- Очень правильно решили! Проходите, товарищи. - Фрунзе встал, с нескрываемым интересом всматриваясь в Чапаева. Он ожидал увидеть громогласного гиганта-партизана в бурке - нечто вроде Плясункова. Но перед ним спокойно и уважительно стоял сухощавый, среднего роста человек лет тридцати, с совсем еще молодым и свежим лицом, которое не старили тонкие, закрученные на концах усы. Аккуратная прическа, щегольски подогнанная одежда, кавказская шашка, богато отделанная серебром, красиво расшитые оленьи пимы - все это говорило о том, что человек следит за собой.
- Товарищ командующий, бывший командир Самарской, потом двадцать пятой дивизии, ныне слушатель Академии Генерального штаба Чапаев в ваше распоряжение прибыл! - Живые синие глаза с чуть скрываемой смешинкой по-уставному прямо смотрели на Фрунзе.
- Так вот вы какой, товарищ Чапаев! Очень рад вас видеть! - Фрунзе поздоровался с ним, подвел к Берзину и Куйбышеву, усадил в кресло. - Слышал я о вас много: и сами хорошо врагов били, и бойцов умели поднять. Так что из академии - досрочно?
- Сбежал я оттуда, товарищ командующий, - без тени смущения ответил Чапаев. - Порохом весь я пропитан. Как это, думаю, штаны протирать, когда мои люди кровь проливают? Даже письмо товарищу Линдову написал: так и так, прошу меня откомандировать отсюда назад, не то все равно пойду к доктору, справку от него достану. Ну, а тут приходит известие, что товарища Линдова злодейски убили. Не стал я тогда больше ждать и сбежал к вам на фронт. А учиться уж после окончательной победы поеду.
У Фрунзе юмором и доброжелательством заискрились глаза:
- А куда бы вы хотели получить назначение, Василий Иванович?
- Только прямо, со всей откровенностью, - добавил Куйбышев.
- Со всей откровенностью? Хотел бы в свою дивизию!
Фрунзе сидел, зажав в кулак бородку, пристально глядя на Чапаева. Что-то важное решив для себя, он энергично произнес:
- Ну что ж: за доверие - доверие! Дивизию вашу после вашего отъезда почти расформировали, кто и почему - пока не знаю. Цела одна лишь бригада Кутякова, но сам Кутяков сейчас на излечении, командует Плясунков. Дивизию соберем, это я обещаю! Но на это нужно время. А сейчас получите особое назначение: на днях мы начнем на правом фланге, в районе Александрова-Гая тактическую наступательную операцию. Усиленная бригада должна будет обойти противника по степям и ударить по нему во фланг и тыл. В дальнейшем придется действовать совершенно самостоятельно и инициативно - в пределах наступательного плана. Возьметесь?
- Возьмусь! - Чапаев поднялся. - Доверие оправдаю.
- На днях я назначил комиссаром в эту бригаду дельного и умного человека, давнего своего знакомого - Дмитрия Фурманова. Думаю, сработаетесь.
Чапаев неопределенно шевельнул усами.
- Александрово-Гайскую бригаду вольем после этого в вашу дивизию третьей бригадой. Прошу вас завтра зайти в штаб, получить документы, ознакомиться с картой. А сейчас отдыхайте. Имеете, где отдохнуть?
- Найдется. Есть у меня просьба: разрешите с собой моих ребят взять. Тут ведь и командиры полков, ротные, взводные, разведчики, ординарцы. Заждались меня.
- А где ж они?
- Как узнают, что я приехал, мигом прилетят!
- Хорошо, оформим, - рассмеялся Фрунзе.
Чапаев тоже засмеялся, еще раз остро, с откровенной симпатией взглянул на командующего и вышел.
- Ну что ж, нашего полку прибыло, - подытожил Берзин…
- Значит, вы утверждаете, что их полку прибыло и что в связи с приездом Чапаева Фрунзе собирается вновь собрать в один кулак с таким трудом распущенную двадцать пятую дивизию? - Уильямс был в грубошерстном черном костюме, в малиновой косоворотке. Темно-русая борода резко изменила черты его лица - самарский мастеровой, да и только! Он, морщась от огня, сидел перед печкой на корточках, перемешивая кочергой груду пылающих синим цветом углей. Гембицкий вытянулся в кресле, выставив ладони навстречу ровному жару, идущему из открытой дверцы. За стенкой пела, подыгрывая себе на гитаре, Нелидова:
Подождите! Прогресс надвигается,
И движенью не видно конца:
Что сегодня постыдным считается,
Удостоится завтра венца.
- Так точно. Так было им заявлено сегодня этому фанатику партизану Чапаеву.
- Обдумаем. Дальше. Как вы расцениваете свое положение в штабе?
- Я знаю, что Новицкий характеризовал меня Фрунзе как самого работоспособного и грамотного штабного командира. В результате мы с вами, - не без наглости подчеркнул Гембицкий, - имеем копии всех секретных решений и приказов по армии.
- Это хорошо, и мы вас не обижаем, не так ли? - сухо сказал Уильямс. - Но требуется больше.
- Вы знаете, что командиром Самарского запасного полка я провел Николая Ильича Губина - бывшего полковника, активного члена партии социалистов-революционеров. Вместе с ним мы подобрали двух командиров батальонов. Учитывая большое количество наших людей, расставленных в этом полку на роты, взводы и отделения, полк может быть довольно быстро подготовлен для восстания. Надо только удержать этот состав, чтобы он не ушел на формирование новых частей.
За стеной тоскливо, с искренним надрывом пела Нелидова:
Бурной жизнью утомленная,
Равнодушно бури жду:
Может быть, еще спасенная,
Снова пристань я найду…
Но, предчувствуя разлуку,
Неизбежный грозный час,
Сжать твою, мой ангел, руку
Я спешу в последний раз.
- Послушать вас, так все идет великолепно, все очень хорошо, - раздраженно промолвил Уильямс. - Чапаев не более чем глупый, самоуверенный партизан, копии всех приказов мы имеем, Самарский полк к восстанию готов…
- Почти готов, сэр…
- Ах, не будем смотреть на мир сквозь розовые очки! Только дураки врут сами себе. Грушанский снят?
- Увы… - поколебавшись, ответил Гембицкий. - Но мы добились, что его не арестовали, а лишь отправили в штаб фронта как несправившегося.
- А! Из игры он выбыл надолго. Новицкий завербован?
- Ольхин из отдела АХО армии делает все, что может, в этом направлении. Новицкому ясно дано понять, что он может найти подлинных друзей, но он пока молчит.
- Я не верю в святых людей, - раздельно произнес Уильямс, садясь напротив Гембицкого. - Ведь это же не коммунист, а дворянин, генерал в прошлом. В мире существует только одно правило: одна вещь стоит дешевле, другая дороже. Согласен, что Новицкий - штучка непростая, недешевая. За него можно заплатить хорошую цену. Пусть он сам назовет любую страну, любой банк, мне все равно. Я передам ему через вас чек на двести тысяч долларов. Неужели этого мало?
Гембицкий, не в силах сдержаться услыхав такую сумму, вскочил на ноги:
- Сделаю все возможное, сэр!
- Садитесь. За комиссионными задержки не будет, - пренебрежительно махнул рукой Уильямс. - Но это все в будущем. А пока незачем тешиться особыми удачами: Грушанский списан, памятный вам "студент" Хорьков при попытке завербовать рядовых бойцов двадцать пятой дивизии арестован и расстрелян. Значит, поскупился, думал себе прикарманить больше, дурак! Господин Сукин преждевременно поднял восстание, он и его отряд уничтожены в Черном Яру - надо сказать, весьма умело и энергично окружены и разгромлены. Ну что, будем и дальше похваляться?
- Господин Уильямс, - нерешительно произнес Гембицкий, - сегодня Фрунзе написал приказ по армии. Вот он.
ПРИКАЗ ПО ВОЙСКАМ 4-й АРМИИ № 92/39
За время моего командования армией я натолкнулся на целый ряд фактов, составлявших крупные подчас нарушения порядка службы и дисциплины; случаи эти тем более странны и тем менее извинительны, что нарушителями дисциплины являются иногда лица высшего строевого командного состава и отчасти даже военные комиссары.
Так, был случаи, когда одни из командиров бригады, получив от меня за несколько недозволенных проступков словесный выговор, апеллировал к своим подчиненным, и в результате командный состав этой бригады, во главе с бригадным военным комиссаром, потребовал меня для объяснений…
- Ну и что? - бегло просмотрев приказ до конца, спросил Уильямс. - Очень хорошо и мило, а его угрозы вряд ли кого испугают. Что на вас так подействовало?
- Сэр, речь идет о бригадном военном комиссаре Семенове. Он арестован при попытке организовать покушение на Фрунзе. Правда, против него имеется лишь одна улика: самочинная расправа с покушавшимся. Но тем не менее он в тюрьме…
- Ах, черт возьми! - Уильямс сдавленным голосом яростно произнес несколько ругательств. - С этого и надо было начинать ваше сообщение. Ведь эта каналья слишком много знает! Галина Ивановна, зайдите сюда. - Он постучал в стену.
Она появилась томная, еще более красивая, чем прежде, протянула руку Гембицкому для поцелуя:
- Здравствуй, Лешенька, как поживаешь? "Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?" А я-то думаю, кто это так надолго засел у шефа?
- Галина Ивановна, вам известно, что Семенов арестован? - в упор спросил Уильямс.
- Вот как! Ну и олух! - злобно процедила она. - Нет. Я уехала от него на следующее же утро, передав задание. Значит, провалился?..
- Что вы можете сказать по этому поводу?
- Что сказать? - Нелидова задумалась. - Во-первых, почти ничьих настоящих фамилий он не знает, потому что в Самару прибыл самым первым из нас и тотчас же был назначен в Уральск. Да кроме того, он старый, еще довоенный конспиратор. Не расколется. Хитер и упорен.
- Какая чепуха! Простите, но вы казались мне умной. И камень расколоть можно, а тут… Господин Гембицкий, где содержится Семенов?
- Сегодня утром доставлен в самарскую тюрьму.
- Госпожа Нелидова, - твердо сказал Уильямс, - слушайте меня внимательно: завтра же под любой личиной начните добиваться свидания с Семеновым. Передадите ему при встрече свежие пирожки или булочки или ведьму на метле - это ваше дело. Вот вам порошок - разделите его на пять частей, по одной части в каждую булочку. Этого будет достаточно, чтобы он никогда не проснулся. Ясно вам? Из тюрьмы уходите, всячески заметая след, меняя облик, впрочем, вас этому учить не нужно. Вы хотите мне что-то сказать?
- Но ведь это… все-таки… мой… - с запинками произнесла Нелидова. Ее темные миндалевидные глаза от недоумения расширились.
- Что "ваш"? Один из ваших, причем многих, сожителей, вы хотите сказать? - злобно перебил Уильямс. - Потому я и назначаю вас на эту операцию, что вас он не заподозрит. "Мой, мой", - передразнил он. - Чем, например, Гембицкий хуже? На гитаре не играет? Так это в постели совсем не обязательно. - Он по-отечески засмеялся, трепля ее по плечу. - Ну так что, есть еще сомнения или считаете лучше предстать вам перед светлые очи Чека? Семенов-то ваш самарский адресок знает!
Нелидова, прищурившись, поправляла перед тусклым, треснувшим зеркалом свои пышные локоны. И впрямь, кто его ведает, фигляра, если за него по-умному возьмутся. Да и поднадоел он за два года, честно говоря: суетлив, слюняв. "Из-за этой жирной скотины рисковать?" Она поправила платье на плечах, деловито ("Все свои") поддернула лиф и сказала уже равнодушно:
- Свое комбине, говорите, ближе к телу? Где ваш крысиный или какой там еще порошок?
Гембицкий мысленно перекрестился: "Ну ее к господу богу! Обойдусь с какой-нибудь попроще, от греха подальше". "Сжать твою, мой ангел, руку я спешу в последний раз", - прозвучал в его ушах ее томный голос.
- Итак, господа, задачи ясны. Вот именно: своя голова ближе к телу. Расходиться будете порознь. Господин Гембицкий, повторяю: на Новицкого денег не жалейте! В штабе исподволь сводите на нет приказы Фрунзе. Убеждайте Берзина, Лазаревича, Яковского и других в невозможности удержать Колчака восточнее Волги, в необходимости заблаговременного отступления за Волгу…
"Ах, Сашка, Сашка, преданный все же был мужик! Бодренький был, - Нелидова думала о муже уже в прошедшем времени, - конечно, не Безбородько, толстоват, с одышечкой, но все же кое-что… Да, Уильямс - молодец, никаких сантиментов, четкий расчет, и дело сделано. Вот у кого учиться…."
Гембицкий ушел.
- Не жалейте денег, чтобы попасть на свидание в тюрьму, Галина Ивановна, - сказал Уильямс. Он аккуратно положил перед нею десять больших золотых монет. - Эти ключи откроют любые двери. И поверьте мне, старому опытному человеку: они легко позволят нам утешиться, потеряв Сашу, Машу, Пашу, Глашу или кто там еще есть. - Он засмеялся, и она поддержала его звонким смехом.
21 января - 8 апреля 1919 года
Петроград - Инза - Самара - Бузулук - село Палимовка под Бузулуком
Не торопясь постукивают колеса по стыкам рельсов. Медленно, очень медленно ползет по бесконечным зимним путям эшелон с петроградскими добровольцами, сутками простаивая на разъездах, неторопливо одолевая подъемы, не увеличивая скорость и на спусках: наверх - дров мало, вниз - тормоза изношены, в случае чего сразу не остановишь. Десять часов простояли на станции Инза, неясно было, куда направят дальше, и вот наконец послали в Самару - в Четвертую армию.
В теплушке натоплено, равномерно качается мерцающий фонарь под потолком. По одну сторону от печки молодые бойцы лежат на нарах, тихо и складно поют, глядя в огонь, - можно было спеться за долгую дорогу. В другой половине молодежь сбилась в кучу вокруг Еремеича, старого рабочего, бывалого солдата, ныне - старшего по вагону. Покручивая длинные усы, Еремеич поучает:
- Вот, например, ночь. Едешь в дозоре впереди разводки - шашку никогда в ножнах не держи. Разведчиков перво-наперво из засады за ноги хватают и с коня тянут: живьем норовят языка взять. Так вот шашечка, коли она у тебя в руке, да к плечу заранее прижата, тут и спасает вмиг. Рубани его по тем рукам, что за ноги тебя схватили, а потом того, кто впереди коня за узду поймал. Освободил коня, враг опешил, а ты развернулся и с места в карьер скачи назад своих упредить. Было так у меня в пятом году в Маньчжурии, чуть в лапы к японцам не попал, да зарубил их, человек пять, и ускакал. Так и в четырнадцатом году под Гумбиненом в Восточной Пруссии немцы меня из засады было схватили. А тут шашечка-то наготове была. Зарубил я тогда их троих, да еще и "Георгия" заработал. Дело понятное?
- Понятное, - дружно откликнулись красноармейцы.
- Ну, а если это понятное, тогда я задам вопрос похитрее: почему в царской армии солдата грамоте не учили, культуры никакой не воспитывали и даже имели стремление, чтобы солдат был неграмотный? Кто скажет?
- Я! - выскочил Володя Фролов.
- Ты сиди, тебя батька просвещал. Ну, кто?
- Я попробую? - предложил здоровый рябой парень.
- Пробовать не разрешаю. А то одна попробовала, знаешь, что получилось?
- Ха-ха-ха! Га-га-га!
- Тихо! Значит, пробовать не разрешаю. Отвечать - Федор Тихов, пожалуйста.
Рябой покраснел, упрямо переждал смех и сказал:
- Стало быть, от грамоты ум идеть. Солдат могет понимать, что банкиров да помещиков защищаеть.
- Во! Правильно человек говорит! В самую точку попал. Грамотный сообразит, что кругом несправедливость: рабочие едва на жизнь зарабатывают, а буржуи всегда сыты, пьяны и в богатстве живут. Вот потому солдатам мозги и темнили. Молодец, Федя! Так. А теперь я задам вопрос самый хитрый. Слушайте: какая разница между защитой родины раньше и сейчас, после революции?
- Я скажу! - снова первым выпалил Фролов.
- Ну, ладно, давай ты, коли не терпится! Послушаем Обуховский завод.
- Потому что сейчас Россия - пролетарская страна, где власть принадлежит рабочим, солдатам и крестьянам. Значит, красноармеец теперь защищает не царя и буржуев с их богатствами, а народную свободу! - Володя весело и победоносно тряхнул рыжеватыми кудрями.
- Вот сукины дети: как на подбор - один ну прямо умней и сознательней другого слетелись! - восхитился Еремеич. - Языком рубят, что казаки шашкой! С вами не пропадешь! Ну, а раз вы такие умные да сметливые, задам я вам под конец вопрос с секретом и с подковыркой: а почему это нас с вами, питерских, на самый трудный участок посылают? Не уважают нас, что ли? Или вроде как на низкие расценки, на невыгодную работенку отправляют, а?
- А ты, Еремеич, не темни. Сам уже все и ответил, - закричали бойцы. - Потому и отправляют, что питерские поумней да посознательней, чем другие, будут. Революция все-таки у нас первых была произведена!
- Вот молодцы, а? - восхитился старый пропагандист. - Ну ничем не затемнишь!
- А то гляди, оторвем твои усы да Володьке приставим для солидности, понял?
- Как не понять, родные вы мои, валите скорей ужинать, пока меня глодать не начали!
Поднялся крик, застоявшаяся энергия бурно вырвалась наружу - от возни затрещали нары, кто-то звонко стукнулся головой о стену, охнул, заругался; Еремеич, сев на край нар, невозмутимо принялся опустошать свой котелок.
Ребята пошумели, повоевали, поужинали и завалились спать. Остался бодрствовать у печки лишь дневальный Далматов. Он пристроился под фонарем и принялся писать письмо - пятое уже с дороги. Еремеич подошел, присел рядом, начал пришивать пуговицу.
- Кому это ты всё письма пишешь да вздыхаешь?
- Да так, Федору Ивановичу, еще кое-кому…
- Эх, Федор, Федор… - вздохнул Еремеич. - И что в нем за сила? Ведь простой рабочий, и кончил-то лишь двухклассную школу, а тянет к нему людей неодолимо. Отмобилизовался я после японской, вернулся - герой героем, начальство обрадовалось и ну меня в мастера, заслуженного кавалера, - одни усы чего стоили! - отрастил, защищая веру, царя и отечество. А мне Федька-то и говорит: "Заходи на огонек, глубокоуважаемый Иван Еремеевич". - "А бутылка-то будет?" - спрашиваю. "Насчет угощения не изволь сумлеваться, кавалер", - хитро так улыбнулся. Ну и угостил, скажу я тебе! Как взял в оборот, аж вспотел я. И драил меня, и драил - в общем, снял как бы повязку с моих глаз. Да… - Еремеич задумался. - Талант у него на убеждение, да и то сказать: ведь у него первым учителем кто был?
- А кто?
- Неужто не знаешь? - искренне удивился Еремеич.
- Нет, - неуверенно ответил Гриша, напряженно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.
- И Володька не говорил, не похвалялся?!
- Нет…
- Вот гордая порода! А с виду ведь балаболка, шутник-пустосмешка! Да ведь Ульянов-Ленин, Владимир Ильич! Николай Петрович его тогда называли - для секрета.
- Ленин?! - У Григория даже приоткрылся рот. Еремеич шутливо прихватил его губы двумя пальцами.
- А ты, может, слыхал, что еще в прошлом веке у нас близ Обуховского Ленин организовал кружок, который входил в "Союз борьбы за освобождение рабочего класса"?
- Слыхал.
- Так Федька-то, Федор Иванович, у него тогда в кружке и участвовал. Понял?
- У Ленина?..
- То-то и оно. Понял? Да. Прошло, значит, сколько-то времени, и записался я в партию. На заводах агитацию вел, в армию в четырнадцатом отправился - тоже задание имел, после германской вот получил поручение за вами, сопляками, присматривать. Так моя жизнь и повернулась с того вечера, как я к Федору Ивановичу в окошко постучался, да еще в стекло всматривался: выставлена ли бутыль на столе… Одного жаль - бобылем остался, неудачно как-то у меня это дело сложилось. А еще кому ты пишешь: знакомой или невесте?