Временами меня охватывает нестерпимое желание поехать в Финляндию. Я не ездила бы сюда часто, да человек так устроен, что рвется куда-нибудь, пока жив и хватает здоровья. Для меня лично весь мир - мой дом. Я нигде не испытываю трудностей, поскольку всем владею: языками, манерами, этикетом. Выгодно быть космополитом, you know.
А природа Финляндии, а простые финны! Иногда я так тоскую по лесу, по березкам! Правда, у меня в квартире есть птичий хор - на кассетах - сижу на балконе и слушаю его пение, если конечно, мы не на ранчо.
Поверьте, госпожа, жизнь моя такая веселая и разнообразная! После того как я оставила занятия манекенщицы, я не искала другой работы. Не хотелось конкурировать с молоденькими, да и нужды в том не было. Меня, конечно, приглашают - не забыли. Для времяпровождения я нахожу разные забавы, по привычке; мне вообще-то везде хорошо, даже в большом мире.
А это что - цена, госпожа? Довольно дешево. Хотя у вас и уровень жизни другой - зарплата меньше, чем в Штатах. Да что уж - многое у вас по-другому, ну хотя бы газеты… Я с интересом следила за новостями еще до приезда сюда. Всю весну пресса печатала сообщения, что "бывшая Мисс красоты, ныне живущая в Соединенных Штатах миссис Тоусер посетит свою прежнюю родину". До чего мило со стороны вашей маленькой прессы! По приезде в Финляндию я дала в газету подтверждение - это все так просто! Госпожа, вероятно, читала это - и вот я перед вами. Я пыталась скрыть день своего приезда, но увы! Мне не удалось избежать бурной встречи - ярко-алые розы, море роз! Газеты писали: "Миссис Тоусэр очаровала всех калифорнийским загаром и улыбкой, подобной солнцу Сан-Франциско". Умеют же они… хотя это истинная правда.
И еще было сказано: "Красавица произвела на всех сильное впечатление. К ее чисто финскому облику добавилось что-то юное, легкое, зажигательное, галантное и нежное, что особо подчеркивал ее смелый экстравагантный комбинезон". Я вообще-то не люблю слово "комбинезон": оно как-то напоминает о тяжелом изнурительном труде. "Прическа миссис Тоусэр вернула давно забытый всеми деловой элегантный стиль. Прежде спадавшие на плечи белокурые локоны теперь коротко острижены, и новая прическа придает миссис истинную женственность, charm зрелого возраста…"
Очень это трогательно: приехать и пережить такую искреннюю встречу - все желали все знать! Мне было что рассказать - так много накопилось за год. Трудно было скрыть слезы радости. Печально только, что мать уже не встречала меня. Какая-то газета отметила, что "влажный блеск делает глаза миссис Тоусэр еще более лучистыми и красивыми". И далее: "Она сохранила типичное для финок изящество, которое делает женственными, теплыми и сердечными ее беседы с людьми".
Все, конечно, хотели знать, кого из знаменитостей я видела в последнее время и где; там, в большом мире проявляют особый интерес к людям известным. Я, естественно, рассказала - для меня это не ново. Да и как говорят мои финские друзья, рассказывать я мастер. Может, это нескромно? А знаете, госпожа, в нью-йоркском аэропорту я встретила очаровательного киноактера Лорна Грина, даже обменялась с ним впечатлениями по некоторым насущным вопросам. У Грина такой благородный и приятный голос, что я ничуть не удивляюсь успеху этого актера. Не уверена, знают ли его здесь. Зато в Штатах он очень популярен. Он покорил миллионы американцев, даже из образованных кругов. А серебро его волос… Ой-ой-ой! Перелет из Нью-Йорка в Лондон был удивительным. Кресло опускалось, превращаясь на ночь в постель. Лежа можно было любоваться тысячами звездочек над головой, что горели на потолке салона. Ах, как приятно снова говорить по-фински, хотя язык иногда заплетается.
Перелет прошел превосходно. Я ночевала в Лондоне, позвонила оттуда дочери Аннине в Сан-Франциско. Она очень беспокоилась - ведь за последние дни произошло несколько ужасных авиакатастроф. Аннина учится на врача, так что в старости мне обеспечен личный доктор. И не надо будет ничем заниматься - знай себе ходи по магазинам, покупай тряпки, украшения и косметику. А что еще нужно?
- Скажите, госпожа, думаете ли вы когда-нибудь о старости, о смерти?
- Да, иногда я боюсь смерти, правда, совсем немного. Как это - меня вдруг не станет, и я ничего не буду чувствовать, не буду видеть, просто возьму и уйду от друзей… Это меня печалит. Я надеюсь на красивую старость - конечно, если сохранится здоровье и не будет мучительных болезней. Ничего нет прекрасней, чем в старости листать хранящие память альбомы, переживать заново богатую и многоликую жизнь. Именно так я представляю себе старость. У меня есть несколько толстенных альбомов с газетными вырезками и фотографиями, интервью и тому подобным. Подумать только, мой муж Джимми наклеил все это в альбомы. Он настоял и на моей поездке сюда.
Вы заметили, как мой голос хрипит?.. Временами - он делается до невозможности грубым и сиплым, становится трудно дышать и глотать. Что мне от вас скрывать, смотрите, госпожа, щитовидка… Прессе я об этом не говорила, сами узнают. Хотя вообще не понимаю, зачем в газетах писать о болезнях людей. Я вынуждена носить на шее шарфик. Так незаметней - не правда ли? Закрывает? К счастью, мне не надо позировать в бикини на пляже - я сама выбираю время и место.
Конечно, это некрасиво, я знаю. Мужа это не смущает. Джимми и поездку мою сюда затеял, чтобы я оперировалась в Финляндии. Это обойдется дешевле, хотя поездка тоже стоит достаточно. Я согласилась, потому что верю финским хирургам - они известны в Америке. Так Аннина говорит. Порою я до слез боюсь этой операции, хотя все успокаивают, говорят, что она легкая и быстрая. Каким будет шов - вдруг он меня изуродует? Я вот и теперь плачу, не обращайте внимания - сейчас перестану.
И надо же - человек, для которого красота значила все, стареет и заболевает! Вся жизнь - это молодость и здоровье. И вдруг они исчезают! Страшно даже подумать, хотя все мы будем старыми, никто не вечен. Только и стареть надо уметь красиво, с достоинством, степенно. Как моя мать умела. Ее больше нет - умерла прошлой зимой. Сколько раз я обещала ей оплатить поездку в Америку, чтобы показать все земные красоты и прелести. Теперь это мучает меня.
Мать была швеей, портнихой. Не бедная, одевалась со вкусом. И меня научила шить, только я ношу готовые вещи. Мать тоже страдала щитовидкой, но никогда об этом не говорила, не жаловалась. И умерла она тихо и незаметно.
На следующей неделе моя операция. А что, если и я умру… Профессор отнесся ко мне внимательно - думаю, знает, кто я. Он заверил, что персонал исключительно доброжелательный, зря беспокоить не будет. Никаких интервью я давать не стану. Профессор тоже считает, что лучше держаться подальше от журналистов. Не надо гласности. Но тайну не сохранишь, все равно всплывет - и начнут трепать. Лишь бы фоторепортеров не пускали.
Быть популярным - неплохо, но с другой стороны - как хорошо быть обычным человеком, на простой работе - никому до тебя дела нет! Посудите сами, каково было, когда мой автомобиль прибыл пароходом… об этом тоже писали газеты. Четыреста восемьдесят лошадиных сил, потрясающая скорость - триста километров в час. Серебряная стрела - да и только. Я была на причале, когда автомобиль спускали с океанского судна. Едва пробралась к своему "шевроле" - так много было народа. Пресса писали, что "первое впечатление от фантастического зрелища было шокирующим". Джимми не очень нравится, что я беру с собой автомобиль. Это дорого, зато облегчает мои поездки по Финляндии - здесь все отстоит одинаково далеко. Мне необходимо побывать в Иматре и Куусамо, навестить друзей в Рованиеми, Вазе и Вийтасаари. После операции отдохну недельки две у родственников под Пори. Лишь бы все обошлось! Чтобы ко мне вернулись красота и здоровье - суть моей жизни. Попросту говоря, не будь я здорова и красива, разве я смогла бы попасть в большой мир, увидеть и испытать все то великолепие, что предлагают разные страны. Для обычного человека это было бы просто невозможно. Вот вы, госпожа, куда отсюда денетесь - да никуда! Продаете красивую одежду. Нет у вас возможности уехать…
Завидую ли я вам или вы мне? Каждому - свое. Я никогда никому не завидовала. Если откровенно - иногда чуть-чуть ревновала молодых и красивых. Надо же, в памяти всплывает вся сладкая жизнь, это как ностальгия. I don’t know. Не понимаю. Do you understand?
А что, если вся красота уйдет вместе со здоровьем? Вся, до капельки. Я знаю, что моя болезнь не смертельна, но может наступить духовная смерть. Вы понимаете: человек, проживший красивую и полную жизнь, становится вдруг никому не нужен. Газеты больше не пишут о тебе, телевидение не приглашает. Закинут меня куда-нибудь подальше. И перестанут меня интересовать поездки, кассеты с голосами птиц, прогулки на серебряной стреле, не будут флиртовать со мной известные мужчины. И зачем мне тогда калифорнийский загар, красивые тряпки? К чему?
Пока так не случилось, следует задуматься. Стоп. Я опять попла́чу, чуть-чуть. Только, пожалуйста, госпожа, не рассказывайте об этом никому. А может, надо? Пусть пресса знает. О своих несчастьях трудно говорить кому бы то ни было, потому-то я нередко засыпаю в слезах.
Джимми был прежде так добр, но у него свои болезни. Я не хочу быть ему обузой. Джимми старше меня на одиннадцать лет и, если откровенно, очень болен. Я у него ничего не прошу. Одно слово, добрый взгляд могут быть спасительными. Как, например, застенчивая улыбка Лорна Грина там, в нью-йоркском аэропорту. Между нами ничего не было, просто поговорили как друзья. Но газетчики спокойно могут из мухи сделать слона, как остроумно говорят в Финляндии.
Легкий флирт - это неплохо. Я привыкла, а вот Джимми привыкал с трудом. Но это так прекрасно, когда сходятся глаза и губы двух людей… представьте себе… когда приятная дрожь пронизывает и обжигает. Вы - женщина, знаете, что это такое. И что это я болтаю о флирте и всякой чепухе? У меня хороший муж. Джимми хороший муж. Как посланец неба, как счастливая звезда явился он когда-то предо мной. Красавец мужчина - работал он тогда в администрации авиакомпании. Как сейчас помню, сказал он мне "how do you do", и я ему ответила "how do you do". Языков я тогда не знала, но эти несколько слов Джимми сказал таким голосом, о, господи! Я сгорала от стыда, когда он называл меня ягодкой-брусничкой. По-английски это звучит длиннее: red whortlberry. Это я-то брусничка!
Я всегда думала, что не буду связывать себя браком, однако быстро выскочила замуж. Джимми стал надежным мужем, хотя газеты пишут только обо мне. Боюсь, что здоровье у него подкачает - сердце пошаливает. После смерти мужа мне достанется солидное наследство. У Джимми нет других родственников. Лишь бы не умереть раньше его. Да что об этом думать? После меня все перейдет к Аннине в Сан-Франциско. Вот так-то!
Да, а зачем же я, собственно, зашла? Ведь хотела что-то купить, а потом вспомнила Джимми - так всегда. Лорн Грин и прочие - это лишь знакомые. А люди всякое болтают.
Может, мне после смерти Джимми, когда остановится его золотое сердечко, все продать и вернуться в Финляндию? Как мне одной там, в чужой стране? И здесь мне делать нечего - никого близких. Мать - и та умерла. Самое верное, пожалуй, умереть вместе с Джимми, в один день, в один час. Только так хочу умереть!
Вспомнила - шарфик или шаль я хотела купить. На витрине увидела - такие дивные и теплые. У меня много шарфиков, всегда можно обвязать шею - в теплую погоду шелковым, в холодную - шерстяным. Очень полезно для здоровья. Заметили, госпожа, голос сразу лучше стал, как только я шаль накинула. Прямо хоть пой!
Йони Скифтесвик
Делегация
Перевод с финского Р. Виртанен
1
Старик Мулари опять приступил к своей любимой теме:
- Не стали бы мы с матерью при нашем жалком заработке учить тебя на магистра, если бы знали, что ты застрянешь в этом паршивом окружкоме планирования. Мы-то думали, найдешь себе достойное место - диплом у тебя хороший.
Миркку, сидевшая рядом с Ханнесом, испуганно вставила:
- Да ответь ему чего-нибудь.
- Если работаю в окружкоме планирования, значит, застрял? - обиделся Ханнес.
Старик не унимался:
- Когда я был в последние годы в общинном совете, тогда эти окружкомы только организовывались; видите ли, господским сынкам нужны были места, а на что-нибудь дельное они не годились. Всех же нельзя было поставить полицейскими. Дрянь организация, куда собирают лентяев.
Ханнес прервал его:
- Окружком занимается разработкой планов развития поселка.
Старик повысил голос:
- Еще прежний председатель общинного совета Карппинен, погибший в автомобильной катастрофе, говорил, что окружкомы ерунда. Во всех приходах смеются над вашими исследованиями да байками.
Миркку вспылила:
- Едва ли они смеются над исследованиями Ханнеса. Он добросовестно трудится - допоздна на работе сидит.
Старик сощурил глаза и промолвил язвительно:
- А может, не на работе, засиживается, если, конечно, не оставил студенческие штучки. Бывало, денег просит, мол, послезавтра экзамен, есть нечего, книги купить надо, деньги на исходе, нельзя ли выслать. Вот какие писания слал он пачками из Хельсинки. Думаю, над исследованиями Ханнеса смеются так же, как и над другими. - Он сделал акцент на слове "исследованиями", затем продолжил: - Почему труды Ханнеса лучше других?
Миркку сорвала с вешалки пальто.
- Пойдем, Ханнес. Погостили, называется, - как и в прошлый раз. Я знала, что так будет.
Мать, сидевшая тихо, встрепенулась:
- Да куда же торопиться, Миркку, еще кофе попьем.
- Нет уж, хватит. До свидания. - Миркку поспешно вышла, хлопнув дверью с такой силой, что стекла задребезжали. Ханнес натянул куртку, сказав: "Ну и заварил ты кашу - и всякий раз при Миркку. Она принимает все так близко к сердцу".
- Больно у тебя нежная баба. По ней чиновник - самый важный господин на свете! - ответил старик. - И ничего сказать нельзя - он почти господь бог!
Мать подала голос:
- Помолчи же, Кетту-Мулари! Своего сына оговариваешь, да еще невестку!
Стоя в дверях, Ханнес обратился к отцу:
- Ты не одобряешь моей работы. Скажи тогда, каким, по-твоему, должно быть настоящее исследование?
Старик лукаво поглядел на него. "Подойди к окошку", - промолвил он. Стоя рядом, они видели, как пухнет начавшая таять река. На середине русла вода, покрывавшая синий лед, переливалась под лучами солнца. Ханнес помнил с давних пор, что через месяц река освободится ото льда.
- Вот тема для твоего исследования. Лучше не сыскать. - Старик глянул Ханнесу прямо в лицо. - Если это тебе не тема, значит, ты не своим делом занят!
- Что ты имеешь в виду? - удивился Ханнес.
- Как что? Понять ты должен, ученый человек, что с рекой-то станет. Акционерное общество скупило пороги и все земли. Через пять лет не будет больше реки Кийминки - маленький ручеек змейкой побежит меж камней. Это ли не тема?
Ханнес был заметно озадачен.
- Разве мои исследования могут помешать строительству гидростанции? Этим занимаются большие господа!
- Ты же ученый! Неужели со всеми своими планами ты не сможешь спасти единственную реку?
Ханнес вздохнул:
- Хотел бы, да не в силах.
- Как так? - ядовито спросил старик.
- А вот так.
Старик опустил руку на плечо сына.
- Скольким премудростям жизни я тебя все же не научил. Послушай, что скажу: никогда, ни за что не отступай! Коли сила кончится, бери упрямством, жми. Удача - она как взрыв. До чего же иногда громкая!
Мать улыбнулась:
- Недаром тебя когда-то называли самым хитрым мужиком во всем приходе.
- То не хитрость была - мудрость, - поправил ее старик. - Хитрость и мудрость - вещи разные. - Помолчав, он добавил: - Пожалуй, меж собой все же родственники.
Ханнес заспешил.
- Подумаю о реке. Может, найду лазейку.
- Если найдешь такое решение, чтобы акционерное общество оставило в покое реку, значит, не зря тебя учили.
Ханнес пожал плечами.
- Надежд маловато.