- Да что он медлит?.. Время атаковать, - с еще большей тревогой повторил Мадатов.
Паскевич вдруг встал и не спеша пошел назад за линию войск. Что он думал, зачем сидел под огнем персов - было непонятно. Он, несомненно, был храбр, но удивить кавказских солдат личной храбростью было трудно.
Проходя мимо Небольсина, генерал поднял глаза. Заметив поручика, прищурился и молча, так же медленно пошел дальше.
Персидская пехота, закончив перестроение, остановилась в версте от русских. По флангам, как тучи, стала сгущаться и увеличиваться конница. Тысяч около девяти кавалерии начали обходить донские полки. Орудийный огонь стих, и снова наступила некоторая тишина. Обе армии стояли одна против другой, но боя не начинали.
План боя и построения иранской армии были такими же, как и при Шамхоре. Центр занимали восемнадцать лучших батальонов по тысяче сарбазов в каждом, тридцать шесть орудий и сорок фальконетов. За батальонами стояли резервы - еще четыре сильных, только что укомплектованных батальона с восемью орудиями. За резервами - ставка Аббаса-Мирзы, охраняемая гвардейской конницей и двумя гвардейскими батальонами. За ставкой наследника иранского престола стояли обозы из многих сотен повозок, телег и арб, вокруг которых находились вооруженные толпы прислуги, кочевников и сельчан, мобилизованных на работы в персидском транспорте. Сражением руководил Аббас-Мирза.
На правом фланге были шесть батальонов персидской пехоты при двенадцати орудиях, но главная сила заключалась в двенадцатитысячной коннице, которая должна была атаковать и массой раздавить слабые кавалерийские фланги русских, обхватив с тыла и фланга пехоту, врубиться в нее и, разметав русские батальоны, овладеть артиллерией. Другая туча иранской конницы находилась на левом фланге. Ее было свыше девяти тысяч, и ее задачей была одновременная атака и удар по грузино-татарской милиции, едва насчитывавшей семьсот всадников. Левым флангом армии командовал зять персидского шаха сардар Аллаяр-хан, правым - старший сын Аббаса Мамед-Мирза, резервами - принц Измаил. Наиболее способным из всех них был зять шаха Аллаяр-хан, человек, знакомый с военным делом, близкий к англичанам и ненавидевший Россию.
Аббас-Мирза, которому еще позавчера придворный поэт и астролог Мир-Гасан, составивший гороскоп, предсказал победу, сидел на белом жеребце и, подобно Паскевичу, разглядывал в трубу армию русских.
Англичанин Олсон, командиры дивизий Эйсан-хан и Халу-Курбан-хан, начальник гвардии принц Эмин-Доуле и другие сановники стояли позади валиагда, тоже внимательно разглядывая неподвижно стоявшие русские войска.
- Что эти собаки не начинают боя? - отнимая от глаз трубу, спросил Аббас.
- Боятся, ваше высочество. Ведь не шуточное дело сразиться этой горсточке проклятых богом свиноедов с могущественными, отборнейшими войсками льва Ирана, - склоняясь перед конем валиагда, сказал Эмин-Доуле.
- И как эти ослепленные аллахом, лишенные разума люди не бегут перед морем войск вашего высочества! - льстиво сказал Халу-Курбан-хан.
Аббас усмехнулся.
- Мне жаль этих несчастных мужиков. Скоро все эти белые рубахи обагрятся кровью, а их жалкие казачьи и грузинские сотни лягут под ударом моих храбрецов.
- Не пора ли начинать бой, ваше высочество? У русских какое-то смятение, предпочтительно нам первыми ударить на них.
- Не все ли равно, дорогой советник Олсон, эти несчастные не уйдут от своей смерти: Азраил уже опустил над ними свои черные крылья, пусть поживут еще час, - снисходительно ответил Аббас-Мирза.
Мадатов обходил линии солдат.
- Ребята, - сказал он, - вы хорошо знаете перса. Он не стоек, выдержите только час - и он побежит.
- Выстоим и три, ваше сиятельство, не извольте беспокоиться, - отвечали солдаты.
- А что его много, так ведь это и лучше: ни одна пуля не пролетит мимо, - пошутил Мадатов.
- Ну что, старик, побьем сегодня перса или он накладет нам? - спросил он, останавливаясь возле Саньки.
- А как же, ваше сиятельство! Вестимо побьем, аж пух с его пустим, только вы сами не зарывайтесь, как новый командир, - кивнул куда-то туда, где исчез Паскевич, Санька. - Не ровен час попадет пуля, что тогда нам делать? - уже серьезно закончил он.
- В меня не попадет, я заговоренный, - пошутил Мадатов. - Ну, а где ж, кавалер, твои Георгии? - спросил он.
- Убрал, ваше сиятельство, в карман. В суматохе их и потерять недолго, опять же в бою без них лучше. Каждый супостат как завидит их, так в тебя или пулей или с штыком полезет, подумает - начальство.
- А ты, оказывается, хитрый! - засмеялся Мадатов.
- А как же! Без хитрости на войне я б давно башку где-нибудь в Германии или Польше оставил.
- Снимай, ребята, ранцы. Без них будет легче, - сказал Мадатов.
- Это так, и колоть, и прикладом сподручнее… и солдатикам полегше, вашсиясь!! - послышались голоса. И ранцы полетели на землю.
- Знает князь солдатское дело, - с одобрением заметил Санька и, подобравшись поближе к поручику, шепнул: - Вашбродь, Александр Николаевич, вы уж, за ради бога, держитесь возле меня… штыковая атака дело страшное и тяжелое.
Небольсин улыбнулся, тепло поглядев на старого солдата.
Паскевич не принимал решения, хотя вся персидская армия уже перестроилась в боевые порядки и заканчивала свой маневр. Он стоял на возвышенности и молча наблюдал за противником.
- Что он медлит, что он медлит? - с отчаянием закричал Мадатов. - Надо атаковать врага. Еще десять минут - и тогда будет поздно! Алексей Александрович, поезжай к нему, скажи, что пора ударить в штыки!
Вельяминов в сопровождении двух казаков поспешил к генералу.
Паскевич оторвался от подзорной трубы и хмуро посмотрел на него.
- Пора начинать атаку. Персы уже закончили перестроения, и каждая минута дорога, прикажите атаковать!
Иранская артиллерия открыла огонь. Тяжелые ядра стали падать возле русских шеренг. От взрыва бомб подножие Зазал-Арха стало затягиваться дымом, осколки с визгом и воем разлетались в воздухе. Солдатские шеренги стояли неподвижно.
- Ваше высокопревосходительство, персы уже открыли огонь. Сейчас они пойдут в наступление. Прикажите начать атаку! - снова, уже громче, сказал Вельяминов.
- Место русского генерала под ядрами, а не здесь, - вместо ответа произнес Паскевич и отвернулся.
Вельяминов повернул коня и поскакал обратно.
- Ну что? Разрешил атаку? - дрожа от нетерпения, спросил Мадатов.
- Он сказал, что место русского генерала под ядрами! - иронически произнес Вельяминов.
Он расстелил на земле бурку и улегся на ней.
- Безобразие, сумасшедший дом! - закричал Мадатов и, вскочив на коня, понесся к вершине Зазал-Арха, где находился Паскевич.
Горячий и возбужденный, он подскакал в ту минуту, когда двое офицеров, полковник Симонич и подполковник Греков, оба взволнованные, горячо убеждали Паскевича начать атаку.
- А вы уверены в успехе? - нерешительно спросил генерал.
- Вполне, ваше высокопревосходительство. Наши кавказские солдаты умеют Побеждать атакуя, - ответил Симонич.
- Отвечаю головой! - запальчиво закричал Мадатов. - Прикажите атаковать, иначе персияне раздавят нас массой.
Паскевич обвел их глазами и махнул рукой. Что подразумевал он этим жестом - неизвестно, но и Мадатов, и офицеры поняли. Это как знак разрешения атаки.
Мадатов в карьер понесся к стоявшим под огнем батальонам.
Персидские батальоны задвигались. Над их рядами, заколыхались знамена. Золотые, желтые, зеленые, со львами и солнцем, со скрещенными саблями они поднялись над колоннами одетых в синие куртки и белые штаны сарбазов. Послышались голоса команд, взметнулись клинки шашек, забили барабаны, завыли рожки, и иранская пехота двинулась на штурм.
Над степью горело солнце, колыхалась пыль. Иранские орудия немолчно били по русским.
- Ну что, воздействовал на гвардейского Цезаря? - с легкой усмешкой спросил Вельяминов.
- Разрешил. Открывай огонь, а я к пехоте! - соскакивая с седла, на бегу крикнул Мадатов.
Иранская пехота уже была на расстоянии семисот-восьмисот шагов. Сверкая ружьями, она густой массой, шла на редкую, двухбатальонную первую линию русских солдат.
Вельяминов, словно пружина, вскочил с бурки и бросился к орудиям, возле которых с дымящимися факелами стояли бомбардиры.
- Батареи, по наступающему врагу, первая батарея - ядра, вторая - бомбами - огонь! - закричал он, и уже давно ждавшие этого артиллеристы дали орудийный залп из двенадцати пушек.
- Беглый, с переменой на картечь, огонь! - снова закричал Вельяминов. - Хорошо, братцы, еще, еще так же! - возбужденно крикнул он, видя, как десятки бомб разорвались в самой гуще наступающих сарбазов. И персидские, и русские орудия гремели без перерыва. Сизый пороховой дым застилал все вокруг. Разрывы бомб, визг осколков, грохот залпов и шипение катившихся по полю ядер заполнили воздух.
- Ну, братцы, пришел и наш черед. Подпускайте ближе перса. Залп-другой, а потом - в штыки! Я буду возле вас. Действуйте смело, мы - русские, а значит, победа с нами! - обходя солдат, говорил Мадатов.
- На вас первый удар, зато вы первыми и погоните кизилбашей, - проходя мимо Небольсина, сказал он. Солдаты не мигая строго смотрели на подходившие иранские батальоны.
Иранские батальоны тем временем приблизились и вдруг, опустив штыки наперевес, с хриплым криком "алла" побежали на русских.
Сардар Аллаяр-хан, командовавший левым флангом иранской армии, махнул платком - и огромная двенадцатитысячная конница ринулась в шашки на два слабых, насчитывавших не более семисот пятидесяти сабель донских казачьих полка. Донцы в пики приняли первый удар налетевших курдских сотен. Несколько минут шла невообразимая свалка, в которой ржали кони, взлетала густая пыль, слышались хриплые крики, удары, вопли и брань. Отдельные всадники, вырвавшиеся из общей массы дерущихся, действовали самостоятельно, кто стрелял с коня, кто колол или рубил одиночных пеших или отбившихся от общей свалки людей. Кони без всадников носились по полю, а треск сабель, орудийные залпы и крики людей тонули в общем невообразимом хаосе.
Казаки были смяты. Они повернули коней и, миновав выдвинутые во фланг херсонские батальоны, поскакали за вагенбург. Туча персидской конницы, вопя и размахивая саблями, понеслась за ними, но, по пути изменив направление, оставила смятые казачьи полки и повернула в сторону русской пехоты. Развернувшись на скаку и создав нечто вроде полковой колонны, она неудержимой лавиной ринулась на две русские роты. Дротики и шашки сверкали в воздухе.
Паскевич побледнел.
- Тыл в опасности. Выдвинуть роту из резерва.
Но его приказания никто не расслышал, так как батальон херсонцев, стоявший на фланге, вдруг опоясался огнем и дымом. Раздался грохот залпа, и десятки всадников и копей, как скошенные, легли под огнем херсонцев. Новый залп и затем крупная картечь двух русских фланговых орудий вырвали еще больше жертв у курдов.
Роты, свернувшись в каре, держа на прицеле ружья, были всего в пятидесяти шагах от первых рядов мчавшейся конницы. И вдруг передние кони разом остановились. Сшибая их, сзади налетели всадники. Те, что скакали за ними, заметались и, топчась на месте, стали что-то надрывно кричать… Сзади давила и напирала на передних вся густая масса иранской конницы. Впереди был глубокий, скрытый волнообразной поверхностью овраг, в котором уже стонали раздавленные упавшими конями люди. В эту минуту ударили картечью оба русских орудия.
Десять боевых ракет разорвались над головами курдов - и вся масса кавалерии повернула назад. Еще две гранаты лопнули под копытами коней.
- Молодцы, прекрасно отбили атаку, - сказал Паскевич, глядя на тучу пыли, в которой исчезла конная масса противника.
Азарт боя и только что одержанный успех воодушевили его.
Пушечный гул катился по долине, и его эхо отдавалось где-то возле Куры. Сизый дым стлался по земле. Огонь орудий и сверкания разрывов, то прекращавшийся, то снова начинавшийся грохот барабанов, возгласы команд, блеск штыков - все это напоминало Паскевичу батальные картины, которые висели по стенам императорского дворца.
- Хорошо идут персы, даже сохраняют равнение, - похвалил Давыдов, глядя на стройно и густо шагавшие батальоны персидской пехоты.
- Впору бы и французам! - отозвался Паскевич.
Сейчас он не был похож на того растерянного и неуверенного в войсках генерала, каким был полчаса назад. Лично храбрый, он не раз и в турецкой кампании, и во французском походе видел смерть лицом к лицу, и теперь картина начинавшегося генерального боя увлекла его. Он внимательно следил за всеми перипетиями сражения, зорко и вовремя замечая каждое движение своих и вражеских войск.
- Много их, Денис Васильевич! Как бы не подавили массой наши батальоны, - тревожно сказал он, указывая пальцем на восемнадцать иранских батальонов, уже вплотную подходивших к первой линии русских.
- Все возможно. Надо предупредить резервы.
- Прикажите карабинерам выдвинуть роту в случае, если и вторая линия не выдержит удара.
Давыдов быстро отдал приказание Толстому, и тот бегом сбежал к вагенбургу, где в напряженном ожидании стояли две резервные роты карабинеров.
Командир драгунского полка Шабельский подошел к Паскевичу и выжидающе посмотрел на него.
- Готовы? - коротко спросил генерал.
- Так точно. Ожидаем приказа, - спокойно ответил Шабельский.
- Будьте возле меня. Скоро подойдет и ваш час, - снова всматриваясь в картину боя, уже захватившего всю клокотавшую огнем и дымом долину, сказал Паскевич.
Отхлынувшая масса персидской конницы домчалась до того места, откуда начала атаку на казаков.
- Где Джехангир-хан, где он, собачий сын? - рассыпая удары плети налево и направо по головам и спинам шарахавшихся в стороны кавалеристов, кричал командующий флангом Аллаяр-хан.
- Генерал Джехангир-хан, с вашего позволения, сардар, убит, - произнес кто-то.
- А Али-Мардан, командир вашей проклятой сволочи? - заревел Аллаяр-хан, обращаясь к беспорядочной толпе конных курдов, жавшихся в стороне.
- Убит!
- А буруджирский вали? Где эта собака, которая обещала мне охватить тыл русских?
- Ранен. Ему оторвало ногу. Вот он, умирает на траве, - послышались голоса.
- Чтоб шайтан сожрал ваши внутренности, собаки! - не обращая внимания на возгласы окружавших его людей, сказал Аллаяр-хан. - Все, кто уцелел, немедленно соберитесь в колонну и за мной!
Желтые и зеленые знамена снова взмыли над конницей. Звеня оружием, поднимая пыль, сталкиваясь конями, разбитые толпы курдской и лурской конницы стали снова собираться в колонну.
Аббас-Мирза сидел на черном, эбенового дерева кресле с резьбой и золоченой инкрустацией. Над головой валиагда был поднят огромный зонт, в тени которого Аббас внимательно и спокойно наблюдал за боем. Главнокомандующий иранской армией был спокоен. Победа над русскими была несомненна. Он хорошо знал малочисленность русских войск, знал и о том, что командует ими новый генерал, совершенно не знакомый ни с Персией, ни с Кавказом.
- Аллах дает нам победу. Судьба вновь возвращает наши исконные земли престолу Ирана, - еще с утра уверяли его сановники и генералы. И даже немногословные англичане, советники Олсон и Кларк, были убеждены в полном разгроме немногочисленного русского отряда.
Неудача, постигшая конницу Аллаяр-хана, не обеспокоила наследника.
- Кони и люди зарвались и наскочили на засаду. Это бывает, да и притом не кавалерия с ее наскоками решает судьбу сражения, а пехота и артиллерия, которых у нас много и которые только вступают в дело, - сказал он, разглядывая облака дыма, сквозь которые были видны его многочисленные сарбазы, уже вплотную подошедшие к русским.
Вельяминов, громко выкрикивавший слова команды, охрип. Артиллеристы, тяжело дыша от духоты, пыли и пышащих жаром нагревшихся орудий, еле успевая отирать пот рукавами, методично били по наступающей иранской пехоте.
- На штык! - закричал Мадатов, и оба русских, егерский и ширванский батальоны ринулись вперед.
Подполковник Греков, бежавший впереди батальона, шашкой срубил персидского солдата, второй замахнулся на него, но подоспевший Санька с размаху вонзил штык в грудь сарбаза. Выдернув его, унтер сбил прикладом другого и, отбив шашечный удар, снова вонзил в живот толстого иранского офицера длинный трехгранный штык. Вокруг кипел рукопашный бой. Пыль от сотен ног забивала глаза, залезала в горло, стук штыков, удары прикладов, треск одиночных выстрелов, крики "ура" и "алла" смешались воедино.
Небольсин ударом шашки свалил сарбаза и, продолжая махать ею, врубился в самую гущу дерущихся людей. В ожесточенной свалке трудно было разглядеть лица, и только голубые мундиры персов отличали их от русских солдат, бывших в белых рубахах.
В самую критическую для русских минуту, когда казалось, что нахлынувшие массой батальоны персов раздавят два русских батальона, два других, стоявших во второй линии на случай прорыва врага, с криком "ура" без приказа рванулись вперед на помощь изнемогающим егерям и ширванцам.
Удар этих неожиданно свалявшихся в гущу боя батальонов смял персов. Не выдержав, персидские шеренги полегли под штыками разъяренных карабинеров, грузинцев и ожесточенно дравшихся егерей. Ширванцы, прорвав центр иранской пехоты, уничтожали сарбазов.
Правофланговая конная масса персов пришла в движение. Мамед-Мирза бросил свою девятитысячную конницу в атаку на грузино-татарскую милицию, охранявшую левый фланг русской позиции. Вся эта масса обрушилась на семьсот человек. Не выдержав удара, милиция обратилась в бегство, открыв тыл и фланг занятой рукопашным боем пехоты. Иранская кавалерия, преследуя грузин, доскакала до пехотных частей.
В эту наиболее ответственную для всего сражения минуту Паскевич, внимательно следивший за ходом битвы, жестом подозвал Шабельского и, указывая на фланг несущейся в карьер иранской кавалерии, коротко сказал:
- Истребите их!
Шабельский подбежал к своим дивизионам.
- Драгуны, пришел час славы! Дивизион, за мной! В атаку, марш-марш! - скомандовал он.
Эскадроны с места взяли в галоп и понеслись на фланг и тыл иранцев.
- Шашки к бою! Руби негодяев! - взмахнув клинком, закричал Шабельский и сам первым срубил иранского кавалериста. Дивизион вломился во фланг неприятельской конницы. И тут Паскевич увидел, как еще вчера обруганные им драгуны сабельным ударом раскололи иранскую колонну. В восхищении он даже снял с головы фуражку, видя, как "эти не умеющие рубить", "не знающие дивизионного перестроения мужики" рубили, топтали, кололи и беспощадно истребляли еще минуту назад грозную иранскую конницу.
Полковник Симонич бежал рядом со своими солдатами. Серб по происхождению, этот храбрый, боевой офицер давно сроднился с Россией. Он любил все русское, не забывая и своей угнетенной турками родины.
- На штык, бей, коли их, ребята! - закричал он, видя, как уже сшиблись в рукопашной ширванцы и егеря. Его грузинцы ворвались в самую гущу боя так стремительно, что прорвали центр наступающих персиян.