Александр в свою очередь любезно улыбнулся на это "вполне возможно", но ничего не ответил. Он ждал. Ушаков решил, что затягивать молчание смысла нет.
- Александр Алексеевич, - продолжил он таким тоном, словно был давним добрым знакомым Александра. - Ведь не пустяшный разговор у нас с вами, да… Дело о покушении на жизнь Ее Императорского Величества - не шуточки! Слава Богу, виновные повинились и наказаны. Но дело сие, скажу я вам, столь запутанное, что до сих пор работы остается непочатый край. Так уж прямо и хочется попросить: ну уж пожалейте вы нас, убогих, господа подозреваемые!
В ответ на эту неожиданную издевку Александр усмехнулся. "Ничего, - довольно подумал генерал, - скоро посмиренней глядеть станешь!"
- Поэтому прошу вас не тянуть с ответами на предлагаемые вопросы, - закончил он. - Так, - имя, звание…
Шешковский, вновь заменивший на сегодняшний день секретаря, - ввиду совершенной тайности взятого на себя самовольно Ушаковым дела, старательно записывал ответы Вельяминова на первые формальные вопросы.
- Так, - сказал генерал, когда с этим было покончено. - А теперь не угодно ли вам будет объяснить, Александр Алексеевич, какое касательство имел родной дядя ваш, полковник Василий Вельяминов к государевой преступнице Наталье Лопухиной?
- Никакого.
- Будто бы? Однако ж его довольно часто видели в кругу Натальи Федоровны.
- У нее многие бывали.
- Да, но откровенностью ее пользовались немногие. Господин Фалькенберг, вам близко знакомый…
- Простите, ваше превосходительство, - прервал Александр бегло текущую речь Ушакова, - я не имею чести знать господина Фалькенберга.
Андрей Иванович неприязненно поморщился, - конечно же, Фалькенберг был упомянут им вот так, вскользь, недаром, но он не ждал, что Вельминов осмелиться перебить его на полуслове. "Отметает всякий намек на знакомство с немцем, - подумал Андрей Иванович, - однако ж слишком поспешливо… Продолжим".
- Прошу дослушать, будьте любезны. Так вот, господин Фалькенберг, как и многие другие общие знакомцы Лопухиной и дяди вашего, подтверждает, что в обществе сей особы не раз слышал крамольные речи от господина Вельяминова. Так откуда же такая нелюбовь к священной Царской особе? Александр Алексеевич, вы, находясь на своей должности, кажется, должны были бы построже наблюдать за вашими сродниками. Или же… может быть, ваше особое положение и послужило причиной некоего соблазна?
Яснее выразиться было нельзя. Генерал смотрел теперь Александру прямо в глаза, и взгляд его уговаривал: "Произнеси одно имя! Мне пока что его произносить не с руки. Только имя и подпись под именем, - и ты свободен. И не просто свободен: мы отныне - друзья".
- Я не понимаю, ваше превосходительство, что вам угодно от меня, и чем могу я помочь в деле, к которому не имею не малейшего касательства.
- Советую понять, - промурлыкал Ушаков. - Может быть сейчас вы просто несколько растеряны? У вас будет достаточно времени для раздумий. Подпишите.
Ушаков взял у Степана допросные листы и протянул их Александру. Тот подписал после того, как пробежал их глазами.
Когда Саша вновь водворен был в камеру, она показалась ему еще мрачнее прежнего. "Я погиб! - думал Александр. - Он решил потрясти меня насчет вице-канцлера, копает под Бестужева! Просто так я не отделаюсь…"
А в это время Ушаков раздумывал: прав ли он или нет в своих рассуждениях? И нужно ли продолжать эту игру против вице-канцлера? Отправив на дыбу родственницу Бестужева по мужу, Анну Гавриловну, Ушаков долго прикидывал и так, и сяк, и наконец решил, что - вздор: Бестужев не при чем, и эта бабья крамольная болтовня вряд каким боком касается главы внешней политики. Теперь же генерал-аншеф вновь засомневался. По крайней мере… этот мальчишка Вельяминов… Нет, надо из него как следует все выжать. Сегодня он, Ушаков, виделся с Лестоком. Лейб-медик, старый друг Государыни, мрачен и надут - подкоп под Бестужева не удался. Вот бы ему, Лестоку, Сашку Вельяминова в руки, тот бы живым его не отпустил, это как пить дать, пока не вырвал бы заветное имя! Имя нужно одно - Бес-ту-жев… А может и впрямь перепоручить Сашеньку Лестоку, и дело с концом? Да, а ходатайство Разумовского за семейство Вельяминовых, а близость мальчишки к вице-канцлеру, которая может совсем другим - чем-нибудь весьма неприятным для него, Ушакова, обернуться?.. Нет, надо тайно… А потом… ежели крамолы не сыщется (в чем Андрей не был уверен), неплохо было бы мальчишку у Бестужева перетащить под свое руководство. Из него можно сделать что-то очень даже путное.
Несколько допросов прошли в том же духе, так что Александра стала тяготить кажущаяся непритворной любезность грозного генерала. В иные моменты, например, когда Андрей Иванович мило приглашал его присесть, Александр ловил себя на мысли, что ему просто хочется отвесить его превосходительству оплеуху. "Может быть, он этого и добивается?" - думал Саша. Наконец Ушакову самому надоела эта игра. И однажды Вельяминов проснулся среди глубокой ночи от грубого толчка, его стянули с постели и объявили:
- К допросу!
"Кажется, начинается", - подумал Александр, с трудом разлепляя ресницы. Его проводили (можно сказать - протащили) в знакомый кабинет, где освещенные средь ночного мрака скудным светом сальных свечей Ушаков и подручный его Шешковский смотрелись очень впечатляюще и грозно. Поблескивала звезда на мундире генерал-аншефа. Александр тупо уставился на нее - он не совсем еще проснулся, хотя сердце уже заколотилось так, что остатки сна должны теперь быстренько улетучиться. На этот раз Андрей Иванович не пригласил его присесть.
- Где Фалькенберг? - спросил он слету, едва Александр переступил порог.
- Не знаю.
- Так… "не знаю". Повторите ж еще раз, что вы не знакомы с ним, что вы никогда не интересовались человеком, ведущим игру против вашего начальника, который к тому же, как поведал нам граф Прокудин, собирался жениться на… Ну, об этом позже. Может быть, вы еще скажете, что и имя отца Франциска никогда не слыхали? Где и он-то, кстати? Не припомните, а? А может, вы и графа Прокудина никогда не встречали?.. Отвечайте, коли спрашивают на допросе! - рявкнул Ушаков.
- Но ваше превосходительство, - вяло улыбнулся Александр, - вы задали слишком много вопросов…
- На все - по порядку! Память должна быть, коль у Бестужева служишь. А?
- Ничего не могу сказать.
- Не можешь или не хочешь? Не отвечаешь? Значит, соглашаешься с тем, что причастен к исчезновению немца?
- Нет.
- И не знаешь его?
- Не было повода к знакомству.
- Не сомневаюсь. К явному. А невесту он у тебя все-таки отбил!
Александр вздрогнул.
- Что? Вспомнил?
- Нечего вспоминать.
- С Надеждой Прокудиной амуры разводил?
- Вы путаете, господин генерал. - Александр пожал плечами. - Из моих писем, что вы взяли у меня дома, вовсе не следует, что моя Наденька - это непременно девица Прокудина.
- Да? Может быть… Ну а полушалок-то нянюшке удалось передать? - Андрей Иванович удовлетворенно улыбнулся. Еще когда Александр только вошел, Шешковский переставил все подсвечники так, чтобы свет их падал прямо на подследственного, и теперь Ушакову было заметно любое движение в его лице, тогда как сам он оставался в тени. - Вы удивлены, Александр Алексеевич, неужели? Так вот, извольте убедиться, каждое ваше слово нам известно, тем паче - каждое движение. А потому, попрошу прекратить бессмысленное запирательство. Итак, что известно вам о секретных сношениях заговорщицы Анны Бестужевой с ее высокопоставленным сродником, и с чьего голоса дядюшка ваш поносил Государыню в собрании Лопухиной?
"Приехали!" - у Александра все сжалось внутри. Вслух же он произнес:
- Не понимаю, о чем вы, генерал.
- Вы, впрочем, могли всего этого не одобрять, я это вполне понимаю, но долг верного служащего, конечно… Александр Алексеевич, я попрошу не бояться нас, потому как мы хотим помочь вам выпутаться из сетей, в которые вы, по неразумию вашему, попали.
- В сети я не попадал, Андрей Иванович, потому как их не было, а сети вы мне сейчас расставляете. Если бы вам каждое слово мое было известно, вы знали, что вопросы, ныне мне вами предлагаемые - бессмысленны.
- Ваша сестра показала на вас, - спокойно ответил Ушаков. - Без всякого пристрастия. Потому так быстро и была отпущена на свободу. Если угодно, могу предъявить собственноручную подпись вашей сестрицы…
- Натальи?! Не стоит трудиться, ваше превосходительство, ибо я твердо знаю, что сестра моя добровольно никогда бы не возвела на меня напраслину. Если есть ее подпись, значит, вы или пытали ее, или подпись подделали. Однако теперь я понимаю, откуда вы знаете про полушалок. Кто-то из ее слуг случайно нас услышал, а потом, после ареста сестры, вы всех их допросили, спрашивали, где я…
- Так трепаться не надо так, чтоб слуги слышали, - прошипел генерал, всем корпусом подаваясь к допрашиваемому. - Ты умника-то не строй, Сашенька… Способы есть тебя разговорить, да погодим пока с этим. Покамест вот что скажи мне: австрийский посланник Ботта, в заговоре участвовавший, отношения с вице-канцлером поддерживал дружеские. А откуда у австрийца-то такая к нашей Государыне пресветлой нелюбовь? А? Тут уж не просто сплетни бабьи, не понимаешь, что ли?!
- Нет! - Александр чувствовал, что напряжение его все возрастает, а сил, чтобы сохранять спокойствие, уже нет.
- Нет? Сашенька, да ты не дергайся. Ты ж Отечеству служишь у Бестужева, али как? Так и мы здесь - тако же! Должны ж мы беречь спокойствие Державы нашей и здоровье драгоценное Ее Величества? Иль не согласен?
- Государыне и Отечеству служить - долг каждого первейший.
- Верно. А ты от сего долга уклоняешься. А ведь нам известно, что отношения с Австрией вице-канцлер и через тебя поддерживал. Что ты делал в Вене?
Вот тут Александр вспыхнул.
- О том говорить не могу по долгу службы!
- Нам ты по долгу службы говорить не просто можешь, а и обязан. Ну, так как?
Александр молчал.
- Молчишь? Хорошо. Значит, есть, что скрывать. Запиши Степан, что повинился.
- Ну уж нет, - вскрикнул Саша. - Этого я не подпишу! Я ни в чем виновным себя ни признаю…
- Значит, помоги нам…
- …и ничего больше сказать вам не имею!
- Это последнее слово твое?
- Да.
- Но, думаю, что только на сегодня, - задумчиво проговорил Ушаков. - Что ж… Ты сам себе враг. Но время-то еще не истекло - подумай. Подпиши уж листы, сделай милость - нет там о том, что повинился. А там - посмотрим…
Когда Александра увели, Андрей Иванович еще долго смотрел в задумчивости на закрывшуюся за ним дверь. Шешковский притих за его спиной, не смея нарушать тайные думы начальства. А думы были вот о чем: сколько не приглядывался генерал к Вельяминову, не мог он заметить в нем ничего, что указывало бы на то, что он лжет. Нет, кое в чем он, конечно же, привирает, но в главном - нет. На это у Андрея Ивановича было особое чутье. А если так, тогда - плохо. Отпускать его теперь нельзя. А держать без вины - неприятности можно навлечь, все-таки бестужевский человечек. Значит, как угодно, а признания надо добиться, хоть какого, хоть в чем бы то ни было. В конце концов, быть того не может, чтобы, будучи на службе столь секретной, юноша не знал такого, о чем ему, Андрею Ивановичу послушать было бы весьма интересно. А там бы и впрямь отпустить можно. Или же… Ушаков вздохнул и обернулся, наконец, к Шешковскому:
- Степушка, ступай, распорядись там, чтобы с завтрашнего дня Вельяминова - на хлеб и воду. И - в другое помещение.
- Понял.
- И… вот что еще. Не давать ему спать.
Шешковский поклонился.
…Едва Александра втолкнули обратно в камеру, он, как не был взволнован и обескуражен, сразу же упал на свою лежанку и уснул. Но сон его оказался недолгим, его разбудили, снова подняли, куда-то повели… Он ничего не понимал. И вот перед ним двери другой камеры. Переступив ее порог, Александр поежился, так как сразу же дала о себе знать промозглая сырость, и вообще, ничего хорошего в этом переводе в другое помещение не было. Крошечная каменная клеть, сырая и темная, с ворохом соломы вместо кровати. Александр перекрестился, тяжело вздохнул и опустился на солому. Стоять у него не было сил. Но едва стали слипаться его тяжелые воспаленные веки, как резкий удар по щеке заставил его сильно вздрогнуть и открыть глаза. Перед ним стоял один из охранников, который повторял:
- Спать не велено, сударь!
Этого Александр никак не ожидал, только и смог переспросить:
- Как так не велено?! Кем?
- Его превосходительством.
"О Боже! - подумал молодой человек. - Что ж меня еще-то ждет?"
Эта ночь стала для него настоящей пыткой. Были минуты, когда Александру казалось, что сон, наваливающийся на него, особенно в часы раннего утра, преодолеет все, и он откидывался на солому, но его тут же рывком поднимали на ноги. Охранник, приставленный Ушаковым, отхлестал себе ладони о его щеки… Когда лязгнула дверь, Александр едва удержался, чтобы не застонать.
- К допросу!
"Как, опять?!"
Ноги не слушались и заплетались. Ему казалось, что он задыхается. И вот перед ним те же лица, только Ушаков еще мрачнее, чем был, когда они расстались, а его помощник имеет утомленный вид.
- Ну, подумал? - вопросил генерал. Жгучий взгляд Александра, полный ненависти, был весьма красноречивым ответом. И взгляд этот очень Андрея Ивановича обрадовал, он даже лицом просветлел.
"Эге! - провертелось у него в голове. - С одной ночи как… Да и ночи-то неполной. Скоро кидаться на меня станет. Да, все будет проще, нежели я думал. Хрупкий, изнеженный барчук, а туда же - политика, игры тайные. Ну, ничего…"
- Не смей молчать, когда я вопросы задаю! - прикрикнул он на Александра, как на нашкодившего ребенка. - Понял, что нужно Отечеству послужить?
Молчание.
- Так, значит? Не соизволите со мной словом перемолвиться? - генерал улыбнулся и философски протянул: - Да-а, вот ведь как бывает… Меня-то из бедности, из нищеты, можно сказать, вынули, одно и было, что имя дворянское, а к сему - именье - един двор крестьянский. А ты, вон, Вельяминов урожденный… А вот стоишь сейчас передо мной, и вся жизнь твоя от одного шевеления мизинца моего зависит.
- Не только, - прошептал Александр запекшимися губами. - Еще и от воли Божией…
И так сказано это было, - даром, что шепотом, - что вновь помрачнел Андрей Иванович.
"Ого! - подумалось, - а не поспешил ли я его в слабаки записывать…"
Но мысли сей никак нельзя выказывать!
- Не дрожи, - покровительственно бросил Ушаков, хотя Александр вовсе и не дрожал. - Я тебе зла не желаю. Напротив, сына роднее станешь… Переходи ко мне на службу. Я-то о будущем твоем получше, чем Бестужев твой, позабочусь. Тут карьера такая для тебя… Степан вон уже погрустнел, завидует. А за ночь сегодняшнюю не взыщи, больше сего не повторится. Подписывай - и свободен.
Степан уже поглаживал бумагу, которую должен был подписать Вельяминов.
- Больше ничего я подписывать не стану! - заявил Александр.
Андрей Иванович сдвинул брови и с минуту глядел на него, поглаживая подбородок. Потом медленно поднялся со своего кресла и подошел к юноше едва ли не вплотную.
- Вот как? А чем же, скажи на милость, наша служба хуже твоей? Или никого еще на дыбу не отправил? Так отправишь, - генерал-аншеф рассмеялся, - дело времени… Ты же, как и я, - на страже спокойствия государственного…
- Я, может, службу свою поначалу иначе представлял, - тихо сказал Александр, - но другой мне не нужно, тем паче - в Тайной канцелярии. Я дипломатом хотел быть…
- Теперь уж не будешь, - перебил Ушаков, возвращаясь на место. - Вот это я тебе обещаю. Ох, и дурень ты, даром, что в дипломаты метил. Ладно… Дадим тебе маленько передохнуть, да, Степан? Понял ли, что ты даже спать теперь не сможешь без моего на то соизволения? А у меня было раз так, что один вот такой же после нескольких ночек, подобных твоей сегодняшней, - нескольких, слышь! - прям на дыбе уснул. Вот. Так что, умнеть пора…
Когда Александра увели, Ушаков обернулся к Шешковскому.
- Ну, что скажешь, Степан Иванович?
- Да чего ж сказать, - с трудом сдерживая зевоту, пробормотал Шешковский, - сломается скоро… Построже бы с ним только, ваше превосходительство.
- Да трудненько, - пробормотал генерал, - все ведь тайком, и разрешения нет у меня ни на что. Как хорошо бы, кабы сам упрямиться прекратил, баран этакий… Э, ты-то бодрее гляди, раззевался!
- Меня-то за что мучаете, ваше превосходительство? - жалобно пробормотал Шешковский. - И домой не отпустили, и всю ночь за бумагами просидеть заставили.
- Но-но! Привыкай. Тебе еще не то предстоит - несколько ночей кряду спать не сможешь вот с этакими. Вот помру я, станешь начальником сего учреждения…
- Да что вы… Да куда ж мне…
- Именно - тебе. Это уж я знаю, предрекаю, людей я, голубчик, насквозь вижу. Ладно, ступай домой, сосни. Но к вечеру чтоб вновь у меня был! Тебе сегодня еще одна ночь бессонная предстоит. Да не тебе одному…
Александр надеяться уже перестал, а смириться с безысходностью не мог. Все в нем возмущалось и рвалось при мысли о чудовищной несправедливости, допущенной по отношению к нему. Он был уверен, что Бестужев не знает о его аресте, что ни он, никто другой не предпринимает ничего, чтобы вызволить его отсюда. А если бы Бестужев знал? Рискнул бы он ходатайствовать за своего сотрудника, обвиняемого вообще не пойми в чем?
Дни тянулись мучительно. Ушаков периодически вытягивал его на многочасовые допросы, становясь с каждым разом все грубее и настойчивее, доводя подследственного едва ли не обморока. Этим, впрочем, пока дело и оканчивалось, хотя каждый раз угрозы дыбы и кнута становились все красноречивее в устах грозного генерала. И постоянное ожидание мучений тоже изнуряло. Постепенно исчезли все "барские замашки" Александра, как издевательски выражался Ушаков. Можно было есть раз в день непропеченный кислый хлеб и пить мутную воду, можно было спать на гнилой соломе, и просыпаться, когда уже зуб на зуб не попадает от холода. Здесь Александр научился молиться, не так, как упрашивала его каждые утро и вечер нянюшка в детстве ("скорее, скорее, отделаться б от нее побыстрей!"), а так, когда осознаешь, что Тот, к Которому ты сейчас обращаешься - есть твой, не главный даже, а единственный Источник спасения. И лишь с Ним можно говорить обо всем, что разрывает сердце…
Пробуждение среди ночи, в любое время, - в начале ее, в середине, или уже к рассвету, - давно стали для Александра привычными. Вот и сейчас он с трудом поднялся и его повели на допрос. Прошли знакомый коридор, и у молодого человека екнуло в груди. Путь их нынче лежал не в кабинет Ушакова.
"Господи! - взмолился Александр. - Ведь на пытку ж ведут! Помоги, дай силы… не выдержу я".
И действительно, еще не раскрыли перед ним низенькую дверь, а Александр уже знал, что увидит сейчас…
Андрей Иванович ждал его. Неизменный Шешковский, неизменно же тихий и скромный, поглядывал из темного угла на вновь вошедшего. Кроме них, здесь еще были люди…
- Милости просим, - прошептал, усмехаясь, генерал, и, схватив Александра за локоть, протянул его в неосвещенный угол, где смиренно примостился на лавке Степан Иванович. Вельяминова генерал почти силой усадил рядом.