. - Не поймет! Очень мило! Когда у одинокой женщины был день рождения, она, как мне помнится, пригласила избранный круг гостей, в котором и провела весьма приятный вечер. Конечно, человек предполагает, бог - располагает… Чуда в тот вечер не свершилось, однако кое‑что помнится. Или я ошибаюсь? Ну что ж, если вы не приглашаете одинокую женщину, опасаясь, что она станет шокировать общество, ей остается лишь поздравить грядущего именинника в рабочей, так сказать, обстановке и пожелать ему здоровья, успехов в труде, в личной жизни. Так, кажется, звучит поздравительный штамп?
- Довольно! - бросил Ветлицкий раздраженно.
Работницы, наблюдавшие за оживленно разговаривающими посреди пролета, подумали, сочувствуя Ветлицкому: "Опять бригадирша бракует какие‑то детали, а начальник отстаивает их качество и сердится на Нивянскую".
Чувствуя обращенные на него взгляды, Ветлицкий расслабился, оказал с усмешкой:
- Между прочим, этого самого гостя одинокой женщины в течение так называемого именного вечера обманули трижды.
- Трижды? Какая мелочь! Да будь на ее месте другая женщина, настоящая, она обманула бы его… Ха–ха! Взялся считать женские обманы! Где та кибернетическая машина, которая учтет?!
- Вот именно, - подтвердил Ветлицкий и добавил: - Не в пример ей, я на самом деле именинник. Истинный. Без тройного обмана, и я по собственной инициативе хотел сегодня вечером вручить вам официальное приглашение на светский раут.
- Очень лестно. Не сомневайся, одинокая женщина явится без опоздания.
- Так и надо, раз она эмансипированная.
- Ты хочешь сказать, с нее как с гуся вода?
Ветлицкий усмехнулся. Наблюдавшие за ними рабочие вздохнули с облегчением: начальник и бригадирша нашли решение производственному вопросу.
Лана повернулась, выгнула спину и пошла, грациозно покачиваясь, меж грохающих прессов.
…И вот она пришла на квартиру к Ветлицкому, и стало сразу вокруг праздничней, нарядней. На Лане ситцевое платье, редко усеянное подобием разлапистых цветов магнолий, на ногах лакированные "шпильки". Возле нее тут же сгруппировалось несколько гостей: выздоровевший Круцкий, как всегда без жены, Виктор Тараненко с женой Зоей, заводским экономистом, - женщиной очень въедливой, весьма пышной и притом жароустойчивой: в такую духотищу платье из плотного материала было застегнуто на ней под самое горло. Здесь все давно знали друг друга, ежедневно встречались и потому чувствовали себя свободно. Через мииуту–другую Зоя овладела разговором и, поглядывая с иронией на мужчин, не просто выражала свои мысли, а вещала:
- Век инженеро–руководителей приходит к закату. Это понимает всякий, знающий толк в производстве.
- Ай–ай–ай! Вечная память нам, несчастным… - завздыхали хором мужчины.
- Вместо вас на первое место в хозяйстве, как и должно быть, выходят экономисты–организаторы.
- А нас куда? В курьеры?
- Ваши функции будут ограничены техникой и технологией.
- Зоя Тимофеевна, пожалуйста, просветите нас, тьму–тьмущую, растолкуйте, что она за существо полосатое, этот самый "организатор"?
- Оно - друг директора.
- У–у-у!.. А если это она?
- О–о-о!..
- Друг‑то друг, но у всех есть обязанности, четко очерченные штатным расписанием.
- Друзья и обязанности… Что‑то не очень согласуется.
- Почему? По обязанности даже мужья бывают…
Лана, метнув на собеседницу острый взгляд, сказала:
- А вопрос остался открытым.
Зоя усмехнулась.
- Отвечаю. Организатор, значит, добрый советник. Добрый! - подчеркнула она.
- Это что‑то наподобие юрисконсульта? - подковырнул Зою муж.
- Похоже, но не одно и то же…
- Судя но тому, чему учат в институте, я не согласилась бы занять такую должность ни за какие золотые. Попробуй сунься со своими добрыми советами к такому, например, начальнику цеха… - кивнула Лана на Тараненко.
- Это точно, Светлана Александровна, - засмеялся Тараненко. - Советник, не наделенный властью, хуже бедного родственника. Все от него отмахиваются. И брось ты, Зоя, овои проповеди, - повернулся он к жене с досадой. - Мало мы внедряли всяких дурацких "новшеств", а после не знали, как от них избавиться? Помнишь, Станислав, как на Волжском угробили станочный парк?
- Это когда взяли оборудование "на социалистическую сохранность"? Помню, перестали выполнять регламентные работы и даже средний ремонт отменили. За год расколошматили все вдрызг!
- Тогда, говорят, даже самолеты и поезда отдавали пассажирам на "еоцеохранность".
- Анекдот, но жизненный.
- И все‑таки Земля вертится! - подала голос Зоя. - И все‑таки "организатор" будет внедрен. Он просто нам необходим.
Увлеченные разговором, не заметили, когда вошел Хрулев с женой. Поскольку никто сигнала гонгом не подал, слова его, прозвучавшие от двери, явились неожиданностью.
- Организатор за рубежом - есть отец, сын и святой дух производства, един в трех лицах. Он экономист, юрист, и он же инженер. Ко всему еще и отличный коммерсант, тонко чувствующий конъюнктуру, инициативный перед конкурентами. Часто бывает, что он сам и хозяин либо держатель контрольного пакета акций. Это делец иной психологии, иного масштаба и других возможностей, чем мы. Каким же образом внедрить его, приспособить к нашим условиям? Ведь у отжившего, как утверждает Зоя Тимофеевна, свой век директора–инженера целый лес поучающих, направляющих и указующих перстов! Раньше министерством замыкалось, а нынче еще совнархоз. Наша инициатива, сметка и так далее замыкаются теперь на нас самих. У нас чересчур маленький мирок влияния. Мы, как в старой деревне, распоряжаемся лишь сыновьями, зятьями, снохами - теми, что в нашей избе. Так что вопрос с "организаторами" мне не кажется самым животрепещущим.
- Дорогие товарищи, - подал голос Ветлицкий, - самым животрепещущим вопросом, на мой взгляд и на данный час, является поедание того, что поставлено на столе. Прошу занять места.
Гости пришли в движение, размещаясь за столом по принципу "кому с кем хочется". Ветлицкий сел справа от Тамары Хрулевой, слева от него - Тараненко с Зоей, напротив - Лана. После сдержанно–хвалебных тостов в честь именинника, ибо он настойчиво просил обходиться без излишеств, Дерябина, привыкшего не к коньяку, а к другому напитку, бросило в пот. Он то и дело полировал свою блестящую лысину клетчатым платком. Бутылки быстро опорожнялись, застольные разговоры становились громче. Хозяин полез в холодильник за подкреплением. Через час–полтора затянули "Тополя, тополя…", а после песни пустились танцевать. Отменная танцорка Лана проявляла такую активность, что даже нежелавшие вскакивали с мест и выделывали ногами кренделя, раскачивались в быстром ритме, хлопали в ладоши. Глаза Ланы гордо сверкали, общее внимание делало ее еще красивее.
- Чем не пара нашему Станиславу? - сказала томно супруга Дерябина с многоопытной улыбкой в щелках глаз.
А музыка все быстрее, движения танцующих все стремительней. Над головами стремительно носились налетевшие на свет мотыльки, и никто из присутствующих не слышал звонка, кроме Крупного, сидевшего степенно возле двери, ожидавшего этого звонка. Он вышел на лестничную площадку, там стоял возбужденно улыбающийся просто–Филя. Сказал что‑то Крупному, и тот тоже оживился, подвигал бровями, соображая, и махнул овояку, чтоб убирался. Вошел обратно в квартиру, шепнул походя что‑то одному из гостей, и тот, отключившись от своей партнерши, подокользнул к главному инженеру. Обменялись несколькими словами. На лице гостя мучительное удивление. Коротко пошептался с супругой. Та ответила растерянно, похлопала насиненными веками, и оба направились к выходу, от–туда поманили незаметно еще одного гостя, а когда музыка оборвалась, Круцкий оказал громко:
- Выйдем покурим, товарищи!
Несколько человек подались на лестничную площадку, хотя Ветлицкий настойчиво предлагал курить в комнате. Вскоре кто‑то из курцов вернулся, спросил у Ветлидкого озабоченно, где телефон, нужно срочно позвонить. Тот сказал со смехом:
- В ближайшем дежурном отделении милиции, поскольку ни один автомат в округе не работает.
Ни Ветлицкий, ни Хрулев не обратили внимания на странную суету, возникшую в квартире. После курящих на лестницу потянулись также некурящие и, поговорив между собой, незаметно исчезли. На лицах смущение, вопросительные взгляды, торопливые сборы. Хозяин спохватился, когда в квартире осталось человек пять. Завтра, разумеется, не выходной, но все же… Очень уж рано разбежались. Его недоумение разрешил Круцкий. Прислонившись плечом к стене и вертя машинально на пальце колечко с ключами, сообщил тоном комментатора:
- Из поступивших недавно сведений стало известно, что коллегия министерства отстранила Дмитрия Васильевича от руководства заводом за обнаруженные народным контролем приписки. Конечно, это не окончательно, как я понимаю. За Дмитрием Васильевичем остается право обжаловать в высших инстанциях…
- Какая нелепость! - воскликнул Тараненко, и лицо его враз огрубело от резко обозначившейся складки поперек лба. Круцкий продолжал:
- Мы здесь не посторонние и несем естественно… в известной степени ответственность за случившееся. Так сказать, в моральном аспекте…
- В мора–а-альном!.. - уставился Ветлицкий на комментатора. Тот развел руками, точно призывая в свидетели остальных: "Что, дескать, я могу сделать?"
Тамара Хрулева, скованная мгновенной растерянностью, ступила к мужу, встряхнула его за руку. Тот посмотрел на нее, шевельнулся.
- Та–а-ак… - обежал острым взглядом присутствующих. - Вот, значит, почему разбежались!.. А вы чего же?
- Мы знаем, кто первый бежит с корабля… - огоз–вался с вызовом Ветлицкий и положил руки на плечи Дерябину и Тараненко.
- Пойдем, Тамара, - сказал Хрулев.
- Погодите, Дмитрий Васильевич, - стал рядом с ним Ветлицкий. Хрулев смотрел за окно в мерцающую неоновыми огнями тьму города. Круцкий сказал:
- Не стоит горячиться, Дмитрий Васильевич, запальчивость - она…
И Круцкий улетучился так незаметно, словно превратился в легкий пар или в червячка, уползшего в щель. Зоя Тимофеевна покачала головой и, толкнув мужа локтем, сказала вполголоса:
- А лакмусовая бумажка сработала безотказно.
Тараненко кивнул головой, сказал громко:
- Давайте, товарищи, выпьем за истинные, не меняющие своей сути верность, честность, твердость, чтоб они существовали вечно, независимо от того, куда дует ветер.
Дерябин поднял непочатую бутылку коньяка, но прежде чем откупорить ее, сделал знак жене, и та с помощью Ланы, не терпящей ни малейшей грязи, быстро очистила стол от посуды, оставшейся после тех, кто прошел проверку "лакмусовой бумажкой"… Дерябин выковырнул пробку, налил в рюмки "посошок". Выпили. Женщины быстро перемыли на кухне посуду, мужчины подождали их, затем, попрощавшись с хозяином, удалились.
Ветлицкий остался один. Постоял посреди комнаты, раздумывая тревожно о разразившемся печальном событии. Приписки… Недавно вышло строгое постановление, направленное против тех, кто во имя показухи к неважным истинным показателям добавляет и то, что будет сдано спустя какое‑то время или вообще не будет сделано.
Хрулев не из таких, он не тщеславен и не честолюбив, хотя в последнее время газеты все чаще отзываются об этих "качествах" с похвалой, считают их своеобразным стимулом для современного руководителя или допингом, способствующим росту руководителя. Так что же случилось на самом деле?
Раздумья Ветлицкого прервал дверной звонок, и тут же незапертая дверь распахнулась, и три голоса: два женских и один мужской - негромко пропели: "Гармонь новая, а планки стерлися, вы не ждали нас, а мы приперлися…"
В передней стояли напряженно улыбающиеся Катерина, с ней рядом Зина, позади маячила самодовольная физиономия Зяблина.
- С днем ангела, Станислав Егорыч, - поклонилась Катерина имениннику. - Увидели свет в ваших окнах и решились зайти, поздравить и пожелать многих лет жизни и всего, чего хочется вам.
- Извините за позднее, так оказать, вторжение, мы сейчас уйдем, - сказал Зяблин.
- Не побрезгуйте скромным подарочком, Станислав Егорыч… Попросту, по русскому обычаю… Мы тут с Зиной бегом вышили…
И Катерина развернула большое полотенце из сурового полотна с вышитыми по концам "С добрым утром!" и "Спокойной ночи".
- Ну, вы, ей–богу… - пробормотал растроганный хозяин- Чудаки, честное слово. Стали в дверях и стоят. Заходите, - отступил он, освобождая проход в узенькой передней. Припозднившиеся гости вошли, стеснительно переглядываясь. Ветлицкий повесил дареное полотенце, принес с кухни посуду и закуски, отрыл бутылку. Палец на левой руке Зины был еще забинтован, и она, присев, держала руку на колене так, чтобы она не бросалась в глаза.
Ветлицкий наполнил рюмки, улыбнулся.
- Спасибо, что пришли. Я рад.
И трое увидели по его лицу, по его глазам, что это сказано не ради красного словца, не из вежливости, а потому, что он на самом деле иокренне доволен их посещением. Первоначальная скованность, которую гости старались скрыть залихватской частушкой, ослабла, да и коньяк сделал свое дело, призел компанию в благодушное настроение. Катерина и Павел чувствовали себя свободней, чем Зина, продолжавшая сидеть в позе человека, о котором говорят, что он проглотил аршин.
Ветлицкий понимал стеснительность девушки и, чтобы подбодрить ее, спросил весело:
- Ну, Зина, когда приступаешь к блистательному исполнению своих грохальных обязанностей?
- Хоть сейчас! - воскликнула Зина с готовностью и даже подалась вперед.
- Разве уже закрыли больничный лист?
- Какой там закрыли! - махнула рукой Катерина.
- А раз нет, надо гулять, набираться сил.
- Я не для гулянки здесь.
- Знаю, знаю, - поднял перед собой руки Ветлицкий и покачал укоризненно головой.
- Завтра выйду на работу, - продолжала Зина упрямо.
- Что–о-о? Я те выйду? Попробуй только! Вызову охранников и с конвоем выставлю за проходную.
Зина повесила голову, молвила дрогнувшим голосом:
- Тошно мне, Станислав Егорыч. Брожу как неприкаянная. А на мне вина висит. Перед людьми, перед вами.
- А ну‑ка, брось, девка! - прикрикнула Катерина. - Ты чего сюда пришла? Нюни распускать? Ишь, ты! Тошно ей… Да пока жизнь проживешь, еще не такое испытаешь. Да только не раскисать надо, а блюсти себя. Вот так держать! - сжала Катерина в кулак свою белую руку.
- Ладно, красавицы, успокойтесь, - сказал мягко хозяин, но Зина вскочила, и каблучки ее звонко простучали по ступенькам лестницы. Зяблин, не принимавший участия в разговоре, покряхтел и, поднявшись из-за стола, кивнул Катерине.
Квартира опустела. Хозяин разделся, намотал на швабру мокрую тряпку и принялся за уборку. Авралил и думал о Хрулеве. И тут опять раздался звонок.
"Еще кто‑то припозднился, - подумал Ветлицкий, подходя к двери и прислушиваясь. Звонок повторился.
- Кто там?
Кого угодно ожидал Ветлицкий, но только не Лану. На миг он совсем опешил. Затем щелкнул задвижкой.
Лицо Ланы бледное, ее лоб - он впервые заметил - пересекла упрямая морщинка. Она взглянула на него, шевельнула бровями и прыснула, прикрыв рот ладошкой. Видать, больно нелепый вид был у хозяина, стоявшего с тряпкой в одной руке и со шваброй - в Другой. Лана скинула туфли, отфутболила их через прихожую на сухое место и потянула из рук Ветлицкого швабру.
- Не надо, - запротестовал именинник.
Лана энергично овладела инструментом:
- Я затем и вернулась. Знаете, Станислав, надо в книге полезных советов изъять пункт, где описано, как убирать квартиру перед приемом гостей. Вместо него вставить другой: как убирать квартиру после ухода приглашенных.
- Обхлюстаешься… - заметил Ветлицкий, переминаясь с ноги на ногу. Лана засмеялась, в ее голосе появилось что‑то игривое. Она ступила к нему и прижалась щекой к его груди. Это длилось секунду, затем она подоткнула по–бабьи подол своего цветастого платья и быстро закончила уборку. Спросила с улыбкой в глазах:
- Больше к тебе не придет никто?
- Не знаю.
- Ты не пустишь никого, да?
Ветлицкий молча выключил свет.
Спустя время он пошел к холодильнику, принес и поставил на тумбочку у постели бутылку минеральной воды, нагнулся над разметавшейся Ланой, сказал задумчиво:
- Вот мы лежим рядом, говорим друг другу ласковые слова, а меня не оставляют мысли о Дмитрии Васильевиче. Просто кричать хочется при виде того, что сотворили с ним. Кому это на руку? Во имя чего? Ради каких высоких целей?
- Не кричать надо, Станислав, а бороться всем, всем нам до единого.
- Против кого?
- Против кого лично - не знаю. А за что бороться - понятно: за справедливость. Надо вскрывать ложь. Нам не безразличен исход борьбы за Хрулева, он важен для человеческой веры вообще, понимаешь? Иначе равнодушие, безнадежность…
- Между прочим, пленительные женщины лгут больше всех и хитрее всех, а поймаешь с поличным - возмущаются, как девственницы, с видом оскорбленной невинности.
- Не только пленительные врут, - буркнула Лана.
- Я это к слову. Перед твоим милым приходом у меня возникла мысль составить обстоятельное письмо о наших заводских делах, объективно обрисовать по–ложение, прочно аргументировать свои возражения против снятия с должности Дмитрия Васильевича, а по сути расправы над ним. Думаю, такое письмо подпишет не один десяток человек, и тогда направить его в КПК. Пусть проверят. Пока это дело для меня - айсберг! Виден только его кончик, остальное под водой.
- Ты прав. Проследить тонкие паутинки интриги трудно, но я все же попытаюсь разузнать кое‑что посредством одного человечка…
- Какого человечка…
- Да так… У меня много всяких знакомых в различных, как говорится, сферах влияния.
О том, что она собирается расколоть одного из участников компании против Хрулева и что его зовут Марек Конязев, не было сказано ни слова.
Ветлицкий подумал, что напрасно недооценивал Лану прежде, считал ее всего–навсего эрудированной, остроумной, независимой, несколько взбалмошной красавицей, познавшей жизнь. Удивить ее чем‑то трудно. А оказывается, ей присущи вдумчивость, принципиальность, умение видеть за частным случаем его общественную значимость, умение разбираться в психологии людей и находить побудительные причины их поведения.
Утром, перед уходом на работу, Ветлицкий сказал:
- Вот мы и обменялись с тобой визитами. Может, повторим?
- Я бы хотела, - ответила Лана просто, взяла его руку, положила себе на грудь и повторила поспешно: - Правда, хотела бы.
- Что ж, не у всех, видать, любовь начинается с прогулок под луной.
- А ты думаешь… у тебя… это…
Ланин голос тихий, почти робкий.
- Меня не интересуют определения. Я невезучий. Но с тобой, кажется…
Ветлицкому еще не приходилось видеть, чтобы радость так мгновенно смела с лица человека налет настороженности и неуверенности. Лицо Ланы порозовело, засияло, и вся она преобразилась. Они внимательно посмотрели друг другу в глаза.