Он еще раз перечитал некролог. Первые же слова - "не стало дорогого, близкого нам товарища" - сразу же остановили его внимание, повергнув в странное недоумение. В самом деле, что обозначает это туманное "не стало"? Можно толковать как угодно. Не сказано, что скончалась от болезни, ведь это мог быть и сердечный приступ, и кровоизлияние в мозг, да мало ли? И почему же нет медицинского заключения, как это всегда бывает в подобных случаях? А в конце некролога вместо обычного "навсегда останется в наших сердцах" выражение значительно менее сильное: "память о Надежде Сергеевне… будет нам всегда дорога". Действительно, не некролог, а сплошной ребус. Впрочем, это ему, наверное, внушает его воспаленный мозг, влияют версии, слухи, домыслы. Не к лицу тебе, правдист, заниматься собственным анализом, когда есть анализ партии. Главное сейчас - уладить свои семейные дела… Как было бы чудесно, если бы Лариса была просто его женой и не ввязывалась бы в политику! Ведь уверяла же она его при первой встрече, что политика ей чужда. Выходит, такое просто невозможно, человек живет не на необитаемом острове, а в обществе, где политические страсти раскалены до предела, и не просто раскалены, а подменили собой простую и нормальную человеческую жизнь.
Тем временем Лариса медленно шла по тому маршруту, по которому не раз ходила вместе с Надеждой Сергеевной. Внезапная смерть подруги потрясла ее не столько потому, что за непродолжительный срок их знакомства она успела полюбить эту женщину и привязаться к ней душой, но особенно потому, что считала сейчас себя едва ли не главной виновницей ее гибели. На это же ей открыто намекнул и Андрей. В самом деле, не окажись она на той злосчастной вечеринке, может быть, и не произошло бы столь неожиданной трагедии.
Если верить шепоту о самоубийстве, то что же стало его причиной? Не этот же дурацкий хлебный шарик, который запустил в нее, Ларису, Сталин? Не это же хамовитое "Эй!", которое хотя и способно ранить душу, но не настолько же, чтобы сразу хвататься за пистолет! Не могла же Надежда Сергеевна, женщина умная, тонкая, из-за этого шарика так приревновать мужа? Мало ли каких мальчишеских, нередко и глупых шуток бывает в компаниях, изрядно подогретых вином? Тогда что же? Ревность к другим женщинам? И этот проклятый шарик просто переполнил чашу терпения? Она конечно же любила его,- чего стоил ее взгляд, устремленный на стоящего на трибуне Мавзолея Сталина, когда они шли на демонстрации! Как она беспокоилась, что он простудится! Но в таком случае, зачем же себя убивать, любовь всегда вызывает в человеке жажду жизни. А Сталин… Разве мог он убить ее только из-за того, что она кричала тогда, на вечеринке? Правда, в ее словах было прямое неприятие политики, которую проводил Сталин, ну и что из того?
Но каков Андрей! Как удивительно приспособился он к всеобщей лжи! Ведь она полюбила его совсем не такого, он был искренним, чистым романтиком, мечтателем, от него шло столько правды, добра и ласки! И какие же ядовитые миазмы должны так коварно проникнуть в душу человека, чтобы незаметно, тайком вытравить из нее самое светлое, искоренить стремление к правде и посеять там страшную веру в ложь и обман? Лариса была убеждена в том, что если в человеке нет чувства сострадания, то это уже не человек. Андрей так изменился за эти годы их совместной жизни! И все потому, что уверовал в Сталина и, ослепленный фанатизмом его лозунгов, идет, не колеблясь, вслед за ним, бросаясь на его защиту. И сколько же их таких, как ее Андрей, по всей стране! Это огромная, тяжелая и мощная сила, способная низвергнуть, опрокинуть и раздавить все живое ради торжества своих мертвых, окостенелых догм, ради того, чтобы за счет страданий и даже гибели нынешних поколений привести оставшихся в живых в новый, теперь уже не небесный, а земной рай.
Как повлиять на него, как образумить, как открыть глаза? Лариса не находила ответа на этот, казалось, не такой уж сложный вопрос. Должна научить жизнь, но даже страшные факты жизни убеждают его в том, что все это неизбежно на тернистом пути к счастью. Значит, надо идти на взаимные компромиссы, оставив в стороне идеологические споры? Выходит, можно сохранять любовь, уповая лишь на физиологическое тяготение друг к другу?
Чем больше размышляла над всем этим Лариса, тем сильнее винила себя в том, что так больно и беспощадно обидела Андрея, ударила его в самое сердце… Чувство жалости к нему захлестнуло ее, и она уже готова была вернуться домой, попросить у Андрея прощения, убедить его в том, что все, что она высказала ему,- всплеск эмоций, вызванных нелепой смертью Надежды Сергеевны. Но что-то более сильное и неотвязное пока что удерживало ее от это шага. Хотелось забыться, уйти в себя, побыть одной на всем белом свете, не |слыша ни лицемерных слов утешения, ни тошнотворных подбадриваний. Если бы не промозглый холод, не леденящий ветер, предвещавший уже зимние вьюги, она, скорее всего, домчалась бы в Старую Рузу, к милому и доброму, все понимающему Тимофею Евлампиевичу, который по-отцовски пожалел бы ее, научил, как дальше строить свои отношения с мужем, чтобы вернулось все то, что было у них в прошлом. Ларисе не давала покоя одна и та же навязчивая мысль: неужели политика может быть сильнее любви, неужели она способна погубить любовь, оставив от ее костра лишь пепел? Наверное, Тимофей Евлампиевич просто сказал бы ей, чтобы она выбила дурь из своей головы, и посоветовал бы поскорее нарожать детей, чтобы этой самой дурью не мучиться всю жизнь.
Как им нужен ребенок - такое крохотное и такое желанное существо, которое они полюбят больше, чем любят самих себя…
Лариса неожиданно для самой себя круто повернула и стремительно, насколько это позволяла обледенелая мостовая, пошла к Лялину переулку. Ветер дул ей прямо в лицо, но она не ощущала холода, вся поглощенная своей счастливой думой, уверовавшая в то, что появление на свет ребеночка принесет в их дом радость и умиротворение, спасет от обжигающего вихря политических страстей, от глупых, но сильно ранящих размолвок.
Быстрое возвращение Ларисы было для Андрея полной неожиданностью. Все еще не подавивший в себе чувство знобящей обиды, он растерянно смотрел на нее, ожидая новых обвинений и упреков.
Лариса сбросила шубку, сапожки, подбежала к Андрею и обхватила его за шею озябшими руками. Он обалдело смотрел в ее большие, горящие радостным безумством глаза.
- Какие мы с тобой идиоты! - воскликнула она, прижимаясь к нему все сильнее и сильнее.- Прости меня, родной! Нам так мало осталось жить на этом свете! Они же пролетят, пролетят наши годы, и после нас не останется никого, совсем никого! - Она зарыдала, но в этих рыданиях не было отчаяния, в них звучала радость, предчувствие счастья.- Милый, родной, прости меня за все, я грешная, вздорная баба, я не даю тебе спокойно жить…
- Любимая моя,- растроганно и нежно прошептал Андрей, не веря еще, что к нему вернулась прежняя Лариса.- Ты ни в чем не виновата. Я виноват, только я… Это я должен просить у тебя прощения.
- Андрюша,- подавив рыдания, тихо, но все с той же радостью произнесла Лариса, глядя ему прямо в глаза: то, что она собиралась ему сказать, должно отразиться в его глазах в них должен появиться либо испуг, либо радость - Андрюша, нам нужен ребеночек. Понимаешь, ребеночек. Я не могу больше жить без него…
И Лариса вся просияла от счастья: она увидела, что в его глазах вспыхнул такой искренний свет любви, какой не смог бы изобразить ни один талантливый актер.
Он взял ее на руки и тихо, бережно перенес на диван…
Летели дни, неумолимо приближая их к Новому году. Однажды вечером раздался резкий телефонный звонок. Теперь у Андрея был собственный квартирный телефон (заслуга Мехлиса) и незачем было мчаться в коридор, к общему аппарату.
Андрей взял трубку. Лариса выжидательно смотрела на него и с тревогой увидела, как вдруг преобразился Андрей: он стал таким, словно на него обрушилась какая-то недобрая весть.
- Здравствуйте, Михаил Николаевич,- онемевшими губами негромко сказал в трубку Андрей, и в голосе его не послышалось радостных ноток.- И мы вас тоже поздравляем с прошедшими праздниками. Здоровья и благополучия вам и всей вашей семье!
"Михаил Николаевич"! Лариса вся сжалась и насторожилась. Это же Тухачевский! Она совсем уже позабыла о записке, которую он ей передал на праздничном банкете; она даже не сказала о ней Андрею, чтобы не вызвать у него лишние и к тому же беспочвенные подозрения. И конечно же так и не позвонила ему, решив сделать это позднее. А он оказался таким нетерпеливым, что позвонил сам!
- У нас все нормально, Михаил Николаевич,- видимо отвечая на вопрос, продолжал говорить Андрей,- Здоровы, на работе все в порядке. Нет, нет, мы вас не забыли, мы часто вспоминаем и станцию Охотничью, и Симбирск, и Самару… Ну что вы, о какой гордости и тем более о зазнайстве вы говорите? Нам просто неудобно было вас беспокоить. Спасибо за приглашение, мы посоветуемся. Ларису Степановну? Сейчас я ей дам трубку.
Андрей зажал ладонью микрофон трубки и, протянув ее Ларисе, шепнул:
- Тухачевский…
Лариса взяла трубку и приникла к ней.
- Алло…
- Здравствуйте, милая Лариса Степановна,- послышался в трубке мелодичный баритон Тухачевского. Он поздравил ее с праздником и тут же шутливо отчитал: - Вот уж не думал, что вы совсем позабудете о воинской дисциплине. Вы не выполнили приказ замнаркома обороны. Не боитесь грозных санкций?
- Вы же знаете, я не из пугливых,- ответила Лариса, обдумывая, как она сможет объяснить эту фразу Андрею.- Вот если бы вы были маршалом…
Тухачевский расхохотался.
- Пророчицы из вас не получилось,- все так же шутливо продолжал он.- Предрекали мне маршала, а я все еще только командарм. Однако это не лишает меня возможности, причем приятной возможности,- с нажимом проговорил он,- пригласить вас с мужем посетить наше семейное гнездо на старый Новый год. Извините великодушно, что не тридцать первого декабря, тут мы вынуждены подчиниться высшей воле и отмечать этот праздник в Кремле. А тринадцатого января - в нашем семейном кругу. Учтите, я не представляю себе этот праздник без вас.
- Все будет зависеть от моего мужа,- растерянно сказала Лариса,- Вдруг ему придется дежурить в редакции.
- Эти мелочи я улажу,- пообещал Тухачевский,- Но неужели вам не хочется вспомнить нашу молодость в окружении боевых друзей?
- Если честно, то очень хочется,- призналась Лариса, вопрошающе глядя на Андрея.
Тот молчал. И чтобы не дать ему возможности отклонить приглашение после того, как она окончит разговор с Тухачевским, Лариса, слегка отстранив трубку, громко спросила:
- Андрюша, нас приглашают на Новый год. Ты согласен?
- Честно говоря, Новый год - домашний праздник. Я предполагал снова встретить его в Старой Рузе, у отца.
- Так нас приглашают на старый Новый год,- пояснила Лариса.- И разве можно отказать Михаилу Николаевичу. Он так любезен…
Андрей понял, что отступать некуда
- Хорошо,- без особого энтузиазма сказал он,-уж коль тебе так хочется…
- Военный совет решил: мы с благодарностью принимаем ваше приглашение,- весело сказала Лариса в трубку.- Куда прикажете приехать, товарищ командарм?
- Я пришлю за вами машину. Ваш адрес я знаю. А мы живем на Берсеневской набережной. Будьте готовы к восемнадцати ноль-ноль. А сейчас, прошу прощения, меня вызывает нарком, я вынужден закончить разговор, хотя хотел бы говорить с вами бесконечно долго. И не могу не признаться, что, пока я не увижу вас, каждый день мне будет казаться каторгой. Да встречи!
Лариса отошла от телефона и уселась Андрею на колени.
- Дурачок, ты все еще ревнуешь меня к этому красавчику,- игриво сказала она и принялась страстно целовать его, как это бывает после долгой разлуки.- Разве ты уже позабыл мои слова?
- Какие слова? - встрепенулся Андрей.
- Помнишь, я тебе говорила, что я не предательница?
- Еще бы не помнить,- как-то неуверенно произнес он,- Но женщины - такой ветреный народ. "Сердце красавицы склонно к измене",- напел он.
- А мужчины лучше? "Менял я женщин, как перчатки"?
- Сдаюсь, сдаюсь, убедила,- улыбнулся Андрей.
Между тем на душе у него было неспокойно. Не только потому, что он таки ревновал свою Ларису к Тухачевскому, но и потому, что от дружеских контактов с командармом его предостерегал Мехлис. Кроме того, Андрей был наслышан о том, что Сталин не благоволит к Тухачевскому, держит его на расстоянии и не дает ему выйти на первые роли в армии. И как все это аукнется на нем, Андрее? Ведь этот новогодний визит не останется незамеченным, как, видимо, и только что прозвучавший телефонный звонок.
Лариса понимающе посмотрела на него.
- Андрюшенька, у тебя вид великомученика. Тебя же повезут не на казнь, а на веселый праздник. Так хочется развлечься, подурачиться, почувствовать себя девчонкой! У нас же так мало радостей в жизни. И ради Бога, не бойся, Тухачевский - восходящая звезда.
- Трагедия всех восходящих звезд в том, что они имеют несчастье сгорать,- философски заметил Андрей, однако не стал посвящать ее в то, что ему было известно о взаимоотношениях Сталина и Тухачевского. Кроме того, он больше всего боялся, что Лариса снова обвинит его в трусости и малодушии.- Если тебе будет весело, значит, будет весело и мне! - отвлекаясь от мрачных предчувствий, сказал он.
И все же в его бодром голосе Лариса уловила едва приметную наигранность.
"Что же это за жизнь? - подумала она с грустью.- Приглашает сам замнаркома обороны, а мы боимся так, будто нас приглашает адмирал Колчак или барон Врангель. В этой жизни нет такой минуты, которая вмещала бы в себе одну только чистую радость, в нее обязательно вторгается горечь, тревога или самая настоящая беда. Нам не дают дышать полной грудью, и прежде чем сделать шаг, мы в страхе оглядываемся и мучительно думаем: а как он, этот шаг, будет оценен, будет ли он признан величайшей преданностью или непростительной изменой? Все мы - канатоходцы. Одно неверное движение - и мы летим в пропасть…"
В Старую Рузу им ехать не пришлось: на Новый год к ним явился Тимофей Евлампиевич.
- Если Магомет не идет к горе, гора сама идет к Магомету! - бодро возвестил он еще в коридоре, чем сразу же очаровал Берту Борисовну,- И что за оседлая пошла молодежь? В ваши годы я был подобен метеору! Мне этот маленький шарик, который нарекли Землей, был чрезвычайно тесен!
- Так у нас таки с вами родственные натуры! - восхищенно оценила тираду Тимофея Евлампиевича Берта Борисовна. Она выглядела превосходно, была в нарядном платье, словно собиралась немедля отправиться на бал.- В молодости я тоже не могла ни одной минутки усидеть на месте! Но то, что вы примчались сюда из своего захолустья, делает вам честь, а наш праздник еще более прекрасным. Надеюсь, вы заглянете ко мне, я припасла чудесное шампанское!
- А мы встретим Новый год вместе! - объявил Тимофей Евлампиевич.- Я привез куропаток, мы их зажарим в духовке. А какие соленые рыжики будут на столе! Вы узнаете, что это такое, мое захолустье!
Вечером Тимофей Евлампиевич, узнав, что Андрей и Лариса приглашены к Тухачевскому, горячо одобрил их решение.
- Разумеется, в этом посещении таится и опасность,- сказал он и пристально посмотрел на Андрея.- Сталин никогда не простит Тухачевскому старой обиды. Это же Тухачевский тогда, в двадцатом, обвинил Сталина, что тот не выполнил директивы Ленина и не поспешил на помощь армиям Тухачевского, когда они подступили уже к самой Варшаве.
- Но ведь именно Сталин переместил Тухачевского с округа на замнаркома,- возразил Андрей, стремясь, чтобы отец подтвердил это и хотя бы немного развеял его страхи.- О какой же мстительности ты ведешь речь? Хотел бы я, чтобы мне вот так же жестоко мстили!
Тимофей Евлампиевич посмотрел на Андрея как на наивного мальчишку.
- Оказывается, ты совсем не знаешь Сталина,- сказал он.- Подняв человека на вершину горы, он любит смотреть, когда тот срывается с нее и летит вниз, чтобы уже никогда не подняться. Но вы можете смело идти к командарму,- тут же добавил он.- Если что, я за вас вступлюсь. Как-никак, а я у вождя в фаворе.
- Тоже мне, фаворит,- усмехнулся Андрей.- Убежден, что он о тебе и вовсе позабыл.
- Теперь я уж окончательно убедился, что ты не знаешь своего вождя. Пора тебе понять, что Сталин ничего не забывает. И коль он меня до сих пор не запрятал за решетку, стало быть, я ему еще понадоблюсь.
…В шесть часов вечера тринадцатого января раздался звонок от Тухачевского. Его адъютант сказал, что ровно в восемнадцать тридцать машина замнаркома будет ждать их у подъезда дома в Лялином переулке. На всякий случай он поинтересовался номером квартиры.
Тимофей Евлампиевич, гостивший у сына, проводил Андрея и Ларису к машине. Вместе с ними увязалась и Берта Борисовна. Она восторженно смотрела на большой черный лимузин.
- Берта Борисовна, марка этой машины - "плимут",- лишь слегка утоляя ее любопытство, пояснил Тимофей Евлампиевич.- Прекрасная машина, уверяю вас, это получше, чем, скажем, "бьюик" или "паккард". Впрочем, думаю, что она переплюнет и "линкольна". Перечисленные мною марки автомобилей вы можете частенько встретить на Садовом кольце, но что касается "плимута"…- И Тимофей Евлампиевич загадочно устремил глаза ввысь, чем еще больше заинтриговал Берту Борисовну, обожавшую всевозможные таинства и сенсации.
- И все же самое главное не в том, какая марка машины предпочтительнее, тем более что в этом я ничегошеньки не смыслю,- откликнулась она, преодолев свою завороженную оцепенелость,- а в том, куда сейчас умчит этих слишком уж шустрых ребятишек этот ваш хваленый "плимут".
- Думаю, что они проведут праздник не хуже, чем мы, разве что на их столе не окажется соленых рыжиков,- загадочно сказал Тимофей Евлампиевич, не уточняя адреса, по которому направлялись Андрей и Лариса.
- Надеюсь, и мы тряхнем стариной! - оптимистично заявила Берта Борисовна.- Но что касается этих молодых людей, то бьюсь об заклад, они далеко пойдут! В их годы меня не возили на таких таратайках!
Шофер "плимута", одетый в кожаную куртку, всю дорогу молчал и ни разу не взглянул на своих пассажиров. Свет фар лимузина длинными щупальцами хлестал по нависшей над городом тьме. Лишь на Тверской тускло светились фонари, бросая косые пляшущие лучи на подъезды домов и вывески магазинов. Прохожих было мало. Редкие "эмки" шарахались от правительственного "плимута".
Когда машина въехала на Большой Каменный мост, Андрей сразу же догадался, что они едут к Дому правительства.
И впрямь, машина проехала под арку и на минуту остановилась у полосатой будки, примостившейся возле ворот. Из будки вышел огромного роста охранник в таком же огромном тулупе и, проверив у шофера пропуск, махнул варежкой, разрешая проехать. "Плимут" медленно обогнул тыльную часть дома и остановился возле дальнего углового подъезда.
- Подождите минутку,- сказал шофер и скрылся за тяжелой дверью.
Вскоре он вышел из подъезда вместе с другим человеком, тоже в кожаной куртке, видимо охранником, который открыл дверцу машины. Увидев Ларису и Андрея, сидевших на заднем сиденье, он вежливо поздоровался с ними.
- Пожалуйста, ваши документы,- так же вежливо попросил он.
Затем он снова ушел, вероятно чтобы проверить документы при свете, и вскоре вернулся.