- Я сегодня видел Язбиби, она в мою сторону и глядеть не хотела. Может быть, именно потому, что ты ходила к её родителям, она и разобиделась на меня?
- Подумаешь, гордячка какая! - рассердилась Акнабат. - Должна бы радоваться, если её за моего сына сватают! Чего ей ещё надо?
- И опять ты, мама, не права. Откуда ты знаешь, может быть, Язбиби любит кого-нибудь.
Мать возмутилась и выложила всё, что было у неё на сердце:
- Ни один парень не может сравниться с моим сыном!
- Это в твоих глазах, мама, лучше меня никого на свете нет, - попытался возразить Аман. - А в глазах Язбиби, возможно, я хуже всех.
- Ай, перестань, сынок! - Акнабат со злости выплеснула на пол остатки чая из пиалы.
- Что ты делаешь, мама, при чём тут пол? Он не виноват.
Не слушая сына, Акнабат продолжала:
- Желаешь ты или не желаешь, а я женю тебя нынешней осенью! Так вот болтаться больше не будешь. И решила я взять себе в снохи Язбиби.
- Давай, мама, договоримся, - не сумев сдержать улыбки, вставил Аман. - Если ты мне дашь немного времени, я избавлю тебя от всех хлопот.
- Свадьба - не хлопоты, сынок. Свадьба - радость.
- Я о теперешних твоих хлопотах говорю.
- А? - Мать только сейчас поняла, что имеет в виду Аман. - Ты о чём толкуешь, ты что же это, и невесту уже себе подыскал? Что за девушка? Чья дочь?
- Папа тебе ничего не говорил?
- Твой папа скажет! Разве ему до разговоров со мной? Воевать с Артыком и Гайли Кособоким он время найдёт, а подумать о собственном сыне - некогда. Ну-ка, выкладывай всё как есть. Чья дочь? Откуда родом?
Аман ответил не сразу. Он хотел дать матери свыкнуться с мыслью о том, что у него уже есть невеста.
- Она, мама, в городе живёт.
- Бог ты мой! У кого же это в городе есть дочь, достойная моего сына? - спросила Акнабат и нервно затеребила концы платка.
- Ты, её родителей знаешь. Отец её был когда-то в нашем районе секретарём райкома. Дурды Салих. Он родом из Сакар-Чага.
- Погоди, погоди. В тот год, когда налетело к нам комаров видимо-невидимо, умер совсем молодой секретарь. Звали его Дурды Салихом. Да ведь это давно было. Так ли уж молода его дочь? Не засиделась ли она в девушках? Как её зовут?
- Сульгун.
- Сульгун?.. По-моему, я видела её маленькой… Не знаю, какой она выросла, но мать у неё была хорошая женщина. Сколько же ей лет?
- Кажется, она на два года моложе меня.
- Кажется или моложе?
- Моложе.
- Раз так, съезжу, погляжу на неё! - сказала Акнабат и, поднявшись, принялась убирать со стола чайники и пиалы. - Если она мне понравится, справлю свадьбу. Если нет…
- Значит, мне ты не доверяешь? Только себе? - и опять Аман не смог сдержать улыбки..
- Да, верю только своим глазам! - решительно заявила мать. - Где они живут в городе?
- А как же данное тобою слово?
- Какое слово?
- Ты забыла про Язбиби?
- А… Она… Если нам понравится Сульгун, то найдём повод, чтобы взять своё слово назад!
- Легко у тебя, мама, всё получается.
- С парнями всегда легко, с дочками потруднее. Ты не уводи разговор в сторону, говори, где они живут.
- Может быть, не стоит тебе беспокоиться. Я привезу Сульгун сюда.
- Перестань, Аман! - сказала Акнабат и, поставив чайники и пиалы на прежнее место, замахала руками. - Нечего здесь делать девушке, пока ничего ещё не решено. Что люди подумают? Не болтай попусту, скажи лучше, где они живут.
- Как бы мне объяснить тебе, мама? - Аман прищурился. - Может быть, съездим вместе?
- Молчи, бессовестный! Парня не возят в дом, где сватают девушку. А телефона у них нет?
- Есть.
- Раз есть телефон, я без тебя обойдусь!
XV
Как в каждом ущелье дуют свои ветры, так и в каждом доме бытуют свои заботы, свои печали.
Если тётушке Акнабат думы о женитьбе сына не давали заснуть, то старой Боссан кусок в горло не шёл из-за того, что её молодая сноха - и здоровая, и статная, что твоя породистая верблюдица, - не дарила ей внуков. Правда, Акы любил свою жену, жалел её, старался ничем не обидеть, но старой Боссан было от этого не легче. Она пилила сноху с утра до вечера, отпуская порой такие обидные словечки, что молодая женщина, хотя и знала себе цену, заливалась горючими слезами. Словом, дело дошло до того, что старая заставила сноху пойти к Артык-шиху. А если, мол, не пойдёшь, отпущу тебя на все четыре стороны и снова женю своего сына.
Что было дальше, мы уже знаем. Зато Акы не знал.
Вернувшись с хлопка, он придвинул к себе чай и спросил у жены:
- Сона, почему ты не была на хармане? Что с тобой, может, нездоровится? Что у тебя болит? Я хотел спросить у мамы, но она до полудня, управилась с обедом для сборщиков, а потом ушла.
- Пей чай и помалкивай! - обрушилась на сына раздражённая старуха. - Не мужское это дело спрашивать у жены, где болит да что болит!
- А кто же, мама, как не муж, должен интересоваться здоровьем жены? - И Акы снова обратился к жене: - Сона, ну, скажи мне, что случилось? Ты очень бледная сегодня. Если что-нибудь болит, позову врача.
Не только вымолвить слово, поднять глаза на мужа Сона была не в состоянии. Измученная и безучастная, она, потупившись, сидела на кошме и царапала ногтем пол.
- Ничего с ней не случится! - вскинулась опять старуха и придвинула к сыну чайник. - Ты пей, сынок, чай, ешь чурек и отдыхай!
Почувствовав что-то неладное, Акы поставил пиалу и, уставившись в поблекшее лицо жены, сказал:
- Мама, не заговаривай мне зубы, скажи прямо, что произошло?
- Ой, провалиться бы мне сквозь землю! - завизжала старуха и стала виниться перед сыном: - И с чего мне такое на ум взбрело, что я заставила её пойти к нему? Ну и пусть бы жила, не рожая! Будь он проклят, этот Артык-ших.
Акы слышать не мог это имя. Оно всегда было связано для него с бесстыдством и гнусностью. Едва мать произнесла "Артык-ших", как усы у парня ощетинились и глаза полезли из орбит.
- Жаль, что ты моя мать! - сквозь зубы проговорил Акы. Он залез всей пятернёй в волосы, не зная, что делать. Но вот он тряхнул головой и заговорил. - Не знаю, как я вынесу этот позор. Но твёрдо знаю, что никогда не смогу простить тебе этого, мама, никогда! Я буду всю жизнь кормить тебя, но видеть тебя не хочу… А ты? - Он повернулся к жене. - Ну, она - старая, выжила из ума! А где твоя голова? Ведь ты в школу ходила, в книги заглядывала. Откуда такое невежество? Когда исчезнет эта слепота? Когда?
Сона понимала, что совершила непростительную ошибку. Но понимала также, что теперь не в её силах что-либо изменить. Поэтому она молча плакала, не утирая слёз.
Акы решительно поднялся, и от его резкого движения чайник покатился по цветастой кошме. Но он выбежал из дома, не оглянувшись.
Старая Боссан рухнула на колени и начала бить кулаками об пол:
- Вай, счастье моё закатилось! Бай, счастье моё закатилось! Помогите мне, помогите!
Тут не выдержала Сона. Ласковая и терпеливая, она ни разу за все годы не сказала свекрови ни одного грубого или обидного слова, но сейчас её будто подменили. Сона потянула старуху за рукав и прикрикнула на неё:
- Хватит! Перестаньте кричать! Какую ещё пакость вы затеяли?
Старая вцепилась себе в волосы и завыла:
- Вай, что мне делать, ведь Акы убьёт его!
- Убьёт так убьёт.
- Тогда всё пойдёт прахом.
- Хуже, чем сейчас, не будет. Да перестаньте кричать!
- Как же мне не кричать?
- Если не перестанете, я сейчас же уйду. И больше вы меня здесь не увидите. Акы прав. Была бы я человеком, не послушалась бы вас. Меня надо убить, меня!
И Сона разрыдалась, упав на кошму.
В дверь Артык-шиха стучать Акы не пришлось. После недавнего посещения Тойли Мергена она уже не закрывалась, да и не могла закрыться - ведь бригадир сорвал её с петель.
В первой комнате было темно. Но Акы не успел пожалеть, что упустил хозяина, так как услышал храп, доносившийся из второй комнаты. Парень ворвался туда и нашарил рукой на стене выключатель. Вдребезги пьяный Артык-ших даже не почувствовал, что стало светло. Он лежал, развалившись, посреди комнаты и почёсывал живот. Белые штаны его спустились, и мотня оказалась чуть ли не у колен. Серое лицо с задранным кверху подбородком походило на гузку ощипанной курицы. Не успел Акы и подумать, что же случилось с его бородой, как "святой" зачмокал губами и забормотал…
- Тойли, не трогай меня, Тойли… Сона сама пришла, Тойли…
Акы обезумел, услышав имя жены. Оттолкнув ногой пустую бутылку так, что она разбилась вдребезги, он пнул пьяного носком сапога в бок.
Артык-ших очнулся, приподнял голову и от страха тоненько заскулил:
- Тойли, Тойли…
- Я не Тойли. Вставай, грязный ишак!
Артык-ших, не поднимая глаз, по голосу узнал нависшего над ним огромного мужчину.
- Акыджан! Что я тебе сделал? За что ты меня! - захныкал он, хватаясь оа бок.
- Тебе говорят, встань!
- Откуда у меня силы, чтобы встать?
- Если сам не встанешь, заставлю!
Поняв, что спорить бесполезно, Артык-ших, извиваясь, встал на колени:
- Акыджан, что ты собираешься со мной делать? Объясни мне, браток.
- Идём! Шагай впереди меня! Когда выйдем на Сакар-Чагинскую дорогу, я скажу, что собираюсь делать.
Почувствовав, в каком состоянии Акы, Артык-ших украдкой огляделся по сторонам.
- Мог бы и здесь сказать, - жалобно проговорил он, продолжая так же украдкой обшаривать глазами комнату.
В одном из углов холодно поблёскивал стальной туркменский нож с белой ручкой. Изловчившись, Артык-ших схватил его и поднялся во весь рост.
- А ну, убирайся отсюда! - заорал он.
- Брось нож! - спокойно произнёс Акы.
- Не брошу! Я знаю, зачем ты пришёл!
- Заткнись, негодяй!
- Кто негодяй? Я? О аллах, придай мне силы! - взмолился Артык-ших и бросился на парня.
Акы ловко ухватил запястье озверевшего Артыка, вырвал нож, а самого его приподнял и швырнул на пол.
- Одевайся! - приказал он.
Артык-ших стал податлив, словно нитка, натёртая воском. Беспрекословно он выполнял все приказания.
- Повяжи чалму и надень пёстрый халат! И ещё - не говори, что не слышал - если по дороге издашь хоть звук, воткну твой нож тебе же в спину.
Так и шли они - Артык-ших впереди, Акы позади него. Святоша иногда сбавлял шаг и в темноте краем глаза поглядывал, не идёт ли кто. Нет, никого вокруг не было.
Парень всё чаще покрикивал:
- Не оглядывайся, иди быстрей!
- Куда ты меня ведёшь?
- Молчать!
Они дошли до шоссе, уходящего куда-то в пески, и остановились. По обеим сторонам темнели стога верблюжьей колючки.
Акы спихнул Артык-шиха с асфальта, подвёл его к одному из стогов, отбросил в сторону охапку колючки, поджёг её и сказал:
- Ну-ка, давай сюда чалму!
- Зачем тебе моя чалма?
- Давай, говорю!
Артык-ших снял чалму и протянул её Акы.
- Брось на землю!
Не прикасаясь руками, парень носком сапога метнул чалму в костёр.
- Снимай халат!
- Акы, смилуйся!
- Хочешь, чтобы я из тебя кишки выпустил?
Халат бросил в костёр сам Артык-ших.
- Теперь всё?
Переложив нож из одной руки в другую, Акы усмехнулся:
- Нет, пока не всё! Снимай рубашку и туфли!
Тот покорно бросил в костёр рубашку и туфли.
- Уж теперь-то, наверно, всё?
- Нет, ещё не всё, святой отец! - Акы с презрением глянул в освещённое пламенем ненавистное лицо Артык-шиха. - Снимай штаны!
- Акы!
- Снимай! - парень подошёл вплотную к Артыку и схватил его за шнурок, на котором у того держались штаны.
Артык-ших отпрянул, но Акы успел перерезать шнурок острым, как бритва, ножом. Штаны свалились и помешали Артыку бежать. Он запутался в них и упал.
Акы содрал с него злосчастные штаны, швырнул их в костёр и приказал:
- Вставай?
Стыдливо прикрываясь руками, Артык-ших встал и, всхлипывая, проговорил:
- Теперь кожу с меня сдерёшь?
- Пусть кожу сдирают с тебя собаки! - сказал Акы и вывел его на середину шоссе.
- Иди! - не удержался он и пнул святого. - Если попадёшься когда-нибудь мне на глаза, набью твою шкуру соломой!
Сам Акы двинулся в обратную сторону - домой. Через какое-то время до него донёсся сзади пронзительный женский голос:
- Помогите, люди! Привидение идёт, привидение!..
XVI
Караджа Агаев с большой папкой под мышкой с утра отправился в путь. Как раз прошло два дня после того, как он побывал в гостях у Каландара Ханова и получил соответствующие указания. "Волга" начальника быстро домчала его до правления колхоза "Хлопкороб".
- Шасолтан ещё не пришла? - спросил ревизор, приоткрыв дверь в бухгалтерию.
- Наш председатель с утра на полях, а в контору приходит попозже… - объяснил главный бухгалтер Дурды Кепбан. - Караджа! Откуда ты взялся? - тут же воскликнул он, пожимая руку ревизору. - Проходи, садись! Тебе, оказывается, нужна была высокая должность, чтобы пожаловать к нам. Совсем тебя не видим. Ну, рассказывай, как дела, жена как? Дети, не сглазить бы, наверно выросли?
Хоть Дурды Кепбан и старался, как умел, говорить приветливо и задушевно с бывшим односельчанином, разговора не получилось, потому что Агаев с самого начала принял официальный тон.
- Дети растут, а мы стареем, товарищ Кепбанов, - сухо и даже надменно ответил он. - Забот и хлопот - по горло.
Человек бывалый и чуткий, Дурды Кепбан понимал не только слова, но и тон, каким эти слова произносятся.
- Забот и хлопот, конечно, хватает, - проговорил он и, незаметно окинув ревизора взглядом, обратился к парню, который потихоньку щёлкал на счётах у противоположной стены. - Аннагельды, голубчик, не сочти за труд, включи чайник. Угости товарища Агаева крепким чаем. То ли с утра сегодня припекло; то ли ещё почему - у нас у всех пересохло в горле.
- Лично я чаю не хочу, товарищ Кепбанов. Вы лучше найдите мне председателя, - сказал ревизор и заходил по комнате, не расставаясь со своей папкой. Безразличным взглядом окинув стены, увешанные лозунгами и плакатами, он прохаживался ни на кого не глядя.
- Найти Шасолтан нелегко. Сами знаете, посевные площади теперь не те, что были раньше. Прежде весь колхоз - пять кибиток - и всё. Сейчас добраться из бригады в бригаду нужно порядочно времени. Возможно, Шасолтан сегодня поехала подальше, за канал, на бахчу.
- Интересно, что бы вы делали, если бы приехал кто-нибудь вроде Каландара Ханова или секретаря райкома?
- Ничего бы не делали. Ответили бы им так же, как и вам.
- Как же быть? - размышлял вслух ревизор, положив, наконец, папку на подоконник и прислонившись к стене.
- А очень просто, товарищ Агаев, - улыбнулся Дурды Кепбан. - Давайте я повожу вас по селу. Вы, наверно, не видели наших новых построек. Или у вас очень срочное дело?
- Ещё какое срочное!
- Может быть, я смогу вам помочь? Хоть я и не председатель, но всё-таки член правления.
- Нет, ваши права и ваши возможности так далеко не распространяются, - важно сказал Агаев. - Прежде всего нужно разрешение председателя.
- А… Так, значит, вы приехали по ревизорским делам?
- Да, можно сказать и так.
- Разрешите узнать, что именно вас интересует?
- Узнаете, когда приедет председатель.
- Что ж, ладно, - задумчиво произнёс Дурды Кепбан. - И ревизия - дело нужное. Однако следует не только ревизовать, но порой и помогать. Сами знаете, чем обширнее становится хозяйство, тем сложнее работа по учёту и отчётности. Теперь колхозу нужен не простой бухгалтер, а, если хотите, академик. Вернее, счётная машина!
- Я приехал по одному конкретному вопросу! - заявил ревизор. - Если вы нуждаетесь в помощи, придётся нам ещё как-нибудь заехать.
- Мы и на это согласны. Приезжайте ещё раз, - сказал бухгалтер и обратился к счетоводу, который собирался заваривать чай. - Аннагельды, голубчик, оставь чайник, лучше садись в машину. Что бы товарищ Агаев ни говорил, а повозить его по посёлку надо. Чай потом попьём, дома.
Как ни сопротивлялся Караджа Агаев, Дурды Кепбан всё-таки вывел его из помещения. Не дожидаясь приглашения, ревизор сел рядом с водителем в новенький "Москвич". А Дурды Кепбан устроился на заднем сиденье.
- Сначала давай по главной улице. Потом мимо летнего кинотеатра. Завернёшь возле водокачки. Пожалуй покажем ещё и сад, - говорил Дурды, сразу наметив маршрут.
Аннагельды любил возить гостей и рассказывать, о каждом новом доме, о каждой улице.
- Вот это дом такого-то, а этот - такого-то! Как вам нравится виноградная беседка? Вы только посмотрите на грозди! - Он не спеша вёл машину по асфальтированной улице и, глядя то влево, то вправо, давал объяснения. - А как вам нравится это здание из бетона и свёкла? Детский сад. Двести пятьдесят ребятишек! Кажется, до вашего переезда в город здесь были ещё развалины старой маслобойни?
Хоть Аннагельды не догадывался, но Дурды Кепбан понял, что ревизора всё это решительно не интересует. Поэтому, похлопав парня по плечу, он вежливо сказал:
- Аннагельды, голубчик, а что, если ты повернёшь к саду?
- Какой ещё сад? - обернувшись, спросил Караджа Агаев.
- У нас на Мургабе замечательные яблоки.
- Далеко это?
- Нет. Два шага. В тех местах, где вы когда-то были подпаском. Помните старого чабана Сахаткули-ага?
- А… Вон где… Так ведь яблоки ещё не созрели?
- Рановато… Но растут хорошо, и завязей много.
- Пусть себе растут! Приедем, когда поспеет урожай, - заметил ревизор и, закурив сигарету, снова оглянулся. - Может быть, вы покажете мне новый дом Тойли Мергена?
- Вы разве не были на новоселье? - вмешался в разговор Аннагельды. - Ох и здорово тогда пел Аман!
- Ни о новоселье, ни о том, кто там пел, мы ничего не знаем, - с безразличным видом произнёс ревизор.
- Очень красивый дом! И новоселье удалось на славу! - сказал Аннагельды и развернул машину. - Все новые дома надо строить именно так. Правда, Дурды-ага?
Не успел Дурды Кепбан раскрыть рот, как Агаев, и сам не заметив того, выложил всё, что было у него на уме:
- Чтобы построить такой дом, нужны тысячи и ещё раз тысячи.
- Для тех, кто не бегает от труда, колхоз теперь, нге сглазить бы, щедрым стал. Подумаешь, дом! У нас в этом году восемьдесят два человека дали заявки на машины, - с юношеским азартом продолжал Аннагельды, но ироническая усмешка Агаева насторожила его.
- Каким бы зажиточным ни был колхозник, а с председателем равняться не может. Председатель - это председатель, а колхозник - это колхозник! - изрёк Агаев.
- Почему это? - возразил Аннагельды. - У нас простой тракторист получает не меньше председателя, Дурды-ага! Сколько в прошлом году получил Велле?
- Ладно, хватит подсчитывать, кто сколько получил. Лучше повнимательнее смотри на дорогу! - произнёс Агаев и щелчком через открытое окно машины отшвырнул недокуренную сигарету.
Аннагельды не понравился тон ревизора. Парень нахмурился.