- Да вы, голубчик, вроде как недовольны сим лестным перемещением?!
Поручик поднялся.
- Очень польщен, господин полковник, только попрошу пять дней для сборов в путь-дорогу.
- А ранее и не удастся. Ведь оказия только готовится и назначена через две недели. Хотели послезавтра ее отправлять, да полковник князь Голицын упросил. Ему с его тиатером и дворней не собраться в столь короткое время. Вот с ним и поедете, веселей в пути будет.
- А куда же уезжает князь? - спросил Небольсин.
- Да в ту же Екатериноградскую, приказ Алексей Петровича, а оттель в Москву. Ну, собирайтесь, поручик, к новому месту службы. Рад был служить с вами, отменно хорошим офицером, с неохотой расстаюсь, - пожимая руку поручика, тепло сказал полковник.
На следующий день, когда Небольсин зашел в канцелярию штаба, ему навстречу вышел подполковник Юрасовский.
- Вам, господин поручик, согласно приказу главнокомандующего разрешается, окромя драбанта, взять с собой и нижнего чина в помощь и для оказания различных услуг в пути. Если не ошибаюсь, вы, поручик, коротко знакомы с их высокопревосходительством? - сделал приятное лицо Юрасовский.
- Нет, я только впервой имел честь разговаривать с Алексей Петровичем, - ответил Небольсин, которому претило это внезапное приторно-любезное внимание подполковника.
- Разве? - недоверчиво спросил Юрасовский. - А его превосходительство генерал фон Краббе передавал за точное о вашей крайней близости к Ермолову.
- Это мой отец и матушка были в дни своей молодости коротко знакомы с ним, - нехотя сказал Небольсин.
- Ну так это ж так и есть! Великая вам выпала фортуна и честь, поручик, быть отозвану с сей паскудной азиатской стороны в свиту его высокопревосходительства… - вздыхая, говорил Юрасовский. - Не почтите докучливой просьбой, но не забывайте нас, старых своих односумов и сослуживцев, когда почнете служить при главнокомандующем… а мы вас, дорогой… не забудем, - делая до приторности сладкое лицо, закончил подполковник.
Небольсину была неприятна эта откровенная лесть. Пересиливая отвращение, он вежливо спросил:
- Не будете ли иметь чего против сопровождения меня в Тифлис и для прохождения там службы младшего унтер-офицера Елохина?
- Это какой же роты, вашей?
- Второй, капитана Клочкова, - ответил Небольсин.
- Все, конечно, можно. Для вас, обласканного милостью Алексея Петровича, все возможно. Я сегодня же прикажу капитану откомандировать в ваше полное распоряжение оного унтер-офицера, - обещал Юрасовский.
Небольсин не спеша направился домой.
- А я полдня ищу тебя! - услышал он позади знакомый голос Петушкова.
- А-а, здравствуй, друг любезный! Какие новости? Пойдем ко мне, у меня холодной свежей бузы кувшин в сарае стоит.
- Что ты, что ты! Нету ни минутки свободной, - беря под руку поручика и делая озабоченное лицо, сказал Петушков. - Приказано представление заготовлять за поход на чеченов.
- Да, чай, не тебе его писать? - засмеялся поручик. - Отрядный командир и командиры частей давно, наверное, заготовили его.
- Сие так. Но ведь не минет же реляция и представление о наградах нас. Мы с полковником обязаны подписать общее представление. Да, мон шер, там, говорят, и тебя к чему-то представили! - небрежно закончил он.
- Да? - удивился Небольсин. - К чему же?
- Анна и Станислав у тебя имеются… Не иначе как Владимир с бантом! - сказал Петушков и, не скрывая зависти, вздохнул. - Ты, говорят, уезжаешь отселе?
- Да, в Тифлис. Генерал Ермолов отозвал.
- Не завидую тебе, Небольсин, прямо даже скажу, страшуся за твою будущую службу.
- Это почему? - остановился поручик.
- А потому, что, как я говорил тебе ранее, этого старого якобинца настигает гнев государев и немилость.
- Откуда ты взял это?
- Знаем. Наслыханы кое в чем, - многозначительно протянул подпоручик. - Уж если такие вельможи, как князь Голицын, высказывают свое неудовольствие по адресу твоего покровителя, то недолго ждать. В Петербурге страсть как возмутился персидскими делами Ермолова Нессельрод, рассказывают, головы его требовал у государя. Он-де и сомутитель и главная причина всему персидскому неблагорасположению к нам.
- Полно, Петушков, молоть вздор. "Голову требовал"… Признайся, сам вот здесь, сейчас сочинил, и на Нессельрода сваливаешь!
- Вот уж и нет! За истину тебе говорю, сам от Голицына слышал, - соврал подпоручик.
- Не пойму, с чего у тебя такая приязнь к этому крепостнику и негодяю объявилась!
Петушков смутился, но, оправившись, поспешно возразил:
- Его сиятельство князь Голицын не негодяй, а из старейшего рода российских бояр происходит, а что касается крепостника, то напоминаю тебе, друг, что сие твое вольнодумство происходит от французских книг и завиральных якобинских идей, кои довели изменников-декабристов до плахи. Крепостное право не отменено у нас, оно существует, им стоит российское государство, и Николай Павлович, наш государь и император, утвердил его за дворянством, - поднимая вверх палец, веско и напыщенно сказал подпоручик.
Небольсин внимательно смотрел на него. В лице и глазах Петушкова было что-то новое.
- А затем, мон шер, я думаю, что сего крепостника и негодяя, как изволишь ты величать полковника, ты невзлюбил только оттого, что он, а не ты владеешь Нюшенькой!
Петушков выжидающе глянул на спокойное лицо Небольсина.
"Он что-то знает!" - мелькнуло в голове Небольсина.
Не меняя равнодушного выражения лица, он небрежно махнул рукой.
- Ну, тут ты, друг Петушков, больше меня должен ненавидеть князя. Ведь ты же любишь Нюшеньку!
Петушков отвернулся в сторону и стал усиленно всматриваться вдаль.
- Что ты там заметил? - разгадывая маневр подпоручика, спросил Небольсин.
- Да вот кумыки, что ли, с Андрей-Аула едут, - сказал Петушков, но Небольсин видел, что никаких "кумыков" у крепостных ворот нет, и уловил злой огонек в глазах Петушкова.
- Мне сказал полковник, что Голицын, а значит и Нюшенька, с ближайшей оказией отъезжают с линии. Вероятно, в Москву? - нарочито спокойно спросил он.
- В Ставрополь через Екатериноградскую, а дальше - кто знает, - ответил Петушков, поворачиваясь к собеседнику.
"Да… он, по-видимому, уже что-то пронюхал…" - решил Небольсин.
- Ну, что ж делать? Им в Ставрополь, мне в Тифлис, а тебе, Петушков, что?
- А мне гнить в этой проклятой дыре, - со злостью сказал подпоручик.
- Зачем же гнить? - пожал плечами Небольсин. - Возьми на себя труд проводить через линию Голицына. Вот тебе будет случай еще несколько дней повидать Нюшеньку… - Он коротко засмеялся и уже другим тоном спросил Петушкова: - Так ты и вправду не хочешь угоститься холодной бузой?
- Не могу, не могу, дел по горло!
- В таком случае, до свидания! - И, махнув подпоручику рукой, Небольсин пошел к дому.
Подпоручик Петушков уже второй раз подходил к помещению, отведенному князю Голицыну, его театру и дворне, и оба раза, так и не решившись войти, возвращался обратно в канцелярию.
Напомаженный, взбитый надо лбом кок, рыжеватые, торчком, усики, бледное лицо и возбужденные, лихорадочно блестевшие глаза выдавали волнение подпоручика. Он приглаживал пальцами волосы на висках, тормошил хохолок и без причины придирался к писарям, усиленно скрипевшим перьями, но успевавшим иронически перемигиваться и перешептываться по адресу Петушкова.
- Где копия отношения начальника левого фланга их превосходительства генерала Розена, которое я дал тебе переписать, анафемская твоя душа? - набросился подпоручик на белокурого, лет тридцати пяти писаря, сидевшего у стола и перочинным ножом чинившего гусиное перо.
- У вас, ваше благородие! Я вам отдал утречком и копию, и самое отношение, - поднимаясь с места, нарочито деревянным голосом доложил писарь.
- Врешь, каналья! Никакой копии не давал! Затерял где-нибудь, мерзавец! Отыщи сейчас же, а то сквозь строй - и в роту! - затопал на него подпоручик.
- Что это вы раскричались, Ардальон Иваныч? - открывая дверь и выглядывая в канцелярию, спросил Юрасовский.
- Да вот, негодяи, важную бумагу генерала Розена затеряли. Отношение отменно важного значения.
- Не эта ли? - коротко спросил Юрасовский, беря со стола какую-то бумагу.
- Именно она-с! - разводя руками, удивился Петушков. - Каким колдовством она попала к вам?
- Простым. Вы сами час назад ее принесли.
Петушков отступил назад и растерянно посмотрел по сторонам, но писаря не поднимали голов, усиленно скрипя перьями, а обруганный им белокурый писарь всё в той же стойке "во фрунт" молча стоял перед подпоручиком.
- Наверное, чихирьку перехватили у маркитантки, - сочувственно заметил Юрасовский. - А крику без нужды не поднимайте. Хорошо полковника нет, а то он прописал бы вам пфеферу, - закрывая дверь, закончил Юрасовский.
Петушков скосил глаза на солдат, но они все, словно не слыша слов подполковника, продолжали трудиться над бумагами.
- Са-д-дись, дурак! Чего стоишь, как чучело? - зыркнув глазами на писаря, сказал подпоручик и вышел вон.
- Взбесился наш Петушков, и прежде глупый был, а в се дни и вовсе дураком стал! - сокрушенно сказал белокурый и поглядел вслед мчавшемуся по пыльной улице Петушкову.
Дело же заключалось в том, что вчера вечером подпоручик, завидя выходившего от генерала Голицына, торопливо нагнал его, и, чуть отставая от грузного князя, почтительно, вполголоса проговорил:
- Ваше сиятельство! Имею до вас некоторое щекотливое и тайное дело…
- Как-с? Щекотливое и тайное? - равнодушно, не повышая голоса, повторил Голицын, вполоборота вглядываясь в Петушкова.
- Совершенно верно! Относительно неуважительного к вашей особе поведения офицера нашего гарнизона…
- Извините, - страшно вежливо и крайне сухо перебил его Голицын, - вы, подпоручик, напрасно изволите беспокоиться. Меня не интересуют мнения местных господ офицеров…
- Совершенно верно-с, ваше сиятельство, однако дело касается вашей чести… ваше сиятельство, - забормотал сбитый с толку, сконфуженный Петушков.
- Чести? - уже другим тоном спросил Голицын. - Чести? - повторил он.
- Так точно!! - залепетал перепуганный Петушков, уже жалея, что заговорил.
- Говорите! - приказал Голицын.
- Дело сие совершенно секретное и, извините, ваше сиятельство, касается не столько вас, сколько вашей девушки Нюшеньки, - забормотал, почти помертвев от страха, Петушков.
- А… вот в чем дело! А вы говорите о моей чести. Надо понимать, что вы говорите, сударь! - холодно сказал Голицын. - Ну, и так что же Нюшенька?
- Имела тайное свидание, когда вы изволили в походе быть, ваше сиятельство… С поручиком Небольсиным, седьмого егерского…
- Небольсиным? Так, что же еще имеете сказать, сударь?
При слове "сударь" Петушков вспомнил поручика Прокофия, его звучные оплеухи, отпущенные княжескому камердинеру Прохору. Петушков испугался. Холодность и вежливое презрение были в голосе и фигуре князя.
- Неудобно-с здесь, ваше сиятельство… Разрешите зайти к вам, тут подслушать могут.
- Завтра в двенадцать пополудни жду у себя, - поворачиваясь к нему спиной, даже не прощаясь, сказал Голицын.
Петушков остался один. Досада и страх охватили его.
- Дурак, свинья, осел… - ругал он себя, продолжая глядеть вслед князю.
Всю ночь он проворочался на койке, тяжело вздыхая и чертыхаясь, а утром, бледный, злой и перетрусивший, со страхом стал ждать "двенадцати часов пополудни".
Голицын спокойным, мерным шагом дошел до дома, равнодушно отвечая чуть заметным наклоном головы на воинские приветствия нижних чинов, за четыре шага от него сдергивавших шапки и замиравших в стойке "смирно".
Придя домой, князь тщательно вымылся в резиновой английской, входившей в Петербурге в моду ванне, крепостной парикмахер привел в порядок его лысеющую голову, ловко побрил и надушил барина.
- Позвать Прохора! - облачась в длинный удобный шлафрок и полулежа на тахте, приказал Голицын. Парикмахер поклонился, собрал свои инструменты и бесшумно исчез из спальни. Голицын взял небольшое овальное серебряное, с золотым амуром зеркало и стал внимательно изучать свое полное, начинавшее опухать лицо.
Легкое покашливание раздалось у двери.
- Входи! - коротко приказал Голицын, продолжая внимательно разглядывать в зеркало свой крупный с маленькой горбинкой нос.
- Изволили звать, ваше сиятельство? - кланяясь чуть ли не до полу, произнес Прохор, уже почувствовавший беду.
- Кто у нас был без меня? - откладывая зеркало, спросил князь.
Сердце камердинера екнуло.
"Кто-то из девок довел… Не иначе как Нюшка!" - мелькнуло в его мозгу, и он решил, сказав полуправду, осторожно, уже далее по ходу беседы сообразить, что ему следует говорить.
- Окромя подпоручика, коего приказала мамзель Нюшенька призвать для разговору об вас, никого, - поднимая на Голицына полные преданности глаза, произнес камердинер.
- Какого подпоручика? - подпиливая ноготь на мизинце левой руки, апатично спросил Голицын.
- Подпоручика Петушкова, адъютанта. Нюшенька беспокоилась об вас, ваше сиятельство, князенька наш бесценный, ночей не спала, все думала да кручинилась, а как в крепость дошла молва, будто чечены многих солдат, а особливо господ офицерей побили, мамзель Нюшенька и вовсе спужалась, аж сомлела даже, - соврал Прохор, - и, посоветовавшись с нами, со мной и всеми девками-ахтерками, позвала подпоручика, чтобы он сказал нам об вашем сиятельстве, как все мы аж до слез боялись об вас. Нюшенька даже два вечера молилась, свечи перед иконой жгла об вашем здравии.
- Постой, что ты мелешь? - сбитый с толку, перебил его Голицын. - Нюша молилась о моем здравии?
- Так точно, ваше сиятельство, слезы лила, почти не спала. Прикажите в конюхи идти, коли вру, лишите вашей барской милости раба вашего, ежели что неверно сказал.
Голицын положил пилку, по его сытому, холеному лицу прошла тень удовлетворения и успокоенности. Прохор, хотя и не понял, почему так обрадовался Голицын, смекнул, что чем больше он скажет о беспокойстве за него Нюшеньки, тем вернее отведет от себя беду за посещение девушек.
- Коли не верите, батюшка-барин, ваше сиятельство, спросите всех - и Матвея, и Палагею, и Дуняшку, и всех ахтерок. Мы хоть тоже боялись за вас да печаловались, а все ж дивовались на Нюшу, как она это об вас убивалась. И то сказать, ваше сиятельство, разве ж она не понимает, какого счастья ей господь бог послал… И красавец вы, и князь первейший, и доброта ваша ангельекая… Разве ж можно не любить… - холуйски закатывая глазки, медовым голоском бормотал камердинер.
- А когда был здесь Небольсин? - коротко и тихо спросил Голицын, снова берясь за пилку.
Камердинер глупо уставился на него и удивленно переспросил:
- Поручик Небольсин?
- Да, он!
- Не были-с, ни разу, ваше сиятельство, да и быть не могли. Ведь поручик, князь-батюшка, тоже ходил на чечена с отрядом.
Голос Прохора был так убедителен, искренен, что Голицын почувствовал, что камердинер говорит правду.
"В самом деле, ведь я сам видел его в подзорную трубу под аулом", - вспомнил он, и ему стала неприятна вся эта сцена и допрос Прохора.
- А Нюша выходила куда-нибудь одна, гуляла в крепости? - просто, уже без всякой надобности спросил он.
- И-и, батюшка-князь, где там гуляла? Плакала все по вас, убивалась, слезами исходила. Да вы, коли мне, рабу вашему преданному, не доверяете, людей спросите, все в один голос то же скажут. Без вас Нюшка, - он поправился, - Нюшенька не токмо что гулять, а пить-есть перестала. Любит она вас очинно, ваше сиятельство!
Голицын встал, прошелся по комнате и, стоя спиной к Прохору, сказал:
- Иди, да забудь, о чем здесь разговаривал. На, возьми, - и он через плечо протянул обрадованному камердинеру ассигнацию.
Прохор облобызал барскую руку и спиною стал отходить к двери.
- А проговоришься, запорю и в солдаты сдам, - апатичным, ровным голосом сказал Голицын.
- Постой! - удержал он Прохора. - А долго тут болтался этот?.. - он покрутил в воздухе пальцем, припоминая фамилию Петушкова.
- Их благородие подпоручик Петушков? - догадался Прохор.
- Да.
- Никак нет-с! Всего ничего. Как только Нюшенька и мы прослышали от него, что вы в добром здравии, что господь сохранил вас в невредимости, Нюша аж засветилась вся от радости, смеяться стала, и мы все возрадовались этому.
- А подпоручик?
- А ево Нюша тут же со двора увольнила. Спасибо, говорит, вам за добрую весть о нашем князеньке, а теперь ступайте, нам спать пора, а сама веселая такая стала… а ему уходить-то и не хотелось, ведь он, ваше сиятельство, хочь и офицер, но извините меня, не из благородных будет! Его Нюша отсель чуть не взашей гонит, уходите, говорит, мерси за новости и с тем до свидания, а он озлился, весь серый стал, глазами и на нас и на ее стал зыркать… Он, ваше сиятельство, так думал, что его за чем-нибудь таким, вроде сказать, амурным делом зовут, а тут совсем другое… Ну, он и осерчал…
- А-а! Вот оно в чем дело! - протянул Голицын и коротко засмеялся. - Завтра этот подпоручик в полдень будет здесь. Так ты, Прохор, сделай следующее… - И Голицын стал что-то говорить камердинеру, усиленно повторявшему: "слушаюсь, будет исполнено".
Подпоручик с бьющимся от волнения сердцем вошел в дом. У низкой двери его встретили кучер Матвей, лакей Дормидонт и казачок Савва, парень лет шестнадцати, на обязанности которого было носить кофей актеркам и помогать повару Сергею на кухне.
Все трое молча сняли шапки.
- Дома их сиятельство? - напуская на себя храбрость, важно спросил Петушков.
- Дома, - сиплым тенорком ответил Савва и посторонился, пропуская офицера. За его спиной все трое переглянулись и молча последовали за ним. Такое странное сопровождение удивило Петушкова.
- Я знаю, братцы, дорогу. Я уже бывал здесь, - оглядываясь на провожатых, скороговоркой пояснил он.
- Приказано проводить! - за всех ответил Дормидонт и открыл дверь в горницу, в которой всего неделю назад Петушков так развязно угощал девушек князя.
В горнице стоял, по-видимому, ожидая его, камердинер Прохор, искоса глянувший на Петушкова. Камердинер поклонился.
"Чуть голову нагнул, хам!" - определил Петушков и развязно спросил:
- Здравствуй, любезный! Как тебя, кажется, Прохор?
Камердинер не спеша и с достоинством сказал:
- Прохором крестили, а которые и Прохор Карпович величают, сударь!
"Скотина!" - подумал подпоручик и, весело улыбаясь, продолжал:
- А-а, значит, Карпыч, будем знать, любезный… а что князь, дома?
- Их сиятельство князь Илларион Иваныч изволят быть у себя! Пообождите малость, я доложу их сиятельству. - И он не спеша, степенно вышел во внутренние комнаты дома.
"Какой важный, сволочь! Сударем назвал! Мало, видно, оплеух получил от этого бурбона", - вспоминая поручика Гостева, думал Петушков, усаживаясь на мягкий табурет.
Дормидонт, Савва и кучер повернулись и молча вышли, закрывая за собой дверь. Прошло минуты три. Князя не было, не видно было и Прохора. Петушкову стало неловко, его начинало забирать беспокойство.
"Какие-то гайдуки, чистые башибузуки! Черт их знает, чего они там толкутся за дверью…"