- Делал, - Печников горбился над столом, - три дня не ела дома. Если б вдвоем жили, а то Олька еще. Олька придет из сада, она ж ей еду готовит, Катерина. Мы с Олькой садимся ужинать, а она в другой комнате. Жалко делается. Махнешь рукой на все…
- Да-а, дела, - Елизавета Яковлевна постукивала по столешнице согнутыми пальцами. - Ну и ну. Письмо-то я твое получила, догадалась обо всем. Все раздумывала, как ответить. А вот и вы сами.
- Помните, - Печников встал, заговорил быстро, расхаживая возле стола. - Помните, я вам свою жизнь рассказывал? Когда познакомились. Вот здесь же и сидели. Никогда я не падал духом за все свои прожитые годы, как бы тяжко ни приходилось. Споткнусь, случалось, но сразу же встану. Работать пошел после семилетки. Учился вечерами. Глаза слипались, а учился. Что я тогда делал - на стройке кирпичи подносил, специальности даже не было. Школу закончил, институт. Квартиру получил. У себя на работе я один из ведущих специалистов, отдел возглавляю. А перед женой растерялся. Перед наглостью, откровенной такой. Не знаю, как и поступить. То есть знаю, конечно. Не будь Ольки - ушел бы давно. Выгнал бы ее к чертовой матери. Но Ольке расти надо, жить, сил набираться. Какое ей дело, что у родителей не ладится. Еще успеет хлебнуть сама, придет срок.
Елизавета Яковлевна слушала.
- Половик у нас в передней, возле двери. Старый, поистрепался. Я сижу, подшиваю его, а жена у телевизора. Как вам это нравится? Я должен помнить, чтобы не пророс лук, купленный в зиму. Проверять, не завелась ли моль. Размораживать холодильник. Выносить мусор. Доставать стиральный порошок. Я должен, должен, должен. Да до каких же пор, спрашивается? Что такое магазины - она не знает. Утром встала, на столе чтобы колбаса была, сыр, масло. Чай пьет редко, любит кофе. Это по теперешним-то временам. Да неужто мне всю жизнь тащить ее на себе, женушку дорогую. Не-ет! Не согласен я, не хочу!..
- Милый, - Елизавета Яковлевна потянулась к руке Печникова, - сядь. Ты говори, говори. Это - как слезы, облегчает. Хотя жаловаться и не надо бы. Не по-мужски. В себе следует все держать, не выпускать наружу. А раскрывать душу… кто-то посочувствует, а кто-то и нет. У каждого своих полно забот-страданий. Это я говорю вообще. Для тебя же я - человек не посторонний, мать твоей жены. Что я должна сказать, Алеша? Ну, во-первых, никто тебе ее, как говорится, силком не предлагал. Сам выбрал, сам и разбирайся. Плохо, что поженились вы на стороне от глаз моих. Будь ты здешний - я бы, слов нет, отговорила тебя: зачем губить хорошего человека. Но вы сами все решили. А теперь хоть плачь, но тяни. Однако и тянуть не надо, ни к чему. Не расстраивайся особо. Жить предстоит долго, успеешь еще, сорвешь сердце. Горе - не беда, как в пословице сказано, не было бы хуже. Хуже, думаю, не будет. Разведись. Только… без шума. Расстаньтесь как люди. Не получилось - ничего. Так и должно быть. Что-то получается, что-то нет. У вас не получилось. И не должно было получиться. Понятно, девку жалко, Ольку. В тебя пошла девчушка. Ну - не ты первый, не ты последний…
- На ней все и держится, на Ольке, - Печников поднял тоскующие глаза, и Елизавета Яковлевна отвела свой взгляд. - Катерина видит, как я люблю ребенка, и спекулирует этим. Пять последних лет - самые трудные из тридцати моих. Самые унизительные. На какие только унижения не шел я, чтобы семья сохранилась. Уйду, думаю, а Олька как? Суд не отдаст мне ее. И буду как вор приходить, проведывать. Да еще не пустит, глядишь. А что ж… Елизавета Яковлевна, я в тряпку превратился. В тряпку, которой… сортир подтирают. Вот каким я стал. Вот что сделала из меня Катерина Ивановна. За пять-то лет. Следующие пять мне никак не вынести. Нет, не хочу я. Да и не случится этого. Довольно.
Печников опять встал, сел тут же, и теща пододвинула ему кружку. Печников выпил четыре двухсотпятидесятиграммовые кружки, Елизавета Яковлевна - полторы. Печников захмелел - градусов шестнадцать было, видимо, в ней, этой настойке, пахнущей малиной.
Закурили. Елизавета Яковлевна курила "Беломор". Она сидела, откинувшись спиной к стволу корявой раскидистой груши, редко и сильно затягивалась, глядя на понурого, облокотившегося на столешницу зятя. Зять ее был довольно высок, худощав, черноволос. Смугл до черноты. Сросшиеся на переносице брови. Только зубы да белки глаз освещали утомленное продолговатое лицо. Он курил, опустив голову, думал, и Елизавета Яковлевна не знала, чем помочь ему, как утешить.
- Да, - сказал Печников, выпрямляясь, и поискал глазами, куда положить окурок. Лицо его было в поту. - Да, разводиться - один выход. Впрочем, теперь нас - хочешь не хочешь - разведут. Дело в том, - он пристально посмотрел сузившимися глазами на тещу, говорил далеким отчужденным голосом. - Дело в том, Елизавета Яковлевна, что меня скоро посадят. Через несколько дней. Потому Ольку к вам привез. Оставить не с кем.
- Что ты говоришь?! - заметно побледнела Елизавета Яковлевна, откачнулась от дерева к Печникову, схватилась за край стола. Глядела, не понимая. - Что ты говоришь, Алеша?! - переспросила. - Как - посадят? Она - что же, в суд подала на тебя?
- Да, подала, - кивнул Печников.
- И тебя, как это… вызывали, допрашивали?
- Все, как положено, - Печников попытался улыбнуться. - Допрашивали. Дело передали в суд. Вот вернусь - будут судить.
- Погоди, погоди, погоди, - теща быстро произносила слова, постукивая пальцами по столешнице. - Давай, начнем соображать. Так, я напишу ей. Нет, дам срочную телеграмму, чтобы простила, забрала заявление. Если она… если она… я сама поеду, выступлю на суде. Я постараюсь убедить суд, рассказать, что она за человек. Надеюсь, меня выслушают… поймут…
- Ничего вам не следует делать, Елизавета Яковлевна, - выдохнул Печников. - Я пытался помириться. Из-за Ольки, опять же. Прощения просил, - Печников поморщился. - Она и слушать не хочет. Не надо. Мне не пятьдесят лет, черт побери. Отсижу положенное, начну все заново. Семья появится, квартира. Не беспокойтесь за меня. Пожалеет еще. А Ольку… Ольку я не забуду. Не оставлю. Все, что от меня требуется, как от отца, я… Что с вами, Елизавета Яковлевна? Что вы так?..
- О-о! - стонала, раскачиваясь, Елизавета Яковлевна - Зачем ей это? Ну, поссорились. Ну, подрались - мало ли чего не бывает в семье. Но - тюрьма! Чтобы тебя, Алеша, в заключение?! Какая мерзость! Зачем ей такая жестокость - не понимаю?! Скажи, пожалуйста, на сколько тебя… осудят? Надолго? Как ты считаешь?..
- Не знаю, Елизавета Яковлевна. Как суд решит. Но два года верных, это уж точно. От адвоката я отказался. Сказал: вся вина моя.
- Может, не в колонию… на стройку направят. Направляют ведь, слышала. В поселке был случай подобный…
- Дай бог. Я сам только о том и думаю сейчас. Такие вот дела.
- Слушай, Алеша, а как же с квартирой? Развод, дележ… Осужденный, ты имеешь право на половину своей жилплощади или нет?
- Не могу сказать. На суде и это выяснится. Да и черт с ней, с квартирой. Что же им в одной комнате ютиться. Переезд, хлопоты. Ольке нужна комната. Ей и отдам.
- Ну да, сказал, - хмыкнула Елизавета Яковлевна. - Вернешься - ни работы, ни репутации прежней, ни жилья. Куда пойдешь? К дяде чужому? В общежитие опять? Надо как-то помогать тебе. Я должна помочь. Обязательно. Знаешь, нужно вот что сделать: оттянуть развод во что бы то ни стало. До возвращения твоего. Телеграмму я дам непременно. Закажу переговоры. Когда она приедет за Олькой?.. Замечательно. На колени встану, упрошу, чтобы переехала ко мне после развода. Ты останешься в своей квартире. А работу… работу найдешь. Может, возьмут обратно. Им же с Олькой здесь жить. Я мать, мне ее довоспитывать, доченьку ненаглядную. Годы мои - считанные, все им перейдет, уговорю. Ох ты, горе-горюшко, что случилось. Как же ты это, Алеша, не удержался, а?
- Елизавета Яковлевна, мне пора уходить, - Печников взглянул на часы, поднялся. Ноги ослабели от наливки.
- Куда ты? - вскинулась теща. - Не поживешь? Не переночуешь?
- Не могу, билет в кармане. Надо ехать, - Печников усмехнулся, - суд ждет меня. Так удобнее, пока Олька спит. Я напишу вам, Елизавета Яковлевна. Приеду и… напишу подробно.
- Ой, боже, - Елизавета Яковлевна не знала, за что взяться. - Вот гость-то. На-ка, на дорогу, я еды соберу. Во сколько поезд твой отходит? Проводить бы до вокзала… Олька…
- Еды возьму, а пить не хочу больше, хватит.
Печников прошел к горничному окну. Олька спала, повернувшись на правый бок. Ему виден был затылок ее, шея - одеяло закрывало плечо. Боясь заплакать, Печников тряхнул головой, вернулся к столу, где теща в сетку укладывала свертки с едой.
Потом они шли по ограде, прощались и все никак не могли дойти до ворот. Пожить бы недельку-другую здесь, передохнуть.
- С Олькой будьте поласковее, Елизавета Яковлевна, я вас прошу.
- Ну о чем ты говоришь. Ты сам держись. Не робей там. Может, и через это надо пройти, кто знает. Ты специалист хороший, не пошлют же тебя канавы копать… Бригадиром хоть назначат. Ах, горе!
- Это уже мелочи, значения не имеет. Ну, до свидания, Елизавета Яковлевна. Спасибо вам за поддержку. Теперь мне легче немного.
- До свидания, милый. Главное, не падай духом. Я все сделаю, как и обещала. Что-то хотела спросить?.. Да, родители-то твои? Живы ли еще?
- Живы. Старые совсем. Дай бог увидеть через два года.
- Где они? Все там же, на Шегарке? в Жирновке?
- Нет, к районному селу ближе перебрались. До свидания, Елизавета Яковлевна. Пошел я. Не провожайте дальше, не надо. Все. Хоть бы не проснулась. Скажите ей, что мама скоро приедет…
- Будь здоров. Дай поцелую тебя. За Ольку не беспокойся.
- Через полтора часа поезд. Успею. Автобусом до конца, да?
- До конца, - теща держала Печникова за руку. - Ничего. Не теряй мужества. Пиши чаще. Я тебе посылки посылать стану. Ступай.
Он пошел торопливо, оглянулся, оглянулся опять, помахал рукой и скрылся за домами. Елизавета Яковлевна некоторое время еще стояла у ворот, будто ожидая, что Печников вернется, закрыла за собой дверь, подошла к окну, прислонясь лицом к стеклу, долго всматривалась в глубь горницы - там было тихо, - тяжело прошла к столу, села, сутулясь, вынула папиросу и, забыв прикурить, сидела полузакрыв глаза. Встала, неуверенно, словно после недавней болезни, начала убирать со стола, мыть посуду и все старалась поймать утерянную мысль. Ах да, от Анны старшей дочери, давно уже не было письма. Ладно ли у нее. Там двое детей, сыновья. Внуки. А у Катерины дочь. Олька. Четыре года. Сейчас проснется, спросит: бабушка, а где папа? А папа уехал. Что ты ей ответишь? Что-то отвечать надо. Да, что-то надо отвечать. Как бы он там опять не сглупил…
На вокзале долго еще, около часа, Печников ходит по перрону из конца в конец, поглядывая на станционные часы А стрелки движутся медленно. Ходит, думает. Мысли его несвязны, отрывочны, думает он обо всем сразу, перескакивая с одного на другое. Рано ушел от тещи, надо бы еще посидеть, чтобы здесь не толкаться. Нет, в самый раз, проснулась бы Олька, тяжелее было бы. А Елизавета Яковлевна - молодец баба. Сильная. Ему самому порой не хватает душевных сил, он знает это, чувствует, потому всю жизнь тянется к таким людям, как Елизавета Яковлевна. Если бы не было у Печникова матери, хотел бы он иметь такую вот мать. Но у него своя мать - человек достойный: повидала, поработала. В войну вон как доставалось им, деревенским бабам…
Четыре года назад, перед тем как родиться Ольке, теща приезжала к ним в гости. Жила довольно долго, месяц кажется, а то и более, дожидаясь возвращения дочери из роддома. Недели две еще наставляла Катерину по уходу за ребенком. Печников с тещей подолгу разговаривали в те дни. Катерина в роддоме, никто не мешает. Поужинают, сядут в маленькой комнате, где поуютнее. Тогда-то они и условились, что называть ее Печников будет по имени-отчеству. Так ему удобнее. Но чтобы она не сердилась…
- А я и не настаиваю, - усмехнулась Елизавета Яковлевна, - зачем же. Мать у тебя есть - хватит одной. А я - теща. Зови, как хочешь.
Печников стал было уговаривать тещу, чтобы она переехала к ним, продала усадьбу. Заболеет - присмотреть некому. А тут - свои.
- Никуда я не поеду и усадьбу продавать не стану, - отказалась напрочь Елизавета Яковлевна. - Это родовая усадьба. Уж сколько лет фамилия наша живет на одном месте. Там я родилась, там и умру. Жалко будет, если усадьба не перейдет после меня в родственные руки. А потом, - Елизавета Яковлевна засмеялась, - что тебе за охота жить вместе с тещей? Слышал, каких только сказок о тещах не сочинили? И такие-то они, и такие-то. Вот и я - ничем от других не отличаюсь. Давайте-ка порознь. Издали милее друг другу будем. Стану я вам письма писать сердечные, ждать по осеням, под урожай, встречать-провожать, скучать. Переезжать? Спасибо за приглашение, Алеша. Но пойми меня правильно: в своем доме я хозяйка, а здесь буду в углу сидеть. Так? - она взглянула на Печникова.
Печников смутился от откровенности, покраснел, помнится. Не ожидал он таких прямых слов.
- Ну что вы, Елизавета Яковлевна, - стал говорить он, но теща его не слушала. Больше о совместной жизни разговора они не затевали. Переписывались, поздравления посылали к праздникам…
Поезд на станции стоит недолго, всего три минуты. Держа сетку в опущенной руке, Печников подымается в вагон, находит место. Полка у него нижняя, он садится, смотрит невидяще в окно. Поезд трогается. В вагоне душно. От выпитого Печникову тяжело. Он просит постель, ложится спиной к переборке, закрывает глаза. Вагон покачивает, стучат колеса. Печникову хочется уснуть, чтобы ни о чем не думать, но сна нет. Опять думается о разном, о жене. Печников пытается разгадать, что же все-таки это такое - его жена, Катерина, с которой он прожил пять лет. Нет, видимо, никогда не поймет этого Печников. За пять лет не понял. А теперь - конец всему, не к чему вроде и разбираться.
Болит голова, он вспоминает. Старый, наполовину деревянный город к северу от Новосибирска. Печников приезжает туда по назначению, с дипломом архитектора. Она приезжает после окончания строительного техникума. Ему двадцать пять лет, ей двадцать. Он работает в институте Гражданпроект, она на стройке, мастером. Они еще не знают друг друга, не знакомы. Лето, идет дождь. Печников стоит под карнизом деревянного дома, глядя, как пузырится в лужах вода. Ему весело. Через улицу бежит рослая девушка, промокшая уже. Оглядывается, куда бы спрятаться. "Сюда!" - кричит ей Печников и машет рукой. Девушка бежит к нему. Стоят рядом. У нее широкоскулое, молодое совсем лицо. Она отжимает волосы и смеется. А дождь все не перестает. Он провожает девушку. Встречаются. Печников получает квартиру. Делает предложение. Свадьба. Теща приехать не может, хворает. Переводом устраивает жену в свой институт. Семейная жизнь. Вечера дома. Она сидит у телевизора, неохотно оборачивается на голос мужа. Печников стоит в дверях, держа в руках свитер и шарф. В них дыры. Ему жаль - вещи почти не ношены. "Катя, - говорит он, - у нас завелась моль, что же ты… Смотри, что наделала", - Печников растерянно поворачивает свитер, показывая жене. Показывает шарф. "Надо купить нафталин и пересыпать, - быстро говорит жена, не отвлекаясь от телеспектакля. - Что же ты раньше не подумал?"
Приезд тещи. "Ну, как вы уживаетесь?" - осторожно спрашивает она, глядя на зятя. "Живем, - кивает он".
Ольга. Новые расходы. Жена уходит из института. Два месяца не работает, подыскивает новую службу. Устраивается в кинотеатр. Болезнь Печникова: воспаление легких.
"Катя, - тихо говорит он, - неловко затевать такой разговор. Катя, у тебя есть какие-нибудь деньги? Надо за квартиру заплатить. За Олю, в сад. Я же на больничном - не скоро получу". Она дает ему двадцать рублей. Он берет.
"Катерина, ты почему не приносишь в семью деньги? - спрашивает он. - Мне тяжело одному - расходов много. Мало того, ты у меня берешь постоянно. Молча. Я на продукты оставил, а ты взяла. И ничего не сказала. Так нехорошо делать, Катерина". - "Я на тебя не собираюсь работать, - говорит жена. Ноздри ее вздрагивают. - Приносить! Нашел о чем говорить, о… деньгах. Постыдился бы. Мужик, заработать не можешь, чтобы семью прокормить". - "Постыдился бы? - переспрашивает жену Печников, сдерживаясь пока. И подходит к ней. Она сидит на диване, читает книжку. - А тебе за стол не стыдно садиться? За стол, не дав ни рубля. А?" - "Укорил, - жена откладывает книгу, становится напротив. - Едой укори-ил, - тянет она. Глаза ее белеют, останавливаются, лицо деревенеет. Печников знает, что произойдет сейчас. - Едой! Да ты…" И тогда он ударяет ее. Бьет сильно. Жена падает и кричит. Печников уходит из дома, ночует у товарища. Жена товарища смотрит на него осуждающе…
Печников встает, выходит в тамбур курить. Возвратается. Вагон плацкартный, в одном купе с ним едет семья: муж с женой, парнишка-школьник. Отец с сыном устроились на верхних полках, мать внизу, напротив Печникова. Уже вечер, за окном темно. Приносят чай. Печников просит два стакана, пьет, глядя сквозь стекло, в темноту. Есть неохота. "Зря еду взял", - вяло думает он. Ложится спать, засыпает. Спит он тяжело, ворочается, стонет и скрипит зубами. Женщина будит его, прикасаясь рукой к плечу. "Повернитесь на бок", - говорит она. Сонный, Печников поворачивается лицом к перегородке. Во сне ему снится все то, что уже было, и то, что должно случиться.
Вот он в кабинете следователя. Это было. Следователь моложе Печникова, рыжеват, короткие волосы слегка зачесывает на сторону. Лицо хмурое - не то сердит, не то задумчив. Одет опрятно. Курит. С Печниковым разговаривает спокойно и вежливо, часто благодарит. Печников ничего не скрывает. Да и что ему скрывать…
- Распишитесь еще вот здесь, - просит следователь и пододвигает по столу Печникову густо исписанные листки. Печников подписывает их. Ладони у него влажные, он вытирает их платком. - Все, - говорит следователь, аккуратно складывая листки в папку. Завязывает тесемки. - Передаем дело в суд. Можете быть свободны. - И молчит, будто никого нет рядом с ним.
- Когда суд? - спрашивает осипло Печников, наблюдая за пальцами следователя.
- Этого я сказать не могу, - следователь откладывает на край стола папку. - Вас известят повесткой. Будьте дома. Из города…
- Мне нужно уехать на два-три дня, дочь отвезти теще, - Печников о чем-то думает. - Это не очень далеко. Скоро вернусь.
- Надеюсь, разыскивать не придется? - без улыбки спрашивает следователь, так же о чем-то раздумывая. Вероятно, о новом "деле".
- Не придется. Скажите, сколько мне… грозит? Только правду…
- Не знаю, - следователь медленно разминает сигарету, медленно прикуривает. Печников ждет. - Как суд решит. Она не простит вам?
- Нет, не простит.
- Думаю, не менее двух. Вы повредили ей левую челюсть. Вот, - следователь указывает сигаретой на папку, - заключение медкомиссии, вы…
- Ей еще не так надо было бы… - задохнулся Печников.