- Попрошу потише, Александр Алексеевич! - в ухо говорил Ушаков. - До вас еще очередь дойдет. Ждите…
Ждите?! "Чего?" - захотелось отчаянно крикнуть Александру. Тут он почувствовал на запястье пальцы Шешковского, железно стиснувшие его руку. Саша едва подавил возглас.
Меж тем картина перед ним разворачивалась страшная… Он и хотел бы не смотреть, но не мог, словно приворожило его. Он смотрел на дыбу, на которую вот-вот вздернут какого невысокого изможденного человечка, а Шешковский пристально, не отрываясь смотрел на него. И когда раздался вопль, эхом усиленный, Александр дернулся, рванулся, сам было вскрикнул, но плотно, - не продохнуть, - легла на его рот ладонь Шешковского, другой рукой Степан Иванович перехватил его за талию и потянул на себя. Дернувшись еще пару раз, Александр затих. Ему ничего не оставалось, как смотреть, слушать, ибо не видеть и не слышать было невозможно…
Его мутило и руки слегка подрагивали, но вот перед ним вновь возник грозный генерал.
- Да очнись ты, - услышал Вельяминов его почти брезгливый негромкий окрик. - Степушка, водой его, что ли, сбрызни…
- Не стоит! - сказал Александр и поднялся с лавки. Сделал несколько шагов на генерала. Не ожидал Андрей Иванович от полубесчувственного, казалось, юноши ни такого жеста, ни такого тона, так что даже невольно отступил.
- Теперь моя очередь, я полагаю? - спокойно осведомился Александр.
Неожиданная пощечина отбросила его к стене, он вновь плюхнуться на лавку.
- Щенок, здесь распоряжаюсь я! - прошипел генерал.
Александр вытирал текущую из носа кровь. Глаза его упрямо горели, и отчаянно-решительное выражение лица зоркий как кошка Ушаков разглядел даже в тени.
- Что, не проняло? Добавь ему, Степан.
Второй удар в лицо заставил Александра вскрикнуть.
- Так-то лучше, - сказал Андрей Иванович. - Ну, понравилось ли, что увидел? Молчишь? А ведь для тебя-то я кое-что посильнее приготовил…
Александр молчал, но в напряженном молчании его почему-то не чувствовал Андрей Иванович никакого трепета. Злиться начал сам генерал, да едва ли и не нервничать, - а виданное ли это дело для грозного начальника Тайной канцелярии? Но нечто вроде уважения к подследственному все сильнее проступало сквозь все неприятные ощущения. Ушаков взял молодого человека за подбородок и прошептал почти ласково:
- Ну что упрямишься-то? Ведь не сдюжишь, мученика-то не строй из себя! Ослабеешь. Потолкуем по-хорошему, наконец, а?
- Не о чем, - усмехнулся Александр разбитыми губами.
- Вот как? А ну как сам умолять станешь? А ведь станешь, станешь непременно! Ты ж еще и не знаешь, что такое боль. Да и от позора избавь себя - будешь ведь в ногах у меня валяться и ноги мои целовать…
- Мне Господь поможет, - прошептал Александр. - Начинайте…
Андрей Иванович успокоился и разглядывал юношу уже с интересом.
- Да ведь сказано же, - на этот раз беззлобно проговорил он, - что сие я решаю, когда начинать, а когда… Думаю, и завтра поздно не будет. Есть время подумать еще, слышишь? Запомни, Вельяминов, ты мне нужен. Эй, вы там, уведите…
Когда Александра уводили, он пошатывался.
Оставшись наедине с помощником, Ушаков покачал головой.
- Не понимаю я что-то, Степан… Какой-то он… скользкий, что ли. Чего ждать-то от него?
- Уж если вы не понимаете… - Степан Иванович развел руками. - Однако ж, по разумению моему скудному, он сейчас, кажись, и впрямь крепко на Господа надеется. А коли так… не нам с Божьей силой-то бороться, Андрей Иванович.
- Ну, - поморщился Ушаков, - ты у нас святоша известный. А чего ж ты тогда ко мне на службу пошел, а не в послушники монастырские заделался?
- В послушники, ваше превосходительство, простить прошу, не заделываются… туда сам Господь приводит, а меня вот… к вам судьба привела.
- Ладно. - Ушаков все-таки суеверно перекрестился. - Хватит языком-то молоть. Так сколько лет ему, а? Девятнадцать?
- Да, ваше превосходительство.
- Все ж молод. Не оперился до конца. А опериться у меня должен, я сие сегодня твердо решил. Бестужев плохих не держит. Да еще девицу эту проворонили, сестру его… Ну, ничего, от баб морока одна, и одного Вельяминова с лихвой хватит, двух обламывать утомительно… Совсем не в дядю нравом сестра и брат… А дыбы Сашеньке все ж завтра не миновать. Право, жаль. Хотя… может, еще одумается…
И в том, что одумается, уже через час не сомневался Андрей Иванович. А дело было так…
Наденька Прокудина, привезенная Павлом Мстиславским в монастырь отца Ионы, стосковалась в затворничестве. Проживала она теперь в крохотном домике возле келий монастырских и носа не казала за порог. Приходилось довольствоваться обществом одной лишь Дашеньки, что очень скоро Наде прискучило. Тем паче, что она понять не могла, почему ее сюда запрятали, и никто вот уже сколько времени не приезжает за нею… Наталья не то, чтобы о ней забыла, но, погрузившись в свои дела и переживания, как-то не подумала о том, что мужской монастырь не лучшее место для барышни, ей казалось, что если сейчас Надя под крылышком у отца Ионы, то лучшего и желать не приходится.
Однако же совсем стосковавшись, Надежда принялась день и ночь напролет проливать слезы: и по арестованному отцу, и по милому Сашеньке, о котором ничего не ведала, и по себе самой… А когда слезы кончились, Надя в первый раз в жизни осмелилась ослушаться своего духовника. У нее были при себе средства, чтобы добраться до Петербурга, что она и решила безрассудно предпринять.
Путешествие барышни и горничной прошло без приключений, но едва лишь Надежда появилась в своем петербургском доме, как агенты Ушакова не преминули доложить начальству, что дочь Прокудина вернулась. Разозленный упорным сопротивлением Александра, Андрей Иванович едва не подпрыгнул от радости. Это была удача! - теперь Вельяминов как миленький распишется в том, что было, и чего не было…
…Александр стал надеяться на Чудо. Жадно и упорно. И когда в очередной раз повели его ночью на допрос, лишь на Чудо он и надеялся. И то, что вели по знакомому пути в кабинет Ушакова, а не в пыточную камеру, уже ободряло…
Едва он переступил порог, генерал так и впился в него взглядом.
- А мы тут вам, Александр Алексеевич, подарочек приготовили, - пробормотал он, через силу усмехаясь - Андрей Иванович скорее бы собственной персоной под кнут пошел, чем признался бы, что ему самому становится мерзко от того, что он намерен совершить.
Александр оцепенел. Возле генерала сидела бледная, заплаканная Надя. Увидев своего любимого, она вскрикнула: - Саша, Сашенька, откуда ты здесь?! - и бросилась к нему. Никто ее не удерживал. Александр, ошеломленный, молча обнял девушку, - хрупкую, перепуганную, беззащитную, - прижал к себе. Она плакала, уткнувшись ему в грудь.
- Надюша, ты-то, ангел мой… - выговорил Александр наконец, чувствуя, что сердце заходится, - ты как здесь?..
- Я домой вернулась… а тут - они… Я думала, из-за отца меня… Сашенька, чего от тебя хотят?
Александр, не отвечая, целовал ее лоб, глаза, волосы…
- Ну-ну, довольно! - раздался голос грозного генерала. - Уведите ее!
- Нет! - закричала Наденька, накрепко вцепившись в Александра. Ее грубо от него оторвали и силой вытянули за дверь. Александра тоже пришлось удерживать, чтобы он не бросился вслед за девушкой…
Когда дверь закрылась, и Вельяминов почувствовал, что хватка насевших на него стражей ослабла, он отчаянным рывком высвободился из их рук и кинулся на Ушакова. Генерал отреагировал мгновенно, от его ловкого удара в челюсть Александр отлетел к противоположной стене.
- Задушить меня хотел? - усмехнулся Андрей Иванович. - Ну, куда тебе справиться со мной? Не гляди, что я старик… Так что? Надо ли что-то объяснять, сударь? Потолкуем по-хорошему?
Александр поднимался с трудом. В глазах его стояли слезы.
- По-хорошему? Никогда!
- Думаешь, просто так любовь твою привезли сюда? Дабы тебя порадовать? Молчишь? Хорошо. Так уж и быть, еще малое время подарю… Отведут тебя сейчас в обиталище твое, ложись, спи, - если спать сможешь, зная, что красавица твоя ночь в таких же проведет "покоях"…
Александра увели. Он стискивал зубы, чтобы не разрыдаться…
Генералу нравилось все это меньше и меньше. Он не ожидал, что будет столько хлопот с этим мальчишкой. "Дипломат… твою мать!!" - выругался про себя Андрей Иванович. Вслух - не по чину.
Глава тринадцатая
Наконец - завершено
Степан Иванович Шешковский сильно задержался в учреждении. Шел он пешком домой по темноте, тросточкой помахивая, и вспоминал дела и делишки, которые в обилии навалил на него начальник. Только головой крутил, вспоминая. И Вельяминов не шел из головы. Да, сложное дельце досталось, но Андрей Иванович умен. Если только скажет мальчишка слово против Бестужева, прибавление к лопухинскому делу будет весьма увесистым, кстати, и благодарности от графа Лестока можно ожидать немалой. Но генерал-аншефу благодарность такая не к чему, он в усердном исполнении дела уже награду видит, а вот ему, Степану Ивановичу, вовсе и не помешает…
В этих приятных мыслях Шешковский забылся. Он уже не видел растворявшейся в сумерках Невской першпективы, по которой легко вышагивал, размахивая тростью. Славное обеспеченное будущее под теплым крылышком грозного для всех и милостивого для усердных подчиненных начальника Тайной канцелярии ярко рисовалось в сладких мечтаниях Степана Ивановича. Он не заметил, как остановилась чуть обогнавшая его карета, и очнулся только, когда кто-то крепко стиснул его локоть, а затем ему наглухо зажали рот. Степан забился в руках злоумышленников, пытался что-то промычать, взывая к Богу, к милосердию нападавших, а также к состраданию мимо проходящих (он не видел, что таковых, увы, не было), но уста его зажали еще крепче, так что он едва не задохнулся. Меж тем другой нападавший связывал ему руки за спиной. В таком неприглядном виде бедного Степана Ивановича поволокли к ожидавшей карете. Здесь его кинули на подушки сидения, причем какая-то дама быстренько придвинулась к окну, давая пленнику место, складки ее черного платья, колыхнувшись, задели колени Степана. Лицо дамы скрывала густая вуаль. Человек, кинувший Шешковского в карету, спокойно уселся рядом с ним, и Степан Иванович оказался между ним и таинственной дамой. О том, куда делся второй нападающий, Шешковский не задумался, а этот второй был уже на козлах и что было силы погнал лошадей. Степан открыл рот, который уже никто не затыкал, хотел произнести что-то страстное, исполненное достоинства и презрения к своим похитителям, но вместо этого у него вдруг вырвалось громкое:
- А-а-а-а!!
Женская ручка в перчатке тут же вынырнула из складок платья, и зажатый в ней пистолет уперся прямо в висок бедного Степана Ивановича.
- Замолчите! - было сказано одно слово лишь приглушенным женским голосом.
Степан мгновенно повиновался. Заговорил мужчина, у которого шляпа была надвинута на глаза так, что тень от широких полей скрывала лицо:
- Степан Иванович, не бойтесь и не кричите. Зла мы вам не желаем.
В этот миг Шешковский вспомнил наконец что он агент грозного государственного учреждения и начал делать то, с чего должен был начать с самого начала: он попытался вернуть себе утраченное хладнокровие и принялся лихорадочно соображать, что бы все это значило. Но все его усилия вылились в полувнятное бормотание:
- Кто вы и что вам угодно?
Дама лихорадочно дернулась, пистолет описал полукруг перед носом Степана Ивановича, что отнюдь не способствовало возвращению ему бодрости, и тут же ее молодой страстный голос прерывисто произнес:
- Нам угодно знать, где Александр Вельяминов.
Степан вздрогнул.
- Кто это такой, не знаю… - забубнил он.
С другой стороны сжали локоть так, что Степан вскрикнул.
- Отвечайте на вопрос, сударь, - было сказано Павлом Мстиславским. - Мы, конечно, не имеем чести состоять на службе в вашем родимом учреждении, а потому не будем применять к вам хорошо известных вам способов развязывания языка, однако, ежели я вам сейчас просто морду набью… Прошу прощения, сударыня!
Степану такая возможность очень не понравилась, однако отвечать он не спешил. Он переводил разговор с мужчины на даму, и вдруг широко ухмыльнулся.
- Значит, вы не подумали о том, что придется отвечать перед его превосходительством, Наталья Алексеевна Вельяминова? Да-да, это - вы, как бы вы не закрывали лицо и не изменяли голос! Больше просто не кому. А вас, сударь, я не имею чести знать, но, думаю, для Андрея Ивановича не окажется слишком трудным…
- Погоди, Андрею Ивановичу твоему еще призраки с того света являться будут! - прервал его Павел Дмитриевич. - И тебе того ж не миновать, славный ты ученик. Но сейчас, запомни, не на твоей стороне сила! Сейчас я буду тебя допрашивать. Слышал? Отвечай - куда запрятали Александра Алексеевича? И - за что?
Шешковский нервно заерзал на сидении. Ему было страшно. Но мысль о том, что, если он сейчас выкупит свободу ценой откровенности, то завтра ему придется объясняться с прямым начальством, была еще страшнее. Он молчал. И разглядывая в полумраке кареты через вуаль его лицо, Наталья усмехнулась.
- Александр у них - теперь сие ясно как день.
- Я этого не говорил! - взвился Шешковский.
- Считайте, что сказали, - усмехнулся, в свою очередь Павел. - Да, да, сказали, и генерал-аншеф обратному явно не поверит.
- Да я вас сейчас… - эх, руки-то связаны. - Трое на одного! Разбой, безззаконие… ох! благородные господа, да еще дама - слабый пол… Какое бесстыдство, Бога не боитесь…
- Кажется, сейчас он начнет проповедовать Христовы заповеди, - пожала плечами Наталья. - Степан Иванович, да очнитесь, наконец. Ведь вы даже не знаете, куда мы вас везем.
- А куда вы меня везете? - боязливо поежился Шешковский.
- А везем мы вас к вам же домой, - ответил Павел. - И, уверяю, обижать вас не желаем.
- Да врете вы все, - отчаянно махнул рукой Степан Иванович.
"Эх, ведь утопят сейчас в Неве, да и дело с концом, - тоскливая мысль прочно утвердилась в сознании Степана Ивановича. - И дернул генерала лукавый связаться с этим мальчишкой бесноватым!"
- Так значит, Александра Вельяминова тайно похитили по приказу генерала Ушакова из села Горелово… - начал Павел.
- А если знаете, чего мучаете? - буркнул Степан.
- Мучаем! - вышла из себя Наталья. - Мы - вас?! Или не вам лучше иных знать, как мучают людей?! Как вы мучили Александра? Что с ним сделали в вашем проклятом учреждении? Нет, вы не поняли, что пистолет мой заряжен, да я сейчас просто!..
- Да жив он, этот ваш проклятущий Сашка Вельяминов! - Степан Иванович тоже сорвался на крик, и, рванувшись, попытался разорвать веревки, впившиеся в кисти рук. Тщетно. - Жив и здоров, вроде…
- Вроде?!
- А я вам, сударыня, не лекарь!! Я бы на месте генерала его давно заживо зажарил! Не по-ло-же-но… Тайное следствие… Сподручный вице-канцлера… Эх, да руки хоть развяжите, говорю: беззаконие, душегубство.
- Кажется, он достаточно сказал, - изрек Павел. Шешковский понял это по-своему:
- Не убивайте меня! - завопил он. - Я все вам расскажу, все…
И из него полилось потоком чистосердечное признание.
Наконец, он замолчал, откинулся, как мог, на спинку сидения и закрыл глаза. Вид его красноречиво говорил: "Все, а теперь я не желаю больше знаться с вами, и слова больше не скажу, что бы вы ни делали!"
- Достаточно? - спросил Павел Наталью.
Она взволнованно кивнула, и Павел чувствовал, что она едва сдерживается.
- Ну что ж, - у Павла оказалась в руках рюмка, появилась бутылка красного вина, которое тут же было предложено Степану Ивановичу.
- Нет!! - закричал Шешковский, и сделал резкое движение, пытаясь толкнуть рюмку.
- Вот вам крест, - серьезно сказал Павел Мстиславский, - что мы вас не отравим, и вообще ничего плохого не сделаем… Однако выпить придется.
- Нет!
- Он мне надоел! - шевельнулась Наталья, и вновь, в который раз увидел несчастный Степан Иванович пугающий его пистолет. Он по долг у службы прекрасно умел разбираться, серьезно ли настроен человек, или только так, стращает. Наталья не стращала.
- Так вы клянетесь, что… - пробормотал Шешковский.
- Вот вам крест! - повторил Павел.
Со слезами на глазах, бормоча молитву, Степан Иванович втянул в себя крепко-сладкую жидкость. "А ничего винцо…" - подумал он, засыпая.
Очнулся Шешковский в своей постели. Долго смотрел в потолок. А потом позвал слугу.
- Я… ты… откуда… - забормотал он. - Откуда… меня… взяли?
Старый слуга не удивился столь нескладному вопросу.
- Да-а… ничего подобного уж и не припомнится за вами, Степан Иванович! Однако нашли вас прямехонько возле дома, где вы под забором валяться изволили.
- Я?! - едва не задохнулся Шешковский. - Под забором?!
- Так, барин. Чего ж, с каждым случиться может… Дело такое…
- Ну… пошел.
И Степан вновь уронил голову в подушку. Вот и доказывай теперь, что тебя похитили, когда вон, люди подтвердят, что в скотско-пьяном виде непотребном ночь под забором провел!
В эту ночь вице-канцлеру поспать не удалось. Он засиделся допоздна за бумагами, сидел бы, может быть, и до рассвета, кабы не вторжение нежданных гостей. Именно вторжение, потому что незваных гостей сих никак не хотели пускать, но князя Мстиславского трудно было куда-то не пустить. Бестужев, оторванный от государственной важности дел, молча переводил взгляд с Павла на Наталью и ждал объяснений. Сегодня вид у Вельяминовой был куда более уверенный, чем в первую встречу с вице-канцлером.
- Ваше сиятельство, - сказала она. - Нам нужна ваша помощь…
Очень внимательно слушал Бестужев, и старался, чтобы недипломатическое волнение на лице его не отражалось. А волноваться было о чем. Ведь, судя по рассказу этой парочки, его сотрудник Вельяминов арестован - из-за него! Дурацкий дутый заговор! Бестужев перепугался. Перепугался еще и оттого, что после нападения на Шешковского эти красавцы ни куда-нибудь, а прямехонько к нему пожаловали.
- Так, - изрек он, выслушав до конца. - Господа, остаетесь у меня, и до моего возвращения за порог ни ногой! Вы понимаете, любезные, во что ввязались?
- Прошу прощения, Алексей Петрович, - перебила Наталья, - мы не ввязались, нас втянули.
- А вы-то что так переживаете, граф? - невиннейшим тоном осведомился Мстиславский. - Волноваться, кажется, нужно Вельяминову, ведь это ему пытка грозит. И Наденьке Прокудиной…
Бестужев метнул в него негодующий взгляд.
- Я понял, князь, - сухо ответил он. - А посему еще раз попрошу оставаться здесь и ждать. И кучер ваш… если разболтается…
- Сенька не болтлив, ваше сиятельство!
- Надеюсь… Так что, ждать, господа… Ждать!