Они с Пифагором давно уже были в храме. Её сын пока делился с запредельным миром о познанных им откровениях в многолетних странствиях, держал руку ладонью вниз над чашей открытого огня, стоявшей у подножия статуи Аполлона. Но пламя боялось повредить руку Оракула. Он даже не почувствовал ни ожога, ни боли, что ещё раз убедило Парфенису в правильности решения посвятить ребёнка с раннего детства в руки Единого.
Только, как всякая мать, женщина решила вернуться к недавно произошедшей встрече. Именно сейчас и непременно в храме надобно обсудить эту встречу - была уверена Парфениса. Тогда её сына можно будет избавить от многих и многих рогаток, которые ожидают каждого человека в этом мире на пути к познанию Господа.
- Ты никогда не оказывал внимания женщинам, - немного ревниво обратилась она к сыну. - Или я что-то путаю? Ведь первая женщина, встреченная нами только что прямо на пороге храма, произвела на тебя впечатление довольно значительное. Или это потому, что она получила наследственное право жрицы священного храма? Ты предложил ей сразу стать твоей ученицей. А достойна ли она этого?
- Ты - моя мать - единственная любимая мною женщина, - попытался вразумить её Пифагор. - Любому мужчине я бы на такой вопрос ответил довольно веско: если тебе надоел покой, заводи знакомство с женщиной! Повторяю, ты единственное существо, о ком я помнил и в Египте, и в моменты вавилонского пленения. Но что значит для мужчины память, когда он не понимает Божественного соединения времён, стран и нравов? Такой, прямо скажу, редко сможет вернуться к цели, для которой ему была жалована Богом вечная жизнь. Что такое радость бытия на безоблачном фоне вечных войн. Именно любой тиран, варвар, даже простой убийца всегда побеждает мир, всегда диктует ему собственную волю.
Для чего он живёт - не знает. Неужели каждый приходит на землю только ради вчерашнего прожигания жизни, будущего насилия, впадая в промежутках обладанием женщиной или же подчинением ей? Эта смутная жизнь покоряет великое множество стран: прежде, чем человек не поймёт вкуса крови, он не поймёт жизнь.
Что же значит, Богом всё было создано зря? Такого просто не может быть! Потому, как реки не текут вспять. Всё в мире имеет свои законы существования, и бредовые человеческие мысли не смогут вернуть прошлое и перестроить будущее. Но ты, мать моя, увидишь в самое ближайшее время любовь свыше, жаждущую жизни с нами в этом мире. А проявленная тобой ревность к женщине была искусом Пафоса.
Всё это время Пифагор неустанно держал обе руки над очагом, в котором продолжал играть обыкновенный огонь. Тем не менее, языки пламени, взвивающие ввысь, не причиняли ему никакого вреда. Созерцание такого действа больше всего поражало женщину, и она, благодаря богов за возвращение сына, снова поклонилась Аполлону, скрестив руки на груди.
Тем более что за всю жизнь не встречала такого понимания людей ни у кого из смертных. С самых незапятнанных лет только что снова ожившего сына, она была уверена в его незаменимом для истории земли будущем.
Поэтому мальчик и оказался, став чуть постарше, в жреческой школе Египетского храма Нейф-Исиды. Но женщина даже образно не могла себе представить проявления такого ума и нездешних мыслей в её отпрыске. Что делать, на всё воля Божья.
У храма Аполлона под вечер собрались жрецы, с которыми Пифагор уже успел познакомиться. Он давно уже был известен здесь, поскольку земля слухами полнится, и поэтому все делали видимость уважения к египетскому жрецу. А как же иначе? Самыми последними явились к исполнению мистерии Парфениса и Феоклея. Они, нашедши, друг в друге понимание, беседовали на давешние темы, не очень-то обращая внимание на жрецов и на остальную собравшуюся публику.
- Если Аполлон - тайна прошлой и будущей жизни, то он обязательно раскроется для всего мира красотой искусства и полётом мысли, будет справедливым к судьбам любого народа, - говорила Феоклея.
- Но он станет, к сожалению, пророчеством к духовному очищению, - подхватила Парфениса. - К очищению души должен быть готов сам человек, именно поэтому он называется сыном Божьим.
- Кстати, о пророчествах, - вклинился в женские рассуждения давно уже наблюдавший за ними Пифагор. - Известно ли вам, для чего мы здесь собрались, милые дамы?
Женщины оглядели ряд священнослужителей, как будто бы только что их заметили, обратили внимание так же на некоторых гостей, а Феоклея посмотрела даже на ближайшую горную цепь, как бы ожидая оттуда прилёта ангелов, или в лучшем случае стаи перелётных птиц.
- Но ведь должна состояться мистерия? - предположила Парфениса. - Или мы что-то напутали?
- Никогда ни одна мистерия не выполняется вне храма, - перебил Пифагор. - Сей же час должно произойти духовное очищение всех присутствующих. Иначе, зачем существуют все таинства, если простой человек навсегда будет отделён от этого? Но пророчества потусторонних духов сегодня нам будет высказывать Феоклея.
Он указал высокий резной трон, установленный возле пропасти, который постепенно окутывался поднимающимся оттуда туманом. Сам трон с высокой резной спинкой и на каждой ножке вырезанными заклинаниями был из простого липового ствола. Это заранее сделали по наставлениям Пифагора местные мастера. Они тоже удосужились явиться на мистерию, ведь не каждый же день простым смертным удаётся увидеть что-то необычное. А в необычности предстоящего общения с духами никто не сомневался.
- Скоро взойдёт луна, - заметил Пифагор. - И, если мы не начнём сейчас, то зря потеряем время. Луна не станет ждать!
Феоклея кивнула, в знак согласия, уселась на трон и затихла, ожидая неожиданных странных ощущений, полностью доверившись Пифагору: ведь никогда бы она не подошла ни к одному мужчине. А с этим сразу же неожиданно возникла та связь, объединяющая людей одной крови. Что они одной крови и цветы одного поля, девушка была твёрдо убеждена. Скорее всего, помощью оказалась обыкновенная женская интуиция.
Сумерки уже сгустились настолько, что по небу, зависшему над горами, стали расползаться звёзды. Это было тоже любопытное явление, поскольку часть звёзд объединилась и рассыпалась по небу необычным созвездием, напоминавшим скрученную жгутом пятиконечную звезду.
- О, Аполлон, подари нам Фебею, которая знает сон, сновидение и знание, - начал мистерию Пифагор. - Через эти двери мы взойдём к пророчеству. Пусть она расскажет нам про Знание, которое было и будет законом Жизни. Пусть она поведает о Числе звёзд на небесах, которое было и будет законом Вселенной. Пусть она посвятит нас в Единство, которое было и будет законом Бога.
С этими словами десять жрецов, ставши полукругом возле Феоклии, запели гимн на языке, известном только посвящённым. Будто бы слушаясь их зова, из-за ближней скалы выкатилась Луна. Пифагор поднял к ней руки, и застыл так, в позе оранты, на несколько минут.
- О, Фебея, - продолжил он. - Заклинаю тебя Аполлоном, Церерой и Гекатой, поведай нам истину!
Луна повисла над высокогорьем, но вдруг за спиной Пифагора раздался голос Феоклии. Она сидела на троне в окружении жрецов, но, казалось, никого не видела, хотя глаза девушки были открыты и слова, произносимые ею, звучали, как написанная на скрижали истина:
- Аполлон, убивший навсегда змея, - это истинный смысл посвящённого, который так же окропляется кровью и должен идти до конца, чтобы искупить грехи людские. Если каждый сделает это, Кастальский источник прольётся из души его и земля оживёт. Она станет Гиперборейским царствием, где люди забудут зло. Прольётся свет Солнца, где истина и будет этим Светом…
Феоклея замолчала. Потом хотела что-то ещё сказать, губы девушки отчаянно шевелились, только голос её бесследно пропал. Жрецы снова запели таинственным наречием, вместе с деревянным троном подняли девушку и на руках унесли в храм. Языки клубящегося тумана ещё некоторое время преследовали их, но как только люди скрылись в портике святилища, туман пополз назад в ущелье, будто кровь чудовища, убитого Аполлоном.
Пифагор ещё немного постоял, воздев к Луне руки, потом опустил руки, опёрся на посох, принесённый матерью, и вместе с ней отправился в храм вслед за жрецами. Надо было возвращать к жизни познавшую мистерию Феоклею.
Глава 6
Способен ли человек к преступлению? А есть ли надежда на несовершение проступков?
Порядочность - это способность поступать сознательно и справедливо там, где не предусмотрено действие закона.
Аристотель.
Годы учёбы в монастыре Амона-Ра проходили незаметно. Египет - славное монолитное государство - был всё-таки непостоянен, потому как постоянным в этом мире может быть только светило. Да ещё монастыри. Даже среди жрецов не было постоянства, а, значит, не было настоящей истины. Ведь в любом человеке есть божественное, интуитивное и разумное начало.
Если божественная суть человека неизменна, то интуитивное и разумное начала менялись с возрастом, с полученными знаниями, с божественными промыслами, а, значит, истина в человеке должна постоянно изменяться. А может ли истина быть изменима под влиянием чего-то внешнего? Такого нет и быть не может, поэтому истиной могло быть только неустанное сиянье Ра.
Сам Хозарсиф чувствовал в себе перемены. Начало положило ещё учение на первых годах посвящения:
"О, слепая душа! Вооружись факелом мистерий и в земной ночи ты откроешь твоего сияющего Двойника, твою небесную Душу. Следуй за этим божественным Рукоделием, и да будет он твоим Гением. Ибо он держит ключ к твоим существованиям, прошедшим и будущим".
Со своим двойником Хозарсиф давно уже познакомился, поскольку научился проникать в недоступные тайны посвящённых. Поскольку он считал себя уже наполовину посвящённым, то мог разрешить себе прогулки со своим двойником в небесных сферах. Он попадал чаще всего туда, где, казалось, не ступала нога человека, но где жили такие же люди - прародители египтян.
Двойник Хозарсифа был в том царстве Семиречья одним из сынов Единого Бога - Велеса. Звали близняшку Мосей. Почему близняшку? Да потому что Хозарсиф чувствовал, что они с двойником - одно целое, то есть, может быть, Мося жил на много раньше или же родится несколько позже Хозарсифа, но родственность натуры была во всём, вплоть до самых мелких физиологических привычек. Жрецы умело срывали связь людей с другими мирами, но это было законом всего мироздания, потому как тайну жизни мог осилить не каждый. Адепт уже понял это за годы ученья.
Признаться, юноша с удовольствием отправлялся на свидание с двойняшкой, пользуясь приёмами жреческой магии. Он знал уже, что в том царстве у него была совсем другая семья, другое положение, хотя и в Египте он тоже был царевичем. Двойник в Семиречье имел братьев Арию Оседня и Порыша, рвущихся к завоеванию всего мира в целом. Братья не знали, что ничего из войн хорошего не получится, что, если ты хочешь дать имя народу, научи его жить с этим именем. Но при помощи Моси он не мог объяснить братьям учения семи Плеяд и превращения мира в податливый пластилин. Для этого необходимо было то время и то место, где ему дарована жизнь.
Недаром, постоянно перед ним возникал одиннадцатый символ посвящённых, где на колесе, подвешенном в пространстве, возлегал сфинкс, держащий в лапах карающий меч. А с левой стороны на него взбирался Германубис. Он был, естественно, чашей добра, спешащей к богу. Но с другой стороны колеса виднелся вовсе не прекрасный эфеб, спешащий подарить добро всему миру, а злобный Тифон, олицетворение зла, бросающееся с колеса прямо вниз, в пропасть ада.
Что и говорить: колесо - является мостом к запредельному миру, но куда этот мост приведёт, Хозарсиф ещё не мог понять до конца: то ли в заповедное Семиречье, где он сумеет заложить своё царство и свою веру подарит людям, последующим за ним; то ли всю жизнь придётся провести здесь, в Египте, не удаляясь от матери, слушаясь прихотей будущего фараона - двоюродного брата Манефты.
Адские развалины душ или беспечные гуляния меж глупых цветников были для Хозарсифа одним и тем же. Он знал, что не может человек достигнуть какого-нибудь ада или рая. Каждого ожидало смешение одного с другим. Ведь не может обычный человек дать себе отчёт во грехах, совершённых либо по умыслу, либо предначертанию. Что же тут важнее? Он не раз приходил ко всяким решениям, и жрецам это нравилось. Не говорил лишь о встречах с двойников в запредельности и овладевания той грамотой жизни, какой в жреческой школе ещё не было. Но не может же человек одновременно подниматься на колесо и падать с него! Иначе он не будет человеком.
Хозарсиф пытался овладеть одолевающими его мыслями, гуляя под портиками храма то один, а то с кем-нибудь из посвящённых, но никому не возглашал своих сомнений. Если Богу угодно будет - он пошлёт мне знание, ведь послано уже познание непознанного! А пока… пока надобно зарабатывать ум здесь, в школе, какую необходимо было закончить. Ведь ничего с человеком не случается просто так.
Слабые звуки какой-то незнакомой музыки пролились меж колонн храма, но не восстановили ход нужных и правильных мыслей. Скорее, наоборот: какая-то возникшая вдруг арфа наполнила пространство звуком цимбал и бесполезных флейт, но всё это не вносило в душу понимания и праведности происходящего. Напротив, с посторонней музыкой в душе появлялась какая-то тоска по недостигнутым краям, где цель жизни и само существование совсем другие, не известные ни одному живущему.
Он слышал когда-то, что любой человек может овладеть истиной настоящей. Но лишь в то время, когда она проникнет в его естественное проявление. А ведь истина не может быть изменяема! И, если она неизменяема для любых миров и для любого народа, то почему доступ к ней так труден? Ведь истина никогда не родится из недоступности!
За все годы учения никто его не принуждал к решениям и не решал его религиозные вопросы. Но ведь это самым главным было во всём мире! Тогда Хозарсиф понял, что мир слишком мал для поднятия души. Надо непременно ожидать веры в решение всех вопросов. А сколько же их было!!!
Прежде, чем подняться до Исиды Урании, надо пройти тысячи и тысячи стадий по кольцам науки, измерений и мистерий. Ведь чтобы понять законы писания папирусов, живописи и музыкальную грамоту надо было всё это пропустить через себя, иначе невозможно было понять ничего, и любые старания становились эфемерными.
С глубоких древних времён известно, что человек только тогда достигает истины, когда понимает её жизненное назначение и суть. А мастер своего дела всегда виден. И, если человек занимается только измышлениями на тему: "хорошо бы" или "будет", всё становится очень быстро заметно даже непосвящённым, поэтому таких настигает казнь.
Только всегда будущие казнимые верили в своё совершенство. Верно, это свойственно каждому человеку. Что же делать, именно обстоятельные случаи предъявляются человеку для воспитания его прошлого и будущего. Ведь этакая истина давно существует. Известно же: когда-то Бог изрёк своим святым словом: "Растите в рост и размножайтесь во множество. Вы все мои создания и творения; и пусть тот, в ком есть разум, знает, что он бессмертен, и что причина смерти есть последняя любовь, и пусть он знает всё сущее". Когда Единый Бог произнёс это Гермесу Трисмегисту, всё в мире изменилось, и каждый получил судьбу свою, ибо строение кругов - законов природы - установлено не человеком, а призывает человека к пониманию и исполнению.
Как было дадено Богом, каждый человек плодил, согласно своему подобию, не понимая, - зачем он так поступает. А ведь не многие могут ответить на примитивный вопрос: зачем ты живёшь? Ну, для продолжения рода, ну, для продолжения себя. А зачем? Кому ты нужен?
Но, всё-таки, нужен Богу. И тот, кто познал себя самого, достиг совершенного Блага, потому как стал избранным среди живых. Многие из нас упиваются запахами и вожделениями тела. Это особенно сильное искушение для каждого. Спаси Бог нас от этого - и прошлых, и будущих. Потому что такой путь пролегает только во мраке и только со страданиями смерти.
Но почему люди достойны этого, достойны смерти? Что они сделали в мире плохого? А всё просто потому, что наше тело рождено и происходит из мрачной мглы, из которой возникла сама природа, наше живущее тело. И мрачная мгла, и лёгкий свет живёт в мире, который есть не что иное, как причина смерти каждого живущего тут. Душа получает право на жизнь в живом теле только тогда, когда изначально согласится на будущую смерть. Но и смерть в свою очередь существует только, где есть что-то живое, шевелящееся. Без жизни физической не будет этой богини, этой ступени в будущее.
А что касается рыскающих завистников, безбожников и лихоимцев - каждый должен быть далёк от них, то есть стараться не поклоняться демону-мечтателю, который готов в каждого, попавшего под его длань, всадить кривую иглу, толкающую на злобное дело.
Тогда в человеке разжигаются всеразличные страсти, ненасытные желания, и он, питаемый врагом, несомненно, погибает. Именно это испытание страстями не может преступить никто из живущих. Но вся сила жизни и состоит в том, что внимания заслуживает совсем не тот человек, поддавшийся искушению, а тот, кто смог победить его и уцелеть!
Эту истину Хозарсиф усвоил практически сразу. Но ведь каждому человеку дано познать принцип вознесения, а такое возможно только через строение многих кругов, оставляя в них способности роста и уменьшения души. Именно здесь человек перемалывается, лишаясь коварства и силы, наваждения похоти, тщеславия безбожия и дерзости. И только потом его оставляют привязанность к богатству, ложь, лукавство.
Когда человек мог понять истину, и когда он обращался к идеалу, он понимал смысл гимна "Уси" - во славу Отца, Сына и Святого Духа.
Хозарсиф думал многое, но ни с кем не делился мыслями. Может быть, поэтому он и уцелел в жреческом обществе, не признающем никаких нововведений или же инородных изысканий. Это его устраивало, и во многом нравилось жрецам. Единственный раз за долгие годы его учения было разрешено посещение матери, но даже она его не узнала.
Принцесса прибыла в этот раз не одна. Её сопровождала изумительной красоты девица. По сути, девица была обыкновенной служанкой, да только расшитая золотом красная туника индийского батиста подходила, скорее всего, самой принцессе, но никак не служанке. Её хозяйка была одета гораздо скромнее, поэтому Хозарсиф сразу отметил это несоответствие. Гостьи прогуливались в гипостиле, ожидая вышедшего, наконец, к ним будущего жреца.
Увидев юношу, шедшего к ним навстречу величавой, внушающей уважение, походкой, принцесса от волнения даже приложила руки к груди.
- Ты ли это, сын мой? - начала причитать женщина. - Ты ли это, нежный, любящий и послушный мальчик?
- А кто я есть, знаешь ли? - ответил юноша вопросом на вопрос. - Кто есть я по предположениям чужих, по рождению и по твоему слову?