В конце концов голова у Леонардо прояснилась. То, что Джиневра покинула комнату, принесло ему облегчение. Однако он должен найти ее. Скорее всего, она укрылась в одиночестве в одной из спален мастера Андреа. Леонардо, по крайней мере, хорошо знал дом. Но мысль о поисках развеялась, когда он увидел, что прислужник Николини не сводит с него глаз.
Он должен выиграть время.
Никколо Макиавелли стоял перед Леонардо, выжидающе и встревоженно глядя на него. Красивый мальчик, высокий и сухощавый, вот только лицо необычно сурово для существа столь юного. Однако он, кажется, чувствовал себя уютно один в этом незнакомом для себя месте. Занятно, подумал Леонардо.
- Как тебя обычно называют? - спросил он.
- Никколо, - ответил мальчик.
- А прозвище у тебя есть?
- Меня зовут Никколо Макиавелли, таково мое имя.
- Ну а я буду звать тебя Никко, юноша. Не возражаешь?
- Нет, маэстро, - сказал он, чуть помедлив, но его тонкие губы тронул призрак усмешки.
- Итак, твое новое имя чем-то тебе не нравится, - заметил Леонардо.
- Я нахожу забавным, что вам понадобилось укоротить мое имя. Так вы чувствуете себя больше?
Леонардо рассмеялся.
- Сколько тебе лет?
- Почти пятнадцать.
- А если быть точным - едва миновало четырнадцать, так?
- А вы все еще ученик мастера Андреа, хотя на самом деле вы уже стали мастером - так мне, во всяком случае, сказал мастер Тосканелли. А если вы близки к тому, чтобы стать мастером, разве вам не захочется, чтобы вас уже считали таковым? Или вы предпочтете, чтобы вас держали за ученика, который только и может наполнять стаканы вином? Как, мастер Леонардо?
Леонардо снова рассмеялся: этот умный мальчик, рассуждавший так, словно он вдвое старше, начинал ему нравиться.
- Можешь звать меня просто Леонардо, - сказал он.
- А где я буду жить, Леонардо?
- Это мы решим.
Леонардо огляделся, словно снова искал Джиневру.
"Где Сандро?" - спросил он себя. Ведь сейчас на самом деле уже поздно.
Многие направятся сейчас к дворцу Пацци, чтобы последовать за процессией, которую Якопо Пацци поведет в Санти Апостоли, в старейший из храмов Флоренции. Именно Пацци привезли в 1099 году из Крестового похода священные кремни от Гроба Господня. И именно Пацци понесут их из Санти Апостоли в Дуомо, на церемонию возжигания. Разумеется, братья Медичи не станут спешить присоединяться к шествию, пока священные кремни не окажутся в Дуомо, красивейшем храме христианского мира. Храме Медичи.
Леонардо окликнул Верроккьо, и тот поспешил к нему. Андреа был в восторге оттого, что именно этой ночью Медичи и их блестящая свита почтили визитом его мастерскую, - щеки его горели, а это являлось самым точным указанием на его чувства. Леонардо всегда знал, хорошо ли идут дела Андреа, потому что при удаче лицо его пылало, словно получение выгодного заказа опьяняло его сильнее вина.
- Я должен был передать тебе послание, но за всей этой суетой совершенно забыл, - сказал Андреа. - Прости, пожалуйста.
Андреа, очевидно, понятия не имел, что Леонардо влюблен в Джиневру.
- Что за послание? - поинтересовался Леонардо.
- Сандро повез мадонну Джиневру домой. Он не хотел, чтобы ты волновался, и будет ждать тебя в девять на скамьях у палаццо Пацци. Он сказал: не тревожься, он все устроит.
- Весьма убедительно, - не без сарказма заметил Леонардо.
- Позже, быть может завтра, когда мы будем одни, - Андреа указал глазами на юного Макиавелли, - нам нужно будет поговорить. Я многое должен узнать у тебя и многое тебе сказать. У нас хорошие новости от Лоренцо.
- Об этом легко догадаться, - сказал Леонардо. - Но ты прав, мы обсудим это завтра. Что нам делать с этим юным господином?
- Ах да, ученик мессера Тосканелли… Ну и как поживаешь, юноша?
- Прекрасно, мастер Андреа.
- Во-первых, я познакомлю его с Тистой, другим нашим учеником, - они будут жить в одной комнате.
- Мессер Тосканелли ничего больше не говорил тебе об этом мальчике?
- Только то, что он очень умен и сообразителен, - сказал Верроккьо. - Я должен научить его всему, чему смогу, и возвратить мессеру Тосканелли. Он хорошо рисует, так что, возможно, быть художником - его судьба.
- Мессер Тосканелли просил меня присмотреть за мальчиком.
- Подсыпать ему яду в молочко, что ли? - рассмеялся Верроккьо, и Леонардо не смог сдержать улыбки.
- Я постараюсь, чтобы он не слишком часто бывал у шлюх.
- Но бордели должны стать частью моего образования, - честно сказал Никколо. - Мастер Тосканелли слишком стар, чтобы водить меня туда, так что я ходил с мессером Деи.
- А, так ты там бывал, - сказал Верроккьо.
- Где же еще можно изучать государственную политику?
- И кто же тебе это сказал? - поинтересовался Верроккьо.
- На это отвечу я, - сказал Леонардо. - Звучит похоже на мессера Тосканелли, но он, наверно, шутил.
- Нет, Леонардо, вовсе нет, - сказал Никколо. - Он говорил, что улицы и публичные дома - лучшие учителя, ибо люди низки и их всегда следует искать там, где они удовлетворяют свои вожделения. Всего-то и нужно - понаблюдать и послушать важных особ, когда они навеселе. Но если хочешь знать, чем крутится мир, надо уметь слушать также и чернь. И еще нужно покровительство…
- Мальчик может жить со мной. - Леонардо, улыбаясь, потряс головой. - Пусть попросит Тисту положить ему тюфяк на полу.
- Отлично, - сказал Верроккьо. - Думаю, однако, тебе пора выступать, не то гости удерут на улицу. - Он глянул на Макиавелли и криво усмехнулся. - Ты обещал колдовство, - сказал он. - А у нас важные гости.
- Да, - сказал Леонардо, - но мне надо чуть-чуть времени…
- Слушайте все! - тут же прокричал Верроккьо. - Среди нас - непревзойденный мастер фокусов и волшебства Леонардо да Винчи, тот самый, что изобрел машину, которая может поднять человека в воздух, как птицу, что может налить вино в другую обыкновенную жидкость и тем зажечь ее, не пользуясь огнивом или иным огнем.
Тут Верроккьо, в свою очередь, был прерван Лоренцо Медичи. Хотя многие гости засмеялись при словах о летающей машине, Лоренцо не смеялся. Он оставил свой кружок и стоял в центре комнаты, неподалеку от Андреа дель Верроккьо и Леонардо.
- Мой любезный друг Андреа часто рассказывал мне о твоих исследованиях, Леонардо, - с легким сарказмом сказал Лоренцо. - Но как же ты намерен устроить это чудо с полетом? Ведь не с помощью же рычагов и блоков. Уж не призовешь ли ты чарами летающего зверя Гериона, чтобы спуститься на нем в адские круги, как сделал Данте, если верить книгам? Или просто нарисуешь себя на небе?
Все засмеялись, а Леонардо, который не осмелился перебить Лоренцо, объяснил:
- Вне всякого сомнения, ваше великолепие, вы видели, как биение крыльями о воздух поднимает тяжелого орла в высокие разреженные слои, почти к сфере изначального пламени. Воздух в движении можно видеть на море, когда он наполняет паруса и тянет тяжело груженные суда. Точно так же может человек с крыльями, достаточно большими и точно устроенными, преодолеть сопротивление воздуха и, используя его, подчинить его себе и подняться ввысь. В конце концов, - продолжал Леонардо, - и птица не более чем инструмент, работающий по законам математики, и человек может повторить все ее движения.
- Но человек - не птица, - сказал Лоренцо. - У птицы есть сухожилия и мускулы несравненно более сильные, чем у человека. Если бы мы были устроены так, чтобы иметь крылья, Всемогущий дал бы их нам.
- Вы считаете, что мы слишком слабы, чтобы летать?
- Я думаю, очевидность приведет разумного наблюдателя к такому выводу.
- Вы наверняка видели, - сказал Леонардо, - как соколы несут уток, а орлы зайцев, и бывают случаи, когда этим крылатым охотникам приходится удваивать скорость, чтобы нагнать дичь. Но им нужно очень немного сил, чтобы поддерживать себя в воздухе и балансировать на крыльях, простирая их на пути ветра и так направляя полет. Довольно легкого движения крыл, и чем больше птица, тем медленнее движение. С человеком то же самое, ибо в ногах у нас больше силы, чем требуется нам, чтобы поддержать себя. Чтобы убедиться в этом, взгляните на следы человека в песке на морском берегу. После прикажите второму человеку взобраться первому на плечи - и увидите, насколько глубже станут следы. Но снимите второго человека со спины первого, прикажите первому подпрыгнуть как можно выше - и вы увидите, что от прыжка остался более глубокий след, чем тот, что оставлен человеком с двойным весом. Таково двойное доказательство того, что в ногах у людей вдвое больше сил, чем надо им для поддержки себя… более чем достаточно, чтобы летать, как птицы.
Лоренцо засмеялся.
- Прекрасно, Леонардо! Однако мне хотелось бы своими глазами увидеть твою машину, которая превращает человека в птицу. Это на нее ты тратил свое драгоценное время вместо того, чтобы уделять его моим драгоценным статуям?
Леонардо опустил глаза.
- Нет-нет, - запротестовал Верроккьо, - Леонардо был со мной в ваших садах, используя свой талант для восстановления…
- Покажи мне свою машину, художник, - сказал Лоренцо. - Я смогу использовать такое творение, чтобы устрашить врагов, в особенности тех, кто носит цвета юга. - Он намекал на Папу Сикста Четвертого и флорентийское семейство Пацци. - Она готова к действию?
- Еще нет, ваше великолепие, - сказал Леонардо. - Я экспериментирую.
Все снова засмеялись, и Лоренцо вместе со всеми.
- Ах, экспериментируешь? Тогда будь любезен, сообщи мне, когда закончишь. Но, судя по твоему выступлению, никому из нас не стоит волноваться.
Униженный, Леонардо отвел взгляд.
- Скажи, как ты считаешь, долго ли продлятся твои эксперименты? - не унимался Лоренцо.
- Думаю, я могу с уверенностью сказать, что мое творение будет готово к полету через две недели, - ко всеобщему удивлению, заявил осмелевший Леонардо. - Мою Большую Птицу я собираюсь отправить в полет с Лебединой горы во Фьезоле.
По студии пробежал изумленный говор.
У Леонардо не было иного выхода, как только принять вызов Лоренцо; не сделай он этого, Лоренцо мог бы разрушить его карьеру. До сих пор, очевидно, Великолепный считал Леонардо дилетантом, разносторонним гением, не способным довести свои идеи до реального воплощения. Но было в выходке Леонардо и нечто большее, ибо сейчас Леонардо чувствовал, что потерял все; он мог позволить себе быть безрассудным. Возможно, безрассудство поможет ему отвоевать Джиневру де Бенчи… и, возможно, оно же поможет ему показать Лоренцо летающую машину.
- Прости мне едкие речи, Леонардо, ибо все в этой комнате уважают твои труды, - сказал Лоренцо, - но я ловлю тебя на слове: через две недели мы отправимся во Фьезоле. Ну а теперь, увидим мы сегодня вечером чудо или нет?
- Конечно, увидите, ваше великолепие, - сказал Леонардо и, поклонясь, отступил. - Если вы минутку подождете, я проясню для вас теологический спор, в котором мне удалось одолеть нашего новообрученного мессера Николини. - Он заговорил громче, чтобы слышали все: - Мессер Николини, если б вы были так любезны и вышли сюда, я бы показал вам… душу!
Толпа выпихнула Николини вперед, явно против его желания, и на миг Леонардо овладел вниманием всех. Никто теперь не уйдет на праздник, как бы громок ни становился шум, что сочился с улицы сквозь стены и окна. Леонардо обшарил взглядом комнату, отыскивая Зороастро да Перетолу, нашел, тот кивнул ему и выскользнул в другую дверь.
Ему понадобится помощь Зороастро.
- Можно мне с тобой? - спросил Никколо Макиавелли.
- Пошли, - сказал Леонардо, и они вышли из студии в одну из литейных.
Комнату использовали под склад. Инструменты, отливки, коробки для упаковки были сложены вдоль стен, на полу валялись мешки с песком, а чтобы войти, нужно было пробраться через грубо обработанные куски камня и мрамора, что лежали у самой двери, так как ученикам было лень тащить их дальше. У дальней стены стоял бронзовый Давид с отрубленной головой Голиафа у ног; он поражал и притягивал взгляд. Это была, наверное, лучшая из работ Верроккьо.
- Это ты? - спросил Макиавелли, совершенно потрясенный.
Статуя и в самом деле походила на Леонардо.
- Мастер никак не мог найти подходящую фигуру для модели, вот и использовал Леонардо, - пояснил, входя, Зороастро.
- У нас нет времени, - нетерпеливо бросил да Винчи, роясь в вещах, но тут же заметил: - А ты как будто пришел в себя.
- Ты о чем? - настороженно спросил Зороастро.
- Когда ты появился перед Великолепным, то нервничал, словно нашкодивший кот. Что ты натворил? Украл его перстень?
Зороастро помахал рукой, словно пытаясь волшебством сотворить перстень Первого Гражданина.
- Что там насчет души? - спросил он, резко меняя тему.
- Где эта надувная штука, которую мы сделали? Я помню, мы прятали ее здесь.
- А, так ты собрался показать фокус со свиньей!
- Ты раскрасил и сшил свиные пузыри, как я просил? - осведомился Леонардо.
Зороастро расхохотался.
- Так это и будет душа? Не выйдет ли это слегка кощунственно? - Он снова засмеялся, потом сказал: - Ну да, мой друг, я сделал, как ты просил, хотя и подумать не мог, что ты захочешь показать подобный трюк в такой важной компании.
- Просто помоги мне найти все нужное! - выдохнул Леонардо.
- Все здесь, милый Леонардо, - сказал Зороастро. - Я сложил все вместе. - Велев юному Макиавелли вытащить насос, он поднял ярко раскрашенный короб. - Надеюсь, у тебя сильные руки, юноша. - И повернулся к Леонардо. - Какой сигнал?
- Я хлопну в ладоши.
Леонардо вышел из литейной и возвратился в студию. Общество горело нетерпением, а Николини стоял чуть впереди остальных, и на лице его отражался ужас, унизительный для мужчины.
- А сейчас, - сказал ему Леонардо, - следует демонстрация того, что неизбежно случается с духом, если его не защищает смертная плоть.
- Богохульство! - воскликнул Николини.
Леонардо хлопнул в ладоши и распахнул дверь. И тут лее в комнату вдавилась, распухая, молочного цвета мембрана. За шумом голосов шелеста насоса было не расслышать, потому что пузырь заполнил собой уже весь проем, угрожая разрастись еще больше, пока не поглотит всю комнату.
Леонардо отступил в сторону, давая "душе" место расти.
- Вот видите, она создает пустоту и разрастается… Но, как и мы, смертные, она не может выйти за рамки физического мира… этой комнаты!
Сборище подалось назад, кто вскрикивал от ужаса, кто нервно смеялся. Николини, белея на глазах, попятился; но не кто иной, как Лоренцо, вынул из рукава булавку и ткнул ею неопрятную "душу". В воздухе разлился слабый запах краски, клея и животного жира.
Лоренцо усмехнулся.
- Так вернули мы сей добрый дух в его владения, - сказал он.
Николини опрометью выбежал из комнаты. За ним помчался Андреа дель Верроккьо, неизменно образцовый хозяин. Но его великолепие, кажется, был доволен фокусом: он терпеть не мог Николини, связанного с Пацци.
- Я буду ждать нашей встречи, - сказал он Леонардо. - Через две недели, помни.
Симонетта - она стояла рядом с Лоренцо и Джулиано - шагнула вперед, обняла Леонардо и легко коснулась губами его щеки.
- Ты и впрямь чародей, - сказала она и повернулась к собравшимся. - Разве не пришло еще время праздновать, ваше великолепие? - обратилась она к Лоренцо, намекая, что он должен показать пример.
Когда комната вокруг Леонардо опустела, ему показалось, что темная пелена окутала все кругом, и он вздрогнул, будто просыпаясь.
Глава 2 ОГНЕННЫЙ ГОЛУБЬ
Милая маленькая птичка, мученье мое со мной…
Туллия д’Арагона
Всякий инструмент изготавливать надлежит с умением.
Леонардо да Винчи
Темные воды Арно отражали сияние факелов переходящей мосты процессии. Крестьяне из пригородов хлестали свои грязные тела кожаными бичами и цепями, а их пастыри несли драгоценные реликварии с костями святых и щепками от Креста, извлеченными из ветхих церквушек, к неистово бьющемуся сердцу Флоренции. И точно так же горожане запрудили мощеные улицы и переулки Флоренции, освещенные диким пляшущим светом факелов.
Огромные тени прыгали и карабкались по растрескавшимся стенам домов, по обитым дверям и нависающим аркам на железные крыши, будто духи и дьяволы явились на праздник из темных своих владений. Миллиарды запахов, приятных и мерзких, витали в воздухе: жареное мясо, жимолость, памятный с детства запах свечного воска, требухи и мочи, конского пота, острый запах вина и сидра, и повсюду - запах надушенных немытых тел. Крики, смех, шаги, шарканье ног оглушали, будто волна человеческого прилива катилась сквозь город. Принаряженные шлюхи оставили свои кварталы между Санта Джованни и Санта Мария Маджоре и, так же как воры и карманники, смешались с толпой. Нищие цеплялись за пришлых провинциалов, вымаливая мелкую монету, и приветственно вопили, пропуская мимо себя красные колесницы с алыми длинными стягами, запряженные лошадьми в алых попонах. Купцы, банкиры и богатые цеховики были верхами или восседали в удобных колясках, а их слуги шагали впереди, руганью и грубыми тычками расчищая дорогу.
Леонардо пробивался сквозь толпу ко дворцу Пацци. Шум и безумство улиц отражали его собственное неистовство, и он шел быстро, откровенно держа руку на рукояти острого как бритва кинжала - чтобы остеречь воров и тех, кто мог смеха ради пихнуть прохожего в живот. С ним рядом шагали Никколо Макиавелли и Зороастро да Перетола. Никколо настоял на том, чтобы сопровождать Леонардо. Все остальные из мастерской Верроккьо тоже направились к палаццо Пацци, и драгоценное дитя, оставшись без присмотра, вполне могло само уйти на улицы разыскивать шлюх или беседовать с крестьянами.
Они продирались через толпу, пока не добрались до виа дель Проконсоло и палаццо Пацци, с лоджий и балюстрад которого свисали сине-золотые флаги. Дворец, облицованный по последней моде рустированным камнем и украшенный медальонами с геральдическими крестами и воинственными зубастыми дельфинами - гербом Пацци, занимал целый квартал.
Шествие уже началось: Леонардо видел Пацци во главе с их патриархом, умным высокомерным банкиром Якопо Пацци. Пожилой крупный мужчина, он прямо сидел на спине статного, богато изукрашенного жеребца. Его сыновья Джованни, Франческо и Гульельмо ехали рядом с ним. Гульельмо был женат на любимой сестре Лоренцо Медичи Бьянке, что ехала позади в носилках, укрытых золотой парчой, окруженная свитой слуг Медичи с изображением герба Медичи на куртках. Все Пацци нарядились в золотое и синее, а Якопо надел камзол, расшитый золотыми дельфинами. Их грумы были в ливреях цветов Пацци, как и эскорт из шестидесяти рыцарей в тяжелых доспехах. Шествие растянулось на милю, и казалось, что в нем участвуют все священники Флоренции. Священники и аббаты, монахи и монахини, все в черном и сером, как очищенные от грехов души, плыли в неестественно теплом ночном ветерке. Они высоко держали тонкие свечи, чтобы не обжечь горожан; и мерцание свечей стало светящимся облаком, наподобие того, что, как говорят, плыло перед древними израильтянами, ведя их по пустыне.