Но современное поколение равнодушно к старой литературе и старым преданиям, и теперь лишь вопрос времени, когда окончательно будет утрачено непосредственное знание жизни полинезийского народа. Это произойдет, по-видимому, уже лет через десять. Музей Бишопа в Гонолулу, располагающий крупнейшим в мире собранием этнографических экспонатов и документов из Полинезии, уже давно обратил внимание на возможность спасти бесценные материалы еще частично сохранившиеся на архипелаге Туамоту. В тридцатых годах музей направил туда две экспедиции, которым удалось собрать множество сказаний, родословных и песен. Некоторые участники первой экспедиции побывали и на Рароиа. Они встретили старца, познания которого превосходили чуть не все, что они до сих пор себе представляли. Исследователи решили вернуться сюда позже, но из-за ветра, течений, штормовой погоды, неисправности судового двигателя и других столь обычных на Туамоту злоключений так и не смогли осуществить свое намерение.
Перед нашим отплытием из Папеэте один из этнологов музея Бишопа, проживающий на Таити, просил нас выяснить, не передал ли тот старик, которого он встречал лет двадцать тому назад, что-нибудь из своих обширных познаний другим раройцам. Звали старца Теи хоте Понги.
Оказавшись на Рароиа, мы первым делом спросили о нем наших новых друзей. Однако никто ничего не мог сказать. Никто на острове не помнил тех, кто жил двадцать лет назад, еще меньше помнили они о языческих временах, когда не было в обиходе ни муки, ни карманных фонариков, ни одежды. Тупухоэ больше всех знает о старине, заверили нас. И действительно, Тупухоэ знал поразительно много о прошлом острова, но ему было всего пятьдесят лет, и он никогда не видел старое общество в пору его расцвета.
Мы увлеклись этим вопросом и очень хотели узнать побольше об истории острова, а потому обратились к бывшему вождю Хикитахи, тому самому, который сразу после нашего прибытия нанес нам визит вежливости. Он считался самым старым человеком на острове.
Так как Хикитахи говорил на чистом туамотуанском диалекте, употребляя немало непонятных нам слов, мы захватили с собой переводчика Этьена. Старик ничего не понимал в европейском летосчислении, но, расспрашивая его о всех ураганах, какие он помнил, и сравнивая с официальными данными, опубликованными метеорологической станцией на Таити, мы установили, что он был уже женат и имел двух детей пяти-десяти лет, когда на Рароиа налетел циклон 1878 года. Это означало, что ему не менее девяноста лет; следовательно, он еще застал старину.
Так и оказалось. Хикитахи сообщил, что часто принимал участие в языческих ритуалах, показал даже место, где некогда стоял самый чтимый марай (святилище) на острове. Однако чем больше мы расспрашивали, тем яснее становилось, что добрый Хикитахи не настолько тверд в своих воспоминаниях, чтобы сообщить нам достаточно достоверные факты или дать связный рассказ. Старик то и дело искал нужное слово, подолгу бормотал что-то про себя. Наконец он заявил:
- Приходите завтра пораньше, пока еще прохладно. У меня от солнца все в голове путается.
Разумеется, назавтра мы пришли к нему на рассвете, но то ли день выдался необычно жаркий, то ли по какой другой причине - во всяком случае Хикитахи и на сей раз поминутно сбивался. Когда наступало просветление, он рассказывал много интересного, но затем надолго погружался в раздумье или произносил бесконечные монологи. Мы уже потеряли было всякую надежду выудить из него что-нибудь членораздельное; вдруг Хикитахи оживился и произнес:
- А почему вы не спросите Те Ихо?
- Кто это такой - Те Ихо? - спросил я.
- Это наш последний тахунга, ученый. Он все знает.
- Странно, - заметил я. - Что-то я никого не припоминаю с таким именем.
- Это потому, что Те Ихо никогда не выходит, - объяснил Этьен. - Он целый день сидит дома и размышляет.
Имя Те Ихо почему-то показалось мне знакомым, и я попросил назвать его полностью. "Те Ихо а те Панге", - ответили мне. Так ведь это же не кто иной, как Теи хоте Понги, о котором нас просили узнать! - сообразил я. Значит, он жив! С Этьеном во главе мы помчались в противоположный конец деревни и вскоре очутились перед домом Тангихиа, где, как нам сказали, поселился Те Ихо.
- Где Те Ихо? - в один голос воскликнули мы с Этьеном.
Тангихиа показал на сарайчик поодаль. Мы прошли туда и заглянули внутрь. Стены из некрашеной жести украшались лишь испачканным изображением Иисуса, выполненным в ярких красках, отличающих обычно американскую рекламу сигарет. Пол из грубых, нетесаных досок явно избегали мыть без особой нужды. А посреди пола спал старик, положив голову на пустую консервную банку.
Мы стали звать его. Наконец Те Ихо поднялся и вышел наружу. В сумраке помещения я не мог как следует разглядеть старика, а когда впервые увидел Те Ихо при дневном свете, то чуть не вскрикнул от удивления: "Но это же белый человек!"
Его кожа была не темнее кожи жителя Южной Европы, волосы и борода - седые, а что касается черт лица, то в любом шведском доме он мог бы сойти за деда Мороза.
Те Ихо ласково приветствовал нас обычным иа ора на, потом молча сел на пороге, ожидая, что мы скажем. Мы сразу взяли быка за рога и спросили, не поведает ли он нам что-нибудь о старине. Те Ихо наклонился, словно не расслышал или не понял нашей просьбы, долго и внимательно разглядывал нас и вдруг рассмеялся. Затем стал опять серьезным и сказал:
- Извините, но я не мог удержаться от смеха: вы, попаа, спрашиваете о старине, между тем как никто из островитян ею не интересуется…
Он помолчал немного, потом продолжал:
- Посмотрите на мои волосы. Они были седыми еще тогда, когда Тангихиа мальчишкой делал лодочки из ореховой скорлупы. Сейчас он взрослый, и уже его дети играют на берегу. Когда мои волосы только начали седеть, я подумал: я старый человек, и я устал. Я видел Рароиа в давние времена, когда люди поклонялись еще старым богам и уважали старые обычаи. Я - последний, кто помнит старую науку. Когда я умру, старое время умрет со мной. Мой долг собрать молодежь и рассказать обо всем, что я видел и слышал. Пусть они и их дети знают свое прошлое, знают, как жили их предки и какие дела свершили. Я научил молодых всем старинным песням и танцам, какие знал, но когда начинал рассказывать о делах и вере предков, они только смеялись и говорили: "Да ну, все это скучные выдумки. Нам хочется послушать про автомобили, самолеты, пароходы". Я уже тогда плохо видел и сказал Тангихиа, чтобы он записал все мои рассказы в большую книгу. Но уже через несколько дней ему надоело, а ни у кого другого не было ни охоты, ни времени. И я подумал, что видно богу так угодно, чтобы старина умерла со мной. Но однажды появилось судно, на котором приплыли три попаа. Они пришли прямо к моему дому и попросили поведать все, что я знаю. Я понял тогда, что бог не забыл меня и послал этих троих попаа, чтобы они записали старую науку - пусть все увидят, что она так же важна, как все написанное в библии. Поэтому я ответил, что охотно расскажу то, что помню. Они очень обрадовались и обещали скоро вернуться. Когда они уехали, все молодые собрались у меня и сказали, что раз уж трое попаа приезжали записывать рассказы о старине, значит, эти рассказы стоят больших денег. Они просили меня научить их тому, что я знаю, чтобы они тоже смогли разбогатеть. Несколько недель я учил их, вроде как Моисей преподал законы своему народу, начертав их на каменных плитах. Тупухоэ даже полную тетрадку исписал, но это была, конечно, лишь частица нашей древней науки. Скоро он сдался, а за ним и остальным начало надоедать. Несколько месяцев спустя все оставили меня и забыли мои рассказы. Я еще долго с нетерпением ждал тех троих попаа, но они так и не вернулись.
Те Ихо грустно улыбнулся и достал из какого-то тайника большую жестяную банку. Порывшись в ней, он вынул окурок сигареты и закурил. Потом немного призадумался и заговорил снова:
- С тех пор прошло пятнадцать лет, а может быть, двадцать или двадцать пять. Откуда мне знать? До сегодняшнего дня никто не спрашивал меня о старине - и опять пришел попаа. Возможно, есть в этом свой сокровенный смысл… Я охотно сообщу все, что вы захотите узнать. Мы попросили его вспомнить то, что он когда-то хотел передать молодым.
- Это будет долгая история, - ответил старик щурясь, - потому что тогда придется начинать с сотворения мира.
Мы заверили, что не имеем ничего против, и Те Ихо, поколебавшись, приступил:
- Вначале была только Пустота. Ни мрака, ни света, ни суши, ни моря, ни солнца, ни неба… Только безмолвная, неподвижная Пустота… Прошло неисчислимое количество времени. И вот Пустота начала шевелиться. Она бурлила и росла и превратилась наконец в По - великую ночь без границ и очертаний. Все было мраком, глубоким, непроницаемым мраком. Снова прошло неисчислимое количество времени, и По также стало подходить к концу. Новые неведомые силы вступили в действие, ночь превратилась в океан, а в толще океана образовалось новое вещество. Поначалу это был только песок, но затем песок превратился в прочную землю, которая поднималась все выше и выше. И вот на свет появилась Папа, матерь земли. Папа разрасталась и стала большой страной, первой изо всех. А над Папа, матерью земли, покоился Атеа, отец неба.
Прошло еще много времени, и Папа родила двух сыновей, Тане и Тангароа. Они оглянулись и увидели, что нет ни света, ни пространства.
- Давай отделим Атеа от Папа, - сказал Тане. Вместе они попытались поднять Атеа, но не могли его сдвинуть. Вскоре родились братья Ру, и с их помощью дело пошло успешнее. Они отделили Атеа от Папа, и братья Ру образовали живую пирамиду, став друг другу на плечи. Медленно они поднимали Атеа все выше и выше, наконец высоко над землей распростерся небосвод. И возникли три сферы: Ранги-по - подземная и подводная сфера, Ранги-марама - мир, в котором мы живем, и Ранги-рева - небесная сфера над ними. Тангароа стал владыкой океана, а Тане укрепил на небе звезды, солнце, луну и стал их владыкой.
Так были сотворены боги, земля, небо и море. В море стали размножаться растения, животные, рыбы, мелкие твари. Не было только людей. И тогда Тангароа сотворил Тики - нашего праотца. Прошло некоторое время, и Тики не захотел больше оставаться один. Тангароа сотворил из горсти песка женщину и отдал Тики; ее звали Хина аху оне - "Хина - сделанная из песка". Все люди происходят от Тики и Хины. Время шло, поколение сменялось поколением. Наконец родился Мауи, величайший среди наших предков. Мауи посчитал, что дни чересчур коротки, и поймал солнце арканом. Лишь когда оно обещало двигаться медленнее, он отпустил его опять. Мауи сотворил также первую собаку и дал людям огонь, но величайшим его подвигом было, когда он из морской пучины выудил новые земли. Привязав на длинный канат огромный крюк, он вытянул из воды Рароиа и остальные острова Паумоту. Так Мауи завершил сотворение мира .
Мы поблагодарили Те Ихо и вернулись на следующий день, с нетерпением ожидая продолжения; ведь старик обещал нам рассказать историю острова и его обитателей вплоть до наших дней. Чтобы побудить его начать с того места, где он кончил накануне, я спросил.
- Но если Мауи первый вытащил из воды Рароиа и все остальные острова, то где же произошло сотворение человека?
Те Ихо лукаво поглядел на меня и тихонько рассмеялся:
- А ты не знаешь? Обычно все попаа знают, что сотворение человека произошло в раю.
Потом он стал серьезным и продолжал:
- Но я не раз задумывался, не был ли ваш рай и нашим местом сотворения человека. В конечном счете, может быть Тики и Хина - лишь другие имена тех же Адама и Евы? Но так или иначе, мы, полинезийцы, знаем наименование нашего рая, не то что вы, попаа. Подсаживайтесь ближе, и вы услышите истинную повесть о нашем происхождении, я заучил ее слово в слово от деда.
Те Ихо закрыл глаза, собираясь с мыслями, пошевелил губами, затем стал читать нараспев слабым, но ясным голосом:
Гаваики те а рунга,
Гаваики те а раро,
Гаваики таутау май,
Гаваики таутау ату,
Гаваики ка апари и те туа о Атеа,
Гаваики нуи а наеа…
Мы понимали только отдельные слова, но были настолько заворожены ритмом и мелодией слов, что не хотели прерывать Те Ихо переводом Этьена. Все так же монотонно, нараспев, старик вдохновенно излагал сказание об утраченной родине - Гаваики, где обитали его предки на заре времен. Словно голос из прошлого донес нам древнюю мудрость, которая некогда считалась настолько священной, что ее знали лишь избранные жрецы, не смевшие изменить ни слова в старинном предании.
Внезапно Те Ихо смолк и снова погрузился в свои размышления. Я взглянул на часы. Он говорил непрерывно более получаса. Передохнув, он попытался продолжать, но память изменила ему, старик не мог вспомнить нужные слова. В конце концов Те Ихо сдался и вытащил жестяную банку, в которой прятал свои окурки. Чтобы быстрее найти их, он высыпал все содержимое банки. Мы увидели кроме окурков две коробочки спичек, луковицу, камень от пращи и… пластмассовый поясок.
Мы и дальше продолжали навещать Те Ихо, и постепенно для нас начали проясняться основные черты примечательной истории Рароиа. Конечно, трудно было связать между собой мифические рассказы о Гаваики и о великих плаваниях прошлого, но начиная с того момента, когда полинезийская "экспедиция" впервые достигла Рароиа, Те Ихо довольно точно и достоверно излагал судьбы своего народа. Так, однажды он перечислил все звенья своей генеалогии, начиная с первого поселенца на острове. Получилось тридцать поколений! Если на каждое поколение отвести 18 лет, то выходило, что остров был заселен в XV веке. Это довольно точно соответствует данным, полученным учеными методом сравнительного исследования.
Первым открыл Рароиа - и одновременно, разумеется, соседний остров Такуме, - некий Тане-арики, вероятно приплывший с Маркизских островов. Его внук Вароа стал первым местным вождем или королем. На протяжении последующих трехсот лет эта династия безраздельно правила обоими островами, но в начале XVIII века ее свергли. Предание объясняет это тем, что король привез себе супругу с чужого, вражеского острова. В дальнейшем вплоть до нашего времени власть принадлежала мелким вождям различных племенных групп.
Жизнь в пору правления первых вождей была суровой и примитивной. На песчаной полоске, окаймляющей лагуну, произрастало тогда еще меньше растений и обитало еще меньше животных, чем сейчас. Поначалу не было даже ни одной кокосовой пальмы. Собак не знали, и когда их впервые привезли, то ценили прежде всего как мясо. (Раройцы и сейчас считают собачье мясо лакомством и охотно платят несколько сотен франков за жирного пса.) Единственной одеждой мужчин была плетеная набедренная повязка из листьев пандануса, женщин - лубяная юбочка. Циновки, служившие, смотря по потребности, матрацем или одеялом, также плели из листьев; орудия труда изготовляли из дерева, кости и перламутра.
Постепенно раройцы осваивали местную природу, учились лучше пользоваться скудными ресурсами. Одновременно складывалась удивительно разносторонняя социальная и религиозная организация. Для всех важных дел и работ имелись специалисты, так называемые тахунга. Одни становились лодочными мастерами, другие - строителями, еще одна группа занималась изготовлением орудий труда и рыболовных крючков. Но наиболее важными и почитаемыми тахунга были врачи, жрецы и ученые, духовные пастыри народа.
Политическая власть сосредоточивалась у вождей. Это были гордые и смелые люди, обычно очень честолюбивые. Чтобы приумножить свою славу, они часто на вместительных двойных лодках (катамаранах) с панданусовыми парусами совершали большие плавания в поисках новых земель или военные походы на другие острова. В непосредственном подчинении вождя находился каито, военачальник; он отвечал за обучение военному делу всех боеспособных мужчин и исполнял роль, так сказать, начальника генерального штаба.
Те Ихо помнил большинство песен из героического эпоса прошлого и многие спел нам. Одна из самых длинных (и наиболее красивых) повествовала о карательном походе таитянского вождя Хонокуры против Такуме и Рароиа, чьи воины убили одного из его родственников во время набега на Таити.
Исполнив эту пехе (героическую песню), Те Ихо отвел нас к большому камню возле дома. У камня было свое имя - Митинити а кура; это на нем стоял Хонокура, когда объявил раройцам о вражде не на жизнь, а на смерть. На берегу лагуны Те Ихо показал отмель, где Хонокура бросил якорь. В наши дни против этой отмели становятся на якорь торговые шхуны.
Подобно многим другим полинезийским племенам, предки раройцев были каннибалами. Каждый чужеземец считался врагом. Если к острову пригоняло ветром чужую лодку или на берег выбирались потерпевшие кораблекрушение, их тут же убивали и поедали. После сражения всех павших врагов жарили и съедали прямо на поле битвы. Однако, в отличие от маркизцев, раройцы никогда не охотились на людей ради еды. Каннибализм объяснялся не пристрастием к человеческому мясу, а повернем, будто к победителю переходит сила и отвага поверженного врага.