Скорчившись на развороченном измятом снегу, Трифон лежал неподвижно. Он был мертв. Испуганный выстрелами Блэк отскочил в сторону и угрожающе рычал, прижимая уши. Женщина бросилась прочь. Возле радиостанции она остановилась, тупо посмотрела на браунинг, и ее взгляд стал осмысленным и пугливым. Она торопливо сунула револьвер в муфту, осмотрелась. Трифон лежал за сугробами и его не было видно. Елена стала приводить себя в порядок, пытаясь - закрыть шею и грудь разорванной шубкой. Это ей не удавалось.
Она не заметила, как распахнулась дверь и из радиостанции вышел Свенсон. Голова его была обнажена. Олаф победно взглянул на лежащий внизу Ново-Мариинск и усмехнулся. Он только что закончил разговор с Номом. Олаф распорядился, чтобы "Нанук", его самая любимая и лучшая шхуна, была наготове к выходу в море. Как только тронется лед и можно будет войти в лиман. "Нанук" придет с полными трюмами, за ней последуют другие зафрахтованные им суда. Они повезут на Чукотку охотничьи припасы и спирт, муку и сахар, керосин и все, что необходимо здесь. Олаф видел уже снующие между судами и берегом бесчисленные лодки, которые доставляют грузы. Растут на берегу штабеля ящиков, мешков, бочек, а в трюмы грузятся тюки пушнины.
В этот момент он увидел Елену Дмитриевну. На его лице отразилось недоумение. Он никак не ожидал увидеть ее здесь. Чем это она занята? Что делает? Олаф не сразу разглядел разорванную шубку. Он побежал к ней навстречу.
- Элен! Элен!
Она подняла голову, и из ее рук выскользнул большой лоскут меха, открыв шею и грудь. Олаф испугался.
- Что с тобой? Что случилось?
Она встретила его молчанием. Лицо ее подергивалось, а взгляд сухих расширенных глаз был направлен куда-то мимо Олафа.
- Да что с тобой? Блэк? - он дотронулся до лоскута меха, который Елена Дмитриевна прижимала к груди: - Я его… - Свенсон вынул из кармана револьвер, но Елена Дмитриевна схватила его за руку:
- Нет… Это… Бирич… Трифон…
- Где он? Где? - Свенсон осмотрелся, готовый сейчас же пристрелить Бирича, но никого не было видно.
- Он там, - Елена медленным движением руки указала на гребень снега, за которым лежал Трифон. Олаф подумал, что Бирич спрятался при его приближении, и бросился туда, Елена Дмитриевна пошла следом. Она видела, как Свенсон взбежал на крепкий, утрамбованный ветром и морозом гребень сугроба и остановился, пораженный. Потом он спустился к телу Трифона, нагнулся над ним. Он убедился, что сын коммерсанта мертв. Елена Дмитриевна остановилась на гребне сугроба. Свенсон снизу посмотрел на нее. За ее спиной было солнце, и лица женщины Олаф не мог рассмотреть. Вместо него было черное пятно.
- Ты?.. - спросил Олаф.
- Я! - вскинув голову, выпрямилась и с вызовом ответила Елена Дмитриевна. - Я, я, я!
Она сбежала к Олафу и, оказавшись вплотную к нему, спросила, почему-то понизив голос до свистящего шепота:
- Испугался?! За себя испугался? Беги всем скажи, что я пристрелила своего мужа… бывшего. Нет, не мужа, а падаль, падаль! - Голос ее зазвенел и сорвался.
Она уткнулась лицом в плечо Олафа и затряслась в рыданиях. Свенсон обнял ее, поглаживая по плечу, но не знал, что сказать. Происшедшее потрясло его, и он с трудом подавил в себе желание оттолкнуть убийцу. На какое-то мгновение эта женщина стала для него неприятна, даже отвратительна. Елена Дмитриевна словно угадала, что Происходит в душе Свенсона, и, подняв голову, встретилась с ним взглядом. Глаза ее по-прежнему были сухи, но в них Свенсон прочитал страх и мольбу о помощи.
- Кто-нибудь видел? - спросил он.
Елена Дмитриевна отрицательно покачала головой. Он крепко взял ее под руку и быстро повел домой. Женщина пыталась остановиться, вырваться от него.
- А он… он… все увидят…
- Он лежит в стороне, - Свенсон крепче сжал руку Елены Дмитриевны и, не останавливаясь, вел ее дальше. - Не бойся. Я все сделаю… Тебе надо домой. Успокойся… Вечером гости будут… я пригласил… Постой-ка тут.
Олаф вернулся к трупу Трифона, который уже закоченел. Свенсон намеревался отнести его подальше от поста и бросить. Звери и собаки за сутки ничего, кроме лохмотьев одежды да обгрызанных костей, не оставят, но тут же Олаф передумал. Его может заметить кто-нибудь с радиостанции или с поста. И он, став на колени, быстро забросал труп снегом. "Если найдут его, - думал Олаф, - свалим на большевиков".
Встав на ноги, он стряхнул снег с одежды и поспешил к ожидающей его женщине. Она схватила его руку, прижалась к нему и стала торопливо рассказывать о нападении Трифона. Они спустились к Ново-Мариинску и, не привлекая ничьего внимания, скрылись в своем доме. На кухне уже громоздились груды продуктов, доставленные Лампе. Свенсон сказал Елене:
- Никуда не выходи. Успокойся. Я не позволю тебя обидеть никому.
Свенсон понимал, что подвергает себя опасности, но от Елены Дмитриевны он отказаться не мог.
Длинной дорогой он шел к ней, и теперь, когда она принадлежит ему, он ни за что не отдаст ее на растерзание старому Биричу. Олаф поцеловал ее упругие, пахнущие морозом губы и уверенно произнес:
- Все будет о'кэй, дорогая!
Он вышел из дому. Елена Дмитриевна подбежала к окну, дыханием протаяла на стекле глазок и посмотрела вслед Олафу. Он быстро шагал к дому Бирича. "Пошел для алиби", - угадала Елена Дмитриевна и совершенно успокоенная вошла в кухню.
- Варвара! Тебе одной не управиться. Сбегай к Биричам за Груней! Готовьте всего побольше. Человек на двадцать. Гулять будем до утра! - она нервно зевнула, потянулась. - А я чуточку подремлю.
Не раздеваясь, она бросилась в постель и сразу же крепко уснула. Лицо ее было спокойным, безмятежным, а дыхание ровным.
Олаф подошел к дому Бирича одновременно с подлетевшими к крыльцу упряжками милиционеров. С первой нарты спрыгнул Струков, весь осыпанный снежной пылью, и вбежал в дом, сильно хлопнув дверью. Олаф успел заметить, что Струков возбужден. "Что-то случилось! - подумал Свенсон, и прежде всего к нему пришла тревожная мысль: - Неужели обнаружили Трифона?" Но он тут же прогнал эту мысль. Милиционеры приехали откуда-то издалека. Все они были, как и Струков, в снегу, края малахаев украсила бахрома инея. Заиндевели брови и ресницы. "Может, кого-нибудь из большевиков поймали?" - вспомнил Свенсон рассказ Чумакова и вошел к Биричам. Уже в кухне он услышал, как старый коммерсант удивленно-гневно воскликнул:
- Не может быть! Не может быть!
- Я думал, что это вы направили Рыбина на копи! - Струков стоял в дверях. На его малахае и кухлянке таял снег. Бирич был в домашней куртке.
- Да как вам такое могло прийти в голову? Я не понимаю, что с Рыбиным случилось! - развел он руками.
- Он заодно с шахтерами! - выкрикнул Струков.
Павел Георгиевич бестолково засуетился и вдруг заорал:
- Надо его было притащить сюда!
- Председателя Совета? - насмешливо спросил Струков.
- Он председатель, и его надо расстрелять! - воскликнул Бирич. - Сейчас же, немедленно!
- Недаром же он с ревкомовцами в дружбе был, - как бы между прочим произнес Струков. - Странно, что вы настояли на его избрании председателем!
- Что вы этим хотите сказать? - Бирич угрожающе уставился на Струкова. Этот милиционеришка, предавший всех, с кем приехал из Владивостока, смеет его шантажировать! Струков понял, что хватил лишку, и отступил:
- Я не точно выразился! Я хотел сказать, что в человеке всегда можно ошибиться.
- Возможно, - сухо ответил Бирич. Он уже овладел собой и лихорадочно соображал, как поступить с Рыбиным, этим оборванцем, который нанес удар в спину Совета, Тут Бирич увидел Свенсона и вспомнил о Рули. Вот с кем надо посоветоваться прежде всего. Он сказал Струкову и Свенсону:
- Пойдемте к Рули.
Бирич быстро оделся и уже с порога крикнул прислуге:
- Груня! Вернется Трифон, пусть обедает без меня! - и, на миг забыв в Рыбине, старый коммерсант с заметной радостью сообщил Струкову и Свенсону: - Сегодня Трифон впервые на прогулку ушел. Это вы, Дмитрий Дмитриевич, его так взбодрили. Повеселел. Дай-то бог ему совсем окрепнуть.
Он перекрестился и вышел из дому. Лицо Свенсона оставалось непроницаемым. На нем даже было что-то близкое к сочувствию. Олаф сказал:
- Молодые люди быстро набирают силы, - и перешел на деловой тон. - Я зашел к вам, мистер Бирич, по важному для меня делу.
- К вашим услугам. - Бирич заинтересовался: - Что-нибудь срочное?
- Нет, нет, - Олаф махнул рукой. - Я как-нибудь в другой раз. А впрочем, можно сказать и сейчас.
Я бы хотел приобрести склад Малкова. Он как раз стоит недалеко от моих.
Все посмотрели на выстроившиеся вдоль берега склады из гофрированного оцинкованного железа. Освещенные солнцем стены их блестели как серебро, а теневые отливали лиловато-свинцовым цветом. Свенсон добавил:
- Я жду много товаров, и мне придется построить еще несколько помещений.
Биричу не понравилась просьба Свенсона. Он сам рассчитывал на склад Малкова, но теперь, видно, из этого ничего не получится. Скрепя сердце Павел Георгиевич сказал:
- Подавайте прошение в Совет. Я лично согласен.
- Я не забуду вашей любезности, - пообещал Свенсон и, помахав рукой, направился к своему складу. У его раскрытых дверей толпились люди. Торговля шла хорошо, хотя цены и возросли намного. Что могли поделать эти люди, когда больше нигде нельзя было купить необходимое.
Бирич и Струков застали Рули за чисткой винчестера. Наматывая на конец шомпола промасленную тряпочку, он внимательно выслушал их, потом вогнал шомпол в ствол и весело сказал:
- Президент вашего Совета сделал удачный ход. Он оказался дипломатом. - Рули взял с пепельницы трубку, сильными, глубокими затяжками раскурил тлеющий в ней табак. - Он с шахтерами, с народом, у которого Совет не очень популярен. Это так же верно, как то, что этот винчестер, - Рули похлопал по стволу ружья, - изготовлен в Пенсильвании. Отличное качество. Точный бой. И ваш Совет должен быть точен в своих действиях. А у вас вышла осечка. Зачем вам понадобились шахтеры? Что, они восстали против Совета или заодно с большевиками? - Рули строго посмотрел на Струкова. - На копях тихо. Зачем же вам разрушать свой тыл, если на фронте еще до конца не одержана победа?
Струкова бросило в жар. Слова Рули можно расценить чуть ли не как обвинение его, Струкова, в намерении вызвать недовольство и беспорядки. Бирич выступил на защиту Струкова:
- Мы хотели наказать тех, кто изуродовал моего сына!
- Вы неудачное выбрали время для сведения личных счетов, - резко сказал Рули. - Пока надо о них забыть! Рыбин спас положение, воспротивившись аресту шахтеров. Его за это надо отблагодарить.
- Отблагодарить? - изумился Бирич, а Струкову показалось, что Рули над ним издевается.
- Конечно! - невозмутимо отозвался Рули. - Если бы не Рыбин, может быть, мы сейчас отстреливались бы от шахтеров. Они могли заступиться за своих товарищей и превратились бы в стадо разъяренных буйволов, которое все уничтожает на своем пути.
Струков мрачно и вызывающе произнес:
- Нельзя же прощать уголовникам. Вчера они избили до полусмерти Трифона, а завтра примутся за нас.
- А вы на что? - Рули вытащил шомпол, направил на окно ствол. Посмотрел в него, удовлетворенно сказал: - Чисто. Блестит как зеркало.
Струков почти с ненавистью смотрел на Рудольфа, низкорослого, темнолицего, с жесткими черными волосами, мало чем отличающегося от туземца. Рули словно читал мысли Струкова:
- Не злитесь на меня. Я прав. Рыбин укрепил веру шахтеров в справедливость Совета. Это его успех. Однако почему он оказался на копях? Долго он думает Там быть и играть защитника угнетенных?
Рули опустил ствол и стал собирать винчестер. Бирич и Струков переглянулись. Чего же хочет от них Рули? Павел Георгиевич спросил:
- Что вы нам посоветуете?
- На вашем месте я бы оставил Рыбина на копях. Пусть копает уголь. Физический труд укрепляет тело и душу. Я бы немедленно предупредил его, что если он решил бежать из Совета и искать у шахтеров защиты…
- Почему вы думаете, что он хочет бежать из Совета? - перебил Бирич.
- Рыбин трус, и посылка людей в Марково испугала его, - Рули снова взялся за трубку. - Он боится, что за это придется расплачиваться когда-нибудь. Следовательно, он не верит в прочность вашего Совета. Так вот, Рыбину надо сказать, что если он не будет вас слушаться, то его семью расстреляют на его глазах. А сейчас побеспокойтесь, чтобы его домочадцы не улизнули к нему. Иметь заложников всегда полезно. И еще - он должен войти в доверие к шахтерам и сообщать все, о чем там говорят и думают. - Рули закончил сборку винчестера, обтер его тряпкой. - Хочу поохотиться. Надо же привезти домой сувениры из России.
- Я пошлю на копи Тренева, - сказал Бирич, но Рули не поддержал его.
- Шахтеры не любят коммерсантов. Пригласите сюда Рыбина, и я с ним поговорю сам, - предложил он.
- Он может не приехать, - Бирич не понял Рули. Американец снисходительно взглянул на Павла Георгиевича, терпеливо разъяснил: - Пусть жена напишет ему, что сильно больны дети. А ваш работник отвезет. Он у шахтеров подозрения не вызовет.
Когда Бирич и Струков собрались уходить, Рули озабоченно спросил:
- Есть на посту еще подозрительные люди?
- Клещин, член ревкома! - сказал Струков. - Кое-кто из чукчей, которых ревком кормил, защищал.
- Я бы наиболее опасных убрал без рекламы, - Рули в упор смотрел на Струкова. - Люди ночью могут сбиться с тропинки и попасть в прорубь. Мертвые подо льдом не доставляют столько хлопот, сколько живые с винчестерами в руках.
Это было равносильно приказу, и после неудачи, которая постигла его на копях, Струков даже обрадовался. Вот возможность оправдать себя в глазах американцев! Бирич, услышав о Клещине, испугался. Он помнил предупреждение Нины Георгиевны. Но решил промолчать. Теперь Клещина ничто не спасет, а вступаться за него опасно. В отместку за Клещина Бирич напомнил Струкову:
- У нас на посту где-то прячется жена большевика Мохова. Она, кажется, беременна. А с ней и ваша бывшая жена, дорогой Дмитрий Дмитриевич. Она переметнулась к ревкомовцам.
- Если ее найду, пристрелю сам, - Струков покраснел от злости.
- Женщины обычно много знают, - сказал Рули. - Поищите их. В общем, загляните во все щели Ново-Мариинска. Не мешает основательно почистить пост. Но тихо и незаметно.
После ухода Бирича и Струкова из соседней комнаты выглянул заспанный Стайн. Посмеиваясь, Сэм сказал:
- Высекли вы их, Рудольф, как нашкодивших школьников.
- Русские неисправимые школьники, - откликнулся Рули. - Их все время будут сечь и учить уму-разуму все, кто пожелает. Сами они не способны собой управлять.
Стайн провел ладонью по двухдневной щетине.
- Придется бриться. Вы тоже к Свенсону пойдете?
- От хорошего ужина глупо отказываться. - Рули курил трубку и смотрел на Стайна. - Я знаю, что вас интересует. Как я отношусь к Элен, к ее близости с Олафом? Для женщин любовь - это прежде всего бизнес! И все свои прелести они всегда стараются продать подороже, повыгоднее, но чаще всего остаются в убытке. Они слишком полагаются на свою внешность, принимая ее за солидный счет в банке. Однако Элен, кажется, выиграла. Могу ее только поздравить.
Бирич и Струков расстались почти сразу же после выхода от Рули. Бирич сказал:
- Я займусь женой Рыбина.
- Желаю успеха, - с иронией ответил Струков. Он решил немедленно арестовать Клещина.
Хибарка члена ревкома была занесена снегом до самой крыши и казалась покинутой. Только узенькая тропка в Снегу, бежавшая к двери, да дымок над трубой свидетельствовали, что здесь живут люди. Струков приготовил револьвер и, без стука толкнув входную дверь, которая была незапертой, оказался в коридорчике перед второй дверью. Он в темноте нащупал ручку и, рванув ее на себя, переступил порог.
Возле плиты, закутавшись в рваный платок, сидела худенькая женщина. Она подняла на Струкова испуганные глаза.
- Где Клещин? - строго спросил Струков, убедившись, что, кроме женщины, в хибарке никого нет.
Женщина, прижимая руки к груди, поднялась с табуретки. Рано поседевшие волосы ее рассыпались.
- Что молчишь? Отвечай! - закричал Струков.
- Он уехал.
- Что-о-о? - Струков не поверил женщине. Он подскочил к ней, схватил ее за ворот платья.
- Куда уехал?
- В тундру, - прохрипела жена Клещина. Она с трудом дышала.
- С кем? Когда? - затрясся Струков. - Ну?!
Он увидел, что лицо женщины синеет. Ей не хватало воздуха, и она не могла отвечать. Струков отшвырнул ее от себя:
- Отвечай!
Женщина сильно ударилась о косяк дверного проема и, не удержавшись на ногах, упала, задев головой о край плиты. Она лежала на полу, раскинув руки. Струков крикнул в ярости:
- Встать!
Женщина была неподвижна. Струков подскочил к ней и ударил ногой.
- Не прикидывайся, мерзавка!
Но тут же он понял, что женщина мертва. Он увидел ее остекленевшие глаза, полуоткрытый рот.
- А, черт побери! - Струков был раздосадован неудачей. К смерти женщины он остался равнодушным. Быстро обыскал квартиру, но ничего интересного для себя не нашел, только удивился, наткнувшись на объемистый, тяжелый, в толстом тисненом переплете том Шекспира. В нем была закладка. Он по ней раскрыл книгу и увидел стихотворение, многие строчки которого были подчеркнуты. Струков машинально начал читать его:
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк.
Струков покосился на неподвижное тело жены Клещина. "Неужели она или Клещин читали?" Эта мысль почему-то его оскорбила. Он с треском захлопнул глянцевые страницы, швырнул книгу на стол и, переступив тело Клещиной, вышел под темнеющее небо. Быстро наступал вечер. Струков медленно шел, без цели, удрученный двойной неудачей в этот день.
По реке Казачке быстро пронеслась упряжка. Каюр правил к ярангам, стоявшим на окраине Ново-Мариинска. Сумерки помешали Струкову рассмотреть седока на нартах, но фигура ему показалась знакомой. Куда спешит так поздно седок? В нем проснулось профессиональное любопытство, и он быстро зашагал вслед упряжке, стараясь не упустить ее из виду. Он держался строений, чтобы седок на нартах, если он обернется, не сразу заметил его. Долго идти Струкову не пришлось. Он увидел, что упряжка остановилась у яранги, стоявшей над самой речкой, Кто же в ней живет? Струков прижался к стене какого-то сарайчика. С нарт соскочил человек и, оглядевшись, юркнул в ярангу. В его движениях было что-то по-воровски торопливое. Струков побежал к яранге. Он вспомнил, что в ней живет слегка помешанный чукча Туккай.