Они говорили и говорили, целовались, дурачились, снова говорили, она затеяла обед ("Вот увидишь, какая я дурная хозяйка, сразу расхочешь жениться"), он помогал ей, они смеялись, снова целовались, картошка подгорела, чайник, злобно дребезжа, залил плиту ("Да, больше чем троих детей тебе доверять опасно"), но ничто не могло затмить солнечного неба, омрачить чувства этого бесконечного счастья.
Часов около семи вечера пришел Валентинов. Был он не один: с ним в комнату зашли Гулин и знакомый Григорию начальник особого отдела 25-ой Пухов.
- А ну, Гришуня, где твоя краля, по которой ты у нас сох-сох да и вовсе высох? - загудел Гулин. - Честь имею: Гулин, - представился он. - Эге, браток, не зря, выходит, ты усыхал до тоньшины Кощея бессмертного, как бы и мне вслед за тобой не начать худеть, зря что дома баба есть и дети ползают! Вот это девка! Молодцы, красные орлы с самого Питера. Что ты, что Володька - каких девчат заарканили, а? Ха-ха-ха!
Наташа с веселой улыбкой рассматривала богатыря. Ее далеко не маленькая рука потерялась в его ладонище.
- Наталья Николаевна, - официально произнес Валентинов, - я хочу говорить совершенно откровенно. Наблюдение за указанным вами домом показало, что туда прошли, стараясь не привлекать внимания, несколько человек. Среди них - некто, весьма похожий на Безбородько, как он вами описан. Неизвестно, надолго они собрались или завтра разойдутся и больше не встретятся. Но сегодня они уже не уйдут. Время ходьбы без пропуска кончилось. Вот почему обстановка вынуждает нас действовать быстро и решительно, чтобы не упустить этот злодейский клубок. Я понятно говорю?
- Да, - твердо ответила Наташа.
- Хорошо. Геройские разведчики товарища Гулина и отряд чекистов сегодня к десяти вечера, в темноте, со всех сторон обложат этот дом. Плохо, правда, что он стоит над оврагом, но мы перекроем все, что можно. Согласны ли вы лично принять участие в этой операции? Она очень опасна, и вы, как женщина, вправе от нее отказаться. Но ваше участие поможет сделать ее бескровной, поможет взять живым Безбородько. Я не тороплю вас с ответом, напротив, прошу хорошенько подумать.
Наташа знала Безбородько - опытного, хитрого, смелого, осторожного. Взять его живым совсем не простое дело, это значит идти на смертельный риск, - тем более что соучастников он умел подбирать надежных, активных, изворотливых. И идти на это, когда счастье только-только пришло к ней… Но как же она собиралась в чапаевскую дивизию - под пули и снаряды?
- Что я должна сделать?
- Когда дом будет охвачен, вы должны будете сказать пароль и добиться, чтобы Безбородько вышел к вам. А чтобы вам не было страшно, мы попросим Далматова и Фролова все время находиться рядом с вами. Товарищ Гулин уверяет, что это ребята храбрые, расторопные, проверенные.
- Отменные ребятки! - громыхнул Гулин. - Орлы!
- Да. Я согласна, - подняла глаза Наташа.
- Большое спасибо вам, Наталья Николаевна. - Валентинов взял ее за плечи. - Советская Россия может гордиться такой дочерью! Ну что ж, товарищи, будем готовиться… Отдыхайте, Наталья Николаевна. Охрана выставлена, так что товарищи Далматов и Фролов могут пока отбыть в распоряжение эскадрона для подготовки.
Все вышли, оставив Григория и Наташу вдвоем. Они без слов, крепко, до боли обнялись.
- Отдыхай! - порывисто бросил Григорий и бросился было к двери, но снова вернулся.
- Далматов! - пророкотал Гулин, и он опрометью выскочил из комнаты…
По небу быстро плыли тучи, и луна часто ныряла-выныривала из облака в облако. Город был темен и безлюден: с семи часов вечера до шести утра хождение по улицам запрещено! Лишь ветер озлобленно гонял пыль и мусор, хлопая забытыми ставнями, завывая в трубах и затихая, чтобы неожиданно наброситься на город с новым остервенением.
Красноармейцы и чекисты, подойдя во мраке, незаметно окружили со всех сторон окраинный дом над оврагом. Человек десять во главе с Валентиновым подползли к самому забору и приготовили оружие.
Наташа, Григорий и Владимир, дождавшись, когда луна спряталась, бесшумно пересекли палисадник и подошли к входной двери.
Девушка трижды с остановками дернула ручку звонка. Никто не торопился открывать. Напряженный опасностью слух уловил едва слышный шорох где-то наверху. Наташа позвонила еще раз. Шагов за дверью не было слышно, никто не шел, но чей-то тихий голос спросил:
- Кто?
- К дяде Алеше.
- А вы кто?
- Наташа.
- Наташа?
- Да.
- Подождите.
Прошло несколько минут. Зная, что из дома сейчас, очевидно, наблюдают за входом, Григорий и Володя заранее отступили в непроглядный мрак у куста рядом с дверью.
- Кого надо? - раздался вдруг сверху, из чернильно-темного проема чердака, приглушенный, измененный, но столь знакомый ей голос.
- Василий Петрович, это я, Наташа.
Безбородько раздумывал.
- Ты одна? - сухо и отрывисто спросил он.
- Нет, с Игорем. Он тяжело ранен, лежит здесь у куста. Помогите его поднять.
- Хорошо. Подожди. Сейчас впустят. - Он, видимо, что-то сказал, обернувшись назад.
Наташа отступила к кусту, а Валентинов, Гулин и еще несколько человек беззвучно стали по обе стороны двери.
Заскрипел засов, дверь приоткрылась. Прошелестело вежливое:
- Наташа, где вы? Заходите…
Больше человек ничего не смог сказать: рот его был зажат страшными руками Гулина, и в коридор мгновенно, не производя шума, проникла сразу вся передовая группа Валентинова. И в ту же секунду в просвете между бегущими облаками показалась луна.
Ее мертвенный яркий свет залил двор лишь на несколько мгновений.
- Лежит в кустах, говоришь?!
Внезапное прозрение, которое ранит страшней оружия, неожиданный крах заветной надежды, нечеловеческая ненависть, слепая жажда мести - все это прозвучало в хриплом возгласе Безбородько: в густой темени он разглядел рядом с Наташей контуры двух мужчин.
И хотя, казалось бы, для Безбородько было важней стрелять по военным, которых привела с собой Наташа, чем по безоружной девушке, Володя, который стоял рядом с нею, в необычайном озарении понял, что, ослепленный и уязвленный смертельной злобой, Безбородько может убить ее. И в кратчайшую долю мгновения, которая у него оставалась, он сделал единственное, что еще мог успеть: он заслонил собой Наташу.
Из слухового оконца ударил огнем оглушительный выстрел, и как срезанный упал на землю Володя. Еще не поняв, не осознав, не представив, что произошло, Григорий молниеносно выстрелил из нагана туда, где сверкнул огонь. С чердака раздался яростный вопль, и тотчас прогремел еще один выстрел. И без крика, прижимая руки к груди, медленно начала оседать Наташа.
Все еще не понимая всего случившегося, лишь боковым зрением отмечая, как склоняется и падает она, Григорий с холодной расчетливой точностью послал несколько пуль в непроглядную темень чердака - снова раздался озлобленный вопль от боли, раненый Безбородько со стуком выронил тяжелый маузер и метнулся прочь от слухового окна.
В доме засветились окна: группа Валентинова без шума, без стрельбы, врасплох захватила всех террористов Безбородько. Гулин выскочил из дома:
- Что палишь?
- Безбородько! Уйдет!
Гулин оглянулся, охнул и упал на колени: в освещенном квадрате недвижно лежали наискосок два тела:
- Володька! Наташа! Володька!.. Наташа… - Он припал ухом к ее груди. - Дышит! - Взревел и, отчаянно ругаясь, чуть не выломив плечом дверь, бросился с наганом в руках через три ступени наверх.
Григорий остался стоять, опустив руку с наганом. Он не мог, не желал, не хотел понять того, что случилось. И вдруг по сердцу остро ударила надежда: а если это не в самом деле, а просто так надо было притвориться? Вот сейчас Володька сядет и засмеется: что, дескать, орел-канарейка, испугался? И Наташа встанет, поправит волосы и улыбнется: "Гришуня, так и быть, стану я за тобой по гарнизонам ездить, но учиться все равно поступлю, только еще не знаю - на медицинский или филологический…"
Он осторожно присел на корточки и, боясь глянуть на Наташу, вытянувшуюся рядом на спине, приподнял тяжелую, словно налитую свинцом голову Володи. Глаза друга были полуоткрыты, но неподвижны, из уголка рта струилась тоненькая черная струйка. Григорий бережно положил его на траву и протянул руку к Наташе. Он тихонько, ласково провел пальцами по ее волосам, по неподвижному теплому лицу, по плечу, по груди. Под ладонью билось ее сердце! И сразу же рука ощутила вязкую жидкость, пропитавшую платье. Кровь, сколько крови…
- Наташенька, ты ранена? - прошептал он. - Куда он тебя, слышишь? Ты меня слышишь? Слышишь?! - закричал Григорий изо всех сил.
Он лихорадочно выпростал из-под ремня свою нижнюю рубаху, оторвал полосу и начал неумелыми пальцами перевязывать Наташину грудь прямо поверх платья.
Из дома выскочил Гулин:
- Ушел, гад! Ушел! Весь чердак в крови, а его нет, убрался через другое окошко и прямо в овраг. Ничего, далеко не уйдет, живо достанем! - И он помчался к бойцам, на ходу отдавая команды…
…Ушел Безбородько, не достали…
И в архивах Западной армии, захваченных позднее, нет в списках убитых или пропавших без вести фамилии начальника контрразведки полковника Безбородько. Скрылся, уполз, ушел смертельно опасный гад, человек без чести, без родины, без совести. Вполне возможно, что и сейчас он жив - и есть ли где счет тем преступлениям, которые сотворил этот озлобленный и расчетливый палач и убийца?..
А Григорий, перевязав Наташу, сидел между двумя неподвижными телами. Они лежали совсем рядом друг с другом: Володя - названый брат, Наташа - любовь, невеста, будущая жена.
Из дома начали выводить связанных диверсантов. И конвойные и пленные безмолвно остановились перед убитыми, перед Григорием, который не видел их и раскачивался, мотая головой.
Последним вышел Валентинов.
- Что стали? - бросил он тревожно и тут же все увидал. - Наташа?! Володя?!
- Ммм, ммм, ммм, - качался Григорий от брата к невесте.
Валентинов кинулся к ним.
- Санитаров! - отрывисто приказал он, осмотрев Наташу. Затем медленно сложил Володины руки, встал и обнажил низко склоненную голову.
"Да ты поплачь, поплачь, полегчает", - вспоминалось Григорию потом. Вспоминалось и то, как он проснулся ночью на нарах в казарме и по привычке прислушался к Володькину дыханию - и не сразу понял, почему рядом с ним пусто. И еще запомнились ему ожесточенные залпы эскадрона над Володиной могилой, но каким был Володя в гробу, он не вспоминал никогда, потому что Володя был совсем не тот сердитый мальчик маленького роста, что лежал укрытый красным кумачом. Огромный человек, без раздумья шагнувший вперед, чтобы своей жизнью заслонить от пули товарища, - только таким и мог сохраниться в его памяти Владимир Фролов, питерский доброволец, потомственный рабочий из-за Невской заставы, погибший восемнадцати лет от роду.
16-17 июня 1919 года
Уфа
Все резко качнулись вперед: шофер лихо затормозил перед самым мостом. Фрунзе вышел, остановился, заложив руки за спину. Чугунная громада высилась перед ним как диковинное чудище с перебитым хребтом. На фоне изодранных ветром темных туч и тускло-желтого предзакатного солнца его силуэт выглядел зловеще. Издалека загрохотали тяжелые, с железным лязгом шаги: начальник караула, придерживая шашку и фуражку, бежал навстречу командующему.
"Вот и Уфа. Не в приказах, не на схемах, не на картах. Вот она - за вздыбленной ветром рекой: белые дома, красные крыши, купола, гнилые сарайчики вдоль берега… Вот она - реальная, видимая, осязаемая, всегда тут стояла. Она-то всегда стояла, да только нас здесь долго не было. Эх, нелегок оказался путь… Нелегок, но ведь пройден! Пройден… А впереди Урал, Сибирь, Туркестан. И там будем!.." Приложив по-строевому руку к козырьку, Фрунзе слушал торопливый рапорт начальника караула. "Ну, чего он мельтешит, чего суетится? Дело свое знает, за плечами бои, победы, так чего ж теряться, чуть ли не приседать от страха?"
- Так что лодка подана, товарищ командующий!
"Товарищ командующий… "Товарищ" говоришь, а робеешь, как перед господином каким. Эх, сколько еще нужно сделать, чтобы революция всюду победила, чтобы души человеческие от скверны прошлого очистились!"
- Здравствуйте, товарищ! - Фрунзе крепко пожал торопливо и почтительно протянутую ему руку. - А почему вы предлагаете лодку? Разве через мост перейти невозможно?
- Дак ведь… Как же… Настил ведь очень гнучий… Опасно… - растерянно ответил тот.
- Вы-то ходите по нему? Даже бегом бежали мне навстречу. А я не смогу? - Фрунзе улыбнулся. - Пошли!
Сиротинский тревожно измерил глазами высоту: досочка над пропастью, внизу стремительное течение, вверху порывистый ветер, а Михаил Васильевич после недавней контузии.
- Товарищ командующий, - негромко, но решительно возразил он. - Врачи говорят… Они приказали мне…
- Так ведь, кажется, и я приказал? - спокойно спросил Фрунзе. - Пошли! - И он быстро двинулся вперед. - Вот развелось надо мной начальников, - шутя посетовал он. - Валентинов не велел мне в Уфе парад устраивать: дескать, главаря террористов упустили, - возможно покушение. Врачи, оказывается, не велят через мост ходить…
- Нет, про мост они не говорили, - смущенно начал Сиротинский, - но…
- Ах, не говорили? Вот и отлично! Держитесь покрепче за воздух. - И Фрунзе ступил на гибкие доски, настланные над взорванным пролетом. "Эх, и что за жизнь: от ночевки в лесу пятилетним малышом до взорванного моста, а мне уж тридцать пять! И всюду нужна воля, и никуда без нее, и ничего без нее…" Твердо и спокойно шагая, не глядя на темную воду, несущуюся где-то за много сажен внизу, он прошел по длинным, прогибающимся доскам и ступил на бетон.
- Молодежь! Не робеть! Прочность досок уже испытана…
Почти к самому провалу охрана подогнала ручную дрезину.
- Откуда вы сами-то родом будете? - спросил Фрунзе у начальника караула.
- Чего? - растерялся тот. - Мы-то? Тобольской губернии, Курганского уезда, Михайло-Архангельской волости, деревни Орловка, - отбарабанил он.
- Курганские? Как же, знаю. Много оттуда храбрых революционных солдат к нам перешло. Приходилось встречать.
- Это верно! - Глаза у начальника караула враз вспыхнули, оживились. - Наши уроженцы многие собой героические бойцы, товарищ командующий! - У него даже грудь раздалась колоколом, голова вынырнула из плечей.
- Желаю удачи! - Фрунзе еще раз пожал ему сильную руку и шагнул на дрезину.
Два красноармейца взялись за рукоятки рычагов, и железная приземистая подвода понеслась по рельсам, оставляя позади вытянувшегося по-гвардейски, повеселевшего, взявшего под козырек начальника караула.
В лад, как заводные, сгибались и разгибались красноармейцы, постукивали под стремительными колесами стыки. Дрезина мчалась к вокзалу. Все время гнусаво гудел клаксон, сгоняя с пути ремонтных рабочих. Железнодорожники, саперы, пехотинцы то тут, то там по нескольку человек работали на восстановлении полотна, стрелок, путевых сооружении. "Молодцы чапаевцы! Эта артерия нам нужна до крайности. А сшивают ее, видно, быстро и старательно".
Еще не остановилась окончательно дрезина, а Сиротинский спрыгнул уже с нее и побежал к вокзальному зданию.
- Сергеи Аркадьевич, куда?
- Вызову лошадей, Михаил Васильевич, - деловито доложил тот.
- Не надо шуму. Прибудем спокойно, посмотрим, кстати, как они живут в обычных условиях.
- Но вы еще нездоровы, Михаил Васильевич, - опустив глаза, возразил адъютант. Весь его взъерошенный вид, сжатые губы свидетельствовали, что без кровопролитного боя он не сдастся.
- Ага! - обрадовался Фрунзе. - Поглядите-ка: вот и экипаж! - Он указал на телегу около пакгауза, с которой пожилой извозчик не торопясь сгружал какие-то тюки.
Сиротинский сердито качнул головой и побежал к ломовику. Оттуда донеслись обрывки их беседы: "Да вишь занят…" - "Помогу…" - "Рупь…" - "Креста на тебе нет…" - "А овес-то нынче почем?.." - "Ладно, не обидим…" - "Да я с полным удовольствием…" Сиротинский живо посбрасывал оставшиеся узлы с телеги. Фрунзе и его спутники вспрыгнули на нее, извозчик дернул вожжи, чмокнул: "Нно, дохлая!", - и пузатая кобылка потрусила на привокзальную площадь. Она старательно втащила седоков на гору, а с нее бодрой рысцой покатила по улицам.
"Да, четыре месяца прошло после Уральска… Истерический вороний грай, повсеместная стрельба, толпы расстегнутых бойцов, бессмысленно шатающихся по улицам. Всего четыре месяца! И вот эти части переплавились из полупартизанских отрядов в кадровые войска. Любо-дорого смотреть на встречных красноармейцев: подтянуты, деловиты…"
Телега, дребезжа на булыжниках, подкатила к каменному дому, занятому штабом дивизии. У коновязи стояло много лошадей, на завалинке сидели, покуривая, ординарцы, позевывал в дверях часовой. Сиротинский вынул кошелек, стал отсчитывать извозчику деньги.
Из дверей штаба выбежал Чапаев в чалме из бинтов, за ним Фурманов и другие командиры.
- Товарищ командующий! Да вы что, на этой… телеге приехали? - чуть не плача, вскричал Чапаев.
- Здравствуйте, Василий Иванович! Как здоровье? А чем же плохой экипаж? - Фрунзе посмеивался.
- Да что же нам не сообщили-то? Мы бы к мосту за вами легковую машину послали трофейную, даже две!
Извозчик растерянно похлопал глазами, вскочил на облучок и отчаянно рванул вожжи. Лошаденка карьером понеслась прочь, затряслась, запрыгала на камнях телега.
- Не беспокойтесь, Василий Иванович, доехали мы отлично. И мост посмотрели, и ремонтные работы на путях, и город увидали. Дисциплиной красноармейцев доволен. Ну, что мы тут стоим? Пошли в штаб?
Весть о приезде командующего мигом разнеслась по частям, дислоцированным в Уфе и ее окрестностях. Чуть ли не ежеминутно приоткрывалась дверь в большой зал:
- Разрешите, Василий Иванович?
- Можно?
- Здеся Михайло Васильич?..
По одному, по двое, по трое входили и входили, снимая фуражки, обветренные, прокаленные солнцем, обожженные огнем жестоких сражений командиры и комиссары чапаевской дивизии. Фрунзе сердечно приветствовал их, расспрашивал о здоровье, о делах-заботах. Часам к девяти вечера комната для совещаний была полна: цвет ветеранов-чапаевцев собрался здесь. Не только сам начдив и его комиссар разговаривали с Фрунзе, здесь были все три чапаевских комбрига: Кутяков, Зубарев и Потапов, командир кавэскадрона Говоров, двадцатилетний начальник штаба дивизии Снежков, артиллеристы Троицкий и Фомичев, начштаба 73-ей Чернов, начштаба 75-ой Бабинин, командир 25-го кавполка Суров, комиссар 75-ой Шумаков, закаленные всеми невзгодами хозяйственники-снабженцы Козлов и Белобородов, командиры прославленных полков Бубенец, Рязанцев, Чижов, Михаилов, Горбачев, Сокол, Малышев, Рост и многие другие - человек сорок.