- Селевкии? - переспросил Вазиз, главный из послов. А затем, показав ладонь, добавил: - Скорее тут вырастут волосы, чем ты доберешься до Селевкии!
И без дальнейших слов и объяснений послы отправились докладывать царю Ороду, что надо готовиться к войне. Не успели послы парфян отойти на расстояние трех дней пути от лагеря Красса, как к тому прибыло несколько римлян, с трудом спасшихся из одного гарнизона и чудом добравшихся до своего военачальника.
Новость, которую они принесли, в точности соответствовала угрозам, еще звеневшим в ушах новоиспеченного императора. Они собственными глазами видели несметное вражеское войско, готовое напасть на города, где римляне имели свои гарнизоны.
Им показалось, что врагами были не люди, а некие демоны. Две фразы подводили итог их оценке: "Сбежать от них невозможно, если они тебя преследуют. Невозможно и догнать, когда они убегают".
Копья этих всадников, закованных, как и их кони, в броню, могли пробить все, а щиты их выдерживали удар любой силы. Новость произвела тяжкое впечатление, тем более, что сообщили ее люди, твердившие: "Мы видели это собственными глазами!"
Повторяем, до той поры парфян мало кто видел. Бытовало мнение, что они, подобно армянам или каппадокийцам, разбегались, едва завидев солдат Лукулла, а он преследовал их до тех пор, пока это ему не надоедало.
Римляне понимали, что их ожидает утомительная кампания, но не верили, что настолько опасная. Теперь же мнение, составленное прежде о неведомом враге, улетучилось как дым.
Красс созвал военный совет.
Многие военачальники, люди достойные и уважаемые, считали, что надо остановиться. Авгуры, или предсказатели, были того же мнения. Они твердили, что при жертвоприношениях постоянно выходят дурные предзнаменования.
Но Красс и слышать ничего не желал, вернее, слушал только нескольких недальновидных подпевал и подхалимов, советовавших ему не медлить и идти вперед.
В это время в римский лагерь прибыл Артабаз, армянский царь. Он появился в сопровождении шести тысяч всадников, но то были всего лишь, как их называли, царские стражи и сопровождающие; римлянам же он обещал десять тысяч всадников и тридцать тысяч пехотинцев, полностью беря их содержание на себя.
Только одно он советовал Крассу: изменить маршрут и вторгнуться в царство Орода через Армению, где он найдет вдоволь еды для людей и фуража для лошадей и где будет находиться в полной безопасности под прикрытием гор, в местности, где негде развернуться всадникам врага - главной ударной силе парфян.
Но Красс не прислушался к этому совету. Он заявил, что продолжит свой путь по Месопотамии через города, где стоят его гарнизоны. На этом Артабаз распрощался с ним и удалился.
Таким образом Красс лишился тридцати, а то и сорока тысяч воинов. И каких воинов! Местных жителей, знавших все тропы, привыкших к ведению военных действий в этих сложных и необычных для римлян условиях.
Когда Красс дошел до Зевгмы на Евфрате, территории, берущей свое название от моста, сооруженного еще Александром, началась сильная буря, несколько раз прогрохотал небывалой мощи гром, в темных тучах над головами солдат сверкали частые молнии, словно пытаясь опалить им лица. Ветер, принесший грозу, налетел на понтонный мост, разрушил и разметал большую его часть. Два раза молнии ударили в то место, где Красс собирался разбить лагерь.
Один из коней полководца в сверкающей великолепием сбруе был охвачен такой паникой, что бросился в реку вместе с возничим и исчез в пучине, точно в пасти дьявола.
Сделали привал, чтобы переждать бурю.
Когда, наконец, она улеглась, Красс отдал приказ сняться с места и двигаться вперед. Начали выдергивать из земли военные жезлы с орлами, знаки римских легионов, но тут обнаружили, что жезл, который всегда несли впереди и который был как бы путеводной звездой, сам собой развернулся, словно подавая знак к отступлению.
Красс снова отдал приказ идти вперед. Армия перешла реку по мосту, после чего он распорядился накормить солдат. Но розданная пища состояла из чечевицы и соли - эту еду римляне считали "похоронной", ее обычно ставили перед умершими.
Заметив, что среди солдат возникло какое-то волнение, Красс собрал всех и держал речь, в которой помимо всего прочего сказал:
- Нужно разрушить этот мост, чтобы ни один из нас не смог по нему отступить.
При этих словах, которые непонятно как у него вырвались, армию охватила паника.
Красс конечно же мог успокоить солдат, объяснить все происходящее, но он со свойственной ему самоуверенностью считал, что полководцу не к лицу оправдываться перед своими подчиненными, а потому сразу после трапезы приступил к жертвоприношениям.
И тут словно сама Фортуна ужаснулась и попыталась заставить его отказаться от своих планов: в том момент, когда авгуры передавали ему внутренности животного, он неожиданно выронил их из руки и они упали на землю.
- Вот что значит старость! - воскликнул Красс. - Но будьте уверены, оружие не выпадет из моих рук, как выпали эти внутренности!
После того как обряд жертвоприношения завершился, армия, удрученная и опечаленная, продолжала свой путь вдоль реки. Среди римлян не было ни одного, на кого бы не произвели впечатления эти предзнаменования.
Лишь галлы неумолчно смеялись и пели, а когда римляне спрашивали их:
- Вы что же, не боитесь?
- Конечно, боимся, - отвечали они. - Боимся, как бы на нас не обрушилось небо.
Это единственное, чего они боялись.
XXXIX
Они шли вдоль реки.
У Красса было семь легионов пехоты, четыре тысячи всадников и почти столько же легковооруженных воинов. Однако на сей раз они имели дело с врагом намного опаснее, чем все прежние, с парфянами.
Во время марша несколько лазутчиков провели разведку. Они сообщили, что вся равнина, насколько может охватить глаз, совершенно безлюдна, но на земле виднеется множество следов лошадиных копыт, как бы развернувшихся внезапно и уходящих от преследования. Эта весть укрепила надежду Красса: парфяне никогда не осмелятся напасть на римлян или вступить с ними в бой.
Кассий вот уже в который раз пытался повлиять на Красса, убеждая его не продолжать преследования противника. Он предлагал отвести армию в один из занятых городов и выждать там, собирая как можно больше достоверных сведений о противнике. Это вовсе не было бы отступлением.
На тот случай, если бы Красс из-за своего упрямства не захотел принять это предложение или счел эти меры слишком большой предосторожностью, имелся еще один вариант: направиться в Селевкию, придерживаясь берега реки. Таким образом, римляне все время находились бы поблизости от кораблей, доставлявших продовольствие, река снабжала бы водой и к тому же прикрывала их, не давая врагам возможности обойти с флангов, что уменьшало вероятность попасть в окружение.
В том случае, если бы бой все же состоялся, можно было бы воевать на равных, стоя лицом к лицу с противником.
Настойчивые просьбы трибуна заставили Красса внимательно отнестись к этому плану, возможно, он даже принял бы его, но тут неожиданно заметили всадника, несшегося к ним навстречу во весь опор. Он так быстро летел по степи, словно у его лошади выросли крылья.
Всадник оказался вождем одного арабского племени, звали его, согласно Плутарху, Ариамнесом, правда, Аппиан называл его Ахарием, а Дион - Авгасием. Несколько солдат, служивших прежде у Помпея, признали его и подтвердили, что он, действительно, оказывал Помпею серьезные услуги. Так что его вполне можно было использовать в качестве проводника по пустыне.
Он изо всех сил старался доказать Крассу, что является ярым противником парфян. К несчастью, тот ему поверил.
Варвар, каким бы он ни был варваром, притворяться и лгать умел великолепно. Он начал с того, что принялся всячески восхвалять и превозносить Помпея, который, по его словам, был истинным его благодетелем; затем сделал вид, что восхищается доблестной армией Красса, произнес массу хвалебных слов в его адрес и в адрес его воинов. Перед такой армией не устоят все армии Орода, вместе взятые. Задача состоит лишь в том, чтобы сойтись с парфянами, которые в ужасе попрятались, а отыскать их без его помощи невозможно. Они отступили вглубь страны, а потому идти вдоль реки - значит держаться все время к ним спиной. И вообще, зачем идти вдоль этой реки? Что, разве в стране нет других рек?
По его мнению, нельзя было терять ни минуты. Парфяне слышали о Крассе, но именно сейчас его не ждут, сейчас они заняты сбором своих богатств, всего самого ценного, что у них есть, в том числе и людей, а затем, словно испуганные птицы, собираются улететь в сторону Гиркании и страны скифов.
Все эти слова были не чем иным, как очередной арабской уловкой. Ород разделил свою армию на два корпуса. С помощью одного он грабил Армению, мстя за то, что Артабаз предложил свои услуги Крассу; под прикрытием второго корпуса, которым командовал сурена, - здесь римляне снова используют титул вместо имени - он выжидал, когда Ариамнес предаст Красса и его армию.
Надо сказать, что этот сурена был далеко не прост. По богатству, славе и доблести он занимал второе место после царя. А по хитрости и ловкости - качествам, присущим кочевникам Йемена, Ассирии и Месопотамии, он превосходил многих своих соплеменников. К тому же никто не мог сравниться с ним статью и красотой.
Он выступал в поход, словно Цезарь, ведя за собой сто верблюдов, нагруженных его добром, а кое в чем даже превосходил славного полководца - за ним следовало двести повозок с наложницами.
Обычный его эскорт состоял из тысячи всадников, закованных в броню, пяти или шести тысяч воинов легкой кавалерии, а вместе со слугами и рабами сопровождение его составляло не менее десяти тысяч человек. По происхождению своему он владел наследственным правом возлагать на царя корону при вступлении на престол.
Нынешний царь был изгнан. Сурена со своей личной гвардией вернул его из ссылки и вновь возвел на трон.
Город Селевкия восстал. Сурена взял его штурмом, он был первым, кто поднялся на крепостную стену. Ему не было еще тридцати, он блистал красотой, как мы уже говорили, и подчеркивал эту красоту, подводя глаза, румянясь и умащивая себя благовониями, словно женщина.
Таков был человек, с которым предстояло сразиться Крассу, мнившему себя самым хитрым и ловким человеком на земле, но не знавшему, что самый умный и коварный европеец - всего лишь дитя по сравнению с арабом. Красс совершил роковую ошибку, поверив своему проводнику.
Сначала тот повел его вдоль реки, затем заставил повернуть от нее, ведя по красивой и гладкой дороге, советуя делать привалы у полноводных рек и озер. Постепенно армия все больше отдалялась от воды, а дорога становилась каменистой и труднопроходимой. Когда римляне начинали жаловаться проводнику, тот отвечал, что это всего лишь короткий отрезок пути. Приходилось верить ему, так как римляне, опытные вояки, участники разных воин и походов, знали, что повсюду, во всех странах существуют утомительные и труднопроходимые дороги.
Наконец они добрались до широкой равнины, лишенной деревьев, воды и зелени. До самого горизонта тянулась она, покрытая лишь песками. И необходимо было пересечь эту пустыню, чтобы добраться до парфян. Марш продолжали почти безостановочно, люди шли по горячему песку, обжигавшему ступни; по мере того как они углублялись в пустыню, песок становился подвижнее и глубже. Солдатам он доходил до колен, казалось, что они вот-вот утонут в своих тяжелых латах.
Тут вспомнились им войска Камбиза, поглощенные египетскими песками, и они стали опасаться той же участи. Лишь галлы, воевавшие почти без доспехов, к тому же полуголые, легко переносили все тяготы пути и эту кошмарную жару, неизменно оставаясь бодрыми и веселыми. Римские же солдаты непрерывно жаловались на пыль, зной и бесконечные волны движущегося песка, напоминавшие морские валы, и при виде этого однообразного пейзажа, лишенного какой бы то ни было растительности и воды, впадали в еще большее уныние.
В таком вот состоянии обнаружили римлян посланцы, прибывшие от Аргабаза. Он сообщал, что его задержала война с Ородом, а потому не сможет сейчас присоединиться к Крассу, однако советует ему повернуть в Армению. Если Красс не примет этого предложения, он умоляет его ни в коем случае не разбивать лагерь там, где бой может вести кавалерия. Еще Артабаз советовал пользоваться во время марша горными тропами, так как только там римляне смогут в полную силу использовать свою пехоту.
Но Красс в гневе и безрассудстве своем ответил дерзко, что у него совсем другие планы, что ему недосуг заниматься армянами и он предупреждает их царя, что собирается уничтожить парфян, а затем явится в Армению для расправы с Артабазом за его предательство.
Послы отправились восвояси, унося с собой угрозу, однако уверенные в том, что Крассу никогда не удастся осуществить ее.
XL
Красс продолжал свой путь.
На него словно нашло затмение: ему казалось, что все вокруг полностью поддерживают его. Трибун Кассий, чувствуя, что пахнет предательством, все время просил Красса остановиться и повернуть назад, но видя, что тот упрямится и продолжает углубляться в песчаную пустыню, шел к Ариамнесу и выговаривал ему:
- Ах! Ты самый великий и подлый из всех предателей! Какой злой рок послал тебя нам, какими зельями и чарами околдовал ты Красса, что тот, потеряв рассудок, заставляет нас переходить эту пустыню, словно мы под командованием главаря разбойников, а не римского императора?
Тогда предатель кидался в ноги Крассу и клялся и божился, что они на верном пути, просил потерпеть еще немного, совсем немного, и уверял, что уже через день ландшафт изменится.
И люди, с трудом собравшись с силами, брели дальше, но усталость и жажда так одолевали солдат, что многие из них падали замертво, словно пораженные молнией, другие же сходили с ума.
Когда арабу удавалось вырваться из рук Кассия, он шел вдоль рядов римских солдат и издевался над ними, а когда те жаловались и просили хоть немного воды или тени, чтобы укрыться от безжалостного солнца, он смеялся и кричал им:
- Эй, вы! Вы что, думали, что вышли на прогулку по полям родной Кампании, где полно колодцев и повсюду рощи? Может, вам хочется еще заглянуть в баню или корчму? Раскройте глаза и посмотрите, где находитесь! Вы пересекаете земли арабов и ассирийцев!
И когда солдаты слушали этого человека, так плохо, с гортанным акцентом говорившего по-латыни, когда видели этого сына пустыни, пренебрегавшего палящими лучами солнца, усталостью и жаждой, галопировавшего на своей стройной лошади по песку и оставлявшего за собой желтую тучу пыли, когда видели, как сверкали его латы, отражавшие солнечные лучи, он казался им демоном, вышедшим из ада и ведшим их к верной гибели, демоном, которому они не в силах были противостоять, даже если бы они того хотели, даже если бы стремились немедленно вырваться из когтей смерти, поджидавшей их впереди.
Однажды утром он исчез. Его искали, звали, но так и не нашли.
В тот день Красс вышел из своей палатки не в пурпурном плаще, как положено римским полководцам, но в черном. Оказывается, в темноте он перепутал одежду.
Спохватившись, он тут же вернулся в палатку переодеться, но многие успели заметить его траурное одеяние, и слух об этом быстро распространился среди воинов, словно грозное предзнаменование.
Повсюду раздавались громкие крики - звали Ариамнеса. Этот человек, так раздражавший их, казавшийся самим проклятием, стал нужен всем, как только исчез. Римляне считали, что только он, заведший их в это жуткое место, может теперь спасти армию.
Чтобы успокоить солдат, Красс объявил, что знает об исчезновении Ариамнеса и что тот будто бы ушел с его согласия - заманить парфян в ловушку. Он отдал приказ свернуть лагерь и идти вперед.
Приготовившись выступать, римляне вдруг обнаружили, что все штандарты были так глубоко воткнуты в землю, что их с трудом удалось выдернуть. Подошел Красс, посмеялся над испугом своих солдат и самолично вырвал один штандарт из земли, подавая им пример и торопя в путь. Он хотел заставить пехоту догнать авангард кавалерии, выступивший еще на заре.
Неожиданно они увидели этот авангард, вернее то, что от него осталось, в жутком беспорядке. На них напал враг, и они потеряли примерно три четверти своего состава.
- Враг преследует нас по пятам, - твердили воины. - Он смело движется на римлян!
Все встревожились. Враг, которого они мечтали встретить, вызывал теперь, после того, что пришлось пережить, смятение и ужас.
Красс, тоже в изрядной степени ошеломленный, стал поспешно строить свое войско. Уступая советам Кассия, он растянул пеший строй по равнине на возможно большее расстояние, чтобы предупредить обходы. Затем разместил по флангам кавалерию.
Построенное таким образом войско было невозможно окружить. Но вскоре, словно под влиянием черных сил, не желавших, чтобы они спаслись, Красс изменил свой план: приказал сомкнуть ряды, образовав глубокое каре, защитившись таким образом от окружения. Каждая сторона этого каре состояла из двенадцати когорт.
Между каждой когортой он разместил всадников так, чтобы они могли легко пойти в наступление, позволяя также наступать и основной массе. Одним флангом командовал Кассий, другим - молодой Красс. Сам Красс был в центре.
В таком боевом порядке армия двинулась вперед. Неожиданно счастье улыбнулось им - через час они достигли берега небольшой реки, позже римляне узнали, что называлась она Баллис.
Воды в реке было мало, но все же достаточно, чтобы утолить жажду. И солдаты, полумертвые от жары и усталости, теперь начали понемногу приходить в себя.
Желая воспользоваться этим редким в пустынном месте даром природы, командиры спросили Красса, не возражает ли он, если армия здесь остановится и разобьет лагерь. Но Красс, подстрекаемый сыном, который так и рвался в бой, позволил отдохнуть всего лишь час, да и то приказал есть стоя, не покидая строй.
Затем, даже не дождавшись, пока все поедят, распорядился трогаться с места и повел армию не ровным шагом с небольшими остановками, как необходимо перед битвой, но быстрым форсированным маршем, и так до тех пор, пока они не столкнулись лицом к лицу с противником.
И вот враг, встречи с которым они так долго искали, был перед ними. Вначале он показался не столь грозным и многочисленным, как ожидали. Дело в том, что сурена укрыл основную ударную часть своей армии за первой линией и приказал накрыть все блестящие части вооружения тканями и шкурами.
Красс с ходу двинулся на врага, а когда оказался на расстоянии полета двух стрел, подал сигнал к атаке. Можно сказать, что это послужило сигналом не только римлянам, но и парфянам. В тот же миг поле заполнилось жутким гулом и наводящим трепет грохотом.