- Коля, миленький, помоги, - пропела за Нюркиной спиной Алевтина. Нюрка оглянулась: чего с ней? Подруга, зажав под мышками сапоги, обеими руками приподымала подол. И воды-то было ей по колено, а юбку задрала чуть не до пояса. Нюрка инстинктивно, будто это не Алевтинины, а ее ноги синеют на ветру пупырышками, выпустила кол из руки и расправила на ногах намокшее снизу платье.
Коля влетел в воду с разгону и, поднимая брызги, торопливо пошел навстречу девкам. Прорезиненный плащ, пузырясь, плыл за ним как собака.
- Нюрка, не ходи дальше, здесь глубоко. - Он оступился в яму, судорожно вздохнул и выскочил на мелкое место. - Не ходи, говорю, я сейчас.
Он поднял ее на руки и, обходя яму, вынес на просыхающую тропу.
- Коля-а-а! - закричала жалобно Алевтина. Она беспомощно стояла в воде, держа подол в руках.
- Не визжи. Сейчас вынесу.
Он, расталкивая воду, пошел за Алевтиной. И когда взвалил ее на руки, Алевтина, словно утопленница, обхватила его за шею. "Бессовестная!" - задохнулась Нюрка от ревности. Это чувство не оставляло ее весь день: и когда Коля под руки вел их в теплушку отогреваться; и когда он убежал за коровами, а доярки сидели вдвоем в парившем тепле и держали ноги в ведре, полном сукропной воды, прислушивались, как покалывает пальцы; и когда заведующая фермой Мария Попова, похохатывая, спрашивала: "Ну как, девки, ратники-то поухватистей ухажеров?" - Алевтина в ответ по-бабьи ругалась:
- К лешему все! Не могу больше. К черту!
Но утром забылось все. Алевтина явилась на работу веселая и, поманив Нюрку пальцем, увела за кормушки:
- Илюша Центнер замуж зовет.
Посмеялись вместе.
…Будильник зазвенел неожиданно, будто и не было ночи. Разбуженный, загорланил петух. Курицы покудахтали на нашесте и захлопали крыльями, поднимая на повети ветер. Щели на крыше уже просвечивали.
Нюрка натянула на себя холодное, повлажневшее за ночь платье. И долго не могла разобраться: то ли приснились ей ратники, то ли не спала до утра, вспоминала.
4
Нюрка любила во дворе чистоту. Если у стойла выскоблено - шерсть на корове лоснится, будто дорогой воротник. Во время дойки прижмешься щекой к ворсистому боку коровы и слушаешь, как она дышит. И тепло и удобно. Молоко туго звенит о подойник…
- Коровы-то у тебя прихоженные, - похвалила Нюрку подруга. - Дай хоть одну подою.
Бабы сразу заметили горожанку.
- Алевтина, эй! - крикнула Мария Попова. Ее не было видно, сидела под пестрой коровой. - Не забыла еще, где соски-то искать?
- Да не забыла, - засмеялась в ответ Алевтина. Она огладила вымя, и звонкие струи заговорили пенисто и упруго.
- Иди в доярки-то снова! - перекричала Мария звон молока.
- Да я уж, видно, свое отдоила.
- Ну? Загордилась али от нашей работы отвыкла? - Мария, зажав в руке неспокойный коровий хвост, отвела его в сторону. Она сегодня работала за дочку. Как уехала Алевтина с Илюшей в город, так и пришлось заведующей ставить на освободившуюся группу коров свою Нинку. Может, за это сердилась Попова на Алевтину.
- Мы ведь с осени перейдем на двухсменку, электричеством станем доить. Белые рученьки не устанут, - продолжала она язвить.
- Да хватит тебе, - заступилась за Алевтину Нюрка и ужаснулась: "Чего уж так-то она? Как отбившуюся от стада корову…"
- А чего хватит? - возразила Мария, но Пеструха у нее в это время нагорбилась, и по настилу гулко зашлепало. - Зараза, снова блины печет. - Доярка отодвинулась вместе со скамеечкой от хвоста.
Нюрка из-за коровы не видела лица Алевтины. Она видела только зажатый в ногах подойник да растерянные руки под выменем. Пальцы неуверенно отжимали соски, и белая струйка все время рвалась. "Да уж не ревет ли?" - испугалась Нюрка и позвала тихо:
- Аля!
Алевтина не отозвалась, но струйка забилась туже.
В дверном проеме появился Коля Задумкин. Нюрке казалось, что он смотрел на нее. "Ты чего рано пришел?" - хотела крикнуть она, но проглотила крик и зарделась: Коля шел по двору и смотрел на нее. Нюрка отвернулась и не услышала, когда он остановился.
- Нюр, а у тебя сегодня помощница, - сказал Коля и поздоровался. Алевтина встала с подойником и, сияя, подала Коле руку. Нюрка почему-то вспомнила сразу, как она держалась ему за шею, когда он переносил ее через ратники.
- С приездом вас, - сказал Коля.
И Нюрка заторопилась:
- Аль, помоги флягу вынести.
Коля вежливо отстранил ее, взвалил на плечо флягу и пошел к выходу. Алевтина прищурилась:
- Ой, Нюрка, а ты ведь ревнивая, - и, заметив смущение подруги, затараторила: - Ну, не буду, не буду, ладно.
Она села на скамеечку, потупившись, сидела так, пока коров не стали выпускать со двора.
5
Нюрка не слышала, когда Петиха пробралась на поветь. В повлажневшей темноте густо пахло росой. Корова чесалась внизу о ясли. Они вздрагивали и скрипели. И Нюрка подумала, что забыла, наверно, вечером завести будильник. Бабы, пожалуй, уж затопили печи и подоили коров.
Нюрка хотела вставать, но вставать сейчас было неловко. Алевтина с Петихой разговаривали на приступке.
- Ты от матери не скрывай, - уговаривала Петиха. - Матерь худого не посоветует.
- Мама, да хватит тебе, - умоляла Алька. - В чужих-то людях дай спокойно поспать.
- Матерь худого не посоветует, - настаивала Петиха. - Денька два поживи у нее - и ладно.
- Мне и здесь хорошо.
- Ты людей постыдись. Чего люди-то скажут? За весь отпуск к свекровке не заглянула. Через два дома свекровка-то - не переломятся ноги.
- Хоть через три - не пойду…
- Срам-то, срам-то какой.
- А я свой срам вместо хлеба съела.
Петиха закуксилась, всхлипывая, она поднялась с приступка и, натыкаясь руками на стены, зашаркала к выходу.
- С матерью-то толком не поговорит, ничего не расскажет… Не чужая ведь я тебе…
Петиха спустилась по лестнице, глухо прикрыла дверь. Ее шаги прошуршали вокруг избы и удалились в гору. По росе было долго слышно, как она шла и всхлипывала.
Алевтина таилась в тихом углу. И Нюрке казалось, что подруга, как и на ферме, сидит на приступке не шевелясь. Не настыла бы…
Ночь-то какая мокрая! Одеяло наволгло. Волосы стали тяжелыми. А щели в крыше все еще не просвечивали.
Под Алевтиной пропел протяжно приступок. Зашуршало сено в ногах. Она осторожно легла на кровать.
Нюрка закрыла глаза. И едва удержала вздох. Чего теперь делать-то? Хоть бы успокоилась Алевтина. Да и бабы на ферме… И чего уж девку травить? И так места нигде не находит…
Нюрка вчера сказала об этом Марии Поповой.
- Не люблю вертихвосток, - отрезала та. - Она что думала, в городе-то для нее меду припасено - только на кусок успевай намазывать? Нет, миленькая, и там через мозоли хлеб-то дается. Везде ведь работать надо…
Мария хотела поставить подойник вверх дном на скамью, чтоб обсох, да разнервничалась, столкнула его с доски. Ведро, загремев, покатилось под ноги. Попова не стала его поднимать.
- Приехала на каблучках перед нами крутиться, удивить захотела. Даже имя свое успела забыть…
- Какое имя? - схитрила Нюрка, будто и знать ничего не знала.
- А вон от Илюши письма идут Елсуковой Алле.
Разве утаишь чего в деревне? Почтальонша в первый же день растрезвонила по селу: "Ой, бабы, думаю, что за Алла у нас появилась, а это Алька, оказывается".
Нюрка спрашивала у Алевтины о письмах, правда ли.
- Ну, конечно, правда. Я там Алла для всех. И Илюша привык: все Алла да Алла… Алевтина уж больно имя-то деревенское… А дома все равно знают, что меня Алевтиной зовут. Хоть Ириной сказывайся, хоть Розалией, язык ведь не переломят, - Алевтина для них, и все.
Но обиды в голосе не было. "Смеется, поди", - подумала Нюрка. Ей казалось, что смехом и вызывающими замашками подруга предохраняет себя от излишних вопросов, отвечать на которые ей до слез тяжело.
…Нюрка лежала и думала, что городская-то жизнь не каждому, видно, в пользу. Рвутся, рвутся все в города, а душа-то болит по дому. Одни возвращаются, а другие едут. Конечно, съездить неплохо бы… Посмотреть на людей, пройтись в нарядном платье у всех на виду. Вон и дочка Марии Поповой собирается в Вологду. Отправляют ее за счет колхоза учиться на зоотехника. Предлагали и Нюрке, согласилась уж было, да сходила с Колей Задумкиным в райцентре в кино и передумала. Уж на год-полтора поехала бы… А тут целых пять лет. Вдруг не поглянется в городе?
Нюрка совсем запуталась в своих рассуждениях. "Ой, да город-то тут при чем?" И уснула.
Будильник надрывался от звона, а Нюрка счастливо улыбалась во сне, и виделось ей, что она едет в трамвае. Улочка тихая, вся в березках, и дома деревянные. Нюрка вглядывалась в них, и ей почему-то казалось, что она здесь бывала тысячу раз. Трамвай звенел, останавливаясь у каждого дома. Нюрка, не выдержав этого звона, выскочила на мокрый асфальт. У ворот знакомого дома - господи, да это ж Вторунка! - стоял Коля Задумкин и громко смеялся: "Вот видишь, и в городе встретились", - сказал он. "Какой же город? - хотела она возразить, но Коли не стало, ей подавал руку кировский старшина. Рядом с ним стояла в платье с глубоким вырезом Алевтина и шептала Нюрке: "Карточку подарит сейчас. Не теряйся, Нюрка! Пора!"
Алевтина тормошила ее за плечо:
- Нюрка! Пора! Проспала коров!
Она хохотала. Но под глазами у нее было черным-черно.
- Ну и спать я горазда, - потягиваясь, проговорила Нюрка. - Как убитая. С вечера завалюсь - и трактором не поднимешь.
Она давала понять, что не слышала разговора с Петихой.
Алевтина, кажется, не обратила на это внимания.
- Да Коля Задумкин поднимет тебя и без трактора, - сказала она, лукаво сощурившись.
Нюрка отвернулась смущенно. Расчесала гребенкой волосы и, дождавшись, когда отхлынет жар отца, взглянула на Алевтину. Та, нежась, вытянула руки за голову и зевала. Нюрка вспомнила о приходе Петихи, снова пожалела ее.
- Я рано встаю, - вздохнула она. - Не даю тебе и поспать.
Алевтина, догадываясь о намеке, как отрезала:
- Мешала бы, так дома спала… Или у свекрови…
Нюрка покраснела под ее пристальным взглядом.
6
На подкормку косили овсы. Подрезанные, они долго хранили в стерне прохладную влагу и, когда на них наступали, брызгались из-под ног молоком.
Алевтина вела покос первой. Ноги у нее клейко вызеленились, и Нюрка, когда отставала, не могла разглядеть их среди овса.
- Да потише ты, заморила совсем, - просила она Алевтину.
Подруга не слышала ничего, кроме косы. Казалось, она сливалась хрупким телом с косьевищем и через него вбирала в себя дрожь падающих хлебов, обостренно чувствовала и густоту посева, и неровность пашни, и направление ветра, который, когда к нему приноравливаешься, помогает косить.
Запах вянущих овсов густел и кудревато струился над зеленеющими валками.
В горячем воздухе звенели оводы. Они кружились вокруг доярок, садились им на потные спины, льнули к рукам, присасывались к голым икрам. Искусанные ноги у девок были в кровавых ссадинах. И только лошадь, впряженная в телегу, спокойно похрумкивала овсом.
- Уж не заговоренная ли она у тебя? - удивилась Алевтина, обтирая рукавом потное лицо.
- Да я ее дегтем мажу. Лучше всякого заговора.
- Ох, намазали бы меня! - Алевтина бросила косу, расправила занемевшую спину, прислушиваясь, как в ней что-то похрустывает. - Выкупаться бы сейчас…
- А давай, - согласилась Нюрка. Она смотрела на повеселевшую Алевтину и хотела лишь одного - сохранить ее настроение.
Алевтина, неуклюже вскидывая ноги, побежала по колкой стерне. Нюрка, не выпрягая лошади, привязала ее за узду к оглобле и бросилась догонять подругу.
Вода в Комье светлая. Сквозь нее было видно, как тупоносые пескари жались к ногам, но стоило только сделать навстречу им почти незаметное движение, из-под плавников у них тотчас же взвихривались песчинки, а у белых Нюркиных ног никого не оставалось. Мозолистые пальцы казались ей на дне расплющенными. Нюрка заходила в реку по шею, и ноги начинали уродливо переламываться в струистой воде, а белые мозоли вырастали словно под лупой.
Алевтина плескалась на отмели. Она, подпрыгивая, брызгалась, и брызги горели на солнце искрами. Потом заходила поглубже. Взвизгивая, падала в воду бревном, и волны долго и неспокойно плюхались о противоположный обрывистый берег, смывая с темных, как головешки, корней березы, поникшей над омутом, жухлые листья.
- Девки, - позвал с обрыва мужской прокуренный голос, и Нюрка увидела, что у березы стоит, посмеиваясь, Коля Задумкин. Она стыдливо присела, обхватившись руками, и закричала испуганно и сердито:
- Ты чего приперся? Не видал, как купаются?
Коля воткнул в березу топор:
- Жерди пошел вырубать, да решил к вам заглянуть.
Он был доволен переполохом, который вызвало его появление, и, словно дразня Нюрку, сел на зеленеющий дерн, свесил ноги с обрыва.
- Коленька, ты что-то хочешь сказать? - игриво спросила его Алевтина. Она, повернувшись к берегу, где стоял Николай, убирала с лица намокшие волосы. Всякий раз, когда Алевтина поднимала руки, над водою вздымались не только плечи, но и четко обозначившаяся на груди ложбинка. Нюрка задыхалась от ужаса: "Да ведь видно все". Она хотела сердито крикнуть: "Ты чего перед ним выголяешься?" - но язык у нее задеревенел.
Коля смущенно поигрывал на берегу топорищем, отводя глаза в сторону.
- Вот что, девки, - сказал он, вставая. - Вы подкормку скорей везите. Мария Попова ругается.
- А чего ей не терпится? - Алевтина перевернулась на спину и поплыла. Коля, отступая от берега, оправдывался:
- Да коров-то пришлось во двор загнать. Сегодня овод большой.
Алевтина, колошматя руками воду, смеялась:
- Ну какой ты мужик? Даже оводу испугался…
Брызги радугой стояли над ней.
Нюрка прислушалась, как Коля, путаясь сапогами в траве, выходил на тропу, дождалась, когда затихнут его шаги, и, воровато оглядываясь и пригибаясь, побежала к кустам, где лежала одежда.
Алевтина громко захохотала. Нюрка, вздрагивая на ветру, укорила ее:
- Бессовестная. Перед чужим мужиком выголяешься.
Алевтина резко оборвала свой смех:
- А мне, миленькая, терять уже нечего… Я замужняя. Вот ты стыдись.
Она вылезла из воды, молчаливо оделась и направилась в поле, где стояла невыпряженной серая лошадь.
Над валками овса густел житный запах.
Алевтина взяла из телеги вилы и, выйдя на край покоса, пошла вдоль рядка. Кошенина застревала в стерне, не держалась на вилах, и Алевтина, сердясь на свою неловкость, всем телом давила на черенок. Металлические рога глубоко уходили в землю, к ним прилипала глина.
- Да будет злиться-то, - сказала Нюрка. - Что, не правду разве сказала?
Алевтина, собрав вилами ношу потяжелее себя, уперлась о землю чернем и подлезла под груз спиной.
- С ума сошла! - испуганно закричала Нюрка, и злость на подругу исчезла. - Надорвешься ведь…
Она подбежала к Алевтине и, пристроившись поудобнее, помогла забросить овес на телегу.
- Очумелая, - сказала она и стряхнула с головы запутавшиеся в волосах травинки.
- Ты сама очумелая, - ответила Алевтина. - Ну, сколько еще годов он будет за нос тебя водить… Пришел, ножки с бережка свесил. И любо ему, что зарделась вся, как осинка дрожишь. Вот, мол, до чего голову ей задурил: просижу на берегу целый день - при мне из воды не вылезет.
- Нет, буду, как ты, голая перед ним подпрыгивать.
- Тьфу ты! - обиделась Алевтина. - Есть еще дуры на белом свете, да не все вместе собраны… Ну, чего ты млеешь так перед ним? Боишься, что разонравишься? Да ведь любил бы, так давно уж посватался… Сколь годов тянет…
Нюрка до крови закусила губу, ничего не сказала в ответ. Обидно слушать такие слова, но и возражать глупо.
Он вот стучит сейчас за рекой топором. Как кукушка кукует. Хоть бросай вилы в сторону да, разинув рот, начинай гадать, чего выстучит: возьмет замуж - не возьмет, возьмет замуж - не возьмет…
Уж не только в своей деревне, а и вторунские девки, и патракеевские - все, наверно, задумались, отчего тянет Коля волынку.
Воз накидали молча. Нюрка забралась наверх и, натянув вожжи, стала править к дороге. Нагруженная овсом телега ощущала колесами каждую неровность загона, каждую вмятину и оттого расшатанно ходила из стороны в сторону, как деревянная веялка.
Алевтина выскочила на тропку и побежала к лаве.
- Я на ферме тебя подожду, - желтый заграничный платок с изображением пальм затрепыхался на ней как живой.
Тропка закаменевшей лентой спускалась по бритой луговине к реке и, выскочив на другом берегу на угор, исчезала в чащобе ельника, где вырубал жерди Коля Задумкин.
Нюрка посмотрела вслед Алевтине, и у нее от кольнувшего подозрения вспотели ладони. Она нетерпеливо заподхлестывала лошадь вожжами. Телегу затрясло, как на кочках.
Алевтинин платок мелькнул несколько раз за кустами, около лавы, потом Нюрка увидела, как Алевтина легко вскарабкалась в гору и сразу же ее заслонил частый ельник.
Нюрка раскрутила над головой спаренный конец вожжей, опустила его на пыльный круп лошади. Но удар получился слабым, натянутые постромки приняли его на себя. И все же лошадь прибавила шагу.
Дорога сбежала к реке, проговорила под колесами настилом моста и наезженной колеей свернула на обрывистый берег, где долго виляла среди кустарника, забирая от Комьи вправо, к пологой вершине ратника.
Тонкостволые березки наклонялись к возу, поджимая его с обеих сторон. По их расшептавшимся на ветру макушкам стлался отчетливый стук топора. Коля вырубал жерди где-то сразу за ратником.
Нюрка, успокаиваясь, остановила лошадь и, соскользнув с воза, взяла ее под уздцы. Начинался спуск к ратнику. Спуск сам по себе не страшный, отлогий, но там, внизу, речьевина расползлась по дороге, и, если лошадь, испугавшись воды, свернет всего на полметра в сторону, колесо обязательно соскочит с вымощенного камнем проезда в ил и по трубицу утонет в болотине. Одной тогда ничего не сделать. Приходилось намеренно притормаживать во время спуска, и потому телега давила на лошадь, передком била ее по ногам. Кобыла хрипела, косилась на Нюрку испуганными глазами, но сдерживала напирающий воз, боялась своей тяжелой поклажи.
Перед лужей, когда уклон кончился, Нюрка остановила лошадь, благодарно погладила ее по шелковистой губе и прикинула по четко обозначившейся при выходе из воды колее, где безопасней проезд.
- Ну, милая! - Нюрка взялась за ременный повод, но, так и не сделав ни одного шага вперед, замерла на месте. Ей показалось, что там, в чащобе ельника, хохотнула Алька. По крайней мере, топор у Коли молчал.
Нюрка долго вслушивалась в тишину. Ей опять послышалось, что Алевтина возбужденно смеется и чего-то нетерпеливо говорит в ответ Коля.