- Прекрасная кандидатура! - воскликнул Мехлис, ругая себя самыми последними словами за то, что сам не додумался назвать эту фамилию, ведь не зря же Сталин упомянул его! - Завтра же я подпишу приказ о его назначении.
- Уже не "завтра", а "сегодня",- поправил его Сталин.- И вот еще что. В ближайшее время, вероятно, состоится моя традиционная встреча с писателями у Горького. Надо поддержать старика, после смерти сына он совсем сдал и, кажется, разуверился в жизни. А ведь он в нашей литературе - звезда первой величины. Думаю, что товарищу Грачу будет полезно побывать на этой встрече, познакомиться заодно с мастерами вашей литературы.- И Сталин повесил трубку.
Мехлис медленно опустился в кресло, подперев холодными ладонями худые щеки. Сейчас его терзала одна загадка: почему Сталин обратил свое внимание именно на Грача? Правда, вождь как-то похвалил его статью в газете, но не это же было решающим! Возможность того, что Грач по своей инициативе вышел на Сталина с просьбой о назначении на более высокую должность, полностью исключалась: в партии ничто не оценивалось с таким большим знаком минус, как нескромность. Правильно ли он, Мехлис, поступил, сразу же согласившись на предложение Сталина? Скорее всего, где-то наверху у Грача есть сильная рука, коль уж о нем вспомнил Сталин. Но тогда повышение могло состояться значительно раньше… Мехлис решил не изводить себя, а просто утром вызвать секретаря и продиктовать ему приказ о назначении Грача редактором "Правды" по отделу литературы и искусства. Конечно, оставалось опасение, что этот новоявленный выдвиженец, заняв пост не с его, Мехлиса, подачи, а по повелению свыше, задерет нос, будет вести себя слишком независимо и, что еще более опасно, нести информацию о редакции, да и о самом главном редакторе на самый верх, иными словами, носить сор из избы. Но Мехлис тут же успокоил себя: опыта, с помощью которого он мог, в случае надобности, скомпрометировать и осадить любого работника, ему было не занимать.
Утром, едва начался рабочий день, Мехлис первым делом послал за Андреем. К его великому удивлению, того на работе не оказалось.
Андрей в этот день забирал из роддома Ларису с крохотной дочуркой.
Жена вернулась в Москву две недели назад. Увидев его на перроне, Лариса удивилась, как он мог узнать о ее приезде. "Почувствовал… угадал… интуиция подсказала…" Все эти уверения Андрея не убедили ее, и только телеграмма из Котляревской, подписанная ее матерью и оставленная Андреем на столе, объяснила все. Она приехала в воскресенье, а во вторник, вернувшись с работы, Андрей увидел пустую комнату, в беспорядке разбросанные вещи… В первый момент он испугался, что Лариса снова сбежала от него, но возникшая на пороге Берта Борисовна торжественно объявила, что кончилась его беззаботная жизнь и скоро он станет солидным папашей, если уже не стал…
Лариса уверенно перепеленала дочку и подала ее Андрею:
- Держи, привыкай…
Девочка была настолько крошечной, что Андрей боялся дышать на нее.
- Ты уже придумал ей имя?
- Имя? Давай назовем ее Женей… Женечкой…
- Женя? Ну что ж, я согласна.
В это время в дверь постучал посыльный из редакции:
- Вас срочно вызывает главный редактор.
Не ожидая от вызова к Мехлису ничего приятного для себя, Андрей с сожалением передал дочку Ларисе и поехал на работу.
Встретивший его Мехлис был разъярен.
- Вы анархист! Разгильдяй! Вы забыли, что такое дисциплина! - накинулся он на Андрея, даже не поздоровавшись с ним.- Вы забыли, где вы работаете!
- Простите, но…- начал было Андрей, но Мехлис тут же заткнул ему рот:
- Вы не заслуживаете прощения! О вас думают…- Он едва не выпалил "о вас думает товарищ Сталин", но вовремя спохватился и осекся.- Вам предстоит задание государственной важности, а вы болтаетесь черт его знает где, беззастенчиво нарушаете трудовую дисциплину!
Андрей терпеливо выслушивал его гневную тираду, всем своим видом напоминая человека, обреченного на казнь, а внутри у него пело: "А Лариса снова со мной! А Лариса снова со мной!"
Разрядившись, Мехлис сел, долго молчал, хмуря густые черные брови, потом вдруг милостиво махнул рукой, указывая Андрею на стул:
- Садитесь! Я не буду наказывать вас обычным способом. Все эти выговоры - мертвому припарка! Их пора списать в архив! Я вас накажу по-своему.- Он победоносно взглянул на Андрея, готовясь окончательно обескуражить его.- Не догадываетесь, о каком наказании идет речь?
- Нет, не догадываюсь, товарищ Мехлис,- холодея от предчувствия чего-то страшного, проговорил Андрей.
- Куда уж вам! - торжествующе произнес Мехлис.- Такое наказание вам и не снилось! Так вот, только что я подписал приказ о назначении вас редактором "Правды" по отделу литературы и искусства.
"Да он просто издевается надо мной! - с прежним страхом подумал Андрей.- А сейчас объявит, что пошутил и что на самом деле подписал приказ об увольнении".
Мехлис не спускал глаз с Андрея, пытаясь понять, какое впечатление произвели на того его слова.
- Что ж вы не радуетесь? - сердито спросил он.- На вашем месте я бы подпрыгнул до потолка.
- Благодарю за оказанное мне доверие,- неживыми губами пробормотал Андрей.- Боюсь только, что не справлюсь. Я же не профессиональный литератор.
- Чепуха! - взвизгнул Мехлис, как он и делал это всегда, когда хотел отмести мнение, с которым он был абсолютно не согласен.- Чушь! Отсебятина! Вы - коммунист! И нет таких крепостей, которых не смогли бы взять большевики! Прекрасно именно то, что вы не профессиональный литератор. Такой профессионал, вместо того чтобы решительно улучшить освещение проблем творческой интеллигенции на страницах газеты, сидел бы в тиши своего кабинета и кропал бы свои романы. И в этом смысле вы, человек, далекий от писательства, будете на своем месте. Не будете справляться - поможем, не захотите - заставим! - Мехлис с самого начала разговора решил ни в коем случае не открывать Андрею того, что повышает его в должности по прямому указанию Сталина.
- Я приложу все свои силы… Все знания…- все еще не веря в реальность происходящего, проговорил Андрей.
- Проблемы литературы и искусства в нашей газете освещаются не по-большевистски,- продолжал Мехлис.- Хвалим тех, кого надо стегать и развенчивать, критикуем тех, кого следует поднимать на щит. Критика носит заушательский характер. Настоящей борьбы за высокую идейность нет и в помине! Учтите, главное - идейность, а не всякие там штучки-дрючки и выкрутасы! Идейность - становой хребет искусства социалистического реализма. Рисуя дворец, нечего разыскивать отхожее место. Нам нужны не слюнявые интеллигентики, сладострастно копающиеся в человеческой душе, как нищие в помойке на манер Достоевского, а бойцы железной гвардии пролетариата!
Он долго еще рассуждал в том же духе, а потом вцепился в Андрея неожиданным вопросом:
- Где вы болтались весь день? Небось завели любовницу?
- Я выписывал жену из роддома,- ответил Андрей.- Вместе с нашей малышкой.
У Мехлиса широко раскрылись глаза.
- Это какая же жена? - быстро спросил он, будто пытаясь уличить Андрея в нечестности,- Вторая? Третья?
- У меня единственная жена,- обидчиво сказал Андрей,- Лариса Степановна Казинская.
- Значит, она вернулась? Вы снова сошлись? И вас можно поздравить с рождением ребенка? - Вопросы Мехлиса звучали так, словно он был недоволен тем, что произошло.
- Да, она вернулась, и мы уже никогда не расстанемся,- убежденно сказал Андрей.
- Ну, это еще бабка надвое сказала,- все так же недовольно пробурчал Мехлис.- Не зарекайтесь. А сейчас будьте предельно внимательны. На днях состоится очень ответственная встреча писателей у Максима Горького. Вы будете в ней участвовать. Запоминайте и записывайте каждое слово. Учтите, стенографисток там не будет. Затем доложите мне все свои записи. В вашем распоряжении будет редакционная машина. О дне и времени встречи я вам сообщу дополнительно.- Он сделал паузу.- Но из дома - ни шагу. Я вам могу позвонить в любой момент. Будьте готовы как штык.
…Андрей мчался домой взволнованный и окрыленный. Уже с порога сообщил Ларисе о своем повышении.
- Ты не радуешься? - удивился он, приметив, что на лицо ее тенью легла грусть.
- А чему радоваться? - с тревогой спросила Лариса,- Тебя бросили в самый водоворот. Всех этих писателей хотят приручить и посадить на короткий поводок. И если ты не справишься с этим, тебе несдобровать.
- Лариса, у тебя всегда на уме только мрачные мысли! - укоризненно воскликнул Андрей,- Ты можешь смотреть в будущее с радостью и надеждой?
- Я всегда была оптимисткой,- сказала Лариса,- А сейчас не узнаю себя. Но разве я виновата в этом? Виновата наша жизнь.
Он еще долго успокаивал ее, рисуя радужные перспективы, которые могут открыться им в ближайшем будущем. Может быть, удастся получить отдельную квартиру. Кроме того, они смогут войти в круг интересных знаменитых людей, и это духовно обогатит их, сделает жизнь более содержательной. Да и зарплата ведь будет повыше. Лариса молча слушала его и как-то странно улыбалась.
- Теперь я не очень-то побегу на приемы и банкеты,- наконец прервала она его,- Даже если на них предстоит встретиться с гениями.
- Но почему же?
- А вот он, человечек, который будет держать меня за юбку,- кивнула она в сторону ребенка.- Человечек по имени Женька…
Глава восьмая
…Близился полдень, когда Андрей помчался в редакционной "эмке" по Рублевскому шоссе на дачу Горького. Встреча с писателями должна была состояться во второй половине дня, ближе к вечеру, но Андрею хотелось приехать пораньше, чтобы получше уяснить себе суть предстоящего события. Нервы его были напряжены до предела: накануне Мехлис сообщил ему, что на встрече будет сам Сталин с членами Политбюро.
Осень стояла еще теплая, "бабье лето" так "распоясалось", что, казалось, будет продолжаться до первых белых мух. Леса стояли в золоте, местами пылая багрянцем. Небо было непостижимо высоким, ослепительно чистым.
Миновав березовую рощу, в которой от белых стволов было светло, машина въехала в ворота дачи. Это был большой двухэтажный дом в стиле ампир, цвета охры, с массивными белыми колоннами. Первое, что бросилось в глаза Андрею, были аллеи, посыпанные желтым песком, и благоухающие множеством цветов хорошо ухоженные клумбы. Когда же он, выйдя из машины, шел к дому, мимо него пронеслась, как вихрь, стая разномастных кошек. Андрей машинально пересчитал их: кошек было аж четырнадцать! "Дурная примета,- подумал Андрей, вспомнив рассказы бабушки еще в далеком детстве.- Они перебежали мне дорогу. Впрочем, всяческие суеверия надо отбросить прочь".
Охранник, встретивший Андрея еще в воротах, провел его на первый этаж в кабинет секретаря Горького Крючкова. Андрей уже немало был наслышан о нем от Кольцова. Тот нещадно честил горьковского секретаря, уверяя, что Горький у Крючкова самый типичный узник, что этот хитрый делец создал вокруг писателя настоящую блокаду. Андрей возразил ему, сказав, что подле Горького суетится множество всякого разномастного люда - от истинных писателей до графоманов, авантюристов и просто любителей пожрать на дармовщинку и что ему как раз и нужен надежный человек-фильтр, который бы, обладая хорошим чутьем, допускал бы к своему хозяину одних, окружая их вниманием и заботой, и безжалостно отсекал других. Кроме того, надо было ввести в упорядоченное русло тот поток писем, который постоянно, наподобие Ниагарского водопада, низвергался на Горького. И, естественно, не мог же Горький сам, без помощи Крючкова, заниматься издательскими делами, всеми этими "Историями фабрик и заводов", "Историями Гражданской войны в СССР", "Жизнями замечательных людей" и многими другими идеями, которые исходили от Горького как из рога изобилия, а также связями с правительственными учреждениями, да и мало ли еще чем.
На все эти доводы Кольцов кривил губы в многозначительной усмешке и даже намекнул Андрею, что этот Крючков не может не зависеть от Ягоды, а значит, "основоположник литературы социалистического реализма" постоянно находится "под колпаком".
И вот теперь Андрей имел возможность познакомиться с Крючковым лично. Петр Петрович принял его довольно сдержанно, давая понять, что "Правда" - это еще не Политбюро и потому отношение к ее представителю, прибывшему на дачу к Горькому, не может быть ни преувеличенно любезным, ни слишком холодным.
- Встреча начнется в восемь часов вечера, вы прибыли чересчур рано. С одной стороны, это похвально, ибо подчеркивает заинтересованность вашей газеты. С другой же стороны, это опрометчиво, так как вы теряете много драгоценного времени.
И, как бы сразу отсекая Андрея от его возможных поползновений побеседовать с Горьким до встречи, поспешно добавил:
- Состояние Алексея Максимовича таково, что он не сможет уделить вам внимания. Ему нужно беречь силы для весьма важной встречи. Он все еще не может оправиться от шока, вызванного внезапной смертью сына. К тому же здоровье основательно подорвал писательский съезд. Надеюсь, вы сочтете мои доводы убедительными. До встречи прогуляйтесь по парку, спуститесь к Москве-реке, это вас хорошо настроит, да и сможете глотнуть кислорода. А теперь извините, у меня еще уйма дел, я вас принужден покинуть. А на встречу приходите загодя, опоздание исключается совершенно.
- Не беспокойтесь,- сказал Андрей, глядя в бесстрастное лицо Крючкова.- Все будет в порядке.
Андрей неторопливо пошел в конец парка, где внизу, окаймляя дачу, беззвучно текла Москва-река. По деревянной лестнице в десяток ступенек Андрей спустился к реке и огляделся вокруг, вдохнув полной грудью свежий, бодрящий воздух. Река была здесь неширока, довольно извилиста, тут и там желтели песчаные отмели. Противоположный берег был высок, крут, в песчаных извилинах его гнездились птицы. А за рекой далеко, сколько видел глаз, тянулся дикий, сплошь заросший вымахавшей за лето в рост человека травой и кустами ивняка пойменный луг. В стороне от реки простирался большой овраг с подвесным деревянным мостом.
Андрей заприметил небольшую, легкую, словно летевшую над рекой беседку и пошел к ней.
Как ни прекрасен был этот погожий день и как ни манила к себе такая же прекрасная природа, Андрей, присев на скамеечке в беседке, весь ушел в думы о предстоящем событии. И было отчего прийти в волнение. Там, на партийном съезде, он видел Сталина каждый день, пока шли заседания, но видел его издали, на приличном расстоянии. На вечеринке в квартире Ворошилова, куда его случайно занесла нелегкая, он, хотя и сидел с ним за одним столом, все же опасался смотреть на него даже искоса. Теперь же ему предстояло оказаться вблизи от Сталина, а может, даже и говорить с ним. И такая возможность несказанно пугала его. Этим можно было гордиться и от этого же можно было сойти с ума, потому что вождь, как был уверен Андрей, своим прозорливым взором сразу же определит ему, Андрею, истинную цену, и тогда эту оценку уже не сможет ни изменить, ни поправить никто.
"Неужели эти экзамены будут преследовать тебя всю жизнь? - спрашивал себя Андрей.- Тебя все время влечет в эту орбиту повышенного риска!" И он остро позавидовал тем, кто живет в стороне от сильных мира сего, живет простой, обычной, земной жизнью.
Среди собравшихся в холле первого этажа писателей Андрей без труда узнал Алексея Толстого, Федина и молодого Леонида Леонова. Фадеев, заприметив Андрея, стремительно подошел к нему, дружески протянул сильную руку и рассмеялся.
- От "Правды" никуда не скроешься! - весело объявил он так громко, что все, кто был в холле, обернулись,- Так оно должно и быть!
На холеном, европейского типа лице Федина легкой тенью промелькнула слегка снисходительная улыбка. Барственно важный Толстой, словно одаряя подарком, кивнул львиной головой. Породистое лицо лоснилось, будто было смазано маслом, волосы были подстрижены в кружок, и Андрею припомнилось, что так стриглись еще до революции извозчики. Весь он был полон самодовольным, ликующим ощущением жизни.
Горький появился позже всех и удивил Андрея тем, что выглядел более старым, чем его изображали на портретах. Неприятно поразило его большое некрасивое лицо с крупным, по-утиному вытянутым носом. Большие руки и ноги плохо гармонировали с худым плоскогрудым и согбенным туловищем. Впрочем, худобу слегка скрывала широкая свободная рубаха-косоворотка, которую стягивал тонкий кожаный ремешок. Он мог бы казаться суровым и нелюдимым, если бы не светло-голубые печальные глаза, затаившие в себе готовую в любой момент расплескаться доброту.
- Хозяева по русской традиции встречают гостей на пороге,- с отчетливым и даже, как показалось Андрею, сознательно подчеркиваемым оканьем проговорил глуховатым низким баритоном Горький и вышел на крыльцо.
Вскоре на шоссе, ведущем к даче, послышался гул машин. Сумерки уже сгустились, когда правительственные лимузины и машины сопровождения заполонили собой все пространство перед дачей. На просторном крыльце вспыхнул яркий свет, и Горький стоял на нем, хорошо видный со всех сторон, как артист на сцене, готовый произнести торжественный монолог. Ослепительные щупальца фар, шныряя по сторонам, то набрасывались на притихшую в темноте дачу, словно бы пытаясь ее поджечь, то выхватывали и являли на свет божий лесные тайники с белоствольными березами и мрачными елями и наконец, как бы удовлетворив свое жадное любопытство, погасли.
Андрей видел, как из первой машины вышли Сталин и Молотов, из второй появились Ворошилов и Каганович, из самой дальней - Бухарин и наконец Ягода.
Сталин неторопливо зашагал к крыльцу, поднялся по ступенькам и поздоровался с Горьким, глядя на него снизу вверх с едва приметной улыбкой, будто хотел с первых же секунд встречи определить, доволен ли тот приездом гостей. Горький с трудом согнал тяжелую хмару с лица и тоже в ответ улыбнулся, но улыбка была вымученной и страдальческой.
- Мы рады приветствовать великого пролетарского писателя,- сказал Сталин.- Не испугались, Алексей Максимович, что я с собой притащил такую ораву? - И он плавно повел правой рукой в сторону своего окружения.
- Нисколько, Иосиф Виссарионович,- заверил его Горький.- Чем больше гостей, тем выше может задрать нос хозяин.
- Ну, в таком случае ведите нас в свои хоромы. Сразу хочу предупредить, что после многочисленных заседаний вся эта братия голодна, как стая волков в зимнюю пору.
После Сталина к Горькому стали подходить стоявшие до этого чуть поодаль его сподвижники. Молотов и Каганович поздоровались с хозяином деловито, даже с серьезным видом, не позволив себе улыбнуться. Ворошилов отпустил какую-то шутку и первым рассмеялся, зато Бухарин схватил Горького за плечи и стал весело и столь усердно турсучить его, что тот запросил пощады:
- Вы, Николай Иванович, хоть с виду и мужичок с ноготок, но ручищи у вас тяжелые, как у волжского грузчика! Прошу пощадить старого и очень спокойного писателя!
- А кто был на Волге первостатейным грузчиком, как не будущий классик Максим Горький? - задиристо спросил Бухарин, звонко рассмеявшись.
- Молодость побеждает,- смиренно сказал Горький.- Молодость всегда права.