- Последний вопрос. Сколько спусков с седловидной горы тебе известно?
Лазутчик пожал плечами:
- Об этом не могу сказать ничего, спафарий. Я родился по ту сторону перевалов и плохо знаю побережье. Тем более что у этой горы располагаются охотничьи угодья самого кмета и даже из местных жителей редко кто на ней бывает.
- Хорошо, болгарин, иди. Но далеко от моего шатра не отлучайся, ты можешь скоро мне понадобиться.
Расставшись с гонцом, Василий удовлетворённо потёр ладони. Выходит, в полдень славяне начали действовать одновременно на суше и море. Их конница уже в условленном месте у бухты, а ладьи, естественно, войдут в неё только ночью. Значит, события развиваются именно так, как он рассчитывал. Прекрасно и то, что даже не всем болгарам известна естественная природная ловушка на вершине седловидной горы - тем легче будет загнать на неё в темноте пришлых русов и дружинников Младана. Последние хоть и болгары, но провели большую часть жизни в далёких походах, жили в замке кмета и вряд ли знали как следует побережье и прилегающую к нему местность, лежащую на противоположной стороне их родного перевала.
Следующий гонец прибыл в наступивших сумерках. Им оказался уже известный Василию посыльный от друнгария.
- Спафарий, один отряд русских ладей обнаружен. Хотя второй словно провалился на дно, мы вскоре отыщем и его.
Василий презрительно посмотрел на гонца.
- Нечего сказать, хороших помощничков получил я на море... - Он выпрямился в кресле, строго посмотрел на гонца. - Сейчас же отправляйся к своей хеландии и, не жалея парусов и вёсел, спеши к друнгарию. Скажи, что если не знает он, где скрывшиеся от него язычники, то это известно мне. Пусть оставит для наблюдения за обнаруженными русскими ладьями один дромон и пару хеландий, а сам со всеми остальными кораблями плывёт к месту, которое ему укажет посланный мной с тобой человек. Он моим именем будет приказывать друнгарию, что и когда ему делать. Теперь не теряй ни минуты.
Полный нетерпения, Василий не мог сидеть на одном месте и принялся быстро шагать по шатру из угла в угол. Так продолжалось до тех пор, пока он не дождался прибытия болгарского лазутчика. От него спафарий услышал весть, ожидание которой не давало ему покоя весь день.
- Ромей, русы зажгли сигнальный огонь.
- Где? - спросил Василий, замирая на месте как вкопанный. - На скалах у входа в бухту?
- Нет, совсем не там, где мы ожидали. Они разложили его в пещере на склоне одной из гор. Огонь виден только с моря и утёса, на котором мы были с тобой утром и откуда я только что прискакал. Торопись, спафарий, ибо ладьи русов должны быть уже на полпути к бухте, а нам нужно их опередить.
Но Василия не требовалось торопить. Не дожидаясь слуги, он набросил на себя плащ, схватил в руки каску, рванул со стены перевязь с мечом. Выскочив из шатра, подошёл к дежурному центуриону.
- Тревога! Комеса и стратига ко мне!
Надев каску и перебросив через плечо перевязь с мечом, он минуту наблюдал за пришедшим в движение лагерем, после чего снова обратился к последовавшему за ним лазутчику:
- Ты уверен, что проход из моря в бухту не занят русами?
- Вполне, поскольку он им совершенно не нужен. Скалы ночью постоянно в тумане, с них ничего, кроме пролива, не видно. Да и кроме расщелины на них больше негде укрыться. Русы не хотят привлекать внимание к бухте, покуда в неё не войдут их ладьи.
- В таком случае немедленно скачи к бухте и жди меня у пролива. Я хочу сам захлопнуть подготовленную язычникам западню и запереть их в ней, как в мышеловке.
Расщелина змеилась у вершины одной из скал, ограждавших с боков проход со стороны моря в бухту. Брызги от волн почти не долетали до расщелины, но постоянно висевшая над скалами и проливом водяная пыль обволакивала её. Водяная пыль сразу сделала влажными одежду и тело, однако Василий не замечал этого. Втиснувшись в расщелину и прижавшись к скале спиной, он высунул наружу голову, чутко прислушиваясь к звукам обступившей его ночи и впиваясь глазами в темноту.
Вокруг не было ничего подозрительного. До слуха спафария доносились лишь слабый плеск воды да мерный рокот бивших в основание скалы волн. Глаза упирались в ночную темень, выделяя из неё слабо мерцавшую в лунном свете жёлтую дорожку-пролив между морем и бухточкой.
Давно притихли лежавшие рядом с Василием трое спутников, не было слышно и видно примостившегося на вершине скалы легионера с потайным фонарём. Только спафарий, чуткий, настороженный, превратившийся в комок нервов, без устали вертел по сторонам головой. У него не было сомнений - русы обязательно должны приплыть в бухту, и первым увидеть их надлежало ему.
И наконец... В мертвенном свете луны по краю светившейся глади проливчика, прижимаясь к скалам почти вплотную, скользнула длинная чёрная тень. Может, почудилось? Намертво вцепившись пальцами в острые края расщелины, Василий высунулся из неё по пояс, повис над бездной. Нет, не ошибся, его предчувствие оправдалось!
Вдоль противоположного берега пролива, стараясь держаться в тени, медленно двигалась русская ладья. Иногда тени скал не хватало, чтобы скрыть её целиком, и тогда Василий отчётливо видел высокие борта, висевшие на них продолговатые русские щиты, уставленные вверх блестевшие в лунном свете жала копий. Он мог различить даже вёсла, видел спины гребцов, однако не слышал ни единого всплеска воды, ни одного звука или шороха. Что ж, это немудрено: русы всегда слыли не только отличными воинами, но и прекрасными мореходами. Недаром это море издавна звалось жившими по его берегам народами Русским морем.
За первой ладьёй показалась вторая, третья. За ними мелькнули слабо различимые контуры четвёртой и пятой. Осторожно выбравшись из расщелины, Василий неслышно взобрался к легионеру на вершину скалы, подполз к самому её краю. Отсюда он мог видеть не только пролив, но и подход к нему со стороны моря. Русские ладьи беззвучными призраками возникали из непроницаемой черноты моря, мелькали на миг жёлтым пятном в начале пролива и тут же исчезали в его окружённой скалами пасти.
"Десять... пятнадцать... двадцать, - считал Василий скользившие по воде тени. - Двадцать две... двадцать четыре. Неужели всё?" Сколько ни вглядывался спафарий в горловину пролива, там было пусто, однако он не спешил отводить оттуда глаз. И вскоре у одной из скал различил два продолговатых чёрных силуэта, вплотную приткнувшихся к ней. Вот один, покачиваясь на волнах, направился вперёд, к проходу между скалами. Остановился у его начала, на некоторое время замер на месте, затем так же медленно и бесшумно возвратился назад, к собрату. Так и есть, осторожные русы стерегли горловину пролива, в котором исчезли их товарищи. Дозорные ладьи были готовы первыми принять на себя возможный вражеский удар с моря, чтобы с подоспевшей затем из бухты подмогой задержать врага у входа в пролив, позволив русам с остальных ладей беспрепятственно высадиться на берег. По лицу Василия пробежала ухмылка: жалкие, глупые варвары, они ждут неприятеля откуда угодно, только не там, где он давно поджидает их.
Приподнявшись на корточки, спафарий перевёл взгляд на бухту, залитую по всей водной глади ярким лунным светом. Её хорошо просматривавшаяся из конца в конец ширь была испещрена линиями русских ладей. Одна из них находилась рядом с песчаной отмелью у впадения горного ручья в бухту, две или три успели уткнуться в берег носами. Василию показалось, что он даже различил спрыгивавших с бортов ладей русов и бегущих им навстречу от горного ручья товарищей.
Может, пора захлопнуть ловушку? Нет, рано. Приплывшие в бухту русы уже не в счёт, поскольку доживают сегодня последние отпущенные им Богом часы. Какая разница, когда они умрут: сию минуту, через два-три часа или к утру? Не имеет значения и то, где это случится: на берегах бухты, в ущелье с ручьём либо на склонах горы. Сейчас важно другое: ещё оставшиеся в открытом море язычники не должны узнать об их судьбе. Тогда, возможно, они также решат при случае воспользоваться этой дважды проверенной в деле бухтой и тоже угодят в западню. Однако для этого нынешней ночью не должна спастись ни одна из стоявших у входа в бухту сторожевых ладей, ни единый человек с них. Поэтому, хитроумный спафарий, терпение и ещё раз терпение. Ведь именно этого прекрасного качества так не хватает простым смертным, а ты всегда считал себя намного выше их.
Василий поудобнее устроился на вершине скалы, вытянул голову в сторону моря, неподвижно замер. Ждать ему пришлось недолго. Вскоре, словно по команде, обе сторожевые ладьи качнулись, рывком двинулись вперёд. Быстро юркнули к горловине прохода из моря в бухту, исчезли в нём одна за другой. Прошло не больше пяти минут, как с противоположной стороны пролива, из-под скалы, на которой прятались византийцы, появились ещё два узких, стремительных силуэта. Сделав плавный разворот, они чёрными молниями скользнули в неё и пропали из глаз спафария.
- Пора! - еле слышно прошептал Василий, протягивая к соседу-легионеру ладонь.
Почувствовав в ней тяжесть потайного фонаря, он поднялся на четвереньки, стал всматриваться туда, где пролив соединялся с бухтой. Когда из тёмной горловины на сиявшую отражённым лунным светом ширь бухты вырвались четыре сторожевые русские ладьи, спафарий поднялся на вершине во весь рост, вскинул на уровень груди фонарь. Раз, два - мигнул он в левую сторону от бухты и столько же вспышек послал от неё вправо. Развернувшись в направлении гор, Василий трижды просигналил в сторону высокого утёса, расположенного за идущей вдоль моря дорогой. Тотчас на далёкой вершине утёса вспыхнули три ярких костра, вписавшись огнями в звёздную россыпь неба.
Василий опустил фонарь, облегчённо перекрестился. Вспышки фонаря, посланные им вправо и влево, служили сигналом стратигу Иоанну начать атаку на бухту с обеих сторон огибавшей её дороги. Это должно было не позволить высадившимся в бухте русам уйти из неё по берегу моря, оставив им единственный путь к спасению - вверх по горному ручью к седловидной горе. Зажжённые притаившимися на вершине утёса акритами костры являлись приказом комесу Петру перекрыть отступавшим по ущелью русам все выходы из него, кроме одного - на пологий склон горы. Эти же огни костров служили сигналом и друнгарию флота: со всей возможной скоростью спешить к входу в бухту и намертво запереть его. Оставив дромон и пару хеландий наблюдать за вновь обнаруженной им в море частью русского флота, друнгарий располагал теперь лишь тремя дромонами и восемью хеландиями, однако и этих сил было вполне достаточно, чтобы не выпустить обратно из бухты ни одной ладьи.
Василий дождался, когда из морской тьмы показались контуры тяжёлых, длинных дромонов и силуэты лёгких, подвижных хеландий. Внимательно пронаблюдал, как два дромона заняли позиции по разным сторонам пролива, третий, закупоривая горловину, бросил якорь строго напротив неё, как растянулись между ними в линию хеландии. Лишь когда на палубах дромонов у сифонов с "греческим огнём" замерла в боевой готовности их прислуга, а экипажи хеландий изготовились поражать из луков и пращей русов, которые будут пытаться спастись вплавь с пылающих ладей, он тронул легионера за плечо.
- Я спокоен за пролив - ни одному русу не удастся уйти через него живым. Теперь моё место на суше, где суждено произойти главным событиям. Вставай и помоги мне спуститься к подножию скалы к нашим лошадям...
Побережье бухты встретило Василия шумом боя, лязгом оружия и грохотом щитов, криками людей и лошадиным ржанием. Стратига он нашёл за большим камнем сбоку от дороги, вдоль которой наступали в сторону бухты и ущелья с горным ручьём когорты пеших легионеров, поддержанные несколькими центуриями конницы.
- Ну? - с нетерпением спросил Василий, спрыгивая с коня и уклоняясь от просвистевшей возле плеча стрелы.
- Нам не удалось захватить русов врасплох, - виновато ответил Иоанн. - Они словно ждали нас в этом месте, заблаговременно перекопав дорогу рвом, завалив её камнями и срубленными деревьями. Сейчас пехота штурмует эти препятствия, а конница поддерживает её стрельбой из луков.
- Сколько ты собираешься топтаться на месте? Или решил дать русам время уйти в горы?
- Я послал за "греческим огнём", его доставят с минуты на минуту. Смотри, он уже здесь, - обрадованно указал Иоанн на появившиеся из-за поворота дороги две повозки с установленными на них сифонами для метания горючей смеси.
Повозки мгновенно были освобождены от лошадей, развёрнуты жерлами сифонов вперёд, в сторону неприятельских укреплений. Вместо животных в оглобли впряглись по десятку здоровенных легионеров. Прикрываемые от славянских стрел щитами шедших впереди товарищей, расчищая дорогу среди трупов погибших легионеров, они подтащили повозки к завалу на расстояние полёта смеси. И вот две ослепительно яркие в темноте ночи струи огня вырвались из жерл труб, ударили в высокий завал из камней и деревьев. Там сразу взвихрилось и зашумело пламя, в воздухе запахло горелым деревом и жжёным металлом. Завал и дорогу стал заволакивать густой дым.
Трижды сифоны заливали жидким огнём славянский завал, и только после этого лучшие центурионы повели в атаку отборные когорты. Однако укрепление и отрезок дороги от него до бухты были оставлены противником. Славянские стрелы и дротики-сулицы встретили византийцев лишь у входа в ущелье, которое по всей длине также было перегорожено каменным завалом.
Снова сифоны залили преграду огнём, лучники и пращники засыпали её тучей стрел и камней, двинулась в атаку пехота. Укрепление опять оказалось пусто, лишь обстреливали плотные ряды когорт славянские лучники, не допуская преследования себя византийцами в более подвижных расчленённых порядках. Здесь, в ущелье, на полпути между бухтой и подножием горы встретили Василия комес Пётр и неотлучно находившийся с ним болгарский лазутчик воеводы Бориса. Ещё в лагере он был приставлен спафарием к начальнику конницы в качестве проводника.
- Спафарий, мы не пустили русов в горы ни по козьим тропам, ни по руслу высохшей реки, - возбуждённо доложил Василию Пётр. - У них остался единственный путь - на седловидную гору.
Спафарий недовольно поморщился: он не разделял оптимизма комеса. Ему уже приходилось видеть в бою русов, не раз сражался он против болгар, и весь предшествующий опыт свидетельствовал о воинском умении и боевом упорстве противостоявшего ему сегодня врага. Поэтому столь поспешное отступление обычно неустрашимых, презиравших смерть славян настораживало и даже немного пугало опытного спафария. Неужели военачальники русов надеялись так просто оторваться от преследования византийцев? Пожалуй, в подобных рассуждениях имелась определённая логика, но если причина странного поведения славян вовсе не в этом? Тогда в чём?
- Сколько варваров направляется к горе? - спросил Василий.
- Много, спафарий, очень много, - продолжая оживлённо размахивать руками, ответил комес. - Я сам видел среди отступавших и русов, и болгар. Их легко различить по оружию и доспехам даже в темноте. А я подобрался к бегущим почти вплотную, при желании я мог дотянуться к ним копьём.
- Это не ответ. Много, мало - пустые слова и значат то же, что слово "ничто", - холодно заметил Василий. - Меня интересует точное число. Ты должен знать это, если утверждаешь, что отступавшие прошли мимо тебя.
Комес удивлённо посмотрел на Василия.
- Я не считал их, спафарий, мне это даже не пришло в голову. Тем более что варвары, защищаясь, засыпали всё вокруг себя стрелами.
- Зато я сосчитал их, спафарий, - прозвучал голос болгарского лазутчика. - Их было чуть больше таксиархии. Правда, я не считал отдельно русов и болгар, поэтому называю их общее число.
Василий, не считая нужным даже повернуть голову в сторону лазутчика, ответил:
- Ты плохо считал, болгарин. Славян должно быть вдвое больше.
- Их было около одиннадцати центурий, ромей, - так же спокойно, как прежде, сказал лазутчик.
- Ошибаешься, болгарин, - раздражённо повторил Василий. - В бухту вошли двадцать восемь русских ладей, на каждой из них обычно пять-шесть десятков воинов. Это уже полторы таксиархии. Добавь к ним дружинников тысяцкого Микулы и болгарского сотника Мирко, и ты получишь больше двадцати центурий.
- Их было чуть больше десяти сотен, - упрямо заявил лазутчик.
Считая бесполезным вести с ним разговор дальше, спафарий снова повернулся к комесу.
- Продолжай преследование. Когда славяне очутятся на горе, отрежь им все пути назад. Перекрой завалами и рвами дороги и тропы, тревожь их всю ночь ложными атаками, не позволяя им ни на миг сомкнуть глаз. К утру я сообщу, как с ними поступить дальше: уничтожить в бою либо заставить передохнуть на горе от голода и жажды. А ты, Иоанн, - обратился Василий к сопровождавшему его стратигу, - немедленно окружи конными разъездами гору... всю и со всех сторон, - подчеркнул он. - Я не допущу, чтобы спасся хоть один рус или болгарин, гора должна стать для них общей могилой...
Отдохнуть этой ночью Василию не удалось. Едва он наскоро перекусил и погрузился в сон, возле шатра раздались громкие голоса его слуги и дежурного центуриона, не пускавших кого-то к нему. Прислушавшись, спафарий различил голос рвавшегося в шатёр человека - это был стратег Иоанн.
- Впустите его! - крикнул Василий, поднимаясь с ложа и набрасывая на себя плащ.
Стратег, вбежавший в шатёр, был крайне возбуждён. Глаза блуждали по сторонам, дрожавшие пальцы то трогали рукоять меча, то теребили застёжку плаща.
- Спафарий, по твоему приказу я выслал вокруг седловидной горы конные разъезды, - на одном дыхании выговорил Иоанн. - Один из них вскоре обнаружил славян.
- Ну и что? - недоумённо вскинул брови Василий. - Разве я сказал, что нуждаюсь в пленных? Нет. Поэтому их следовало просто уничтожить. Надеюсь, именно так легионеры и поступили?
Глаза Иоанна забегали по углам шатра.
- Не совсем так, спафарий. Славян оказалось слишком много, поэтому разъезд не принял боя, а прискакал ко мне.
- Много? Сколько же? Десяток, два?
- Намного больше. Я сам прибыл на место, где мои всадники обнаружили славян, и с высокого дуба видел их на склоне горы, соседней с седловидной. Варваров никак не меньше таксиархии.
- Не ошибаешься, стратиг?
У Иоанна обиженно дрогнули уголки губ.
- Нет, спафарий, ошибка исключена. К сожалению, дело обстоит именно так, как я сказал. Я сам видел и сосчитал русов и болгар, их оказалось не меньше десяти центурий.
- Откуда они могли там взяться? - вскричал Василий. - Все варвары загнаны на седловидную гору, а оттуда нет выхода, кроме как на наши мечи или головой в пропасть. Они в надёжной ловушке! Неужели им удалось обхитрить комеса Петра или пробиться вниз с помощью оружия?
- Этого не знаю, спафарий. Я всего лишь сообщил то, что обнаружил мой разъезд и видел я сам.
Василий вскочил с кресла, отшвырнул в сторону плащ. Шагнул к стене, на которой висели его оружие и доспехи.
- Подожди меня у шатра. И прикажи заодно подать моего коня. Я хочу всё видеть лично...
Осадив взмыленного скакуна у толстого граба, под которым на низком складном стульчике дремал комес Пётр, Василий что было сил ударил плетью по краю щита одного из прискакавших с ним легионеров. Разбуженный громким звоном металла, комес поднял голову, взглянул на спафария осоловелыми, ничего не выражавшими глазами.
- Где русы? - крикнул Василий, наклоняясь с седла.