– Его подданные, кто принадлежит ему! – заметил отец Николай и подозрительно посмотрел Налимову в глаза. – Или ты, раб Валентин, хочешь сказать, что видел его, а?
– Ни разу! – ударил себя кулаком в грудь, Налимов.
– А тогда пошли к реке, жир стрясать!
Легкая рябь поблескивала на спокойной поверхности маленькой, но глубокой речушки, по обоим берегам высокие камыши спускались к самой воде; желтые кувшинки ласкали зрение своими яркими нарядами.
Налимов с чувством вдохнул чистый, пропитанный цветочными ароматами луговых трав воздух, разделся и нырнул. Отец Николай присоединился к нему, борода его намокла, толстые щеки сделались, хорошо видны.
– Эх, Расея, – взволнованно произнес Налимов, шлепая руками и ногами по поверхности воды, – хорошо-то как, живи и радуйся!
Отец Николай тепло улыбнулся ему и поплыл, загребая руками, оставляя после себя широкие круги.
– Отец Николай, – прокричал ему вслед, Налимов, – я пожалуй, послушаю тебя, возьму и женюсь на Валентине, ей богу, женюсь!
– Хорошее дело! – ответил ему отец Николай и перешел на подводное плавание.
7
– А может не стоит жениться, подумал Налимов, когда дом гостеприимного священника, отца Николая, остался позади.
Чего ради? Готовит еду, он сам, стирает в стиральной машине, костюмы отдает в химчистку, пыль и полы в квартире убирает два раза в неделю с помощью моющего пылесоса. Тогда, зачем? Даже остановился Налимов.
Вокруг его автомобиля шумела жизнь. Волновалось поле пшеницы, звенели невидимые кузнечики, порхали птички и где-то высоко в небе заливался жаворонок.
Но с другой стороны, думал Налимов, глядя на дрожащую от зноя линию горизонта, Валечка хорошо готовит, вкусно. И Валентин Михайлович сглотнул, вспоминая наваристые борщи и нажористую картошку с мясом, приготовленные умелыми ручками подруги.
И опять-таки, если женится, не придется со стиркой возиться, чистоту в квартире наводить, все будет делать жена.
Однако у нее есть дочь, вздохнул Налимов. Проблема!
Валентин Михайлович вышел из машины, покачался с каблука на носок, уперев руки в бока, посвистел сквозь зубы и придумал:
– А чего я парюсь, – воскликнул он так громко, что в пшенице замолчали кузнечики, – дочь у нее большая, сама проживет! Опять-таки, квартира есть, денег на месяц я ей оставлю, так и быть, а там сама как-нибудь проживет, не маленькая, работать устроится!
И приняв решение, Налимов прыгнул за руль.
Валентина оказалась дома, и Валентин Михайлович отодвинув ее в сторону, деловито прошел на кухню.
– Все великие дела у русских людей решаются на кухне! – заглядывая в кастрюлю, объявил Налимов.
И потер руки.
– Ну-с, может, покормишь жениха?
– А вот с этого места поподробнее! – потребовала Валентина.
Но Налимов, вдохновленный своей идеей, не слушал бормотания, пускай даже будущей жены, а усевшись за стол, отдал должное фантастически вкусному рассольнику.
Хлопнула входная дверь, дочь Валентины, протянув матери, прозрачный пакет с шоколадным тортом, уставилась на Налимова.
– А этот боров уже обжирать нас приперся?
– Как ты разговариваешь! – хлопнул ладонью по столу Налимов. – Немедленно извинись перед будущим отчимом!
– Кем? – одновременно воскликнули мать и дочь.
– Я извиняюсь, перед кем я должна извиниться? – наклонилась к Налимову, чтобы заглянуть ему в глаза, девочка.
– Я все решил, – подскочил Налимов и в два прыжка пронесся от кухни до входной двери и обратно, задевая локтями стены маленького коридора, – мы поженимся и переедем в мою квартиру, а тебе!
Ткнул он пальцем в дочь Валентины:
– Останется эта квартира! Не хило, да?
С завистью посмотрел он на девочку и пощелкал пальцами:
– Напомни, как бишь, тебя зовут?
– Это надо было узнать в первую очередь! – язвительно заметила девочка и присела в реверансе. – Разрешите представиться, Хавронья!
– Хавронья? – переспросил Налимов и покрутил головой. – Ну и ну! Как ты ее назвала?
Накинулся он на Валентину, но не получив ответа, махнул рукой:
– Впрочем, чего от тебя было ожидать!
И продолжил, возбужденно притоптывая:
– На медовый месяц мы съездим к моим родственникам, на Украину. Они славно кормят! У них свой дом, куры, свиньи.
– Свиньи? – спросила девочка, озорно подмигивая Налимову.
– Не перебивай, Хавронья, – категорично велел Налимов.
– Мою дочь Мариной зовут, – сухо заметила Валентина, – и как ты собираешься жениться, если сегодня меня даже с днем рождения не поздравил?
– А у тебя день рождения? – с воодушевлением воскликнул Налимов. – Что же ты не сказала?!
– Я должен купить тебе подарок, говори, в чем ты нуждаешься?
И Налимов пустился в долгие объяснения о том, как ему дарят ненужные подарки, и он просто вынужден эти самые подарки передаривать.
– А вы подарите ей кастрюлю! – съязвила Марина.
– Хорошо, – и Налимов, не заметив язвительного тона девочки, выскочил за дверь.
В гипермаркете он с удивлением обнаружил, что качественные кастрюли стоили довольно дорого, дешевые же покупать ему было как-то неудобно, что о нем подумает невеста. И рассудив разумно, Валентин Михайлович купил торт и бутылку шампанского.
– А где кастрюля? – сразу же спросила Марина. – О, и торт йогуртовый, мама такие терпеть не может, а шампанское, конечно же, кислое!
На что Налимов не ответил, а одарив девочку злобным взглядом, заметил, сквозь зубы:
– А все-таки, это подарки!
И расплывшись в льстивой улыбке, направился к Валентине.
Но не успел и пары слов сказать, как она указала ему на дверь:
– Уходи!
– Как понять? – растерялся Налимов.
– Уходи, пожалуйста, и больше не приходи! – настаивала Валентина.
– Но, я принял решение, – недоумевал Налимов, отступая, – мы поженимся и переедем ко мне, а Хавронью, то есть, Марину…
Быстро поправился он и, сложив губы трубочкой, свистнул:
– На фиг! Она останется здесь!
– Это моя дочь! – рассердилась Валентина. – Она школьница, пошла в девятый класс! И, что значит, на фиг? Бессовестный ты человек, я люблю свою дочь, она – моя семья! А ты, на фиг?
– У нас еще и кот есть! – сунула под нос Налимову пушистого кота, Марина.
– Кошек не люблю, они гадят и противно пахнут! – отшатнулся Налимов.
– И кота на фиг? – поинтересовалась Марина.
– На фиг! – свистнул Налимов, упираясь спиной в двери.
– А может, это вас надо послать на фиг? – спросила серьезно девочка.
Налимов растерялся и поглядел на девочку. Она не преминула насмешливо высунуть язык:
– А торт у нас уже есть и, между прочим, мамин любимый, шоколадный! И разрешите полюбопытствовать, мистер обжора, на сколько лет вы старше моей матери?
– На сколько? – машинально переспросил Налимов, прижимая к груди йогуртовый торт и бутылку шампанского. – Если тебе лет сорок.
– Сорок исполнилось сегодня, – кивнула Валентина.
– То, – он неуверенно взглянул на женщину и выскочил за дверь.
Вслед ему раздался насмешливый хохот Марины:
– Очнись, дедуля!
Налимов прыгнул за руль своей иномарки, но торт с шампанским не позабыл аккуратно положить на соседнее сидение автомобиля.
Долго глядел на ярко освещенные окна квартиры Валентины и наконец, фыркнул:
– Вот и ладно, вовремя ситуация разрешилась.
В тот же день, у себя дома, он съел йогуртовый торт и выпил все шампанское.
8
Ночью Налимову снился сон.
Ему снилась полутемная контора, где он за гроши вкалывал обыкновенным писцом. Тщательно выводил буквы и слова, переписывая набело чьи-то каракули.
Почерк у него был каллиграфический. Он использовал остро заточенное перо и чернильницу. Отец Николай Проскудин был тут же. Добродушный и веселый управляющий, однако, какой-никакой, но начальник над Налимовым, не успел Валентин Михайлович удивиться этому обстоятельству жизни, как дверь распахнулась и вошла она, Валентина, одетая весьма элегантно и богато. В глазах ее блестела гордость и понимание всей значимости своего положения.
– Эй, человек! – властно позвала она, указывая кружевным зонтиком на Налимова. – Ступай во двор, помоги барину, живо!
И Налимов, чувствуя робость и одновременно восторг в душе, склонился в низком поклоне перед красивой хозяйкой, послушно выскочил прочь, из конторы.
На улице, узкой и окаймленной с обеих сторон белыми трехэтажными домами, он огляделся. Дамы, вышедшие на прогулку, в строгих длинных платьях, прикрываясь легкими зонтиками от солнца, парами, неторопливо прогуливались по деревянным тротуарам.
Мимо пронеслась карета с откидным верхом и два господина, приподняв над головой шляпы, поклонились хозяину Налимова и мужу хозяйки.
– Долго ли ты собираешься, рот разевать? – спросил он у Налимова и указал на корзинки, аккуратно прикрытые крышками.
Корзинки, одна подле другой, громоздились у его ног.
– Погрузи-ка все это! – и указал на место позади кареты.
– Смотри, укрепи, как следует! – раздраженно велел хозяин, он же Щербаков Павел Иванович.
Налимов бросился исполнять.
– Папенька, – выпорхнула с крыльца конторы Марина, она же Хавронья и засмеялась, демонстрируя отцу перепачканные чернилами пальцы, – полюбуйтесь, как я ручки свои испачкала.
– Милая ты моя! – залюбовался Щербаков, разнежившись, но заметив остолбеневшего Налимова, строго прикрикнул:
– Человек, знай свое место!
И Налимов, поспешно поклонившись, взялся за корзины.
Валентин Михайлович проснулся с бьющимся сердцем. Долго глядел в потолок, наблюдал за сумеречными тенями, двигающимися хаотично и непредсказуемо по всему пространству темной комнаты.
Наконец, вздохнул и, стараясь избавиться от ясности увиденного сна, сел, глядя перед собой.
– А, что если ученые изобретут прибор, способный вернуть память о прожитых жизнях? – потрясенно промолвил он. – Ведь этак можно будет не составлять завещания, не маяться с предприимчивыми детками, зачем, все равно мне же и отойдет!
И он оглядел свою комнату придирчивым взглядом.
– Впрочем, экономика, религия, всякие моральные ценности полетят тогда к чертовой матери! Человек умер и, родившись на соседней улице, возвратился к себе домой. Но тут возникает вопрос, – вскочил Налимов, подходя к окну, – если Щербаков был богатеем в прошлой жизни, к тому же, женатым на Валентине, а я всего лишь бедным писцом, слугой его, то должен ли я, снова становится его слугой и должна ли Валентина опять выйти за него замуж?
Не в силах разрешить данного вопроса, Налимов прошел на кухню.
Накромсав колбасы в шипящую сковородку, добавив с десяток яиц и заварив чаю, он решительно намазал сливочным маслом кусок хлеба:
– А все-таки есть бог на свете! – вспомнил он о бедственном положении Валентины.
Припомнил ее не богатую теперь квартиру и засмеялся, с чувством глубокого удовлетворения оглядывая свою кухню, отделанную, как впрочем, и все в квартире Налимова, под евроремонт, то есть с применением модных белесых обоев, пластиковой, ненадежной, но зато такой "модной" мебели и прочей бездарщины нынешнего века. Но Налимов, не чувствуя никакой ущербности своего бытия, смеялся тихим, насмешливым хохотом, перечисляя в уме и дорогую иномарку, стоявшую под окнами его дома, и хорошую зарплату, и всякое отсутствие детей, то есть дочери, поправил сам себя, Налимов, наморщив лоб, принялся вспоминать и дернулся, едва не пролив чай, получалось его собственная, родная дочь была ничуть не старше Валентины.
И тут раздался телефонный звонок. Сотовый телефон заходясь в мяукающей мелодии, которая нормального человека свела бы с ума, надрывался в кармане пиджака Налимова, в прихожей.
– Я слушаю!
– Извини, что так поздно беспокою, – раздался в трубке голос Щербакова, – но ты не мог бы поподробнее рассказать мне о своей бывшей подружке, помнишь, мы столкнулись с ней у твоего дома?
Сделал паузу Щербаков.
– Паша, ты семейный человек! – напомнил Налимов.
– Да, знаю я, – с досадой ответил Павел Иванович, – но понимаешь, не идет она у меня из головы.
– Это потому что вы были женаты в прошлой жизни! – сказал Налимов.
– Что?
– Да так, прости, ничего, – вздохнул Налимов, – а я предложение ей делал.
– И как? – напрягся на том конце виртуального провода, Щербаков.
– Никак, отшила она меня!
Щербаков долго молчал. Налимов слышал его тяжелое дыхание.
– Ты там заснул, что ли, Павел Иванович?
– Любишь ты ее, Валя?
– Не-а, просто меня священник с толку сбил, убедил, дескать, прояви порядочность, будь человеком и все такое! – с жаром, воскликнул Налимов.
– Стало быть, не любишь? – наседал Щербаков.
– Любишь, не любишь, – рассердился Налимов, – устроил тут!.. Не знаю, зачем я к ней попёрся, переел, наверное!
– Прости! – выдохнул Щербаков, – я и забыл, что имею дело с тобой!
– Да уж, – с достоинством, вспоминая про тяжелые корзинки из сна и свою услужливость, произнес Налимов и добавил, – я ей ничем не обязан!
– Кто она по профессии, где работает, где живет? – продолжал допытываться Щербаков. – Расскажи, дальше я сам!
Налимов выложил информацию, распрощался с мэром, и в два счета прикончив яичницу, повалился спать. Больше ему ничего не снилось.
9
В кабинете, за своим столом Налимов раздраженно листал небольшую коллекцию старых классных журналов.
– Валентин Михайлович! – сунула нос в щель двери очкастая педагогиня, в бардовом костюме с длинной юбкой и приталенным в талии, пиджаком. – Ребята закончили прополку!
– Пойдем, посмотрим!
Позади обширного здания школы располагался огород. Налимов, в течение многих лет заставлял школьников трудиться над грядками картошки, морковки, свеклы, капусты.
За этот огород Налимов получил множество почетных грамот, потому как мало кто из директоров городских школ занимался чем-то подобным.
Огород производил впечатление. Просто, огромный, огороженный высоким забором с колючей проволокой, к тому же уставленный стеклянными теплицами, в которых росли томаты, огурцы и сладкие перцы, он поражал воображение городских зевак еще и системой полива.
Наследники рабочих и крестьян, нынешние школьники с родителями, устраивались в учебное учреждение Налимова еще и из-за этого огорода. Если директор может справиться с такой махиной земли и вырастить достойный урожай, то ему можно доверять, рассуждали они. Безусловно, это настоящий хозяин!
Но Налимов просто любил поесть и для школьной столовой свежие овощи безо всяких там пестицидов, считал вырастить самым необходимейшим и нужным делом.
К тому же ему помогал школьный комитет, организованный преимущественно из бабушек учащихся.
Эти бабушки ревниво ухаживали за огородом. Выращивали цветники перед школой и увлекали своей трудовой деятельностью представителей младшего поколения.
Валентин Михайлович нисколько не удивился, встретив возле пышных гряд кабачков одну из активных пенсионерок школьного комитета.
Приложив руку козырьком к голове, она весело отрапортовала:
– Товарищ директор, прополка картошки завершена. Сбор и засолка помидоров в школьной столовой идет полным ходом!
– А огурцов? – придирчиво оглядывая гряды овощей, спросил Налимов.
– Огурцы засолены и замаринованы в больших количествах еще на той неделе, пока вы отдыхали в отпуске!
– В каких количествах? – дотошно допрашивал бабушку, Налимов.
– Не могу знать, а она знает! – показала пальцем на педагогиню, стоявшую позади Валентина Михайловича, пенсионерка.
– Ну-с, Наталья Михайловна! – обернулся к ней Налимов.
– Триста трехлитровых банок малосольных огурцов и двести маринованных, – без запинки выпалила Наталья Михайловна.
– Молодцы! – гаркнул Налимов, обращаясь, в том числе и к группке молодежи, теснившейся у калитки огорода. – Так держать!
– Служим Советскому Союзу! – ответила бабушка за всех.
Молодежь прыснула, Наталья Михайловна смутилась, а Валентин Михайлович пристально посмотрев на старушку, снисходительно улыбнулся.
– Бабушка, у нас другая страна, – напомнила, смеясь, рыжеволосая девчушка лет тринадцати.
– Страна эта же, – посерьезнела активистка огорода, – а вот правительство, точно, другое!
И добавила, обращаясь к недоумевающим школьникам:
– Чужое!
Налимов осторожно прокашлялся, но ничего не сказал.
Вернувшись в здание школы, он в сопровождении Натальи Михайловны, прошел по коридорам:
– Уютно стало, по-домашнему! – похвалил он.
С любопытством рассматривая свежее окрашенные стены и выставку фотографий достижений учащихся, в числе которых были, и водные походы с детским туристическим клубом, и победы на танцевальном конкурсе с клубом старинных русских танцев, и спортивные награды с девичьей командой по гандболу.
Испытывая гордость, Налимов постоял, заложив руки за спину перед стеклянной витриной победных кубков школы, где его учащиеся в разные годы взяли первые места на школьных спартакиадах по легкой атлетике и по футболу.
Конечно, чтобы привлечь в школу сильных физруков, Валентин Михайлович выдержал ни один и даже не два боя с директорами спортивных школ, путем хитрых махинаций, он все же заманил выдающихся мастеров спорта пенсионного возраста, прекрасно осознавая, что старые спортсмены дадут его школярам гораздо больше нежели молодые выскочки, недавние выпускники педагогических училищ и университетов.
Налимов вообще всегда охотился за кадрами. Убеждал талантливых аспирантов научного института перейти к нему в школу, завлекал более высокой зарплатой, чем младшие научные сотрудники не нужного нынешней российской власти учебного учреждения.
И потому, школьники обучающиеся с первого класса в школе у Налимова опережали сверстников других школ. Двоечников не было вовсе, молодые ученые никому не давали расслабиться, а взявшись за неуча, уже не отставали, экспериментировали, ставили опыты на неустойчивом, туманном сознании ребенка. Налимову казалось, набери он слабоумных детей и тут, через месяц, эти дети начнут щелкать сложные математические примеры, словно семечки, начнут ставить химические опыты еще в первых классах.
– Валентин Михайлович! – послышался робкий голос.
Налимов обернулся. Девочка, хрупкая, бледная, напоминавшая тоненький блеклый стебелечек в поле, протягивала директору цветную бумажку, заключенную в красивую рамку.
– Валентин Михайлович я в конкурсе победила!
Налимов немедленно перешел к движению, жадно схватил, пробежал глазами. Диплом о победе в областном конкурсе пианистов, был о присуждении первого места…
– Как тебя зовут, мое солнышко? – заворковал Налимов, обнимая девочку за плечи.
– Тоня Стебелькова!
– Какая подходящая для тебя фамилия! – заулыбался Налимов. – Стебелькова!
И поглядел на Наталью Михайловну со значением:
– Вот и завуч наш тебя выслушает! Как ты победила, долго ли тренировалась, в какую музыкальную школу ты ходишь?
Тоня обстоятельно рассказала. Налимов глядел то на девочку, то на диплом. В голове его теснились, подпрыгивали и подскакивали идеи, одна лучше другой.