Его преосвященство архиепископ дожидается Якопо в Санти Апостоли, что рядом с Понте Веккио. Это была маленькая приходская церковь, не то что великий Дуомо, но ее, по преданию, заложил Карл Великий, а дарохранительницу сделал из глазурованной терракоты Джованни делла Роббиа. Сам архиепископ Флоренции держит в ней кремни от Гроба Господня. Во время пышной церемонии он передаст святые осколки почтенному старцу.
Но предназначены они для Дуомо, храма, где будет ждать семья Медичи. Сегодня Дух Христов, который символизируют эти кремни, вспыхнет в стенах Флоренции, и чудесная огненная птица принесет удачу счастливейшему из городов мира.
- Ты видишь Сандро? - прокричал Леонардо, обращаясь к Зороастро да Перетола.
Одновременно он покрепче прижал к себе Никколо, чтобы мальчишка не потерялся в давке. Скамьи были переполнены, в основном женщинами и детьми, и Леонардо никак не мог разглядеть Боттичелли.
Элегантная дама средних лет с точеными чертами лица и завитыми черными волосами, которые окутывала мантилья, с рукавами, по классической моде отвернутыми до плеч, сидела неподалеку от Леонардо. Она сердито говорила что-то сидевшей рядом матроне. Судя по ее высказываниям, она была приверженкой Пацци. Весь последний месяц только и разговоров было что о произволе Лоренцо и о том, как возмущены этим произволом Пацци. Двое клиентов семьи Лоренцо оспаривали наследство у некоей Беатрисы Борромео, жены Джованни де Пацци. Ее отец умер, не оставив завещания, и она предъявила права на наследство. Но Лоренцо использовал свое влияние, чтобы задним числом провести через совет закон в пользу своих друзей. По этому новому закону состояние отца, умершего без завещания, переходило не к дочери, а к ближайшему родственнику-мужчине. По выходе этого закона сын Джованни Франческо так разъярился, что оставил Флоренцию и ныне жил в Риме.
- Должна сказать, я удивлена, что Франческо вернулся из Рима, чтобы участвовать в шествии, - говорила элегантная дама.
- Не удивляйтесь, - отозвалась матрона, - это его долг - почтить семью.
- Если только Медичи не отменит этого тягостного закона, между семьями вспыхнет война, помяните мое слово, и пострадают все, особенно женщины.
- Ах, - сказала матрона, озираясь по сторонам, - мы созданы, чтобы страдать. А его великолепие, думается мне, был раздражен из-за того, что его младший братец проиграл в этом году скачки Пацци.
- Ну что же, запомните мои слова: быть беде.
Юный Макиавелли, откровенно подслушивавший разговор, сказал Леонардо:
- По-моему, его великолепие не стал бы из-за скачек трогать такое важное семейство, как Пацци, - как ты думаешь?
- Идем, - невпопад, рассеянно ответил Леонардо.
"Где же Сандро? - спрашивал он себя. - И где Зороастро?" В голову ему лезло самое худшее. Возможно, что-то случилось с Джиневрой. Леонардо еще раз обошел вокруг скамей: толпа поредела, но лишь слегка. И тут он заметил, что Никколо рядом нет. Он встревожился и, зовя его, пробежал мимо кучки молодых людей - их было с дюжину, все в ливреях знатной семьи, возможно, недавно набранные телохранители.
Но эти юноши были безоружны.
- Я тут! - Никколо протолкался через них. - Дослушивал дам. Они обсуждали, что надо делать, чтобы скрыть морщины. Хочешь знать, что они говорили?
Леонардо кивнул, дивясь тому, как оживился его юный подопечный. Сандро здесь нет - в этом-то он уверен. Теперь, пока Никколо говорил, он искал глазами Зороастро. Сандро должен был ждать его здесь!
Никколо болтал так, будто все его мысли одновременно торопились выскочить изо рта, и лицо его выражало живость и восторг мальчишки, а не суровую мужественность взрослого. Похоже, он счел Леонардо равным, с кем мог чувствовать себя спокойно и уютно после долгих дней и месяцев сосредоточенных занятий с мессером Тосканелли и его учениками.
- Эти дамы утверждали, что нужно взять белого голубя, ощипать, крылышки, лапки и внутренности выбросить. Потом берешь равные доли виноградного сока и сладкого миндального масла, а еще ясенца столько, сколько нужно на двух голубей, и варишь в этом птицу. Потом сливаешь отвар и умываешься им. - Он улыбнулся, пренебрежительно, но все же улыбнулся. - С виду обе дамы знатные, но несли они совершенную чушь.
- Быть может, сказанное ими - хоть отчасти правда, - заметил Леонардо. - Как ты можешь упрекать их в невежестве, покуда сам не проверил их слов?
- Но это чушь! - настойчиво повторил Никколо.
- Идем, - сказал Леонардо. - Я не могу дожидаться Зороастро всю ночь. Опять он играет в исчезновения, черт бы его подрал.
Леонардо огляделся - и ему почудилось, что он видит Зороастро, беседующего с человеком, похожим на Николини. Оба стояли рядом с коляской. Но было слишком темно и слишком далеко, да и свет факелов обманчив.
Леонардо пробирался через толпу в поисках Сандро и Зороастро, и наконец Никколо крикнул:
- Вот он! - и указал на фигуру, что махала рукой и звала Леонардо.
Они поспешили к Зороастро.
- Я видел, ты вроде говорил с Николини, - сказал ему Леонардо.
Зороастро взглянул на него удивленно.
- Итак, все эти россказни о твоем изумительном зрении в конце концов оказались неправдой: в темноте ты видеть не можешь, - заметил он. - Нет, Леонардо, я не смог подобраться ни к мессеру Николини, ни к мадонне Джиневре. Зато твой друг смог. Смотри!
Зороастро указал на первые коляски шествия, что медленно ехали на юг, ко дворцу Синьории и древней церкви Санти Апостоли.
Леонардо увидел человека, который походил на Боттичелли, в роскошной коляске, украшенной флагами Пацци.
- Это Сандро, а дама рядом с ним - Джиневра, - сказал Зороастро. - А синее и белое - родовые цвета Николини.
- Что он делает в коляске Николини?
- Сам Николини скачет сразу за братьями Пацци. Возможно, он войдет с ними в церковь и коснется священных кремней. Это весьма почетно.
- Так ты не смог подойти ближе и поговорить с ними? - сказал Леонардо.
Хотя процессия двигалась медленно, в этой толпе держаться наравне с коляской Джиневры и Сандро было невозможно.
- Подойти близко никто бы и не смог. Охранники Пацци тут же всадили бы мне копье в грудь. Но Сандро видел, как я прыгал и махал ему.
- И… что же?
- И крикнул, что он встретится с тобой в "Уголке дьявола", после полета птицы. Думаю, там он тебе все объяснит.
- А что Джиневра? - нетерпеливо спросил Леонардо.
Зороастро пожал плечами.
"Удастся ли всем нам встретиться позже? - подумал Леонардо. - Но Николини, этот торговец бараниной, наверняка попытается посадить ее на привязь".
- Скажи, как она выглядела?
- Трудно было рассмотреть, Леонардо. Счастье еще, что я Сандро признал. - Зороастро помолчал, словно взвешивая каждое свое слово. - Но по-моему, выглядела она заплаканной, щеки у нее казались мокрыми. Впрочем, кто знает? Факелы отбрасывают странные тени.
- Я должен увидеться с ней! - заявил Леонардо, разгораясь гневом.
"Никому не остановить меня, - думал он, - особенно мессеру Николини!" Но даже в гневе, обращавшем в кошмар все, что он видел и слышал, Леонардо сознавал, что должен набраться терпения и выждать.
Они двигались на север, к великому Дуомо, а Никколо продолжал болтать; вновь обретенная свобода и безумие святого праздника приводили его в восторг. Чудесным образом он снова превратился в мальчишку.
- Я услышал от тех дам и еще кой-какую чепуху, - сообщил он, выворачивая шею, чтобы не упустить из виду ни пяди кипящей, освещенной факелами улицы.
Массивный конь вздыбился, скинув седока на камни, уложенные еще римлянами; те, кто следовал за ним в шествии, шли дальше, словно это была торба, оброненная путником. Хотя блокнот для зарисовок свешивался с пояса Леонардо и бил его по ногам, Леонардо не спешил подтянуть его. Мысли его метались между Николини и Джиневрой.
- Кое-что тебя, наверное, заинтересует, мастер Леонардо, - говорил Никколо. - Особенно их доморощенный рецепт краски, которой можно красить все: рог, перья, мех, кожу, волосы, что угодно и в какой угодно цвет. Быть может, тебе захочется подвергнуть проверке их рецепты?
Уж не мелькнула ли в его голосе нотка сарказма? Не дожидаясь ответа Леонардо, он продолжал:
- Надо, говорили они, взять дождевую или ключевую воду, смешать с мочой пятилетнего ребенка, добавить белого уксуса, извести и дубовой золы и выпаривать, пока состав не уменьшится на треть. Потом пропустить смесь через кусок войлока, прибавить квасцы, немного краски того цвета, какой надобен, - и погрузить вещь в состав на столько времени, сколько необходимо, чтобы ее покрасить.
Не слушать мальчика Леонардо не мог: он собирал сведения в соборе своей памяти, как научил его Тосканелли. Леонардо сотворил свой собор по образу великого Дуомо, хотя, сравнивая свое мысленное творение с созданным Джотто и Брунеллески бриллиантом короны Флоренции, понимал, что Дуомо - недостижимый идеал. То было совершенство.
Он поместил рецепт в нише баптистерия, где тот окрасил алым воду причудливого фонтана, который бил из искаженного гримасой лица нареченного Джиневры.
Ибо Леонардо думал о крови.
На виа дель Пекоре, близ еврейского гетто и квартала шлюх, но все же неподалеку и от баптистерия и большого собора Санта Мария дель Фьоре, известного как Дуомо, на шесте было вывешено предупреждение:
"Великолепная и властительная Синьория объявляет и утверждает, что, поскольку, как ей стало известно от некоторых граждан Флоренции, в городе ожидается большое скопление конной стражи и иных всадников, то, буде случится такое, что вооруженные всадники затопчут конями, поранят копьем или нанесут иные повреждения, смертельные или нет, любому, невзирая на положение и титулы, в означенный вечер Пасхи, никто из городских властей, а равно и горожан не должен ни вызывать их в суд, ни преследовать любым иным способом. Ибо за все это ответственна Синьория".
Леонардо уделил объявлению лишь столько внимания, сколько понадобилось, чтобы взглянуть на него, потому что подобные заявления всегда вывешивали на столбах в дни священных праздников и карнавалов, когда повсюду разъезжала стража.
Переполненные улицы и переулки вокруг виа деи Серви провоняли навозом, ведь там скакали на конях сотни приверженцев Медичи. Шествие Медичи, двигаясь навстречу Пацци, медленно приближалось к собору. Процессию эту составляли отряды по дюжине, как предписывал закон, человек в каждом: двенадцать - апостольское число.
Частенько стычки между отрядами враждебных семейств превращали праздники в битву. Чаще, впрочем, поваленными и покалеченными оказывались не благородные зачинщики, а любопытствующие зеваки. Все отпрыски знатных родов, что поддерживали Медичи, - Нерони, Пандольфини, Аччиоли, Альберти, Руччелаи, Аламанни - были здесь, с оружием в руках и в цветах Медичи; и Джулиано и Лоренцо, великие предводители сборных отрядов, тоже были верхом - они скакали на одинаковых мышастых конях, подаренных королем Неаполя Фарранте.
Процессия Пацци приближалась; скоро будут слышны звуки труб, на которых играют пажи в первых рядах их охраны.
- Сандро очень рискует, принимая участие в процессии Пацци, - сказал Леонардо, когда они подходили к собору. - Это компрометирует его, ведь он близкий друг Медичи. Мне все это не нравится, и особенно я тревожусь за Джиневру. Надеюсь, Великолепный держит в руках своих людей: уверен, что этой ночью им захочется пролить немного крови Пацци.
- В канун Пасхи это запрещено Богом, - возразил Зороастро.
- Вот не знал, что ты религиозен, Зороастро, - саркастически заметил Леонардо.
- Мало кому известна моя глубочайшая духовность, - отозвался Зороастро с чуть заметной улыбкой.
- Думаю, кремни обеспечат нам защиту от кровопролития. - Леонардо выпустил руку Никколо. - И Медичи, и Пацци уважают святые реликвии… Я не хочу искать тебя в этой толпе, - сказал он мальчику. - Ты должен стоять рядом с нами. Понятно?
Никколо кивнул, но внимание его было занято стражей и группкой зловещих Товарищей Ночи, поддерживавших Медичи; одетые в темное доминиканцы носили неофициальное, но ненавидимое звание inquisitore. Стражу Медичи пышно разодели в доспехи и ливреи алого бархата с золотом. Копья и мечи блестели в багряном сиянии факелов. Кони были в богато изукрашенных попонах тех же цветов, что и одежда на всадниках. Более пятидесяти факельщиков в синих куртках и коротких плащах, расшитых гербами Медичи, шли впереди и позади воинов, которых возглавляли Лоренцо и Джулиано. Джулиано, как всегда прекрасный, был одет в серебряные одежды; его шелковый корсаж украшали жемчуг и серебряное шитье, а на шапке красовался огромный рубин. В то же время его брат Лоренцо, не столь красивый, но неоспоримый глава шествия, надел легкий доспех поверх того же костюма, в котором был на вечеринке, и широкий бархатный плащ, расшитый гербами Медичи с девизом "Le temps revient". Кроме того, он нес - как уступку пышности и протоколу - свой щит с огромным алмазом Медичи, который, по слухам, стоил двадцать пять сотен флоринов. Драгоценность сияла над гербом Медичи, состоящим из пяти кругов и трех геральдических лилий.
Перед братьями Медичи шла фаланга одетых в белое аббатов, капелланов, алтарных служек, трубачей и кающихся братьев. Они окружали низкую, окутанную белоснежными тканями повозку, на которой возлежал святой образ - икона. Толпы мастеровых, наемных рабочих, бедных крестьян и ремесленников кричали "Милосердие!" и молили простить им грехи, когда повозка проезжала мимо.
- Это же Богоматерь Непорочная, - пробормотал Зороастро, кланяясь святому образу, который сопровождали доминиканцы. - Она прославилась многими чудесами. Как же, должно быть, необходимо Медичи ее заступничество, если они привезли ее из церкви за городом!
Церковь утверждала, что икона написана самим святым Лукой и что образ может чудесно изменять погоду. Народ Флоренции почитал Богоматерь Непорочную, ибо она являлась для людей воплощением любви Господа, чудом, ставшим реальностью. Они были абсолютно уверены в сверхъестественной силе иконы: когда в шествии участвовала Богоматерь Непорочная - дождя не бывало. Воистину Бог не желал, чтобы Его слезы падали на святой лик.
Но Зороастро еще не успел договорить, как начало моросить, а потом пошел дождь. Мгновение тишины - а следом тревожный шум; мужчины и женщины перешептывались в страхе перед нависшей неведомой угрозой. Потом поднялся крик: толпой овладевала паника. Зрители искали укрытия под арками, крышами и в дверных проемах; камни мостовой блестели, отражая мерцание факелов. Участники процессии озирались, будто вдруг потеряли уверенность, хотя Лоренцо и Джулиано старались переубедить их и укрепить их дух.
Укрывшись под аркой с Леонардо и Никколо, Зороастро едва слышно прошептал:
- Дурное знамение.
- Чушь, - отозвался Никколо, но тем не менее оглянулся на Леонардо в поисках одобрения.
- Мальчик прав, - согласился Леонардо. - Это просто совпадение, хотя и несчастливое для Медичи.
- А по-моему, Матерь Божия не хочет, чтобы Медичи использовали ее в личных целях, - сказал Зороастро. - Эта ночь - ночь Пацци.
- Ты говоришь об иконе, как будто это сама Мадонна, - сказал Леонардо. - Как крестьяне, ты веришь, что образ более реален, чем сама жизнь. Картина не видит, не чувствует, не может изменить погоды. Будь иначе, у меня бы хватило ловкости рук, и я стал бы уважаемым и богатым престидижитатором, а не бедным художником.
Он оборвал себя, потому что напустился на друга ни за что ни про что.
- Ну, снова забил фонтан ереси, - хмыкнул Зороастро, однако без всякой злости. Он играл другую роль, возможно скрывая глубину своих чувств: говорил спокойно и тихо и стоял недвижно, точно окаменев. - Ты поклоняешься кисти и краскам, и я не удивляюсь, что для тебя так трудно перейти к Христовой правде. Думаю, ты проводишь слишком много времени с мессером Тосканелли и евреями из квартала шлюх.
- Мастер Тосканелли ходит к мессе и каждую неделю принимает Святое причастие, - возразил Никколо. - Ты всегда ставишь знак равенства между ересью и самостоятельными мыслями?
Леонардо улыбнулся, но улыбка быстро погасла.
- Я утверждаю, что Священное Писание, и только оно, несет нам высшую истину. Но, каюсь, я не принимаю всерьез измышления священников, живущих за счет мертвых святых. Они не тратят ничего, кроме слов, - а получают богатейшие дары потому лишь, что, по собственным их заявлениям, обладают властью даровать рай чувствительным душам вроде твоей.
- Вспомни эти слова на своем смертном одре, Леонардо…
Зороастро не успел договорить, как на улице завязалась драка. Несколько юнцов стащили с коня одного из охранников Медичи. Лоренцо въехал в самую гущу схватки. Он кружил вокруг задир и упавшего, что был командиром отряда, и громко взывал к охранникам и зрителям, крича, что кара падет на весь город и всех его жителей, если пред ликом Богородицы прольется кровь.
Леонардо смотрел на драку и с волнением думал о процессии Пацци, которая вот-вот должна появиться и Джиневра и Сандро окажутся в самом центре событий. Но Лоренцо и его брат все же утихомирили толпу. Они подозвали повозку, которую предполагалось открыть и показать людям только после того, как над площадью пролетит голубь.
Словно из ниоткуда возникли разукрашенные телеги - конечно же, их просто скрывали до поры до времени; когда их вкатили на площадь, подмастерья как раз срывали черные покрывала, являя взорам живые картины на религиозные темы, многие из которых были придуманы и сделаны в мастерской Верроккьо. Были там украшенные свечами повозки, живописующие во всех подробностях, как Христос нес крест на Голгофу, повозки со сценами из Писания и сценками из флорентийской жизни. На телегах стояли три стеклянных сосуда высотой в человеческий рост: один до самого края был полон жидкостью цвета крови, другой - заполнен лишь наполовину, а третий пуст. Полный сосуд символизировал Новый Завет, заполненный наполовину - Ветхий, а пустой - конец мира. Все это было основано на Книге Исайи - все, кроме прекрасных юных дев, стоявших на повозке. Наряженные в шелка, с венками на головах, они держали факелы и скрещенные алебарды, изображая три воплощения богини Афины Паллады. Но всеобщее внимание привлекла повозка с огромной статуей Божьей Матери, изображенной именно так, как на святой чудотворной иконе.
- Повозку Богоматери наверняка сделал ты, Леонардо, - заметил Зороастро.
- Я и многие другие.
И в этот миг дождь обернулся изморосью, а потом и вовсе прекратился - словно по чудесной воле, явленной Мадонной.