- Андрей,- воскликнула Лариса,- останемся.- И, порывисто встав со стула, прочувствованно и певуче, как это умела делать только она, подняв бокал с вином, сказала: - Я хочу выпить за всех, кто сидит за этим столом. И за всех, кто завтра пойдет в бой. Пусть никто из вас не погибнет в сражениях! Пусть любят вас красивые женщины! За будущего маршала Тухачевского! За легендарного комдива Гая! За моего Андрея! - И, лукаво прищурясь, спросила: - А можно и за себя?
Все вскочили со своих мест. Командиры бросились к Ларисе, каждый норовил чокнуться с ней. Тухачевский выждал, пока смолкнет лавина эмоций, подошел к Ларисе и, глядя ей в глаза, поцеловал ей руку.
"Дворянские замашки", - мелькнуло в голове Андрея, и, когда все сели на свои места, уже не стесняясь, он обнял Ларису за гибкую талию и порывисто поцеловал во влажные горячие губы.
- Горько! Горько! - Казалось, салон-вагон вздрогнул от этих возгласов.
Покидая салон-вагон командарма уже далеко за полночь, Лариса сказала Андрею:
- Вот и отпраздновали мы нашу свадьбу. Спасибо командарму!
Поезд пришел с опозданием на четыре часа.
Андрей сразу узнал Ларису, едва она появилась в проеме двери вагона. Нет, не было и не могло быть этих проклятых и страшных десяти лет с тех пор, как они расстались и в разные концы России разметала их война! На самом деле они не разлучались ни на минуту, потому что точно так же, как и тогда, в восемнадцатом, счастливыми зеленоватыми огоньками светились ее глаза с длинными бархатными ресницами, все так же призывно горели никогда не знавшие губной помады ярко-алые, причудливой формы, но оттого еще более манящие к себе губы, все так же по-девичьи стройна была ее фигура…
Он подхватил Ларису на руки, как большого ребенка, и, отойдя с нею в сторону, чтобы им не мешали сновавшие мимо пассажиры, бережно опустил ее на заснеженную платформу. Они стояли на платформе долго, осыпаемые снегом и обвеваемые шальным ветром. Уже не осталось возле вагонов ни одного пассажира, потом и сам поезд угнали в тупик. Прижавшись друг к другу, они молчали, и это странное для посторонних молчание прерывалось лишь слезами, радостным смехом, прерывистым дыханием да возгласами Ларисы: "Боже мой, это правда? Это не сон?"
Когда они вышли на привокзальную площадь, короткий день уже был на исходе, метель приутихла, и сквозь узкий прогал меж снежными тучами по стеклам серых домов вдруг стрельнул неяркий, подслеповатый луч солнца. Он скользнул и по усталому лицу Ларисы.
- Даже московское солнце захотело взглянуть на тебя,- улыбнулся Андрей.
- Это оно из чистого любопытства. Посмотри, а это зачем?
Она махнула варежкой в сторону одного из высоких домов напротив вокзала. Андрей поднял голову. На фасаде дома, наглухо закрыв часть окон, красовался большой, выполненный гуашью портрет Сталина.
- А ты не в курсе? Как здорово, что твой приезд совпал с днем рождения Иосифа Виссарионовича! У него юбилей: пятьдесят лет!
Она промолчала, не поддержав его восторженных восклицаний.
- Тебя не радует такое историческое событие?
- Почему же? День рождения любого человека - радость.
- В России сейчас нет деятеля такой величины. Ты не представляешь, сколько трудов мы вложили в юбилейный номер нашей газеты!
- "Правды"?
- Да. Ты читаешь ее? Выписываешь?
- Андрюша, я так далека от политики. К тому же в нашем захолустье газеты и журналы - большая редкость. Мама выписывает районку.- Лариса помолчала.- Но как я благодарна твоей газете! Соседка принесла маме "Правду", чтобы она прочла какой-то понравившийся ей материал. И вдруг мама заметила очерк, под которым стояла твоя фамилия. Кстати, очерк был о нашем Гае. Если бы не соседка… мы так никогда бы и не встретились.
- Вот видишь! - воскликнул Андрей и неожиданно предложил: - Может, промчимся на санях, ну хотя бы по Бульварному? Хочешь?
- Еще бы! - обрадовалась Лариса.
Андрей нанял извозчика, усадил Ларису в расписные, ухарского фасона сани и велел промчать их по Москве.
- Рады стараться! - не замедлил отозваться извозчик, по виду бывший солдат, и, по-разбойничьи свистнув, хлестнул лошадей.
И хотя в сумраке дома и деревья, прохожие и трамваи проступали лишь смутными серыми пятнами, на душе Андрея и Ларисы было светло и празднично. Чудилось, сани несут их в сказочную даль, где они останутся только вдвоем на всем белом свете. Они сидели на плотной ковровой подстилке, прижавшись друг к другу, то подставляя лицо ветру, то жарко целуясь, то смеясь и плача. Возница то и дело подхлестывал горячих сытых коней, отзывавшихся коротким ржаньем.
Промелькнули Чистые пруды, Сретенский бульвар, Рождественский…
- А куда мы сейчас? - почему-то испуганно спросила Лариса.
- Это тайна,- прошептал Андрей.- Скоро узнаешь.
Миновали Петровский, Страстной, потом Тверской бульвары, и сани вымахнули на Никитскую.
- К Дому печати,- велел Андрей вознице.
Они подкатили к невысокому особняку за чугунной оградой. Андрей расплатился с возницей и велел ему подъехать к закрытию ресторана. Потом помог Ларисе выбраться из саней, забрал ее вещи, чтобы сдать их в гардероб.
В ресторане Дома печати Андрей был завсегдатаем: все его здесь знали и он знал всех - от братьев журналистов до швейцаров, буфетчиц, официантов и даже поваров.
Пользуясь своим знакомством с директором ресторана, Андрей попросил его накрыть столик на двоих в отдельном кабинете, чтобы меньше привлекать к себе внимания и вволю поговорить с Ларисой.
В ресторане было немноголюдно. Кивнув официантам, Андрей провел Ларису в приготовленный для них кабинет. Взглянув на богато и со вкусом сервированный столик, Лариса изумленно ахнула:
- Господи, и это все для нас? И это после голодной Котляревки?
И впрямь, после Котляревской, где ощущалось приближение голода, изысканные деликатесы вызывали у нее радость, смешанную с чувством стыда. В хрустале горкой возвышалась красная и черная икра, янтарно отсвечивали тонкие ломтики балыка. Были здесь и сациви, и маринованные грибки, и ветчина, и много других дразнящих аппетит закусок.
- Для моей цыганки… испанки… а может, итальянки - все яства скатерти-самобранки,- в рифму возвестил Андрей.
Он начал открывать шампанское. Пробка вырвалась из его рук и угодила в потолок, едва не задев хрустальную люстру.
- За встречу! - Андрей поднял бокал.- За то, чтобы никогда не расставаться!
От шампанского, от сверкания хрусталя, от тихой музыки у Ларисы закружилась голова. А может, это сказалась бессонная ночь в поезде… Лариса побледнела, примолкла, в зеленых ее глазах засветилась легкая печаль.
- Расскажи о себе,- тихо попросил Андрей.- Как ты жила? Что было с тобой в эти десять лет?
Лариса грустно смотрела на него и молчала.
- Если хочешь, я расскажу о себе,- предложил он.
- Не надо,- спокойно ответила она.
- Но мы же, надеюсь, узнаем друг о друге все?
- Нет, наверное. Человек всегда полон тайн и загадок. И в каждой душе есть что-то такое, чего не хочется открывать даже родной матери. Даже самой себе. Да и зачем нам узнавать о нашем прошлом вот таким образом? Как на вечере вопросов и ответов. Или на перекрестном допросе. Будем жить. И все узнаем. Вот сейчас я вспомнила, как поезд медленно подходит к платформе, я прилипла носом к окну и сразу же увидела тебя. Ты был весь занесен снегом. Это было совсем недавно - и уже стало прошлым. Вот я сказала слово, и жизнь укоротилась на несколько секунд. И слово мое, только что сказанное, в тот же миг уходит в прошлое. Тебе не кажется это трагедией человеческой жизни?
- Да, это, к сожалению, так. Но что можно изменить? Человек и могуч и бессилен. А ты не пожалела меня, когда увидела там, на платформе,- бедного влюбленного, занесенного снегом?
- Еще бы! Мне тебя до сих пор жалко. Я даже всплакнула.
- Что слезы женщины? Вода! - попробовал пошутить Андрей.
- Ты думаешь, Пушкин говорил это всерьез? Кровь людская - не водица.
- Любимая,- прошептал Андрей, пересел к ней поближе и поцеловал ее глаза.
- Я ослепну от твоих поцелуев!
- Хочешь, потанцуем?
Они танцевали до тех пор, пока оркестр не сделал перерыв. Музыканты пошли подкрепиться в буфет и перекурить. И тут кто-то по-свойски тронул Андрея за плечо. Он быстро обернулся и увидел прямо перед собой веселое смуглое лицо Миши Кольцова. Очки без оправы на прямом, с приметной горбинкой носу, шикарный заграничный пиджак, умопомрачительно яркий галстук и шикарные модные брюки.
- Привет, старик! - Кольцов стремительным цепким взглядом, словно вспышкой магния, охватил Ларису с головы до ног.- Рад с вами познакомиться. Вы когда-нибудь слышали такое великолепное и крайне редкое имя - Михаил?
- Первый раз в жизни,- приняла она его шутку, а про себя подумала: "Ну вот, еще один Михаил",- А я - Лариса. Первая в мире женщина, которую нарекли этим странным именем.
- Неплохой диалог. Таким можно начинать повесть. Или даже роман.
- Сатирический,- усмехнулась Лариса.- Вот только Бог таланта не дал.
- Скромничаете? - Кольцов не прочь был поговорить ни о чем,- Это весьма похвально. Сейчас у нас скромность ценится выше, чем золото. Но каков этот фрукт! - кивнул он на Андрея.- В глазах всего общества выглядел этаким стойким женоненавистником, и надо же! Ну приспособленец, ну перевертыш, ну хамелеон! Вот уж не думал, не гадал увидеть тебя с прекрасной незнакомкой!
- Прошу любить и жаловать,- опережая вопросы Кольцова, поспешил сказать Андрей.- Моя жена Лариса.
- Жена? - Кольцов сделал трагическое лицо, выражая крайнее, невероятное изумление.- Но еще позавчера мы выпивали с тобой как с законченным холостяком! Вот это, батенька, конспирация! Это достойно поэмы. Нет, нет, для поэмы ты еще не созрел. А вот в фельетончик я бы тебя непременненько втиснул!
Они были одногодки, дружили и потому позволяли в общении между собой всяческие словесные вольности. Они часто встречались в редакции "Правды". Порой на газетной полосе хлесткий фельетон Кольцова соседствовал с очерком Андрея Грача.
- Надеюсь, ты уже нанял охрану и частного детектива? Нет? Тогда не обижайся, я все равно ее у тебя уведу. Тебе на роду написано быть вечным холостяком. Нет. Вы посмотрите на этого отъявленного собственника! За какие такие заслуги ты получил право владеть этим произведением искусства?
- Насчет того, чтобы увести, так тебе, Мишенька, слабо,- засмеялся Андрей.- Да, на охрану у меня нет хрустящих бумажек. Зато еще с Гражданской сохранился наган. К тому же именной.
- А вот это уже совсем паршиво. Не для нагана, разумеется, а для тебя. Только круглые идиоты стреляют из именных револьверов. Ты же очень облегчишь работу следователя по особо важным делам. И ничего не выиграешь, а совершишь сразу два ужаснейших преступления. Ларисе придется, как декабристке, тащиться через всю Сибирь на санях, чтобы навестить тебя в долгосрочной, может, пожизненной ссылке. Если, конечно, тебя сразу не поволокут на гильотину.
- А где они возьмут Гревскую площадь? - парировал Андрей.
- А они четвертуют тебя и на Красной. Благо, Лобное место, к счастью для тебя, сохранилось. И это было бы в высшей степени справедливо. Но я еще не сказал о втором твоем преступлении, оно еще более ужасно. Ты же оставишь все человечество страдать и бесноваться без великого фельетониста Михаила Кольцова!
И они весело рассмеялись.
- Раздели с нами торжество,- попросил Кольцова Андрей.- Представляешь себе встречу почти через одиннадцать лет?
- Простите за вольнодумство, но все же я не очень верю, что вам будет так уж приятно находиться в обществе столь колючего и даже ядовитого человека, как я. Что поделаешь, неизбежная издержка профессии. А она, как вы знаете, относится ко второй древнейшей, слава Всевышнему, что не к первой.
Все это он, не умолкая ни на секунду, произносил уже по пути к столику.
Они выпили и посидели молча.
- Ох, ребята,- вдруг озабоченно сказал Кольцов.- Заглядевшись на Ларису, я едва не запамятовал, что приглашен на торжественный прием. И, положа руку на сердце, готов от него отказаться, чтобы до рассвета оставаться с вами. Хотя бы до первых петухов. Но, друзья мои, прием такой, что если на него даже слегка запоздать, этого тебе никогда не забудут.
- Прием по случаю юбилея товарища Сталина? - серьезным тоном поинтересовался Андрей.
- Попал в точку. А иначе какой бы из тебя был, к черту, газетчик?
Ларисе очень захотелось, чтобы этот весельчак подольше побыл с ними.
- Это вы составили крокодильскую анкету? - неожиданно спросила она.
- С этого мгновения, Андрюшка, я окончательно одобряю твой выбор. Женщина, которая читает и, смею надеяться, любит, нет, просто-таки обожает мой "Крокодил",- это, поверь мне, не просто женщина!
Лариса в ответ на фейерверк похвал и восторгов сказала нарочито буднично:
- Читала "Крокодил" в поезде. Просто от скуки.
- Вот те на! И удалось вашему зубастому спутнику развеять дорожную скуку?
- Да. Анкету могу процитировать. На вопрос о возрасте - ответ: "Семь с хвостиком". Верно? Вопрос: "Происхождение?" Ответ: "Пролетарское". Как это великолепно: не просто крокодил, но пролетарский крокодил,- попутно комментировала она анкету,- Род занятий: "Борьба с бюрократизмом, вредительством, головотяпством, бесхозяйственностью, глупостью, предрассудками и всеми врагами пролетариата и революции". А вот интересно: хоть разочек поднимет этот пролетарский крокодил на свои острые вилы… ну, скажем, не буду брать очень высоко, хотя бы какого-нибудь головотяпа-наркома?
- Но наркомов при отборе просеивают через такое сито, что среди них просто не может быть головотяпов! - принял ее шутливый тон Кольцов.
- А вредителей? - лукаво допрашивала его Лариса.- Или хотя бы врагов пролетариата и революции?
- Лариса…- негромко сказал Андрей.
- Ладно,- махнула рукой Лариса.- Продолжу анкету. То, что удержалось в памяти. Там был и такой вопрос: "Кто вас может рекомендовать?" Ответ: "Рабочий класс СССР". А куда же он дел остальных? Ну, крестьянина, например. Который его, кажется, кормит. Или интеллигента. Вот он-то уж наверняка попадет в разряд "врагов пролетариата и революции".
Кольцов с напряженным вниманием слушал Ларису, не перебивая ее.
- А еще: "Какой оклад желаете получить?" - продолжала Лариса,- Боже, какой же он непритязательный, этот крокодильчик. Оказывается, всего пятнадцать копеек за номер. Ну, там было еще что-то о подписке и, кажется, что печатается сей представитель Африки аж в десять красок
- А вот и ошиблись! - обрадовался Кольцов.- Всего в девять. И все же я не изменю своего мнения: тебе крупно повезло, старик!
"Искренне он так говорит или же делает вид, что не придает значения ерничеству Ларисы?" - мелькнуло в голове у Андрея.
- А как "Крокодил" относится к товарищу Сталину? - Лариса долго сдерживала себя, но лишний бокал шампанского сделал свое дело.
- Разговор не совсем салонного характера,- мягко хотел уйти от ответа Кольцов.- Лучше бы на лоне природы…
- А все же?
- Ну что вам сказать? Он понятен рабочим.
- А всем остальным?
- А для других он - тайна. Странная, неразрешимая загадка. Весь мир тщетно пытается ее разгадать. Ротационные машины всех континентов выстреливают сотнями заголовков: "Сталин - таинственный обитатель Кремля", "Диктатор шестой части мира", "Победитель всех оппозиций", "Непостижимая личность", "Коммунистический сфинкс", "Сталин - загадка". Вы только вдумайтесь. Каково? Недавно я был свидетелем, как на Тверской американский корреспондент брал интервью у прохожих.
- И какие же ответы он услышал?
- Кое-что я расслышал. "Хитер ли Сталин?" Ответ пожилого интеллигента: "Пожалуй. Главное, не дает себя одурачить". Вопрос красноармейцу: "Сталин - жестокий человек?" Ответ: "Жестокий. С врагами". И миловидной студентке: "Имеют ли успех речи Сталина?" И как она ему выдала, послушали бы вы: "Безусловно. Но он старается поменьше их произносить". А второго красноармейца, пытавшегося улизнуть, дотошный корреспондент прямо-таки сцапал за полы шинели: "Воинственен ли Сталин?" А тот ему как выстрелил: "А как же. С вами по-другому нельзя. Нас не трогай, мы не тронем".
- И все это действительно происходило на Тверской? - недоверчиво поинтересовалась Лариса.
- А вы сомневаетесь? - Стекла очков сверкнули так, что Лариса даже прикрыла ладошкой глаза.- Да, Сталин - загадка.- По тому, что он ушел от прямого ответа, Лариса заподозрила, что все это интервью он придумал тут же, за столиком, экспромтом. Слишком уж отшлифованными были ответы, будто он читал их по бумажке - Буржуазии он непонятен. Она не перестает обзывать его диктатором.
- Диктатором? - удивленно переспросил Андрей.
- Именно. Мы же начисто это отвергаем. И повторяем: Сталина нельзя понять без его окружения, без класса и партии, его выдвинувших. Без сочетания задач и целей, за которые они все вместе борются.
- А если поконкретнее? - Лариса уже "завелась".
- Пожалуйста. Сталин - загадка, в этом нет сомнения. Так же, как любимые его идеи, за которые он дрался все эти годы. Социализм в одной стране. Это - Сталин. Это покруче, чем подвиг Геракла. Или Прометея. А реконструкция? А пятилетка? А колхозы? А самокритика? Это все - Сталин. И разве все это - не загадка? Да, это загадка, но только не для нас. А, скажем, для крупного западного политика. А для секретаря цеховой партячейки Сталин понятен и прост.
- Прост, как правда,- Андрей процитировал слова Горького, которыми тот характеризовал Ленина.
- Да, он хитроумный, жестокий, воинственный и мудрый, но не как некий властелин. Он - по мандату рабочего класса.
"Как преображается человек! - подумала Лариса.- Только что был веселый, остроумный, сыпал шутками, но стоило ему заговорить о Сталине, как он стал таким занудливым и прямолинейным!"
- Бьюсь об заклад,- не без ехидства сказала Лариса,- что все, что вы только что прорепетировали перед нами, ваш сегодняшний тост на юбилейном вечере.
- А если вы не угадали?
- Тогда вариант такой: тезисы вашей статьи в ближайшем номере "Правды".
Хитровато улыбаясь и немигающе глядя на нее, Кольцов порывисто встал со стула.
- Старик, да это же рентген, а не женщина! Провидица! Мы пропали! У нас будет веселая житуха! От твоей женушки никуда не скроешься! А сейчас, извините, я должен со скоростью гончей мчаться на прием. Льщу себя надеждой на скорую встречу! Только впредь не разоблачайте меня с таким упоением!
И, церемонно раскланявшись, он, ловко огибая ресторанные столики, поспешил к выходу.
- Тебе понравился его ответ? - спросила Лариса у Андрея, когда они остались вдвоем.- Судя по твоим репликам, понравился. Или ты подыгрывал?
Щеки Андрея, и без того раскрасневшиеся от выпитого коньяка, стали совершенно пунцовыми.
- Ты сомневаешься в моей искренности? - В его голосе слышалась обида.- Я никогда не меняю своих убеждений. Даже под дулом пистолета.- И, почувствовав, что слишком круто повел разговор, уже мягче и спокойнее продолжил: - Кажется, политика начинает мешать нам. Тогда к чертям эту опасную и вероломную даму! А то мы ведем себя так, будто никогда и не разлучались!