Третий взрыв взметнул в воздух и обрушил на персов град каменных осколков. Это был самый большой фугас, заложенный кучей камней.
Забили русские барабаны, и полурота с криком "ура" открыла огонь. Охваченные паникой, персы с воплями бросились назад.
Бой стих, и только хрипло лаяли и выли перепуганные овчарки.
Утром армянский патруль стащил в кучу шестнадцать трупов и подобрал много брошенного персами в ночной суматохе оружия.
Весь следующий день мельницы, как и раньше, мололи зерно, а веселые, ободренные успехом армяне посмеивались над разбитым врагом.
Шли дни. Уже одиннадцатые сутки стояла армия Аббаса-Мирзы около Шуши. Каждый день батареи осыпали ядрами крепость, но штурма персы не начинали.
Из Тифлиса вестей все не было, и Реут решил послать туда человека. Пробраться в Тифлис было почти невозможно, но армянин Арутюн Алтуньянц взялся сделать это. Алтуньянц был человек лет тридцати двух, купец по профессии. Жена и двое детей его находились здесь же в крепости. Он попрощался с семьей и в ночь на 11 августа, спустившись по веревке со стены крепости, исчез в темноте.
Прошло еще четыре дня, и во время одной из ночных перестрелок в крепость залетела стрела, выпущенная из старинного арбалета с привязанной к ней запиской. "Будьте готовы к штурму. В ближайшую ночь кизилбаши атакуют вас", - было написано в ней по-армянски.
И Реут, и архимандрит Хорен, и Ага-бек Калантаров знали того, кто прислал в крепость столь необычным путем эту записку. Это был Геворк Минасьян, переводчик, принявший персидское подданство, но в душе оставшийся армянином.
И без того бывший настороже гарнизон удвоил караулы. К Елизаветинским воротам были выведены две армянские роты, все орудия поставлены на стены, а угловые башни усилены фальконетами и ракетницами. На стенах заготовлены тюки ваты и тряпья, пропитанные нефтью, а также вязанки хвороста и дров.
Весь гарнизон уже с вечера был под ружьем. Армянские женщины кипятили чаны с водой, чтобы в нужную минуту ошпарить штурмующих стены крепости.
Ночь на 15 августа была тихой и темной. Шуша утонула в черной мгле. Не было ни одного огонька, стихли все шумы города, смолкли выстрелы. Казалось, мир и покой наступили повсюду.
Часовые на стенах, армянские роты возле ворот застыли в ожидании. Оба батальона егерей залегли на стенах крепости. Около часу ночи наблюдавший за юго-восточным сектором крепости часовой заметил что-то темное, выделявшееся даже в черноте ночи. Он прислушался.
- Вызвать поручика! - шепнул он подчаску. Лежавшие рядом солдаты тоже хорошо видели темные пятна на площади и слышали нараставший шум шагов и даже дыхание многих сотен людей.
Реут был уже на стене крепости. Вот стало заметно, как расходятся в темноте группы людей, как персы подтаскивают к стенам штурмовые лестницы и начинают взбираться по ним.
- Огонь! - крикнул Реут.
Грянул залп, и вспыхнули огни: запылали тюки с тряпьем, загорелись дрова. Все озарилось ярким светом. Картечь, ружейные залпы, кипяток, ручные бомбы полетели на возившихся под стенами персиян. Ракеты с треском рвались в гуще людей, картечь секла их, защитники крепости расстреливали ошалевших, не ожидавших засады сарбазов. Несколько высоких лестниц с забравшимися на них людьми обрушились и полетели вниз. Стоны и крики раненых, вой ошпаренных кипятком и визг испуганных - все перемешалось в один сплошной вопль.
Ударили русские барабаны, широко распахнулись Елизаветинские ворота, и оттуда ударили в штыки русские солдаты. Обгоняя их, вырвались вперед армянские добровольцы, широкими огромными кинжалами и шашками рубя персов. Вся масса персидской штурмовой колонны пустилась наутек, бросив оружие, раненых, лестницы и веревки, которые приготовили, чтобы связать русских пленных. Отступающие оставили на поле боя шесть фальконетов.
И тут им в тыл ударила полурота русских солдат и две сотни армянских добровольцев под командованием Сафара Тарханова, вышедшие из ущелья на помощь крепости. Не зная положения дел, поняв то шуму и стрельбе, что идет штурм крепости, они ввязались в бой на свой страх и риск.
Аббас-Мирза, уже считавший крепость взятой, на всякий случай вышел из города и разбил свои шатры на дороге к Елизаветполю.
Утром из крепости к Аббасу-Мирзе направили майора Клюге фон Клюгенау. Майор был в полной парадной форме и при парадной шпаге. Два барабанщика забили "поход". Горнист, стоя на стене, поднял кверху трубу и проиграл сигнал "Внимание". Маячившие вдали иранские дозорные зашевелились. На постах замелькали фигуры персидских офицеров, сбежавших с наблюдательного поста к дороге.
Из раскрытых крепостных ворот на вороном коне, сопровождаемый двумя казаками, выехал, сверкая на солнце кивером, золотыми эполетами и орденами, Клюге фон Клюгенау. Встреченный за площадью офицером иранской армии и переводчиком, он сказал им, что едет от коменданта крепости в качестве парламентера к наследному принцу Аббасу-Мирзе.
Со стен крепости солдаты, армяне и офицеры видели, как к майору присоединилось несколько конных иранцев и вся кавалькада не спеша исчезла в кривой улице которая вела к Елизаветпольской дороге.
Толпы горожан, женщины на крышах домов, праздношатающиеся иранские солдаты молча смотрели на важно ехавшего русского майора.
Подъезжая к резиденции Аббаса-Мирзы, Клюге фон Клюгенау заметил, что к шатру наследника спешат конные и пешие иранские солдаты. Невдалеке от шатра стояла группа высших сановников и офицеров иранской армии, составлявших штаб и свиту принца. Они толпились саженях в тридцати от высокого шелкового с цветными узорами шатра, ожидая, когда кого-нибудь из них потребует к себе наследник.
В стороне стоял духовой оркестр и полурота гвардии, охранявшая Аббаса-Мирзу. Невдалеке от них англичанин внимательно наблюдал за подъезжавшим к резиденции Клюгенау.
Еще двое англичан в пробковых тропических шлемах и белых просторных костюмах прохаживались за шатром.
Не доезжая ста метров до шатра, майор остановил коня. Казаки соскочили и помогли ему сойти с седла.
Персидские солдаты молча смотрели на них. Англичане подошли, и один из них вежливо приподнял шлем.
- Доктор Олсон, - сказал он.
- Советник Майлз, - отрекомендовался другой.
- Майор Клюгенау, - холодно ответил майор, прикладывая к киверу два пальца.
- Что угодно господину офицеру? - вежливо кланяясь, на хорошем русском языке спросил майора иранский офицер.
- Послом от коменданта крепости к его высочеству наследному принцу Аббасу-Мирзе, - раздельно отчеканил Клюгенау.
- Прошу вас обождать, пока о вас доложат его высочеству! - сказал, отходя, офицер.
- Решили сдавать крепость? - спросил советник Майлз.
- А вы, милостивый государь, какую занимаете должность при дворе иранского наследника? - вместо ответа спросил Клюгенау.
- Советник по делам артиллерии.
- Неважно стреляете, господин советник.
В эту минуту из шатра показался офицер.
- Его высочество просит вас к себе.
Забили барабаны, часовые взяли "на караул", оркестр заиграл марш, джанбазы, перестроившись на ходу, стали шпалерами на пути к шатру.
Клюге фон Клюгенау четким парадным шагом последовал за офицером, у входа тот передал его сановнику в расшитом золотом сюртуке.
Они вошли в первую половину огромного шатра, где находились иранские вельможи и шестеро личных телохранителей Аббаса-Мирзы. Полог, отделявший первую половину шатра, откинулся, и наследник престола, сидевший на высоком раззолоченном кресле, предстал перед майором.
Клюге фон Клюгенау низко поклонился и затем, выпрямившись во весь рост, произнес:
- Майор российской армии Клюге фон Клюгенау является по приказу коменданта Шушинской крепости полковника Реута к вашему высочеству!
Аббас-Мирза, красивый человек лет сорока восьми, в простой черной одежде, но с большими брильянтами на сюртуке вместо пуговиц, ласково и внимательно смотрел на него, чуть поглаживая свою роскошную, всю в завитках бороду, крашенную хной.
- Я слушаю вас, господин майор, - кивнул он.
Аббас-Мирза, на которого подействовала неудача штурма, был приветлив и предложил майору позавтракать с его генералами. Клюгенау поблагодарил, но отказался от завтрака.
- Ваше высочество! Меня прислал к вам комендант полковник Реут. Во вчерашнем боевом деле нами захвачено около сорока ваших солдат и свыше семидесяти раненых сарбазов. Из чувства гуманности и человеколюбия мы отдаем вам пленных и раненых, дабы они могли возвратиться к своим семьям.
- Это делает честь вашим добрым чувствам, и я с особенным удовольствием отмечаю это, - сказал Аббас-Мирза. - А как относительно крепости? Намерены вы ее сдать мне? Ведь наша маленькая неудача ничего не меняет в общем ходе войны. Вся Грузия занята мной, и вы только напрасно льете свою и чужую кровь.
- Мы, ваше высочество, такого же мнения. Как и прежде, просим - разрешите кому-либо из наших офицеров съездить в Тифлис к Ермолову за приказом сдать вам крепость. Без этого мы ее не сдадим и будем биться до смерти!
- Это излишне. Ваши войска повсюду бегут. Моя кавалерия уже поит своих лошадей водами Терека. Скоро мы возьмем Москву, и только там я заключу с вашим новым царем мирный договор.
- Тем более, ваше высочество, вам нет нужды заставлять нас оборонять Шушинскую крепость. Раз дела обстоят столь плачевно для России, то несомненно, что Ермолов разрешит нам сдать крепость без боя, и это сохранит и вам и нам тысячи жизней.
- Хорошо! - неожиданно согласился наследник. - Поезжайте сами. За вашу любезность с нашими ранеными и пленными я разрешаю ехать в Тифлис лично вам.
Спустя час майор Клюге фон Клюгенау, снабженный ферманом Аббаса-Мирзы и пропуском до Тифлиса, возвратился в крепость.
Как только майор удалился, советник Майлз попросил аудиенции у валиагда.
- Ваше высочество, мне, офицеру дружественной вам нации, военному советнику вашей непобедимой армии, необходимо сказать вам несколько крайне важных слов.
- Говорите, сардар Майлз. Уши мои открыты для советов друзей Ирана.
Майлз поклонился и тихо сказал:
- Русского офицера не надо отпускать в Тифлис. Ермолов никогда не разрешит сдать крепость, а перемирие, которое вы обещали русским, помогает им. Время работает на русских.
Аббас-Мирза, чуть сощурившись, смотрел на англичанина.
- Лишнее кровопролитие не нужно мне. Я вернулся в край, где люди ожидали меня много лет, и я не хочу проливать кровь моих подданных там, где можно обойтись без боя. Крепость русские сдадут.
Англичанин молча слушал его.
- Вы что-то хотите сказать еще, сардар Майлз? - лениво спросил наследник. Ему уже наскучил этот советник, приставленный к нему его отцом шахом Фетх-Али.
- Прошу не гневаться на вашего покорного слугу, ваше высочество, но эта проклятая крепость мешает плану ведения всей кампании. Осаду ее надо снять.
Аббас-Мирза поморщился, но все же поднял глаза на Майлза.
- К чему она? Вы, ваше высочество, только теряете здесь время. В Грузии у Ермолова сейчас мало войск. Подкрепления только еще идут. Русские пока еще не оправились от поражений на границе. Надо, ваше высочество, сейчас же всеми силами идти на Тифлис, приказав и его высочеству, вашему августейшему сыну принцу Мамеду-Мирзе, выйти из Елизаветполя и сардару эриванскому одновременно с вами ударить на Тифлис. Тогда победа будет полная, и кампанию вы блистательно выиграете!
- Она и так выиграна, мой уважаемый советник, а осаду бросить нельзя, люди подумают, что я слаб и не смог овладеть крепостью. Представляете, как это скажется на местном населении и на моих храбрых войсках?!
- Но разгром русских и занятие Тифлиса оправдают все!
- Все в свое время. Не надо торопиться. Аллах лучше нас знает, что надо делать. Пока крепость не падет, я не уйду отсюда!
- Но мы теряем драгоценное время. Умоляю вас, ваше высочество, прислушайтесь к моему совету.
- Я уже сказал, и так оно и будет. Что еще у вас, дорогой советник Майлз? - высокомерным тоном спросил Аббас-Мирза.
- Больше ничего, ваше высочество, - кланяясь Аббасу-Мирзе в пояс и в душе проклиная его, сказал англичанин.
- Идите, я доволен вашей службой и рвением, да пошлет на вас аллах свое благоволение!
Аббас-Мирза закрыл глаза, давая понять англичанину, что он его утомил.
Пятясь и продолжая кланяться, Майлз вышел из шатра.
Утром следующего дня Клюге фон Клюгенау с двумя конными казаками, конвоируемый иранской почетной стражей, выехал в Тифлис.
Спустя три дня он возле грузинского села Пойлы встретил первые русские части и узнал, что Елизаветполь занят персами, что по всей границе идут бои, что Ермолов в Тифлисе и готовит ответный удар персиянам.
На следующее утро майор был уже на приеме у Ермолова. Ермолов выслушал доклад майора, прочел донесение Реута, расспросил Клюге и приказал ему остаться при штабе.
- Я полностью осведомлен о том, что делается в крепости. Посланный вами армянин Алтуньянц прибыл благополучно. Он не только доложил мне о крепости, но и привез точные сведения о силах этого мошенника Аббаса. Армянин этот - герой. Я наградил его Георгиевским крестом и пятьюстами рублями серебром. Вообще армяне поголовно везде ведут себя геройски. Он уже пошел обратно, и вам незачем возвращаться в Шушу. Я одобряю политику Реута, пусть еще и еще затягивает переговоры с персиянами.
Глава 5
В начале июля 1826 года император Николай со всем двором приехал из Санкт-Петербурга в Москву, где в Кремле готовилась его коронация. Четыре митрополита, целый сонм белого и черного духовенства съехались в первопрестольную на церемонию. Киев, Екатеринослав, Петербург, Варшава, Ростов, Вильно, Рига, Казань, Тифлис и ряд других городов прислали своих представителей в Москву. Католики и магометане, старообрядческие священники, представители различных национальностей, обществ и племен находились в Москве. Купечество, дворянство, мещане прислали на торжество своих делегатов. Москва была переполнена людьми. Войска, расквартированные в ней, и части, прибывшие на эти дни, расположились в близлежащих селах.
На площадях строили карусели, качели, балаганы. Бродячие цирки, фокусники, цыгане, гадальщики и много прочего подобного люда нахлынуло в Москву.
И вот в эти-то дни, когда никто и не помышлял о войне, из Тифлиса прибыл курьер с донесением о том, что персидская армия перешла границу и с боем вторглась в Закавказье. И царь, и Дибич, и Нессельроде и все, кто окружал императора и готовился к наградам, ожидавшим их в дни коронации, растерялись. Войны не ждали, не хотели, готовы к ней не были, и нужно было найти виновника, вызвавшего эту так несвоевременно разразившуюся войну.
И его нашли. Ермолов - вот виновник всех неудач.
- Алексей Петрович, я не буду гусаром и честным офицером, если этот мошенник Аббас не пожалеет о дерзости, которую он затеял противу нас! - входя к Ермолову, сказал Мадатов. Князь только что сошел с перекладной линейки, на которую пересел во Мцхете.
- Как твое здоровье, Валерьян? - оглядывая Мадатова, спросил Ермолов. - Как ноги?
- Никак! Не долечился, да и до того ли было. Нет, каков подлец этот Аббаска, - без всякого почтения к наследнику престола сказал Мадатов. - Он еще пожалеет о содеянном. Вы, Алексей Петрович, не хмурьтесь, хотя мы и малы числом, но мы - русские!
- Да разве я его боюсь, - перебил Мадатова Ермолов. - Не его, друг мой, страшусь, а своих, - он выразительно посмотрел на Мадатова, - русских немцев вроде Нессельрода, Палена с Бенкендорфом. - Он что-то хотел добавить, но насупился и только выразительно махнул рукой.
- Его величество? - тихо спросил Мадатов.
- Оно самое. Вон, прислал с сегодняшней почтой курьера. Паскевич с Денисом сюда едут. Иван Федорович будет войсками командовать, а я, - Ермолов сощурился, - главноначальствовать краем. Читай!
Мадатов взял личное письмо Николая к Ермолову и быстро пробежал его глазами. Остановившись на одной из наиболее важных строк, он выразительно прочел:
- "Я посылаю к вам двух известных вам генералов: генерал-адъютанта Паскевича и генерал-майора Дениса Давыдова. Первый пользуется всею моею доверенностью, он лично объяснит вам все, что по краткости времени не мог я вам письменно приказать. Желаю, чтобы он с вашего разрешения сообщал мне все, что от вас поручено будет давать знать, что и прошу делать как наичаще… Помощником и заместителем вашим на случай болезни или отъезда по разным делам приказываю назначать не начальника штаба генерала Вельяминова 1-го, а генерал-адъютанта Паскевича".
- Да, именно так, дорогой Валерьян. Спустя неделю он будет в Тифлисе и станет твоим прямым начальником. Как ты думаешь об этом?
- Считаю, что еще до его приезда мне надо выбыть отсюда к Гандже или Карабаху. Оглядеться самому, без указаний от ничего не ведающего в здешних делах Паскевича, а буде это возможно, то и учинить баталию персам без высокого вмешательства генерала!
- Умная у тебя голова, Валерьян. Надо, чтобы успех, который сейчас мы готовим, был хотя бы в малом начат без него. Иначе и государь, и Дибич, и тем паче этот урод и негодяй Нессельрод припишут его Паскевичу.
- А ведь трудно будет нам, Алексей Петрович, воевать на два фронта. И противу Аббаса и противу…
- Петербурга, - перебил его Ермолов. Мадатов засмеялся.
- А третий, самый коварный и нечестный враг, будет рядом с нами. И противу его оружия, доносов, клеветы, подлой зависти, придворных интриг и кляуз у нас с тобой, Валерьян, нет и не будет оружия. И я, и тезка, как только окончим с победой эту войну, уйдем в отставку, - сказал Ермолов.
- И я, Алексей Петрович! Неужели вы думаете, что я останусь, если вы уйдете! Нет, вы мой отец-командир, и без вас мне здесь нечего делать!
Ермолов внимательно посмотрел на него.
- Я знаю, ты честный солдат и верный друг, но помни, что кроме Ермолова есть еще и Россия, которая нуждается в тебе. Подумай сам, что будет с Карабахом, если вместо тебя назначат туда другого правителя? Нахлынут жулики и прохвосты вроде Корганова и Чекалова… Не забудь о твоем народе, армянах. В тебе они видят свою опору. Подумай обо всем и отбрось мысль об отставке.
- Ну, а если прогонят? - вдруг рассмеялся Мадатов.
- Ну, тогда уходи на пенсию да дави вино в своих виноградниках.
Мадатов провел в штабе весь вечер, ночью посетил князя Эристова, а от него, когда весь Тифлис спал, направился в казармы Ширванского полка и заночевал у офицеров 3-го батальона.
Утром он вызвал к себе поручика Небольсина. Когда Небольсин вошел к Мадатову, князь уже послал конных ординарцев в расположение Донского казачьего полка и в район Чугурет, где ночевали конные сотни грузинского ополчения.
- Здравствуйте, поручик! Алексей Петрович просил меня взять вашу роту в поход. Вы знаете об этом?
- Так точно, ваше сиятельство. Наш батальон счастлив идти под вашим водительством в бой.
Мадатов искоса глянул на Небольсина. Лицо поручика было спокойно. Чуть печальные глаза смотрели прямо и честно.
- Верю вам. Сам не льстец и не люблю лести, но вам верю. Мне кое-что говорил о вас Алексей Петрович. Итак, пойдем в поход вместе. А там, - Мадатов засмеялся, - там накормим персов хорошим дандури. Вы, поручик, знаете, что такое дандури? - вдруг спросил он.