Во дворе автобазы всё сотрясалось от рёва моторов. Водители с путёвками в руках торопливо выходили из конторы и привычно вскакивали в кабины. В разных концах энергично хлопали дверцы, и тяжёлые машины одна за другой выползали за ворота. Пересекая двор, Аман то и дело приветственно помахивал шофёрам и механикам, славным загорелым парням, с которыми последний год ему довелось работать бок о бок.
Перешагнув порог конторы, он, не заходя к себе, направился прямо к директору, благо для главного инженера двери директорского кабинета были открыты в любое время. Но на этот раз, едва он вошёл в приёмную и поздоровался с секретаршей, как эта пожилая женщина торопливо встала из-за машины.
- Придётся обождать, сынок, - остановила она его.
- Разве директор ещё не пришёл? - удивился Аман.
- Прийти-то он пришёл и, как всегда, раньше нас всех… - словно оправдываясь, объясняла секретарша. - Ты уж не обессудь, но только мне приказано никого не пускать. Никогошеньки…
- Надеюсь, это ко мне не относится?
- Нет, и к тебе тоже. Если у тебя не горит, подожди немного. Посиди, покури, а там, глядишь, директор и освободится.
Озадаченный таким приёмом, Аман растерянно топтался на месте.
- Ладно, на мою ответственность! - внезапно бросил он секретарше и, решительно распахнув дверь, шагнул в кабинет.
Обычно директор, завидев входящего Амана, легко отрывал от сиденья своё грузное тело, приветливо поднимаясь ему навстречу. Но сегодня он даже не пошевелился, увидев инженера. Развалясь в своём мягком кресле, он, как ни в чём не бывало, продолжал лениво говорить в трубку какие-то ничего не значащие слова, лишь лёгким движением бровей предложив ему присесть. Судя по всему, телефонный разговор вовсе не носил делового характера и никак не являлся препятствием для приёма посетителей, а просто доставлял директору удовольствие. Бессодержательность его неторопливых реплик сразу стала очевидна Аману, едва он опустился на стул. Тем не менее директор ещё долго говорил, изредка посмеиваясь, как человек, не считающий нужным скрывать свою радость. Наконец эта непонятная для постороннего слуха беседа иссякла и трубка легла на рычаг.
- Ну, что скажете, инженер? - весело прищурясь, спросил он. - У вас, судя по всему, безотлагательное дело?
"Что-то у него, уж очень хорошее настроение сегодня, - не без досады подумал Аман. - Даже тогда, когда автопарк впервые выполнил план и получил премию, на лице у директора нельзя было прочесть такого довольства. Какая же добрая весть коснулась его слуха, какой ласковый ветер погладил его по лицу? Не иначе как он уже узнал об отце…"
- Вы торопитесь? - вежливо осведомился Аман.
- Я-то не тороплюсь, это вам сегодня, видно, некогда.
- У меня маленькая просьба, - оставив без внимания директорскую иронию, перешёл к делу Аман. - Разрешите мне на два дня съездить к родителям.
- На два дня? - деланно изумился директор. - Какая может быть поездка, когда на вашей ответственности столько машин!
- Но ведь все машины, кроме тех четырёх, на ходу.
- Что ж, по-вашему, те четыре уже никогда не выедут за ворота?
- Вы же знаете, пока не будет запчастей, они с места не тронутся.
- Я таких отговорок не принимаю. Добыть запчасти - ваша прямая обязанность. Может, вы не у нас работаете и заглянули к нам вроде как на гастроли? Так и скажите.
- Ещё в день зачисления на работу я вас предупредил, что добывать запчасти всякими противозаконными способами не намерен. И оттого, что я на два дня отлучусь, ничего не изменится. Во всём остальном меня отлично заменит главный механик.
- У главного механика своих забот хватает. К тому же, не забывайте, что государство платит вам жалованье…
- У меня и в мыслях не было ехать за казённый счёт. Я прошу без сохранения содержания, пусть бухгалтерия удержит из зарплаты, - настаивал Аман.
- Ай, разве в зарплате дело! - отмахнулся директор.
- Тогда в чём же?
- В том, что вы очень уж боитесь замараться. Поймите, что без комбинаций ваша должность бессмысленна. Надо уметь изворачиваться, применяться к обстановке. Мне такие чистюли не нужны. Тоже мне, праведник нашёлся…
- Могу я у вас попросить лист бумаги? - спокойно произнёс Аман.
На лице у директора промелькнуло удовлетворение. Не торопясь, он достал из ящика стопу писчей бумаги и небрежным жестом кинул её на стол.
- Хватит, или мало? - съязвил он. - Могу и ручку дать.
- Спасибо. Ручка у меня есть.
Когда заявление инженера с просьбой освободить его от занимаемой должности по собственному желанию оказалось в руках у директора, тот ужо не скрывал своего ликования. Его хмурое морщинистое лицо разгладилось и словно посветлело.
- Что ж, вольному воля, - улыбнулся он. - Тем более, что вы едва поступили, сразу стали мне во всём перечить. Вспомните…
- Тут и вспоминать нечего, - прервал его Аман. - Когда я пришёл на автобазу, вас чуть ли не ежедневно вызывали в горком и не очень-то гладили там по головке. Разве не так?
Директор молчал.
- Вам не нравились мои действия, но почему-то мы всё-таки вылезли из прорыва, - продолжал инженер. - Да, я не давал спуска лодырям и потом об этом говорилось на партактиве. Вот тут-то вы и испугались…
- Чего же мне было пугаться? - изобразил удивление директор.
- А то вы не знаете - чего? Вам пришло в голову, что я зарюсь на ваше мягкое директорское кресло. И вы решили избавиться от меня. Любым способом. Вы бы меня давно уволили, но опасались, что мой отец не потерпит несправедливости и поднимет шум. Портить отношения с Тойли Мергеном вам не хотелось - что ни говорите, человек в районе известный. Вот тогда вы и стали толкать меня на "левые" дела с запчастями…
- Клевета! - закричал вдруг директор. - Чудовищная клевета!
Чем больше кипятился директор, тем спокойнее становился Аман.
- Я бы сам хотел, чтобы это было клеветой. Но, к сожалению, это святая правда. И раз уж у нас получился такой откровенный разговор, скажу вам ещё одно. Не вздумайте отыграться на моей характера стике.
- Да, уж ничего лестного там написано не будет.
- Что ж, придётся обратиться за поддержкой к коллективу. У нас ведь все работники на виду и настоящую цену друг другу знают.
- Ну, ладно! - неопределённо протянул директор и написал на заявлении: "Не возражаю".
Увидав резолюцию, Аман попрощался и поспешил на улицу.
Вскоре ему удалось остановить такси. Ещё находясь под впечатлением неприятного разговора, он сел рядом с водителем и задумчиво произнёс:
- Теперь прямо в колхоз.
- У нас на Мургабе много колхозов, - усмехнулся таксист. - Какой-нибудь поблилсе или, может, наоборот, подальше?
- В "Хлопкороб".
- Так бы и сказали. К Тойли Мергену, значит?
- Да. И побыстрее…
- А, что-то говорят, будто Тойли Мергена вроде бы освободили. Не знаете, за что?
- Нельзя ли побыстрее?
Поняв, что с этим пассажиром разговор не получится, водитель дал газ. А когда западная граница города и переезд через железную дорогу остались позади, машина понеслась с такой скоростью, что они оказались на месте уже через пятнадцать минут вместо положенных тридцати.
- Спасибо, брат, будь здоров! - сказал Аман, расплачиваясь с таксистом. - Красиво водишь.
Из-за деревьев Аман сразу разглядел толпу возле их дома.
"Что бы это могло значить? - недоумевал он, шагая к родному порогу. - Неужели что-то случилось - отец в последнее время жаловался на сердце…"
Лица у людей были печальные. Аману даже показалось, что на глазах у колхозного кассира, коротышки Оразмамеда, блестят слёзы. Только Кособокий Гайли с беспечным видом сидел на корточках в сторонке.
Не на шутку встревоженный, Аман даже позабыл поздороваться.
- Что привело вас сюда, люди добрые? - обратился он к собравшимся.
Но никто не отозвался на его вопрос, только некоторые смущённо переглянулись.
- Дядя! Почему вы молчите? - повернулся он к Гайли. - Что тут происходит?
Кособокий Гайли нехотя поднял на племянника глаза, неторопливо выпрямился, лениво потянулся, выплюнул через левое плечо табачную жвачку из-за щеки, задумчиво растёр плевок носком сапога и только после этого заговорил:
- Ничего тут не происходит. Просто твой отец после того, как перестал быть председателем, уже не считает нужным вставать раньше других. Видно, решил отоспаться.
- Он здоров? - с опаской спросил Аман.
- Вряд ли найдёшь здесь кого-нибудь здоровее твоего отца.
Успокоенный, даже не столько словами, сколько безмятежным тоном дядюшки Гайли, Аман уже хотел было войти в дом, но в этот момент дверь отворилась и в проёме появился сам Тойли Мерген с полотенцем через плечо. Окинув быстрым взглядом собравшихся, он укоризненно покачал головой:
- В чём дело, люди? Что-то не помню, чтобы я вас приглашал. Да ещё с утра пораньше.
Тойли Мерген прекрасно понимал, что родственники и друзья собрались здесь в знак уважения к своему бывшему председателю. Но если что-нибудь действительно претило ему сейчас, так это понурые лица у его дверей и никому ненужное выражение сочувствия.
- Ну, что же вы? Воды в рот набрали, что ли? - нахмурился он.
Оразмамед вместо ответа отбросил прутик, которым что-то чертил на земле, и многозначительно кивнул Кособокому Гайли. Тот посмотрел по сторонам, убедился, что никто, кроме него; говорить не собирается, решительно надвинул на лоб шапку, будто готовясь сделать важное сообщение.
- Ну, чего ты разворчался, - вопреки торжественным приготовлениям, совсем запросто обратился он к Тойли. - Твои благодарные родственники, твои друзья-приятели пришли тебя проведать, а ты…
- С утра приходят проведать больных. А я, слава богу, здоров. Вряд ли найдёшь здесь кого-нибудь здоровее меня, - вернул Тойли Мерген шурину его фразу, которую, по-видимому, услышал из-за двери. - А у вас лица такие, будто вы даже и не к хворому пришли, а прямо на поминки… Своих, что ли, забот не осталось?
Гайли молча пожал плечами, как-то бестолково улыбнулся и первым зашагал прочь. За ним потянулись и остальные. А Тойли Мерген молча пропустил в дверь Амана и сам скрылся в доме. И всё же до его слуха донеслась кем-то пущенная ему вслед обиженная реплика: "Как тот козёл - сам не знает, чего хочет, совсем заморочил нам голову…".
Однако в то утро гордому Тойли Мергену не суждено было так быстро обрести покой. Проводив сына в большую комнату, где обычно принимали гостей, он с подозрением покосился на дверь в кухню, откуда доносились приглушённые голоса. Тойли не по летам стремительным шагом подошёл к этой двери и резко отворил её.
Здесь его поджидало другое сборище. Оказывается, пока мужчины толпились на улице возле дома, их жёны незаметно проникли внутрь и заполнили всю просторную кухню Акнабат.
Первой в глаза Тойли Мергену бросилась его старшая дочь. Увидав отца, она быстро вытекла слёзы и бросилась к нему с полным женской скорби возгласом: "Папочка!".
Решительным жестом остановив дочь на полпути, Тойли Мерген обрушил весь свой гнев на жену:
- Акнабат! Сейчас же проводи гостей! Совсем меня опозорить хотите…
К сыну он вернулся сам не свой. Сочувствие женщин возмутило его до такой степени, что он уже не находил слов.
- Ну, пришли и ладно, - пытался утихомирить его Аман. - Ты же, папа, как говорится, уже: выплес-нул на мужчин всю солёную воду. Вот, и хватит. И вообще, великодушие всегда лучше гнева.
Но Тойли Мерген всё ещё дрожал от негодования.
- Ты подумай только, за кого они меня считают! - кипятился он. - Что я, падишах, сброшенный с трона? Или, может быть, мне теперь грозит голодная смерть?
- Ну, что ты, папа, - уговаривал его Аман. - Как-никак - родственники. Будь уверен, они прекрасно знают, что ты не пропадёшь, даже если окажешься между двумя жерновами. Просто у них свои представления о человечности. И не надо понапрасну сердиться.
- Родственники!.. Вот из-за них-то меня и сняли…
- Ах, папа! От других ты всегда требуешь выдержки, а сам, смотри, какой раздралштельиый стал…
- Ладно, хватит об этом, - согласился Тойли. - Скажи матери, чтобы дала нам чаю.
За завтраком сын осторожно осведомился:
- Ну, а что ты теперь намерен делать?
- Ещё не знаю, - развёл руками Тойли Мерген.
- На пенсию выходить, пожалуй, рановато…
- Если ты отца хоть сколько-нибудь уважаешь, то больше о таких вещах не заговаривай! - опять вскинулся Тойли Мерген.
- Считай, что я этого не говорил.
- Тойли Мерген никогда не выйдет на пенсию! Понимаешь? Никогда! Да я лучше умру, чем буду сидеть без дела. Так и запомни!.. А о работе не беспокойся. Кого-кого, а твоего отца без дела не оставят. Вот посмотришь, не успеем мы с тобой позавтракать, как зазвонит телефон…
II
Но телефон не звонил. Ни за завтраком, ни после обеда, ни назавтра. Те два дня, что Аман провёл у родителей, он ещё как-то отвлекал отца от этой темы. Но после отъезда сына Тойли Мерген всерьёз затосковал. Не так-то это весело, когда человека, которому всегда было мало суток для работы, который не поспевал за делами и всем, был поминутно нужен, судьба вдруг предоставляет самому себе.
А тут ещё явился Кособокий Гайли и своими шуточками по адресу Тойли Мергена в один миг раздул костёр его самолюбия.
- Да, пока ты председатель, тобой все интересуются, - ехидничал он. - Каждый рад с тобой хлеб-соль разделить, даже выпить за твоё здоровье; А сейчас кто о тебе думает? Погоди, ещё ревизора ка тебя напустят, да что ни ка есть самого дотошного. Ещё будешь благодарить небеса, если благополучно вывернешься….
"В самом деле, что это меня никто не тревожит? - сокрушался Тойли Мерген. - Верно, всего несколько дней прошло. Срок, конечно, невелик. С другой стороны, бывало, неделя промелькнёт и не заметишь. А теперь четыре дня, как четыре года… Ведь не преступник же я, чтобы меня вовсе перечеркнули. Ну, ошибся, споткнулся…"
Почему-то вдруг ему вспомнились годы юности, Мары тех лет, интернат имени Кемине. Как-то осенью к ним приехал сам Атабаев с целой свитой. К его посещению ученики тщательно готовились - украсили помещение, сами принарядились, как могли. Их выстроили в длинную шеренгу, и они во все глаза смотрели на рослого, красивого, причёсанного на пробор человека в сапогах и в гимнастёрке с широким ремнём. Он окинул их весёлым умным взглядом и сказал:
- Привет, джигиты! Здравствуйте, девушки! Ну, как настроение?
- Настроение хорошее, товарищ председатель Совета Народных Комиссаров! - дружно ответили они, как было заранее отрепетировано.
- С хорошим настроением и учиться легче. Знаете поговорку: "У кого рука твёрдая - одного врага одолеет, у кого знания твёрдые - тысячу врагов одолеет"…
Атабаев сказал короткую речь, а потом стал знакомиться с учениками. Тойли попался ему на глаза одним из первых.
- Ты почему, друг мой, такой хмурый? - подходя к нему, спросил он. - Может, учиться неохота?
- Один из лучших учеников у нас, товарищ Атабаев, - поспешил вмещаться директор интерната.
- Чем-то он расстроен, - внимательно оглядев Тойли, убеждённо ‘заключил председатель Совнаркома.
- У меня мать заболела, - смущаясь, пролепетал Тойли, которому тогда едва исполнилось шестнадцать лет. - Одна она, уже неделю некому за ней присмотреть.
- Если так, чего ж ты медлишь? - удивился Атабаев. - Надо было сразу отпроситься домой.
- Хотел вас увидеть, - честно признался юноша.
- Ну, это уж никуда не годится! - покачал головой именитый гость. - Атабаевых много, а мать одна. Ты из каких мест?
- Из Кара-яба.
- Всего-то! Это же два шага отсюда. - Атабаев подозвал приехавшего с ним худощавого парня в кожаной куртке и распорядился: - Возьми с собой врача и поезжай сейчас вместе с ним, - указал он на Тойли, - в Кара-яб. Быстро!
Когда сын сказал матери, что он приехал на машине самого Кайгысыза Атабаева, и объяснил, как это получилось, та словно коснулась неба головой и недуг с неё будто рукой сняло. Да и есть ли вообще в мире более целительное средство, нежели простая человеческая отзывчивость!..
Ночь у Тойли Мергена прошла в тяжких раздумьях. И хотя в открытое окно тянуло прохладой, он задыхался и не сомкнул глаз, нетерпеливо дожидаясь рассвета. Ярмо одиночества почти физически давило ему на плечи.
Чуткая Акнабат поставила перед ним чай, подала завтрак, но кусок не шёл ему в горло. Он что-то поковырял вилкой, подумал, потом решительно встал, с шумом отодвинув стул, и принялся собираться в дорогу.
- Куда это ты, отец, в такую рань? - удивилась жена.
- В райком! - чуть ли не рявкнул он в ответ.
Не успел Тойли Мерген проехать на своей зелёной "Волге" и ста метров, как его окликнул Кособокий Гайли.
- Куда это ты собрался? - полюбопытствовал шурин, который, несмотря на ранний час, уже копался на своём приусадебном участке.
- Да так… Решил в город съездить.
- Чудак-человек! Лежал бы себе и не гневил бога, раз никто тебя не тревожит.
- А я, может, потому и еду, что никто меня не тревожит.
Гайли подбросил несколько раз на ладони только что сорванный болгарский перец и понимающе подмигнул:
- Так бы и сказал, что едешь в райком жаловаться.
- Предположим, ты прав. Разве в райком грех жаловаться?
- Грех - не грех, а только… - замялся Гайли, поглаживая костлявый подбородок с редкой растительностью. - Я бы на твоём месте не поехал. У тебя, слава богу, сын взрослый, да ещё со специальностью. На кусок хлеба всегда можешь рассчитывать. Да будь у меня такой сын, я бы не стал спину гнуть, лежал бы себе кверху пузом и радовался.
- А от тебя и так ничего другого ждать не приходится, - махнул рукой Тойли и нажал на газ.
Когда Тойли Мерген подъехал к райкому, рабочий день ещё не начался. В длинном коридоре кто-то с ним поздоровался, он машинально ответил и, не сбавляя шага, решительно прошёл в приёмную первого секретаря, пересёк её и уже готов был войти в кабинет, когда девушка, сидевшая за столиком возле две-, ри, остановила его:
- Товарища Карлыева нет.
- Который час? - поспешно обернулся Тойли Мерген. - Он что, сегодня не будет?
Быстроглазая девушка перестала расчёсывать свои длинные блестящие волосы, закрывавшие ей плечи, неторопливо спрятала в сумку зеркальце и расчёску, потом посмотрела на ручные часы и приветливо сказала:
- Сейчас без нескольких минут девять. Он вот-вот подойдёт. Садитесь, подождите, Тойли-ага. - И показала на диван.
Тут же зазвонил телефон.
- Нет, пока не приходил, - ответила девушка. - Хорошо, товарищ Ханов, как появится, сразу сообщу.
Она положила трубку, и в приёмной воцарилась тишина. Тойли Мерген заметно нервничал. От нечего делать он закурил сигарету и сидел теперь понурый, пуская в пол струи дыма. Желая как-то занять посетителя, секретарша попыталась пошутить.
- Когда думаете той справлять, Тойли-ага? - невинно спросила она.
- Той? - удивился Тойли Мерген, не сразу оторвавшись от своих дум. - По какому же случаю?
- Разве вы не знаете, что есть такая традиция, - со смешинкой в глазах объяснила девушка: - Каждый председатель обязан дважды устроить той - сперва, когда его выбирают, и потом, - когда освобождают.