Ермолов уселся рядом с поручиком. Вельяминов пошел было к двери, но Ермолов остановил его.
- Останься с нами, тезка. В этом юноше я принимаю участие, яко в своем сыне. И твой совет, Алексей Александрович, нам будет полезен.
- Прошу вас, ваше превосходительство, останьтесь. Мое дело простое и горькое, без политики и государственного направления.
Оба генерала молча, не перебивая, слушали сбивчивый, горький рассказ поручика. Когда он замолчал, Ермолов тихо сказал:
- А ты ошибся, Саша. То, что задумал ты сделать со своими друзьями, есть дело и политическое, и противуправительственное. - Он немного помолчал. - Крепостное право незыблемо в государстве Российском. Похищение или увоз на свободу крепостных людей, согласно законам государства нашего, карается каторгой. Да, Саша, пока наш народ будет на положении скота, добрые намерения хороших, но бессильных людей будут напрасны.
Ермолов посмотрел на Вельяминова и совсем уж другим голосом, как бы невзначай, опросил:
- Дело изменников-декабристов все еще не кончено следственной комиссией в столице?
- Продолжается, - односложно ответил Вельяминов.
И Небольсин понял, что эта фраза относилась к нему и была окончанием их разговора.
- Как сейчас чувствуешь себя? - осведомился Ермолов.
- Готов к несению службы его величества, - поднимаясь с места, сказал Небольсин.
- Сиди, сиди, гатчинец! - усаживая его на место, улыбнулся Ермолов. - Кто сопровождал тебя?
- Мой дворовый человек и унтер-офицер Елохин.
- Елохин? - наморщив лоб и почесывая переносицу, переспросил Ермолов. - Е-ло-хин? Я где-то совсем недавно слышал эту фамилию.
- Он, Алексей Петрович, старослуживый, участник ваших походов. Был и под Бородином, и в Париже… Хорошо помнит и Багратиона и светлейшего…
- Санька Елохин! - вдруг вспомнив, закричал Ермолов. - Пьяница Санька, что у Дохтурова был. Как же, как же, знаю. Теперь и я вспомнил, ведь это я о нем от его друга, тоже старого солдата, Кутырева во Внезапной слышал.
- Так точно, это двое старых, уцелевших от тех времен солдат.
- Да как же это он, старый хрен, друга своего, бородинца Кутырева, оставил? Вот не думал! - развел руками Ермолов.
Небольсин рассказал о мечте унтера.
- Да врет он, - засмеялся Ермолов. - Вот не я буду, ежели этот старый пьяница не напьется здесь в первом же духане.
Вельяминов тоже засмеялся.
- Нет, Алексей Петрович, честью моей ручаюсь, что Елохин этого не сделает.
- Не сдержит слова, старый черт! - усмехнулся Ермолов. - Ведь я таких забулдыг знаю! Они от Парижа до Москвы, когда обратно в Россию шли, на ходу от вина качались. Хотя… - он провел по лбу ладонью и задумался, глядя куда-то вдаль, словно видя прошлые, неповторимые годы. - Хотя и было за что пить… ведь Россию спасли… Наполеона, колосса, перед которым вся Европа дрожала, свалили… Где Санька? - вдруг спросил он.
- Здесь, в приемной. Он ни на шаг не оставляет меня.
- Тут, сукин сын! - весело сказал Ермолов и, подойдя к двери, открыл ее и зычно крикнул: - Санька Елохин!
- Здеся, ваше высокопревосходительство! - раздался из приемной голос.
- Вали сюда, старый товарищ! - еще веселее сказал Ермолов. И на глазах удивленных, дожидавшихся приема офицеров, грузинских князей и чиновников, оправляя на ходу поношенную солдатскую рубаху и густые бакенбарды, важно прошел в кабинет небольшого роста унтер с Георгиевскими крестами на груди.
- Здорово, Санька, - оглядывая унтера, сказал Ермолов..
- Здравия желаем, Алексей Петрович, - с любовным вниманием и почтительностью ответил Елохин.
- Ну, здравствуй, старый солдат, - протянул ему руку Ермолов.
Санька отер свою ладонь о штаны и осторожно пожал протянутую руку.
- А его превосходительство генерала Вельяминова, моего тезку, знаешь? - спросил Ермолов.
- А как же, ваше высокопревосходительство, они меня не знают, я их дюже хорошо знаю. И когда на Бей-Булата в Ичкерию ходили, и когда хана Сурхая по горам гоняли.
- Ну, тогда давай и мы поздороваемся, - засмеялся Вельяминов.
Санька и ему с той же почтительностью пожал руку и выжидательно поглядел на Ермолова.
- Вот что, герой, говорил мне твой поручик, что хочешь освободиться и навсегда остаться здесь. Так ли?
- Имею мечту, Алексей Петрович.
Ермолов спокойным, серьезным взглядом смотрел на него.
- А как пьянство? Ведь ты, говорил мне Кутырев, два раза бывал и унтером, и кавалером, а потом все снимали и пороли тебя. Так ли?
- Точно так, ваше высокопревосходительство, только не два, а три раза сымали крест и унтерство и… - он тихо добавил: - И скрозь строй два раза прогоняли. Это правда.
Все трое внимательно и с каким-то неловким чувством слушали его.
- А как же теперь, Елохин, ведь стыдно будет мне, если я тебя освобожу и здесь оставлю, а ты… - Ермолов помолчал и, пристально глядя в глаза Саньке, медленно проговорил: - Напьешься, как свинья, как тогда набухался, у Дохтурова, помнишь?
- Помню, - глухо сказал унтер. - Такого, Алексей Петрович, в моей жизни больше не бывало и не будет. Пить, пока я крепостной и на царской службе, не бу-ду. - Он твердо выговорил это слово, прямо и честно глядя на генерала. - Не буду! - повторил он.
- А когда освободишься?
- Тогда выпью. И грех будет, господа дорогие, - обратился ко всем Санька, - ежели в такой час, когда и душа, и тело, и шкура ослобонятся от неволи, не выпить. Не стану врать, Алексей Петрович, но уже по-иному, в плепорцию, честно и благородно, без шуму и крику…
- А потом? - продолжая внимательно смотреть на него, спросил Ермолов.
- А потом женюсь, ежели бог позволит, да и займусь здесь каким ни на есть делом. Ведь я, Алексей Петрович, первый на всей нашей волости печник был, ну и тут печи класть буду. Опять же пенцион рупь двадцать копеек да за два креста рупь, а всего два двадцать от царя получать стану.
- Вот что, Санька, за то, что говоришь правду, и за то, что говорил о тебе хорошо твой поручик, - указал на Небольсина Ермолов, - постараюсь оставить тебя здесь. Ты же, старый товарищ, помни свой зарок, не подведи меня, твоего генерала, и своего поручика, а теперь иди!
- Век за вас да за Александра Николаевича бога молить буду. - Санька, не скрывая волнения, вытер ладонью пробившуюся слезу.
Когда Санька вышел, Ермолов отошел к окну и задумался.
- Золотые люди. Вот на ком держится и будет держаться наша Россия! Что там дальше будет, Алексей Александрович, ни я, ни ты не знаем. Может быть, сюда уже мчится гонец с царским указом о назначении проконсулом, - он усмехнулся, - Паскевича. Время не терпит. Заготовь приказ загодя на Елохина и дай мне его сегодня же подписать. Пусть старик добром помянет нас, когда о нас и не станут вспоминать в Тифлисе. А его, - он взял за талию Небольсина, - устрой через Прасковью Николаевну Ахвердову на жительство в какой-нибудь хороший дом, с молодыми девицами, с музыкой, с европейским обществом…
- Я бы хотел, Алексей Петрович, в полк, куда-нибудь на линию.
- Успеешь еще, да у нас здесь и линии никакой нет, - засмеялся Ермолов. - Поживи пока в Тифлисе, при моем штабе. Человек ты, Саша, молодой, рано тебе в монахи записываться. Впереди вся жизнь. А горе твое хоть и большое, но пройдет, как все проходит в жизни. Или ты думаешь, у меня не было тяжелого в прошлом? Все было! И в тюрьме сидел, и горя разного хлебнул, да думаю, что и еще хлебнуть придется! Так-то, друг, в память твоих родителей люблю тебя, как сына. Ну, иди и не обижайся на старика.
- Такие истории с мрачным, погубительным исходом в своей жизни я видывал и слыхивал не раз, - возвращаясь к своему креслу, сказал Ермолов. - Что еще пишут нам?
- Письмо с Кислых Вод, от князя Валерьяна. Пишет, что лечится в Пятигорске. Бывает иногда в гостях у Реброва. Видел на этих днях младшего Воронцова, тот за верное передает о нашем скором увольнении с Кавказа. На Кислых Водах собралась московская знать, князь пишет, шум, сплетни, как в Тифлисе, офицеры вьются вокруг столичных дам, водка, амуры, карты.
В комнату вошел капитан Бебутов.
- Алексей Петрович, князья собрались. Можно приглашать их?
- Зови!
Ермолов, стоя с широко распростертыми руками, с любезной улыбкой встретил представителей грузинской знати. Тут были князья Амилахвари, Амираджиби, Дадиани, Орбелиани, старый князь Палавандишвили, генералы Чавчавадзе и Эристов, капитан Андроников, Вачнадзе, Константин Багратион-Мухранский и другие дворяне. Они с церемонным достоинством поклонились Ермолову и кучкой остановились посреди комнаты.
- Прошу извинить, господа, почта от императора и два-три военных дела задержали меня. Садитесь.
Все расселись. Около Ермолова сел Багратион-Мухранский, рядом с ним - красивый, с умным и серьезным лицом Амилахвари, далее - капитан Андроников, то и дело потрагивавший блестящий новенький Владимирский крест с бантом, совсем недавно полученный им.
"Не привык еще, любуется", - с теплой усмешкой подумал Ермолов. Он придвинул к себе папку с бумагами, и легкий шумок стих.
- Господа, я пригласил вас ко мне для совета и доброй беседы. Вы представители здешней аристократии и почти все офицеры Российской армии, люди опыта, мужества, ума. Вы члены самых старых и знатных фамилий Грузии. Ваше благополучие, ваши земли и все, что составляет благо вашей родины и народа, связано с Россией. - Он обвел глазами слушавших его князей.
- И мы не мыслим иначе, Алексей Петрович. Грузия присоединилась к России добровольно, это спасло нашу маленькую страну, и мы теперь единое целое с империей, - сказал Багратион-Мухранский. Остальные дворяне закивали головами. - Мы одно с Россией.
- Что нужно нам делать, ваше высокопревосходительство? Прикажите, и грузинское дворянство выполнит свой долг, - раздались голоса.
- Его величество император Николай уверен в добрых чувствах ваших, но сейчас пока ничего не надо, кроме одного. Ваш исконный и старый враг, персияне, зашевелился и грозит отторгнуть от российских земель и подданства Грузию, Баку, Карабах с Дагестаном.
- Большой аппетит, могут подавиться, - засмеялся Андроников.
Все улыбнулись. Ермолов добродушно посмотрел на капитана.
- Подавятся! Но я знаю этих болтунов, Аббаса и Аллаяр-хана. Они никогда не посмеют перешагнуть границы нашей земли. Это обыкновенное бахвальство персиян, но все-таки мы обязаны прислушаться к тому, что нам говорят друзья. А лазутчики и армяне с границы доносят, что в Ереване появился ваш беглый царевич Александр с кучкой грузинских изменников.
Среди князей произошло движение.
- …и что он заслал в Кахетию, Имеретию и Карталинию своих людей, распространяющих его подметные листы и речи о том, что близка война и он с персидским воинством нагрянет на Тифлис. Ведомо вам сие, господа? - обводя взглядом князей, спросил Ермолов.
- Кое-что известно, - за всех ответил Чавчавадзе, - но народ не верит беглецу-изменнику и смеется над его речами.
Князья снова зашумели, кивая головами.
- Не смеяться надо, а задержать и передать властям изменника, - хмуро сказал Ермолов. - Я знаю, что честный грузинский народ с нами и что его дворянство с Россией. Его величество император Николай поручил мне благодарить вас и ваш народ. Он верит грузинам, любит их и считает вас надежной опорой русскому корпусу на случай войны.
И он снова испытующе и выжидательно оглядел дворян.
Князья молчали, понимая, что генерал после этого монаршего благоволения скажет что-то важное и к чему-то обязывающее их. Но Ермолов молчал.
Тогда снова заговорил Константин Багратион-Мухранский.
- Царевич Александр враг и ваш и наш. Несколько лет назад он вызвал среди грузин братоубийственную войну и залил поля Кахетии грузинской кровью. Мы никогда этого не простим ему. Если он появится в Грузии, то, несмотря на традиции и законы гостеприимства, несмотря на то, что он сын нашего бывшего царя и со многими из нас находится в кровном родстве, я от имени всего дворянства заверяю богом и честью, мы его арестуем или убьем. Так ли я говорю, братья? - поднимаясь с места и глядя на князей, спросил он.
- Клянемся в этом богом и честью! - вразнобой, но дружно ответили дворяне.
- Государь император будет особенно доволен узнать ваши слова, господа, а теперь, по примеру армянского населения края, создающего пешие дружины, следует и вам подготовить и сформировать конные грузинские сотни. Хотя и я не предвижу войны, но меру сию одобряю. - Ермолов многозначительно посмотрел "а Вельяминова.
- В Шуше, как и по всему Карабаху, уже имеется до 3500 вооруженных армянских стрелков, по всей границе до Лори-Бамбака и Безобдала созданы сильные отряды армянской самообороны, коим мы охотно даем оружие, - сказал Вельяминов. - Как начальник штаба кавказского корпуса, нахожу своевременным указать на сие и вам, господа дворяне. Грузины всегда были храбрым, мужественным народом, и ваша конница - лучшая в Закавказье. В случае пограничных неурядиц она окажет большую помощь нашим драгунам и казакам.
Князья оживились. Они рады были услышать похвалу мужеству грузин и откровенную надежду главнокомандующего на их воинскую помощь.
- Ваш двоюродный брат, князь Петр, - обратился к Мухранскому Ермолов, - всему миру, самому Бонапарту показал, что значит доблесть и мужество воина-грузина. Память о сем герое навсегда, пока стоит Россия, сохранится в народе.
Упоминание о Багратионе словно солнцем озарило лица грузин.
- Он родственник не только мне, но и многим присутствующим здесь, - скромно сказал Мухранский. - Мы, ваше высокопревосходительство, примем меры и в очень короткий срок, если это надобно будет, выставим на поле до пятнадцати тысяч отборных кавалеристов. Вот князь Эристов, - он указал на генерал-майора, сидевшего возле Вельяминова, - начальник нашего ополчения, наших резервов, он лучше меня знает об этом.
Эристов молча кивнул.
- Спасибо, господа. Обо всем высказанном вами мною теперь же будет доложено государю. - Ермолов покопался в бумагах и добавил: - Но пока нам не требуется создания столь большой конницы, сейчас этого не нужно. Не отрывайте крестьян от работ и семей, будьте лишь готовы на всякий случай. К нам из России идут дополнительные части. На марше двадцатая пехотная дивизия и уланские полки, да и никакой войны не будет. Возня на границе, которую затеял Аббас-Мирза и его приспешники, эриванский сардар и английские прохвосты во главе с Аллаяр-ханом, кончится обычной для персиян фарсой. Пошумят, постреляют через Аракс, налетят шайкой в триста человек на солдатский пост в четыре человека - и назад! Знаем мы этих вояк, но взять нужную предосторожность - должно. Еще раз благодарю вас, господа, а вечером надеюсь свидеться с вами на бале, - прощаясь с князьями, сказал Ермолов.
Бал, о котором говорил главнокомандующий, устраивался в казенном здании дворянского собрания русским обществом и грузинским дворянством.
Когда князья ушли, Вельяминов сказал:
- И все же, Алексей Петрович, будет или не будет война, но нужно принять меры и на границе. Надо, я думаю, послать предписание полковнику Реуту и подполковнику Назимко в Чинахчи, чтобы в случае перехода Аббаса через Худаферинский мост на нашу сторону они без боя немедленно отошли бы к Шуше. Там крепость, и егерский полк Реута с пушками и казаками, подкрепленный армянским населением города, запрется в ней и выдержит осаду персиян.
Ермолов задумался.
- И все-таки этот мошенник Аббас никогда не решится на это, да к тому же посольство князя Меншикова еще у шаха.
- Азиатские войны начинаются внезапно, без отзыва послов, - возразил Вельяминов. - Вспомни и старые персидские, и прежние турецкие войны, да и не только азиатские. А Наполеон, разве он объявлял нам войну, переходя Неман? Надо, Алексей Петрович, принимать на всякий случай меры.
- Ну что ж, пиши Реуту и Назимке. Что еще в почте?
Вельяминов доложил о нескольких запросах и бумагах, связанных с управлением краем, финансами и строительством дорог.
- Эти вопросы, как и другие, цивильного свойства, разрешай сам, тезка, с палатой, губернатором и городской управой. Что еще?
- Вот рапорт и второе донесение Розена. Жалуется на лихорадку, от которой болеют и умирают люди. Просит усилить лекарством и докторами дагестанскую линию. Просит обмундирования, некоторые солдаты, пишет, ходят в лаптях, с голой задницей или во много раз латанных штанах.
Ермолов усмехнулся, вспоминая лихую фигуру Саньки, в залатанной рубахе явившегося на прием к главнокомандующему.
- Ханша сетует на своих подданных. Из Аварии немало людей бежали от нее к Кази-мулле.
- К кому, кому? - переспросил Ермолов.
- Да к этому новоявленному имаму. В Гимрах, пишет ханша, распевают они псалмы, ведут беседы о боге… Начало-то хорошее, да как бы потом не обернулось противу нас! - осторожно сказал Вельяминов.
- Пустое! Ханша брешет в три короба и нашими руками хочет уничтожить своего противника! Черта с два, ни одного солдата не посылать против этого имама! Пусть сами расхлебывают свою кашу!
- И ханша и Розен пишут, что этот имам отказал персидским и английским лазутчикам в помощи. Он даже не явился в Хунзах и тем избег западни ханши.
- Умница, хвалю за ум, а особливо за то, что отказал персам. Ежели такие, как этот Кази-мулла, объявятся в горах, им надо помогать, они быстро покончат с удельными князьками и средневековьем в горах. Лет через пятьдесят весь этот край, от Терека и до Аракса, будет русским, цивилизованным и просвещенным, и народы Кавказа станут благословлять Россию за то, что сейчас делаем мы.
Вельяминов внимательно смотрел на Ермолова.
- Ты серьезно так думаешь, Алексей Петрович? - наконец спросил он.
- Уверен, - твердо сказал генерал, - и я понимаю, тезка, почему ты спросил об этом. Да, все эти народы получат вместо поножовщины, резни и войн спокойное существование, торговлю, дорога, знания и покой.
Ермолов подошел к собеседнику.
- Крепостная Россия сейчас удержалась чудом. Она еще сильна, но уже закачалась, и все равно крепостное право рухнет. Посмотри на народ, от Грибоедова и Пушкина и до солдата, который сегодня говорил с нами, все они думают об одном и том же.
- Пока крепостная Россия будет двигаться на Восток, все эти народы станут отчаянно защищаться. Разве согласятся они пойти в русскую кабалу? Война будет жестокая.
Оба генерала замолчали.
- Что будет дальше, посмотрим, а теперь укажи срочным приказом Розену, чтобы он поменьше верил этой аварской ханше и не мешал святому размышлять о боге, но лазутчиков, усилить и внимательно следить как за ней, так и за имамом, - решительно сказал Ермолов.