- И эта времянка? И эта? - стал тыкать пальцем в выстроившиеся неровной линией хадзары Умар. - И эта? И та вон? Все временно построили?
- Временно, - серьезно кивнул старик.
И тут в беседу вступил молчавший до этой минуты Урузмаг, удивленно спросив:
- А кто рубил деревья?
- Если бы мы знали, - вздохнул старик и махнул рукой сперва на запад, потом на восток. - Кто-то или со станицы, или из аула. И те и те нас не любят…
- Повздорили вы? - спросил Тотырбек.
- Нет, мы к иим всей душой. Это они никак не могут простить, что у них урезали землю и нам отдали… Вот и хулиганят. Смотрите, не попадитесь им в одиночку на дороге или в лесу.
Тотырбек опять переглянулся с Умаром. Весь вид его говорил о том, что он не верит старику. И Тотырбек пожал плечами, как бы говоря: ума, что ли, лишился старик? О чем он лепечет?..
- Послушай, уважаемый, мы не малые дети, если ты решил, что запугаешь нас и мы возвратимся назад в Хохкау, то ты глубоко ошибаешься: мы прибыли сюда жить и, что бы ты ни говорил, останемся здесь. Ясно тебе?
Старик выслушал Тотырбека, посуровев, резко ответил:
- Никого я пугать не хочу. Я только отвечаю на ваши вопросы. И если вам не нравятся мои ответы, то вина в том не моя… Не желаете, не стану вам говорить ни о пожарах, ни о стрельбе, ни о драках…
- Стрельба? - поразился Агубе. - До этого доходит?
- Ничего я вам не стану говорить, от других услышите, - обидевшись, отмахнулся старик.
Неужели и это есть? - пытливо смотрел в лицо ему Тотырбек. Видимо, старик и в самом деле ума лишился. Так ответить?!
- Шесть лет вы здесь - и все твердите: временно?! Эх вы! - выдохнул презрительно Умар.
- Говорю тебе, скорый человек, - времянками мы называем наши дома, потому что скоро у нас будут другие… - Старик вдруг добро улыбнулся. - Вон школа у нас построена не временная. Сами увидите: красавица школа. Всем миром воздвигали. Каждый выходной объявляли зиу…
- Ждете, когда и для строительства вашего дома объявят зиу, - недобро усмехнулся Умар. - Не хозяйственные вы, лень вас охватила.
- Думаешь, из-за лени? Не-ет, - оскорбился старик. - Я погляжу, как ты воздвигнешь свой хадзар без леса, кирпича, камня, гвоздей?
- Лес вон он, под носом, - показал рукой Тотырбек.
- Не разрешают, - возразил старик и сердито добавил: - И правильно делают. Нам разреши - мы тот весь лес за день вырубим. А что оставим детишкам нашим?
Их детишкам? Голое место? Кому такой ценой построенные дома нужны?.. Так что и тебе не советую в тот лесок лезть - не разрешим рубить, а попытаешься, народ так тебя отделает, что вовек помнить будешь…
- Какой-то неделикатный ты совсем, - обиделся Урузмаг.
- Это есть, - вновь заулыбался старик. - Говорим все, что думаем. Такое поветрие пошло. Простите, коль не угодил вам, а слух ваш режет мое слово.
- И слово, и вид этих жалких домов заставляют нас думать о вашей нерадивости. Лес не разрешают рубить, так вам ссуду государство дает, почему на нее не купить досок и кирпича?
- А где их купить? - встрепенулся старик. - Ты такое место знаешь? Мы не знаем. Нужно, чтобы их выделили нам. А нам распределили столько, что едва на школу хватило…
- Странно ты рассуждаешь, уважаемый, - не выдержал Урузмаг. - С одной стороны, ты за то, чтобы лес никто не трогал. А деревья возле домов своих разрешили уничтожить.
- Если б нас спросили - мы бы не разрешили, - засмеялся старик. - Да не спросили нас!..
- Ладно, - взял в руки вожжи и полез на подводу Тотырбек. - Веселый ты человек, да нам некогда, ночь приближается, устраиваться нам надо… Скажи, как проехать к дому моего боевого друга Коста Кикиева? Знаешь такого, он из Нижнего аула? Мы с ним вместе против деникинцев дрались…
У старика плетью повисли руки. Он шикнул на начавшую шуметь детвору, скорбно покачал головой:
- Опять ваш слух, почтенные люди, оскорблю недоброй вестью. Да что делать мне? В худой час вы прибыли. Дом уважаемого Коста я вам покажу, но самого его вы уже никогда не увидите… Выражаю вам свое соболезнование… Мир праху его…
- Что ты говоришь? - ахнул Тотырбек. - Что с ним случилось?
- Убили его, убили, - покачал бородой старик. - Позавчера похоронили его. Весь Ногунал шел за гробом…
- Кто убил?? - закричал Умар.
- Не знаем, - развел руками старик и опять махнул рукой на запад и на восток. - Или те, или эти…
…Утром Тотырбек отправился с сыном Коста Кикиева - девятилетним Уруспи - на кладбище. Гагаевым и Кетоеву негде было остановиться, и, хотя неприлично в траурные дни беспокоить семью погибшего Коста, уговоры вдовы и сына боевого друга заставили Тотырбека и Умара все же остановиться в их доме. К тому же Сима почувствовала себя неважно, - видно, растрясло горянку, да и ночлег в горах весной на подводе не мог не сказаться на ней. Кикиевы постелили детям на полу, взрослым гостям сыновья Коста уступили свои кровати… Умар и Урузмаг тоже собирались пойти на кладбище, да уснули они только под утро. Фаризат скорбно заявила Симе, что муж ее совсем пал духом. К тому же радикулит совсем скрутил его. Уруспи вышел из дому с винтовкой в руках. Тотырбек покосился на оружие, но ничего не сказал. А Уруспи настолько привык к винтовке, что даже не заметил изумления гостя…
Кладбище представляло собой еще более жалкое зрелище, чем мог представить Тотырбек. Три холма - могилки, на которых примостились, по обычаю осетин, высокие камни, сиротливо торчали в километре от села. Не спрашивая Уруспи, по свежей земле определив могилу, в которой покоился его друг Коста, Тотырбек направился к ней и молча встал, опустив руки. Рядом справа, в шаге от него, тихо всхлипывал Уруспи. Чтоб не смутить его, Тотырбек не оглядывался… Он вспомнил, как познакомился с Коста. Отправившись в Красную Армию, Тотырбек и Умар присоединились к добровольцам из Нижнего аула. Коста был невысокий, широколицый, с большими пышными усами. Тихий, неприметный, он преображался в бою. Его конь стремительно рвался вперед, понукаемый хозяином. В одной из атак Коста опять оказался впереди; Тотырбек скакал следом и вдруг увидел, как покачнулся Коста в седле и его стало заносить влево. Поняв, что пуля задела Коста, Тотырбек пришпорил коня, подскакал слева, подхватил потерявшего сознание друга, не дал упасть ему под копыта лошадей…
Он был отчаянным и очень живучим, его друг Коста. Не раз был ранен, но непременно опять и опять возвращался в строй. И вот теперь его не стало. Возвратился живым с войны, чтоб погибнуть в мирные дни…
- Как это случилось? - глухо, не оборачиваясь, спросил Тотырбек.
Шмыганье носом прекратилось, но Уруспи не сразу ответил. Видимо, сдерживал дрожь в голосе.
- Мы, переселенцы, вооруженные, все вместе выезг жаем из села в поле, вместе и возвращаемся. Три дня назад была моя очередь охранять школу, и я остался в селе. Отцу кричали, когда собрались в обратный путь. Он ответил, что завершит круг и догонит. Да, видно, вздумал закончить пахоту. Оставалось всего три круга. По следам видно, что они подкрались к нему вплотную.
..Стреляли в упор, в спину. Четыре пули всадили…
В спину… трусливые убийцы!.. Каким надо быть зверем, чтобы стрелять в пахаря…
- Ночью мы с соседом отправились в поле, на поиски отца, но он был мертв, - продолжал Уруспи. - Ничего не тронули: ни лошадей, ни плуги… Пришли не грабить - пришли убивать…
Да, пришли убивать - и убили. Убили, чтоб напугать других.
- И часто нападают? - спросил Тотырбек.
- В открытую всегда боялись, - сказал Уруспи. - Искали любую причину: то овцы на их поле вышли - драку начинают, с избиением до полусмерти, то сорняк на нашем поле нашли - опять же крик, шум - губят, мол, все поля и наш урожай тоже.
- Понятно, - промолвил Тотырбек и посмотрел на соседнюю могилу.
- Тоже от их рук погиб, - пояснил Уруспи. - В двадцать первом году, как только приехали мы сюда. Чего они только не делали, лишь бы сорвать нас с места, выгнать отсюда! Пожар устроили в поле. Пшеница сгорела у поселенцев. Весь первый урожай. Харитон и не выдержал. Нельзя, говорит, им спуску давать - совсем обнаглеют. Они нам красного петуха - мы им! Они стреляют в наших овец, мы - в их овец. Только так, мол! Не послушались его люди, так, отвечают, нельзя, так до братоубийства дойдет… Он тогда решил мстить сам. Слухи ходили про одного кулака - казака, что пожар - дейо его рук, очень уж он был злой на то, что отрезали у него кусок земли. Доказать это милиции не удалось, но все знали: поджигателем был он, тот злобствующий кулак… Только кулак собрал снопы, - запылали они. Вся его пшеница сгорела. Харитон мстил, не мог успокоиться. Вот однажды ночью и настигли его кулаки в поле - застрелили.
- А что же власти? - развел руками Тотырбек.
- А что они сделают? Уговаривали, грозили судом, ничего не помогает… В двадцать втором году кулаки банду собрали, напали на переселенцев. Но к этому времени у нас уже был свой отряд самообороны. Настоящий бой разгорелся. У них и у нас были раненые. С тех пор вот так и ходим с винтовкой: в поле с винтовкой, в лес - с винтовкой, в район - с винтовкой… Ночью дозорных выставляем… От кулаков свое добро бережем…
- А здесь кто? - указал на третью могилу Тотырбек.
- Володя Тиоев, тоже погиб, но не от пули. У подводы отвалилось колесо. А он спешил на поле с семенами. Сам решил поставить колесо… Поддел плечом подводу, колесо надел, но внутри, видно, что-то оборвалось. Ему бы возвратиться домой, отлежаться, а он жадный был до работы, отправился в поле… Потом плохо стало, пока везли в район к врачу - помер…
Тотырбек оглядел кладбище. Три могилы. Трое переселенцев, не успев обжиться на новом месте, нашли себе вечный покой. Неужели еще кого-то ждет, притаившись, смерть? Это не дело - жить с винтовкой в обнимку. И, кажется, в чем виноваты переселенцы? В том, что в горах земли не хватает? В том, что здесь ее много? Советская власть доброе дело делает - приняла решение о переселении безземельных горцев с гор на плоскость. У кулаков отобрали землю и раздали ее беднякам. Так решил съезд безземельных горцев еще в октябре двадцать первого года. Были созданы специальные комиссии, которые на местах определяли, у кого из кулаков сколько земли отрезать. Кажется, все по закону и справедливости. А вот не дают кулаки спокойно работать. Мечтают о том, чтобы выжить переселенцев. И приходится горцам держать в руках винтовку и во время пахоты, и во время отдыха, и даже ночью выставлять дозоры… Скрытно совершают свои преступления кулаки. Как милиции напасть на их след? Как искоренить преступников, отвадить от Ногунала? Придется и с этим бороться… Думал, придешь сюда - и сразу тебе преподнесут все готовенькое: и дом, и землю, и все радости жизни, усмехнулся Тотырбек. Нет, так не бывает. Счастье свое надо ковать самому. И много еще усилий придется приложить, чтобы жизнь стала такой, о какой ты мечтаешь…
В последующие два дня Тотырбек, знакомясь с переселенцами, слушая их, непрестанно удивлялся несоответствию между жизнью, царившей в Ногунале, и душевным состоянием его жителей. Поселенцы говорили громко, жесты у них были размашистыми, речь отрывистая, резкая, какая бывает у людей знающих, что впереди ждут радости. Было такое впечатление, будто готовится кувд, на котором их ждут почетные бокалы и физонаг. А взглянешь на домишки и землянки - и сердце сжимается от тоски. Во дворах хилые лошади. Детишки в рваной одежонке, но веселы, бодры, звонкоголосы…
Откуда же у них эта радость жизни, эти горящие счастливым огнем глаза? Откуда у них сила духа, бодрость и уверенность в завтрашнем дне? Откуда?
- …Итак, все подписи есть, - на третий день пребывания хохкауцев в новом ауле сказал Тотырбеку председатель сельсовета Андрей Кокуев. - Теперь вы полноправные жители нашего нового села. Мы вам поможем поставить землянку на первое время, выдадим вам денежную ссуду. Сегодня же обретете земли… Тебе, Умар Гагаев, положено на шестерых; тебе, Агубе Тотикоев, - на четверых; Уразмагу Гагаеву - на двоих, и тебе, Тотырбек, на одного… Извини, женишься - сразу добавим… Заимообразно можем ссудить семена… Правда, у нас их очень мало…
* * *
…В тот же день Тотырбека, Умара, Урузмага и Агубе повезли в поле. Хохкауцам не терпелось поскорее увидеть поля. Они ошалели при виде необъятных, простиравшихся до самых гор, полей. Чувство, охватившее их, было близко к страху. Кетоеву, Агубе и Гагаевым казалось, что их везут на подводе по владению какого-то великана. Давно Умару не дышалось так привольно. Он верил и не верил тому, что видел. До него едва доносились голоса сопровождавших: Андрея Кокуева и двух его помощников. Они шумно переговаривались и порой обращались к хохкауцам, но те ничего не слышали. Андрей подмигнул друзьям, кивнув головой на новых переселенцев. Те понимающе усмехнулись. Им это чувство было знакомо. И сами они когда-то точно так же, открыв рты, зачарованно глядели на поля.
Наконец Андрей остановил лошадь и, дождавшись, пока все сойдут на землю, широко зашагал по еще не вспаханному полю, а потом, внезапно остановившись, показал пальцем в воткнутый в землю колышек и небрежно бросил Умару:
- Отсюда начинается твой участок и простирается до следующего колышка.
Пожилой горец, страшно волнуясь и дрожа всем телом, устремил взгляд вперед и стал искать границу участка… Он искал второй колышек и никак не мог отыскать его.
- Я не вижу, - застонал он, обращаясь к Андрею.
- Так отсюда и я не вижу, - улыбнулся Кокуев и опять подмигнул друзьям: - Ты уж не поленись, уважаемый Умар, сделай шагов пятьсот - и тогда увидишь впереди колышек…
- Пятьсот?! - ахнул Умар.
- Это в ширину, а в длину - вдвое больше. - И Андрей махнул рукой налево…
Бедный Умар! Он чуть не упал от неожиданности.
- Это все мое?! - выдохнул он.
- Твое, Умар, твое, - подтвердил Андрей и махнул рукой направо. - А по эту сторону твоя земля, Урузмаг. А рядом твоя, Тотырбек, а соседом с тобой будет Агубе…
Теперь пришла очередь волноваться Тотырбеку. Урузмаг изумленно изучал свой участок… Агубе стоял, положив ладонь на грудь, чтоб не выскочило на радостях сердце, и не мог оторвать глаз от земли.
- И я могу ее пахать?! - закричал Умар.
- Можешь, - засмеялся Андрей.
- Я могу что хочу здесь посеять?! - вопрошал Умар срывающимся голосом.
- Сей, что хочешь, - отвечал Андрей.
- И урожай будет мой?! - все еще жаждал убедиться, что над ними не подшутили, Умар.
- Конечно, твой! Чей же еще?
Тотырбек больше не слышал ни вопросов Умара, ни ответов Андрея, ни доброжелательного смеха новых односельчан… Он смотрел на поле, и в ушах его гремело: "Моя земля! Мой урожай!" И он широко вздохнул, отгоняя слезы, невольно навернувшиеся на глаза, взмахнул руками, как бы обнимая жаждущую плуга землю, и вдруг закричал на все поле:
- Эй вы, кулачье! Попробуйте напугать меня! Не выйдет по-вашему! Не видать вам этой земли, не видать!..
Он стоял в кругу громко веселившихся от счастья горцев, размахивал кулаками и громко, на все поле кричал слова о любви, о дружбе, о земле. В какой-то миг он как бы со стороны взглянул на себя и ахнул: теперь и он, Тотырбек, был похож на этих странных поселенцев, радости которых он удивлялся прежде… Да, да, теперь и он чувствовал ту же радость, что и они. И пусть и у него пока вместо хадзара будет землянка, он не станет жаловаться на судьбу, не будет роптать, потому что все это мелочи. У него есть земля! Своя земля! Участок, края которого не видать! А когда есть такая земля, ничего не страшно. Есть земля, есть руки, есть воля - будет и достаток, будет и счастье.
* * *
Пока мужчины находились в поле, Сима посоветовалась с Фаризат, и вдвоем они решили, что следует отговорить мужей от мысли остаться здесь.
Они твердо решили убедить мужчин возвратиться в Хохкау. Но когда услышали возбужденные голоса Умара и Урузмага, засомневались в успехе. Тем не менее, Сима встретила мужа заготовленной репликой:
- Я не могу жить вдали от могил своих предков… Возвратимся, хозяин моей головы.
- Возвратимся? - закричал Умар. - Да мои предки все как один встанут из могилы и спустятся сюда, в эту бесценную долину, где земля мягкая, точно пух!..
Глава восьмая
… Руслан поражался энергии отца. Казалось, Умар забыл, что такое отдых. В жаркую страдную пору отец подымал Руслана и Хаджумара, едва начинало рассветать. А возвращались они домой затемно.
Убрав урожай, Умар решил всерьез взяться за строительство жилища. Где взять кирпич, камень, лес? Умар нашел выход.
- Мы разберем хадзар в Хохкау, тот, который мне отдали, - заявил он. - Перевезем сюда и поставим заново здесь.
Урузмаг усомнился в возможности этого, прикинув, сколько раз на трех подводах придется проделать путь от Ногунал а до Хохкау и обратно.
- А ты мне подскажешь другой выход? - сердито уставился на брата Умар. - Не знаешь другого? Вот и я не знаю!..
Это был тяжкий труд. На него были потрачены осень, зима, весна и часть лета…
- Скоро, скоро будем отдыхать, - подбадривал всех родных Умар. - Каждый в своей комнате!..
Спустя десять месяцев Умар, одним из первых в Ногунале, справил новоселье не в полуземлянке, а в настоящем доме…
Но главной заботой переселенцев была она, земля…
Она и только она держала переселенцев в этом селе.
Большинство семей обитало еще в землянках и полуразвалюшках, где было сыро, темно и тесно. Верили, что это ненадолго, но годы шли, а землянки все еще пестрели по всему аулу. Зато у большинства переселенцев никогда еще не было столько зерна и картофеля, как теперь.
По всей республике ширилось движение за оказание помощи переселенцам. Власть выделяла средства, коллективы предприятий из своих скудных запасов изыскивали лес для строительства домов, рабочая делегация доставляла строительные материалы в аул и торжественно вручала сельсовету, там потом обсуждали, кому отдать его. Учитывали все: и время, что прошло с того дня, как переселилась семья, и количество душ, и как работают…
Тотырбека мучила совесть, что он и семья Агубе все еще ютятся у Кикиевых. Но что поделаешь? Весной нельзя упускать время, идет сев.
Но вот завершились весенние работы, и в субботу вечером Тотырбека и Агубе навестил гонец, который объявил им, что завтра, в выходной день, по решению сельсовета все мужчины в семь утра соберутся на их участках, чтобы помочь им построить жилье.
- За что нам такая честь? - прижал ладонь к груди Тотырбек и с дрожью в голосе стал благодарить: - Передай людям, что вовек этого не забуду…
- При чем здесь я? - весело отозвался худенький, больной туберкулезом осетин, которого ввиду его болезненного состояния пристроили при сельсовете не то сторожем, не то посыльным. - Завтра соберутся люди - сам им все и скажешь. - И уже на пороге напомнил: - Не забудь про угощение…
- Конечно, конечно, угощение будет, - встрепенулся Тотырбек, он хорошо знал, что хозяин, которому помогает все село, обязан в знак благодарности накрыть столы.
В тот же вечер Тотырбек и Агубе договорились с Кикиевыми, что они одолжат двух баранов, мешок муки и пять баллонов араки, чтобы не пришлось краснеть перед односельчанами. Перед сном Агубе радостно сказал Зине:
- Вот и у нас будет свое жилище… - и постарался поскорее уснуть.