Дверь открылась, и вошел властелин страны и полувластелин еще значительной части земного шара Леонид Ильич Брежнев, большой, тяжелый, с застывшими чертами лица (глубокие морщины казались вылепленными из белого воска).
- Здравствуйте, товарищи! - пошлепав губами, с одышкой сказал Генеральный секретарь КПСС. Все присутствующие встали со своих мест - Садитесь, садитесь, товарищи…- Леонид Ильич тяжко, с кряхтением, медленно, томительно медленно шел к своему креслу. Наконец взгромоздился на него, опять пошлепав непослушными губами, сказал: - Начинай, Константин Устиныч.
Товарищ Черненко, зашуршав своими бумагами, поднялся и, откашлявшись, заговорил тихим, бесцветным голосом:
- Повестка у нас сегодня небольшая… Всего семь пунктов. Подготовка к весеннему севу на Украине и в Российской Федерации. Оперативная информация из Польши. Тут нам необходимо, обменявшись мнениями, принять решение. Ситуация там критическая. Далее…- Константин Устинович, оторвавшись от своих бумаг, поднял голову и встретил, вернее, наткнулся на прямой, полный воли и приказа взгляд из дальнего угла комнаты.- Да, да!… Сначала, товарищи, краткое слово Юрию Владимировичу. У него для нас важное сообщение.
По залу пролетел некий ветерок. Ветерок общего испуга и тревоги. Все смотрели на Председателя КГБ - большинство со страхом. Кроме Устинова, Громыко и Горбачева.
И с таким же страхом смотрел на Андропова Леонид Ильич Брежнев.
В комнате повисла тяжелая давящая тишина.
Юрий Владимирович поднялся, раскрыл кожаную папку, которую он держал в руках, вынул из нее несколько листов бумаги, небольшую газету розоватого цвета.
- Извините, товарищи, сообщение у меня более чем неприятное,- Голос его был ровен, спокоен, скорбная нотка присутствовала в нем.- Вчера сын нашего уважаемого Александра Павловича Владимир Александрович Копыленко попросил политического убежища в Англии.
Задвигались кресла, у товарища Черненко упала на пол бумажка, и он полез за ней, кто-то болезненно закашлялся. Лицо Леонида Ильича Брежнева налилось бурой краской.
А Александр Павлович Копыленко несколько мгновений был словно скован столбняком. Наконец с трудом поднял голову и, глядя на Андропова, ненавистно, затравленно прохрипел:
- Провокация… Мой сын в Австрии.
- Вот ксерокопия двадцатой страницы лондонской газеты "Таймс" за вчерашнее число,- невозмутимо продолжал Андропов. И он прочел: - "Советский гражданин Александр Копыленко, крупный работник Внешторга СССР, обратился к правительству Ее Величества королевы Англии с просьбой о предоставлении ему политического убежища в нашей стране. Прошение господина Копыленко рассматривается в соответствующих инстанциях".
Юрий Владимирович прервал чтение, обвел взглядом находящихся в "мраморной комнате" членов Политбюро. На всех лицах - кроме одного - он видел облегчение: "Не под меня! Не под меня…" Леонид Ильич Брежнев беззвучно шевелил губами, и при желании это беспомощное шевеление можно было бы прочитать так: "Слава тебе, Господи! Пронесло…"
Александр Павлович Копыленко сидел, низко опустив голову, и было слышно его медленное, с хрипами дыхание - он страдал бронхиальной астмой.
- Далее,- прервал затянувшуюся паузу Председатель КГБ.- Только что по Би-би-си прошла информация на русском языке о том, что прошение Владимира Александровича Копыленко удовлетворено. И самое прискорбное, в этой информации сообщили на весь мир, чей сын Александр Копыленко.
- Провокация… Провокация…- хрипел Копыленко.
- Может быть, Александр Павлович, провокация.- В голосе Андропова все услышали волнение.- Мы проверим. На ноги подняты все наши работники и в Австрии, и в Англии,- Юрий Владимирович, превозмогая вспыхнувшую в душе жалость к поверженному сопернику и приказав себе: "Добей! Или проиграешь", продолжил: - И, наконец, последнее…- В руке хозяина Лубянки была газета "Русский голос".- Я вынужден… Просто обязан прочитать вам небольшую заметку в этой вот эмигрантской газетенке, номер которой я держу в руках, издающейся в Вене.- И Юрий Владимирович начал чтение ровным, ставшим вдруг глуховатым голосом: - "Как нам стало известно из достоверного источника, минувшей ночью элитный клуб в Вене "Георг III" посетил гость из Советской России…"
Он читал, не отрывая взгляда от текста, ощущая всем естеством, как черное биополе сгущается в зале. И если сейчас молния сверкнет в ней, произойдет катастрофа - для всех.
Андропова слушали в полной тишине. И, подходя к последнему абзацу этого мучительного чтения, Председатель КГБ почувствовал беспокойство. "Не надо читать дальше! - пронеслось в сознании.- Здесь ошибка…"
Однако было уже поздно…
- "…Удалось установить, что отец вчерашнего русского гостя клуба "Георг III", один из сегодняшних кремлевских старцев, двенадцать, десять и девять лет назад, находясь на отдыхе и лечении в Европе…- "Не могли об этом знать там, не могли доискаться… Да как же это я?…" -…тоже был гостем подобных клубов во Франции, Западном Берлине и Испании".
Андропов поднял голову и встретил прямой, упорный взгляд Александра Павловича Копыленко. "Очки - мое спасение". В этом взгляде мерцала усмешка.
"Да, он все понял".
Но корабли были сожжены. Игра ва-банк.
Председатель КГБ дочитал публикацию в газете "Русский голос".
Все молчали.
И Юрий Владимирович Андропов произнес последний монолог в этой трагикомедии, разыгранной на политической сцене кремлевского олимпа.
- Товарищи! Будем смотреть правде в глаза. Прискорбное событие, о котором я вас проинформировал, наносит удар по престижу руководства нашего государства. Правильнее сказать, может нанести. Если бы дело ограничилось только Владимиром Александровичем Копыленко, его предательства можно было бы не заметить, затушевать, заглушить шум, который еще поднимется в западных средствах массовой информации. А что так произойдет, мы знаем по горькому опыту. Мы бы сумели смягчить удары, если бы даже они вытащили перебежчика на экраны телевизоров,- Последовала долгая пауза. Все понуро молчали.- Но… В этой недостойной истории фигурирует имя члена Политбюро. Я должен вам сообщить, что у нас уже есть информация…- Андропов (невиданное дело!…) снял очки и быстро протер стекла носовым платком - они запотели.- Спецслужбы Запада, прежде всего Англии, начали действия, направленные на то, чтобы раскрыть анонимы в публикации газеты "Русский голос". Одно могу сказать… Мы уже начали действовать. Мы приложим всё усилия, не пожалеем средств, пойдем на крайние меры, но не допустим этого раскрытия…
Председатель КГБ не успел договорить - тяжело поднялся со своего кресла Александр Павлович Копыленко и медленно, сгорбившись, пошел к двери. В гнетущей тишине было слышно его редкое, с хрипами, дыхание. Взявшись за ручку двери, он сказал, не оборачиваясь:
- Не утруждайтесь, Юрий Владимирович. Ваши крайние меры не понадобятся.
И Александр Павлович Копыленко - член КПСС с 1931 года, дважды Герой Социалистического Труда, секретарь ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР с 1950 года - покинул высокое собрание. И здание ЦК Коммунистической партии Советского Союза.
Все присутствующие на заседании Политбюро поняли: навсегда…
Лишь смысл последней фразы Александра Павловича им был не ясен.
Этот смысл знал лишь Юрий Владимирович Андропов.
…Хотя еще некоторое время товарищ Копыленко А. П. продолжал формально числиться секретарем ЦК партии и членом Политбюро, он больше ни разу не переступил порога серого здания на Старой площади с вывеской "Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза". Поползли упорные слухи - сначала по Москве, а потом и по стране, прежде всего в среде правящих эшелонов КПСС, о тяжелой неизлечимой болезни Александра Павловича Копыленко; первоисточником этих слухов были службы дезинформации КГБ. Постепенно исчезли портреты товарища Копыленко отовсюду, где они висели,- в школах, институтах, клубах, красных уголках фабрик и заводов. Его лик однажды не был обнаружен в групповом иконостасе всех членов ленинского Политбюро, который систематически штампуется в лучших типографиях страны для наглядной агитации. Теперь фамилия Александра Павловича не значилась и в официальных сообщениях в газете "Правда" и других партийных изданиях. Наконец, седьмого ноября 1982 года, когда на Красной площади, мимо Мавзолея, на котором в полукоматозном состоянии последний раз в своей жизни стоял Леонид Ильич Брежнев, текли колонны ликующих от счастья трудящихся,- и над головами плыли портреты вождей,- среди них не было привычного изображения Александра Павловича Копыленко.
В конце октября 1982 года товарищ Копыленко А. П. был тихо, без помпы и поздравлений, с дорогими подарками, отправлен на пенсию.
И на том спасибо…
Вроде бы наступило полное, окончательное забвение.
Ан нет! Еще один раз страна - и мир - увидели Александра Павловича Копыленко на экранах телевизоров крупным планом: новым властелином страны он был допущен 15 ноября 1982 года на похороны Леонида Ильича Брежнева. Он стоял у гроба своего соратника по борьбе, партийного друга еще с днепропетровских времен, благодетеля, который вытащил его ко всем московским постам, власти, привилегиям.
Шла прямая трансляция траурного действа на Красной площади по всем каналам советского телевидения. Оператор старался: несколько раз крупным планом возникал Александр Павлович: взявшись большой крестьянской рукой за край гроба, он рыдал… Что оплакивал недавний кремлевский олигарх? Нетрудно догадаться…
В вечерних выпусках "Новостей" кадры с рыдающим товарищем Копыленко А. П. были вырезаны.
Ну, а зачем новому Генеральному секретарю КПСС понадобился этот, в чем-то патологический, жест? "Тайна сия велика есть". Ее Юрий Владимирович Андропов унес с собой в могилу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
18 апреля 1982 года
Утро было прохладное, прозрачное. Весна наступала медленно: в саду, под деревьями с северной стороны лесного участка, входящего в дачные владения Юрия Владимировича Андропова, еще лежал ноздреватый, рыхлый снег. Тренькали синицы, суетливо перелетая с ветки на ветку в голых зябких березах.
"Скоро березовый сок пойдет",- подумал Председатель КГБ, бредя по дорожке между клумб, с которых садовник уже убирал прошлогоднюю цветочную труху; земля была взрыхлена и удобрена - все готово к новым посадкам.
"Березовый сок…" - повторял про себя Андропов, поежившись в допотопном полушубке, который служил ему для подобных кратких прогулок у себя на даче уже многие годы, и он не хотел с ним расставаться, хотя жена Татьяна журила: "Да выбрось ты, Юра, эту рухлядь, неудобно".
…И вспомнилась березовая веселая роща из далекой-далекой юности: Рыбинск, он секретарь комсомольской организации судоверфи (на эту должность попал сразу, после окончания техникума водного транспорта, где тоже был комсомольским секретарем, только неосвобожденным). И даже не Рыбинск, а поселок Слип на правом берегу Волги, там и сейчас находится старая верфь. Березовая роща спускалась к Волге. Туда часто на "массовки" - так это называлось в те годы - в выходные дни он отправлялся со своим активом. Молодые… Какие мы все были молодые! Песни, танцы: вальс, полечка, па-де-катр. Но больше песни. Пылал костер среди берез, Андрюша Казаков, положив патлатую голову на мехи своей растрепанной гармошки, пробегал быстрыми пальцами по кнопкам, и все, кто был вокруг костра, разом, вдохновенно, с напором, словно уже идя в атаку на противника, дружно начинали:
Если завтра война, если завтра в поход,
Если черная сила нагрянет…
Рядом с ним стояла Соня Плахова, сборщица из ремонтного цеха, стройная, раскрасневшаяся от костра, от избытка сил, старенькое пальто расстегнуто, молодая высокая грудь рвется из ситцевой кофточки. Соня смотрела на комсомольского вожака влюбленными глазами, голос у нее был сильный, восторженно-хмельной:
…Как один человек весь советский народ
За свободную Родину встанет!…
А ведь в той березовой роще начался незабвенный - на всю жизнь - разговор с Валерием Гаяновым, Валерой. Он работал в Ярославском обкоме ВЛКСМ заведующим отделом по кадрам, и тогда, приехав в Рыбинск в командировку, сказал Юре Андропову, двадцатитрехлетнему пареньку, хитро подмигнув:
- Посещаю твою вотчину в связи с возникшей кадровой проблемой.- Валера Гаянов, здоровый, белобрысый, пышущий здоровьем, в кожаной черной куртке на лисьем меху, снова подмигнул.- Поговорим вечерком в другой обстановке. А тут…- Он набрал полную грудь воздуха и включился густым баритоном в общий комсомольско-молодежный хор:
…На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров…
Да, это было вот в такой же весенний, наверное апрельский, день. Прозрачная березовая роща - кружение бело-розовых стволов - на спуске к Волге, по которой плывут одинокими островами последние льдины; костер, песня, молодые разгоряченные лица, и глаза горят верой, преданностью идее, готовностью, если Родина прикажет, завтра же ринуться в бой с ненавистным врагом, которого они представляли в виде фашистских колонн, марширующих по площади мимо своего бесноватого фюрера с факелами и под знаменами со свастикой.
Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!…-
во все горло пел Валера Гаянов, алчно посматривая на Соню Плахову.
А потом, уже во время танцев и маленького пикника у костра - без всякого спиртного,- к нему протолкался завхоз судоверфи дедок Кондрат Филиппович (у него было прозвище - Кафил), запыхавшийся, в шапке-ушанке, с ватой, вылезшей из подкладки, раздвинув худым острым плечом молодежь, протянул Юре Андропову пол-литровую банку:
- На-кось, секретарь! Испей первый. Березовый сок.- Кафил перевел дух (он обожал участвовать в их "массовках", потому что был бобылем и жил в бытовке при судоверфи).- Я, считай, на тыщу берез банки навесил. Всех напою! Сок преть - сила! Потому как весна…
Юрий Андропов, зажмурившись от удовольствия, пил прохладный березовый сок, чуть-чуть сладковатый и с кислинкой одновременно, чувствовал на себе влюбленный взгляд, думал: "Не надо, Соня, смотреть так. Ты же знаешь, у меня Нина, и любовь наша вечна, на всю жизнь. И еще у меня крохотная дочка Женечка. Не смотри так, Соня". Он пил, пил - и березовый сок стекал с уголков губ, с подбородка, щекотал шею.
Был апрель 1937 года.
- …Юрий Владимирович! - К нему спешил начальник его личной охраны, старший лейтенант Васильев,- Товарищ Рябинин приехал.
"Фу-ты,- Андропов взглянул на часы - было ровно десять тридцать.- Ничего себе! Забрел в самую глушь…"
- Иду. Проводите полковника на веранду. И скажите Татьяне Филипповне, чтобы нам чаю принесли и каких-нибудь бутербродов.
- Есть! - Старший лейтенант Васильев ("Ваня" - звали его домашние), молодой и ретивый, побежал к даче, возвышающейся своим вторым этажом над голыми макушками сада.
Юрий Владимирович медленно шел по дорожке, аккуратно Устланной утрамбованным гравием,- и перед ним кружились березы на спуске к Волге, он видел молодые лица из своего прошлого, слышал, казалось, навсегда забытые голоса.
Он ненавидел (может быть, правильнее сказать - боялся) это необъяснимое свойство своей натуры: если из недр сознания возникает воспоминание из прошлого - возникает от пустяка, мелочи: казалось, навсегда исчезнувшая песня, запах, стертая фотография - от этого воспоминания, невозможно отделаться днями, неделями, пока оно, терзая душу, не будет "пережито".
"Собраться, собраться!" - приказал себе Председатель КГБ.
Когда он вошел на веранду, стол уже был накрыт на двоих для чаепития: небольшой самовар, чайник с густой заваркой "краснодарского" (его любимого), два прибора, белый и черный хлеб, сливочное масло, сыр, несколько сортов колбасы и рыбы, сласти.
Полковник Рябинин был моложав, спортивен, в безупречном черном костюме ("Наверное, по случаю воскресенья",- предположил Андропов). В его русском лице было что-то азиатское: разрез карих глаз, немного выпирающие скулы.
При появлении шефа полковник, держа черную кожаную папку за спиной, стоя у столика с японским телевизором "Панасоник", быстро повернулся, вытянулся по стойке "Смирно!":
- Доброе утро, Юрий Владимирович!
- Доброе утро.
Они обменялись рукопожатием.
"Хорошая рука,- в который раз подумал Председатель КГБ.- Сильная, открытая, без "реверанса" и без "второго плана".
- Давайте к столу, Иван Петрович,- дружественно, приветливо сказал Юрий Владимирович.- Самовар стынет.
- Да я уже завтракал, Юрий Владимирович.
- И я тоже,- улыбнулся хозяин дома.- Но по чашке чаю - не повредит. Прошу, прошу! За чаем и побеседуем о делах.
Они сели за стол. Андропов сам налил в чашки заварку и кипяток из самовара.
- Сахар, варенье - на выбор. Делайте себе бутерброды по вкусу.
Гость без всякого стеснения, даже с удовольствием, выпил чашку чаю, съел два бутерброда: один - с черной икрой, другой - с бужениной. Поговорили о всяких пустяках: о погоде, о том, что этой весной на Москве-реке был поздний ледоход, что грачи уже прилетели.
Наблюдая за полковником, Юрий Владимирович думал: "Просто молодец!"
- Спасибо, Юрий Владимирович. Сыт. Накормили и напоили.
- Вот и превосходно.- В голосе Андропова послышалась жесткость.
Полковник Иван Петрович Рябинин был одним из заместителей начальника Пятого управления генерал-майора Попкова и одновременно входил в узкий круг самых доверенных людей Председателя КГБ из всех управлений, составляющих "команду" Андропова. Ему Юрий Владимирович полностью доверял - впрочем, как и всем остальным членам "команды",- мог на него положиться в любых ситуациях. С Рябининым он работал уже одиннадцать лет, и в 1971-м, выделив тогда еще лейтенанта Рябинина из подчиненных, заметив в нем то, что ему нужно - для будущих сложных, зачастую более чем деликатных дел,- стал заниматься воспитанием молодого офицера в "своем духе", постоянно, без нажима, но неуклонно.
Сейчас полковник Рябинин заведовал - по своему управлению - нелегкими делами так называемой Русской партии (определение родилось в кабинете Андропова), своеобразным детищем КГБ. Однако ребенок за минувшее десятилетие подрос, превратившись сначала в недоросля, а потом в молодчика, жаждущего самостоятельной деятельности и доставлявшего "родителям" немало хлопот.
Подготовленная на 20 апреля 1982 года акция была связана с Русской партией.
- Итак, Иван Петрович…- Андропов помедлил.- Я вас слушаю.
- Все состоится, как и запланировано. Вернее, может состояться. Зависит от вашего решения.
- Пусть состоится.- Юрий Владимирович немного помолчал,- Сколько их будет?
- По спискам шестьдесят восемь человек. Может прийти больше: увяжутся подружки, приятели.
- А как же конспирация? - усмехнувшись, спросил Председатель КГБ.
- Главного члены "Отряда АГ" никогда не говорят ни подружкам, ни приятелям. У них и устав и клятва.
- Да… В опасные игры играем, Иван Петрович.
Полковник Рябинин промолчал.
- Хорошо,- после недолгого раздумья сказал Андропов.- А как родители всех этих… Они в курсе?
- В курсе чего? - спросил полковник Рябинин.
Председатель КГБ поморщился, подумав: "Всем ты у меня хорош, полковник, но тугодум".
- Есть такие, кто знает о подпольной организации, в которую вляпалось их чадо?
- Есть. Это те, кто полностью разделяет идеологию "Отряда АГ".