудь поставить. Это идет от корня Ермоловой и Комиссаржевской.
Видя, что Магда замолкла и ждет, когда же, наконец, Бояринов заговорит о конкретной цели своего прихода, связанного с тем, что до войны ее бабушка работала в театре, где состоит актером Бояринов, он решил заговорить о том, во имя чего он переступил порог этого дома.
- Вот уже две недели я ищу одну вещь, которая в какой-то степени связана с вашей бабушкой и с актрисой Лисогоровой. Как бы вам сказать… - Бояринов замолк, в уме подыскивая слова, которыми можно было бы точнее выразить причину, которая привела его в квартиру, где когда-то жила бабушка Магды.
- Говорите так, как лежит на сердце, - Магда насторожилась, словно боясь, что то, о чем будет говорить Бояринов, бросит хоть малейшую тень на светлую память ее бабушки.
- Вы располагаете десятью-пятнадцатью минутами времени? Я буду вам признателен, если вы выслушаете и поймете меня. - Бояринов почти молитвенно приложил к груди ладони.
- Хоть час! - ответила Магда. - У меня сегодня свободный день. А беседа с вами мне интересна.
Бояринов вытащил из папки стопку машинописных листов с очерком Лисогоровой и положил их на журнальный столик перед Магдой, которая, пробежав взглядом по заголовку и первым строкам, встала.
- Хотите кофе?
Бояринов снизу вверх смотрел на Магду, фигуру которой плотно облегал шелковый синий халат, четко вырисовывая плавные линии ее стройного, сильного тела.
Встал и Бояринов.
- Если позволите, это сделаю я. В нашем театре нет равных мне по знанию таинств приготовления кофе по-турецки. А вы тем временем прочитайте статью. Я хочу, чтоб вы читали ее наедине. Прочитав ее, вы поймете - зачем я к вам пришел.
Магда свела у переносицы свои густые, отливающие синевой черные брови, склонила голову и о чем-то задумалась. Может быть, в эту минуту она пыталась зримо представить, какой порядок у нее на кухне, решая: можно ли там появиться человеку, которого она видела впервые, к тому же - мужчине. И, резко вскинув голову, от чего брови как бы разомкнувшись, сами по себе взлетели вверх, она просветленно улыбнулась и громко, с какой-то детской веселостью воскликнула:
- Вы просто умница!.. С вами даже интересно!.. V вас какая группа крови?
- Первая, - нерешительно ответил Бояринов, все больше и больше проникаясь чувством просыпающегося в его душе интереса и тайного восхищения перед женщиной, в которой детская непосредственность сочеталась с бесхитростной душевной распахнутостью и моментальной реакцией на все, что происходит рядом с ней, вокруг нее.
- У нас даже в этом общность! Если вам когда-нибудь будет нужна кровь - лучше моей не найдете. В ней есть все: блеск солнца над вершинами Арарата и хмель винограда с долин подножия Зангезура… - Магда взяла за руку Бояринова так, как воспитательница детского садика берет за руку непослушного малыша, и повела его за собой на кухню.
С каждой минутой Бояринов все сильнее и сильнее попадал под власть этой несколько странном и незаурядной женщины.
- Вот вам кофе, вот кофеварка, вот сахар, вот… - Магда метнула на Бояринова взгляд, в котором светилось озорство и нетерпеливая радость. - Что вам еще нужно? Плита перед вами, вот спички. Хотите фартук? Подвяжу!.. - Магда потянулась к висевшему за холодильником фартуку, но ее остановил Бояринов.
- Нет, нет… Не нужно. Я делаю это без фартука.
- Ну, с богом! - Магда, плавно присев, сделала реверанс благовоспитанной гимназистки и, кокетливо улыбнувшись, закрыла за собой дверь кухни.
"Ну, друг Бояринов, ты попал, как Чацкий с корабля на бал", - подумал Бояринов и, осмотревшись, насыпал в кофеварку кофе.