Когда трибуны прибыли, Цезарь находился в Равеннах, где с ним был всего лишь один тринадцатый легион. Такой удачи он не ожидал. На его стороне была сила, и на его стороне была правда. Курион, Антоний и Квинт Кассий сообщили ему о его праве - легальности его действий.
Еще издали, едва завидев солдат, Антоний начал кричать:
- Солдаты! Мы народные трибуны, и нас изгнали из Рима! Закон в Риме умер, там нет порядка! Трибуны не свободны высказывать свое мнение! Нас изгнали за то, что мы защищали правое дело!
Цезарь глазам своим не верил - большей удачи ожидать было невозможно! Он принял Куриона, Антония и Квинта Кассия с распростертыми объятиями и тут же предложил им должности в своей армии.
Цезарь только и ждал момента, чтобы отомстить за все унижения и оскорбления, которые он на протяжении полугода сносил молча. Добавьте ко всему и то обстоятельство, что Марцелл с Лентулом лишили римского гражданства жителей города Новый Ром в Галлии, которым Цезарь недавно предоставил такие права. Кроме того, они приказали избить одного их сенатора во время консулата Марцелла, когда же сенатор попросил хотя бы объяснить, за что нанесено ему такое оскорбление, Марцелл ответил, что просто он этого желает и что, если кто-то в Риме им недоволен, пусть себе идет к Цезарю и жалуется ему.
Чаша терпения переполнилась. Примерно то же случилось и с Бонапартом в Египте, постоянно оскорбляемым Директорией. Подобное сравнение подходит даже Помпею. Французский Помпей звался Моро.
Главное - не терять времени, ни одного часа. У Цезаря было всего пять тысяч пехотинцев и около трехсот всадников. Но он рассчитывал на солдат, которых двинут против него - ведь некогда они служили под его командованием; рассчитывал на всех ветеранов, которые находились на побывке - он сам отправил их в Рим на голосование; рассчитывал на два легиона, посланных им Помпею, каждый солдат которых получил от него лично перед отправкой по сто пятьдесят драхм; но больше всего он полагался на свою удачу.
Он решает начать с захвата Аримина, крупного города в Заальпийской Галлии; он делает все возможное, чтобы пролилось как можно меньше крови, чтобы не вызвать лишнего шума, а потому решает застигнуть жителей врасплох.
С этой целью Цезарь приказывает своим командирам и солдатам взять с собой только кинжалы, командование армией поручает Гортензию, сам весь день присутствует на гладиаторских боях; незадолго до полуночи отправляется в баню; после бани заходит в трапезную. Посидев там с гостями, которых он пригласил на ужин, через час встает из-за стола, желает всем приятного аппетита и, пообещав, что скоро вернется, выходит, садится в наемную повозку и торопливо направляется совсем не в ту сторону, куда ушли его солдаты. Факелы, освещающие ему путь, вскоре гаснут, затем он сворачивает на другую дорогу, какое-то время плутает и только, к утру встречается со своими воинами в назначенном месте. Потом возвращается в сторону Аримина и доходит до Рубикона - мелкой речушки, тонкой струйки воды, известной сегодня не менее, чем самые полноводные и мощные реки. Рубикон отделял Заальпийскую Галлию от Италии.
Мануций полагает, что именно на берегу этой реки Цезарь прочитал надпись на столбе:
"Через эту реку; называемую Рубиконом, никто не смеет переправлять знамена, оружие и солдат".
Тогда он остановился, его одолевали сомнения. Долго стоял он здесь, на берегу Рубикона, и анализировал разные варианты решения, сравнивал и взвешивал все доводы, опираясь на собственный опыт и мудрость, а также возможные доводы и намерения противной стороны, затем подозвал своих друзей, среди которых был и Азиний Поллион. Рассказал им обо всех трудностях и проблемах, которые могут возникнуть в связи с переходом этой речушки, и громким голосом, как человек, имеющий право спросить у будущего поколения, а также у самой истории, спросил, что они думают по этому поводу.
Возможно, Цезарь разыграл перед ними целый спектакль, как настоящий актер, а может быть, действовал вполне искренне, кто знает…
Но тут некое чудо, явление, возможно, даже им самим подготовленное, положило конец всем колебаниям.
В тот момент, когда он обратился с этим вопросом к своим друзьям и солдатам, говоря им:
- Друзья, еще не поздно вернуться, но стоит перейти эту речку - и все будет решать оружие!
Так вот, в этот самый момент на берегу реки появился мужчина невероятно высокого роста, играющий на флейте. Удивленные солдаты приблизились к великану. Среди солдат был и горнист. Таинственный человек бросил флейту, выхватил у солдата горн и поднес к губам. Затем кинулся в реку, трубя из всех сил, и перешел на другую сторону.
- Вперед! - скомандовал Цезарь. - Нас зовет голос богов и людская несправедливость! Alea jasta est! - "Жребий брошен!"
Плутарх, впрочем, утверждает, что эту фразу он произнес по-гречески: "Пусть будет брошен жребий!" А по Аппиану, он якобы сказал следующее: "Если я воздержусь от перехода, друзья мои, это будет началом бедствий для меня, если перейду - бедствий для всех людей".
Сам же Цезарь впоследствии ничего не говорил об этом, он даже не упоминал о Рубиконе.
Как бы там ни было, какие бы слова ни произносились, слова, уже ставшие поговоркой, пусть даже их не произносили вовсе, ясно было одно, и лучше всех сказал об этом Тит Ливии: "Цезарь пошел против всей вселенной с тремя тысячами человек и тремястами лошадьми".
LIII
На другой день, еще до зари, Цезарь стал хозяином Аримина.
Эта новость разлетелась, словно на крыльях орла, и донеслась с берегов Рубикона не только до Рима, но и до самых дальних уголков Италии. Цезарь перешел Рубикон и направился в сторону Рима - это означало гражданскую войну.
Ну а что несла римлянам гражданская война?
Трагедию в каждой семье, смерть в каждом доме, кровь, текущую по улицам, - снова Марий, снова Сулла.
Разве можно разгадать нераскрытую тайну? Кто мог знать, что победитель будет милосерден? Такое трудно даже представить, такого не было никогда. Все предыдущие войны приносили кровавую славу победителям.
Но на сей раз все было иначе, чем в предшествовавших войнах, когда страх заставлял людей запираться в собственных домах. Нет, напротив, теперь страх гнал их из домов по всей Италии, повсюду можно было видеть обезумевших людей. Города словно вымерли, казалось, все ударились в бегство. И все направлялись в Рим; Рим был наводнен людьми со всех концов Италии, они искали там спасения, ими владели паника и отчаяние. Море людей, кричавших на улицах и площадях, постоянно увеличивалось, становилось все более бурным, ибо в людях этих более не осталось рассудка и не существовало, похоже, никакой силы, могущей их успокоить.
И каждый мужчина, каждая женщина, бежали и кричали:
- Идет Цезарь!
И каждый вторил им:
- Цезарь! Цезарь!
Чего же искали в Риме все эти люди?
Они надеялись на Помпея.
Помпей был единственным человеком, способным противостоять Цезарю.
Что помнили люди о самом Цезаре?
Что он восставший трибун и большой транжира, выдвинувший и заставивший действовать аграрные законы.
Кем был в глазах народа Помпей?
Представителем закона и порядка, защитником частной собственности и нравственности. Но Помпей потерял голову. Необходимо было как-то оправдать ошибку и найти виновного. Нашли Помпея.
- Это он виноват в славе Цезаря, он способствовал ему во всем, действуя тем самым против Республики, - говорил Катон.
- Почему Помпей отказывался от самых взвешенных предложений Цезаря? - спрашивал Цицерон.
Как-то Фаворий остановил проконсула на Форуме и спросил его:
- Где же твои солдаты, Помпей?
- Их нет, - ответил тот с безнадежным видом.
- Тогда топни ногой, ведь от каждого удара выйдут из-под земли обещанные тобой легионы.
Впрочем, невзирая на это, солдат у Помпея было в четыре раза больше, чем у Цезаря.
Но кто знал, что у Цезаря всего около четырех тысяч человек? По Риму распространялись самые пугающие слухи о невероятной мощи армии Цезаря, о скорости, с которой он передвигается. К тому же Помпей чувствовал, что народ тянется к Цезарю. Земля уходила у него из-под ног.
Народ - это почва, на которой произрастает любая власть, а революция - всегда сотрясение этой почвы.
Видя, что Помпей потерял голову, Сенат запаниковал. И издал закон, согласно которому тот, кто не бежит вместе с ним, объявляется предателем.
Катон клянется, что не будет брить бороду, стричься и не возложит венок на голову до тех пор, пока Цезарь не будет наказан, а Республика не избавится от опасности. Он совершил поступок, который, наверняка, стоил ему многого - взял обратно жену Марцию, чтобы заботиться о маленьких еще детях. О Марции Плутарх писал, что она, оказавшись вдовой, стала обладательницей большого состояния - Гортензий умер и назначил ее своей единственной наследницей. Именно в этом и обвинял Цезарь Катона, утверждает греческий биограф. Он обвинял Катона в том, что тот больше всего на свете ценил деньги и женился в корыстных целях ибо, как говорил Цезарь, если бы ему была нужна эта женщина, незачем было отдавать ее другому. А если не нужна, зачем тогда он взял ее обратно? Разве не он сам отдал ее Гортензию? Разве не отдал молодой, чтобы затем взять богатой?
Странный все же человек был этот Цезарь - он ничего не выиграл от того, что заимел такого врага. Если бы на его месте оказался Помпей, он бы уничтожил любого врага! Если бы оказался Катон, он бы его высмеял.
Консулы покинули Рим, не совершив необходимого ритуала жертвоприношений, что обычно делалось в тех случаях, когда люди покидали город. Так торопились они скрыться. За ними последовала часть сенаторов, другие уже давно сбежали, стараясь захватить с собой побольше ценных вещей.
Цицерон поступил по примеру остальных - взял с собой сына, оставил жену и дочь. Если начнут грабить, идите под защиту Долабеллы, сказал он.
Затем написал в письме:
"Формий, январь.
Хорошенько подумайте, мои дорогие, какое решение принять. Не сомневайтесь, это не только ваша проблема, но и моя. Остаетесь ли вы в Риме? Или последуете за мной в надежное место?
Вот вам мое мнение относительно последнего: имея рядом Долабеллу, вам нечего бояться… И если даже в Риме случатся грабежи и разного рода эксцессы, ваше присутствие там только пойдет нам на пользу.
Уверен, впрочем, что все добропорядочные люди находятся за пределами Рима и взяли с собой своих жен. В этой стране столько городов, преданных нам, столько земли, принадлежащей нам, что вы можете спокойно приехать повидаться со мной, а потом с той же легкостью вернуться назад. И при этом все время будете находиться на нейтральной территории. По правде сказать, не знаю, что вам посоветовать, какую возможность избрать. Посмотрите, как поступают женщины вашего сословия, но только глядите, чтобы не оказалось слишком поздно. Вы должны хорошенько все обдумать и посоветоваться с друзьями. Скажите Филотиму, чтобы он принял все меры предосторожности и подготовил дом к обороне, постарайтесь также обзавестись надежными курьерами, чтобы ежедневно посылать о себе известия. И наконец, если вам небезразлично мое здоровье, не забудьте позаботиться и о своем".
Помпей бежит, консулы бегут, Сенат бежит, Катон и Цицерон - тоже. Бегут все…
Всеобщая паника.
"Это было чудовищное зрелище, - пишет Плутарх. - Видеть этот покинутый город, охваченный ужасным штормом. Подобно судну без кормчего, носился он наугад по волнам, брошенный на произвол слепого случая".
Даже Лабиен, легат Цезаря, человек, ради которого Цезарь рисковал собственной жизнью, покинул своего командира и бежал вместе с жителями Рима вслед за Катоном, Цицероном и Помпеем.
Если бы кто-нибудь смог увидеть с высоты птичьего полета дороги Италии, он наверняка подумал бы, что люди в страхе бегут от чумы.
Консул Лентул пришел взять денег из тайной государственной казны, что находилась в храме Сатурна. Открывая дверь хранилища, он услышал чей-то крик, возвещавший, что уже показалась конница Цезаря. Он бежал в такой спешке, что оставил дверь открытой, и, когда Цезаря обвинили в том, что он посмел взломать двери храма Сатурна с целью завладеть казной, которую он, действительно, взял, он ответил:
- Клянусь Юпитером! Мне незачем было взламывать двери, консул Лентул так сильно меня испугался, что оставил их открытыми.
LIV
Но Цезарь вовсе не собирался становиться пугалом для всей Италии. Репутация разбойника, поджигателя и грабителя ничуть его не устраивала. Он собирался переманить на свою сторону добропорядочных граждан, а сделать это можно было, лишь постоянно доказывая свою гуманность и благопристойность.
Прежде всего он выслал вдогонку предавшему его Лабиену его деньги и личные вещи. Чуть позже посланная против него группа войск не только сдалась, но и выдала Цезарю своего начальника - Луция Папия. Цезарь освободил Луция Папия, не причинив ему никакого вреда.
И наконец, понимая, какой ужасающий страх заставил бежать Цицерона, Цезарь в письме просит Оппия и Бальба написать Цицерону.
"Цезарь - Оппию и Бальбу.
Клянусь, я с большим интересом узнал из вашего письма, что вы согласны с тем, что произошло в Корфинии. Последую вашему совету, будет еще проще, если они согласятся с моими намерениями. Да, я постараюсь по мере возможности быть милосердным и сделаю все, чтобы вернуть Помпея. Попытаемся таким образом завоевать сердца и сделать победу прочной и долговечной. Те, кто предшествовал мне, не смогли устранить ненависть при помощи жестокости и не достигли ни одной серьезной победы, опираясь лишь на жестокость, за исключением, может быть, одного Суллы. Никогда не поступлю так, как он. Попытаемся найти другие способы, чтобы победить, и быть сочувственными и щедрыми. Что же делать, чтобы достичь этого? Есть у меня на этот счет несколько идей, надеюсь, что появятся еще. И вы, прошу, тоже подумайте.
Кстати, Гней Магий, префект Помпея, был захвачен моими людьми. Я поступил с ним, как решил прежде, - немедленно освободил. А до этого захватил еще двух префектов Помпея. И их тоже отпустил на свободу. Если захотят доказать мне свою признательность, пусть уговорят Помпея, что ему выгоднее стать мне другом, нежели врагом, поступив таким образом вопреки тем, кто плетет вокруг меня интриги и довел Республику до плачевного состояния, в котором она ныне пребывает".
Что же такого сотворил Цезарь в Корфинии, что вызвало одобрение Оппия и Бальба?
Цезарь брал Корфиний штурмом. Как уже случалось прежде и как еще не раз произойдет, жители сдали крепость, а заодно выдали Цезарю всех людей Помпея: Лентула - не того Лентула, который бежал, забыв второпях запереть двери казны, нет, этого звали Лентул Спинтер, он был другом Цицерона; Домиция Агенобарба, одного из прадедов Нерона, Виттлия Руфа, Квинтилия Вара, Луция Рубия и многих других.
Все они ожидали смертной казни и были столь твердо уверены в ее неотвратимости, что Домиций даже попросил яду и тут же проглотил его. К счастью, тот, к кому он обратился с этой просьбой, рассчитывал на милость Цезаря и дал Домицию вполне невинный напиток. Не забывайте этого Домиция; несмотря на то, что Цезарь помиловал его, он все равно останется одним из самых ярых его врагов.
Подозревая, что Цезарь верен традициям гражданской войны, пленные не ожидали помилования. Так, по приказу Мария и Суллы в свое время множество пленных было перебито, хотя они наверняка заслуживали менее сурового наказания.
Как же поступил Цезарь?
Он произнес перед ними короткую речь, в которой обвинял двух или трех своих друзей в предательстве, затем, защитив их от гнева солдат, отпустил на свободу целыми и невредимыми. Более того, он приказал вернуть Домицию сто тысяч золотых, которые тот отдал магистратам на хранение, хотя хорошо знал, что эти деньги вовсе не принадлежат Домицию, а получены из казны для выплаты жалованья солдатам, которые должны были воевать именно против него - против Цезаря.
Вот что он сделал в Корфинии, за что заслужил похвалы Оппия и Бальба, которым теперь поручал повлиять на Цицерона. И действительно, Бальба пишет Цицерону, а также отправляет письмо Цезарю, где выражает свою поддержку во всем. Цицерон отвечает, что хорошо знает Цезаря, что Цезарь - воплощенная добродетель, что он никогда не верил в то, что Цезарь способен пролить хоть каплю невинной крови.
Тогда Цезарь пишет Цицерону уже сам:
"Цезарь, император - Цицерону, императору.
Приветствую!
Ты во мне не ошибся, ты, и верно, знаешь меня очень хорошо. Нет ничего более несвойственного мне, чем жестокость. Признаюсь, я счастлив и горд, что ты обо мне такого мнения. Люди, которых я отпустил на свободу целыми и невредимыми, готовятся, судя по некоторым слухам, воспользоваться данной мной свободой для того, чтобы вновь поднять против меня оружие. Пусть! Как хотят, так пусть и поступают… А ты, сделай милость, приезжай, хочу видеть тебя в Риме как можно скорей, чтобы я мог обратиться к тебе за советом и помощью в любой ситуации, как привык делать раньше. Для меня нет ничего дороже, чем твой дорогой Долабелла, будь уверен. Я в долгу перед ним и благодаря ему чувствую, что ты - рядом со мной. Его человечность, чутье, внимание по отношению ко мне - это серьезная гарантия".
У противников Цезаря было на этот счет свое мнение. Партия, против которой он выступал, называлась партией честных людей. Цезарь решил стать еще более добропорядочным и честным.