Эльза считала, что Ангелике будет полезно общение с Зоннеман, умеющей разделять сцену и жизнь; что же до просьбы самой Эмми, Эльза не приняла ее всерьез, и напрасно. Из всех сколько-нибудь реальных кандидатов в великие люди Эмми больше всех нравился Роберт Лей, но тот, будучи большим любителем женщин, именно к ней не проявлял ни малейшего интереса, и Эмми с досадой переключилась на Геринга.
К сожалению, занятая гостями Эльза заметила это слишком поздно. Столь откровенный цинизм незлой по натуре Эмми возмутил ее до глубины души. Еще противней было ей глядеть на Геринга, у которого глаза блестели, как у кота.
- Вот свиньи! - не выдержав, шепнула она Магде Геббельс, которая тоже с негодованием поглядывала на Зоннеман.
- Актрисы вообще особая, подлая порода, - согласилась та. - Их нужно содержать в резервациях.
Перед самым ужином появился Адольф, во фраке, возбужденный; взяв бокал с шампанским, он предложил тост-прелюдию за присутствующих дам; затем, поцеловав руку хозяйке дома фрау Марте Хаусхофер, отправился с нею в столовую залу. Следуя примеру фюрера, все присутствующие тут же разбились на пары, в которых случайности было не больше, чем в сцеплении молекул. Фрау Анжелу повел к столу хозяин дома; за ним последовали Карин и Пуци, Альбрехт и Елена, Магда и Гоффман, Эмми и Геринг, Геббельс и Фри. Эльза сама взяла под руку Лея, чтоб спросить его, что с Рудольфом, который выглядел заторможенным. Он с трудом заметил, что остался один с Ангеликой, и как будто не понимал, что ему делать, пока та сама не предложила ему руку.
- Роберт, что произошло? - прямо спросила Эльза.
- Нас посетил Людендорф. По приглашению Рема. Представь реакцию фюрера. Рудольф устроил старику… небольшую обструкцию. А теперь переживает. В самом деле нехорошо. Старик к нему всей душой.
- И что же?
- Ничего.
- Ты хочешь сказать, он так переживает, что не может вилкой в спаржу попасть?
- Ты чересчур драматизируешь…
- Роберт, они поссорились?
- Нет, нет, поверь мне. Здесь не то. Он себя неважно чувствует. Из-за вчерашнего и вообще…
- Когда он себя неважно чувствует, об этом обычно не знаю даже я.
- Он скверно себя чувствует, прямо нужно сказать.
Они присоединились к общему тосту, который произносил Геббельс.
Сидевшая справа Фриэдль, бокал которой Йозеф не забывал наполнять шампанским и которая не имела иммунитета к его трелям, глядела на него в совершенном упоении. Ее мать, двоюродная сестра фюрера Анжела тоже казалась очарованной, но отнюдь не парадоксальными остротами своего соседа Пуци, от которых хохотала Карин, а другим своим соседом, Карлом Хаусхофером, который олицетворял для нее все лучшее, истинное, что она ценила в мужчинах. Балаболок в штанах Анжела Раубаль за свою жизнь повидала вдоволь благодаря кузену Адольфу, а вот настоящих мужчин пожалуй что и не встречала вовсе, точно они водились где-то в других местах. Карл, его дом, его супруга и сыновья и даже то, как вели себя здесь взбалмошная старшая дочь и не менее взбалмошный, грубый кузен, покорили ее окончательно - если не у нее самой и не у заполошной Анге-лики, то, по крайней мере, у Фриэдль должна быть такая семья, такой дом и такой муж…
А Гели не терпелось выйти из-за стола. Она решила, что будет сегодня петь, ей хотелось танцевать. Она жадно поймала взгляд Адольфа, сидевшего почти напротив. Приглашенный маленький оркестр уже играл в гостиной. Адольф поднялся. Кивнув всем, он обошел вокруг стола и подал руку Ангелике. Все замерли в изумлении. Она пошла с ним, еще не понимая, куда он ведет ее. Они вышли почти на середину гостиной, и он, взяв ее руку, положил себе на плечо.
- Ты хочешь со мной танцевать? - спросила Ангелика.
- Я многое хочу с тобой, - отвечал он тихо. - Я хочу невозможного. Хотя ничего невозможного нет для нас, не должно быть.
Оркестр заиграл вальс. Все вышли из-за стола поглядеть на невероятное - фюрер танцевал. Неутомимый Гоффман успел настроить аппарат и сделал четыре снимка. Первый тур они прошли вдвоем, снискав аплодисменты, затем закружились другие пары.
Но прежде чем смолкли звуки вальса Штрауса, многие заметили странное выражение на лице Рудольфа Гесса. Выйдя последним из столовой, он стоял среди гостей и так же, как все, наблюдал необычное зрелище - единственное в своем роде! - Гитлер танцевал вальс, и двигался вполне сносно. Все взгляды были прикованы к невысокой худощавой фигуре фюрера в отлично скроенном фраке, к его лицу с неровными пятнами румянца и широко раскрытыми глазами. Гесс, как и все, не отрываясь глядел на фюрера, и выражение лица Рудольфа медленно менялось. Сначала это было изумление, которое нарастало до тех пор, пока не переродилось в ужас. Глаза его, казалось, наблюдали за невидимыми предметами и видимыми лишь ему тенями… Потом ужас померк, сменился обреченностью и, наконец, полным отсутствием какого бы то ни было смысла…
Когда музыка смолкла и гости аплодировали, Гесс тоже поднял было руки, но те сами потянулись к вискам. Придерживая голову, он сделал несколько шагов назад. Карл Хаусхофер, давно уже тайком наблюдавший за Гессом, дотронулся до его плеча и отдернул руку - его как будто ударило электричеством. Рудольф вздрогнул и очнулся. Он дико огляделся по сторонам и быстро протер глаза. Карл стал так, чтобы по возможности скрыть его от окружающих, и снова осторожно потрогал за плечо.
- Что это… было? - шепотом спросил Гесс.
- Не знаю, мой мальчик. Ты был… очень напряжен.
- А где… где же… они? - Рудольф продолжал оглядываться, прищурясь, выискивая что-то меж диванов и кресел. - Где они?
- Кто? - не понял Карл.
Рудольф бросился к окнам в столовой и, раскрыв одну створку, посмотрел вниз. Улица была пуста; два желтых фонаря по обе стороны отбрасывали на мокрую мостовую два непересекающихся светлых пятна.
- Уехали?
- Рудольф, что с тобой? - Карл сильно встряхнул его за плечи. - Возьми себя в руки!
К ним, плотно прикрыв дверь в гостиную, вышли Эльза и Роберт Лей.
- Ничего страшного, - сказал Хаусхофер, опережая вопросы. - У него галлюцинация. Так случается после прилива крови…
Гесс, резко повернувшись, схватил Лея за плечи.
- Роберт, здесь ведь были парни из СС? Ты видел? Человек пятнадцать… Я же ясно видел их форму! Были, говори?
- Руди, послушай. - Лей ласково гладил его по руке. - Я тоже их видел, не сейчас, правда, а как-то, когда сильно выпил, на третий день… у меня в глазах тоже черненькие бегали… Гесс оттолкнул его.
Несколько секунд он обводил всех затравленным, невидящим взглядом. Потом направился к двери.
- Руди! - крикнула Эльза.
Он обернулся.
- Я знаю, куда они поехали. Я знаю… какой у них приказ. Я сам его подписывал. Передайте фюреру… я не смог.
- Спокойно. Я еду с ним. Никаких галлюцинаций. Просто нервы. Мы скоро вернемся. Ни слова никому, - скороговоркой бросил Лей.
Он выскочил следом за Гессом и, опередив того уже на улице, распахнул дверцы машины.
- Садись. Я - за руль. Куда ехать?
- Тебе незачем…
- Я тебя отвезу.
- Ты думаешь, я сумасшедший?
- Не все ли мне равно, если я такой же? Так куда? К Рему?
Гесс кивнул. Через десять минут, объехав маленькое Марсово поле и едва не сбив нескольких охранников, вздумавших загораживать дорогу, "мерседес" взвизгнул тормозами под деревьями.
Несколько минут они сидели молча, глядя в заливаемое струями дождя лобовое стекло. Лей, отстегнув кобуру, достал пистолет и положил Рудольфу на колени.
- Возьми. У тебя еще нет привычки носить это с собой? Вот когда станешь брать его в уборную, тогда ты к психушке на полпути. А пока… пожинай собственные плоды, мой милый идеалист! Ты испугался за Рема? Неужели? Ты увидел в доме Карла мальчиков Хайни? Но я-то знаю, что не Штрассер их породил, а ты, наш тихоня Руди! Галлюцинации у него! Что ты там болтал по поводу приказа? Чего ты там не смог? Не смог, так еще сможешь! Проглотишь и не подавишься, умненький наш Руди! Галлюцинации? Ну и что ты там еще увидел? Чего ты понесся сюда? Совесть свою ловить за хвост? Или катись к чертовой матери в свою науку, или держи совесть в кулаке! - Лей пнул дверцу. - Выходи! Иди к нему! Расскажи ему, как ты его любишь! Запечатлей поцелуй Иуды! Он будет счастлив, наш наивный задира Рем! Ну, иди! Ступай!
Гесс молча вылез под дождь.
Лей захлопнул дверцу и дал газ. "Мерседес" рванулся, как зверь, и, пролетев метров триста, встал посреди улицы. Роберт не то чтобы опомнился, скорее его отрезвил страх. Еще минуту он сидел, опустив голову на руки, потом развернул машину и поехал назад. Гесс стоял под деревом, с трех сторон освещаемый фонарями охранников. В левой руке он держал пистолет, правой опирался о мокрый ствол. Парни из СА, узнавшие его, не решались что-либо предпринять: кто-то, видимо, уже помчался докладывать начальству. Лей накинул ему на плечи куртку.
- Спасибо, - сказал Гесс. - Холодно.
- Да, холодно, - согласился Лей. - Дождь. Они сели в машину. Гесс почти с головой закутался в мягкую куртку.
- Ты прости меня, - поморщился Лей. - Я не хотел так… Не понимаю, как это вышло. Меня если понесет - не могу остановиться, знаешь ведь! - Он посмотрел на Рудольфа, который не двигался. - Тебе что, нехорошо опять?
- Холодно, - еле слышно отвечал Гесс. Чтобы сократить путь, Лей наискось пересек Марсово поле. Он гнал машину так, что на поворотах ее заносило. Через несколько минут они были уже на Баденштрассе.
- Быстро, вылезай! - скомандовал Роберт. - Не хватало тебе еще воспаления легких!
Его берлинская квартира располагалась рядом с апартаментами Геринга на фешенебельной Баденштрассе; оба дома смотрели окна в окна. Партийные остряки утверждали, что "бульдог" и "боров" подглядывают друг за другом - Лей якобы высматривает магнатов и принцев крови, посещающих Геринга, а тот, в свою очередь, вооружившись подзорной трубой, облизывается на красивых женщин, постоянно мелькающих в окнах особняка Лея. И сейчас их встретила такая красавица, что продрогший и измученный Гесс почувствовал даже некоторый прилив бодрости и два раза оглянулся, пока Лей тащил его к ванной комнате, которая представляла собой бассейн с бьющими фонтанчиками горячей, теплой и холодной воды.
- Скидывай все и ныряй! - снова скомандовал Роберт. - Понравилась моя Марго?
- Да, красивая, - отвечал Рудольф и, набрав воздуху, на минуту погрузился с головою в приятно щекочущую тело воду. А когда вынырнул, вместо Лея на краешке мраморного резервуара сидела голая Марго и приветливо улыбалась, Рудольф закрыл глаза. Русалка поняла это по-своему и тоже нырнула.
Когда они вышли - минут через сорок, - красотка тут же скрылась в боковом коридоре, а Гесс отправился в гостиную, где его ждал Роберт.
- Ну как? - подмигнул тот. - Полегчало? Рудольф уселся в кресло, запустив пальцы в мокрые волосы.
- Скажешь, плохое лекарство? - продолжал Лей. - Я этим даже от заикания лечусь. Может, выпьем? Ну, ладно, ладно! - усмехнулся он, увидев, что друга передернуло. - Ты все-таки скажи мне, как ты себя чувствуешь? Я дважды виноват.
- Зато я теперь знаю, какого ты обо мне мнения, Роберт! Что ж, всегда лучше знать.
- Брось, старина! Я не о тебе высказался, а о профессии. Политика - грязное дело. Банально, но нам с этим жить.
- Меня ты упрекнул во вполне конкретных вещах.
- Я тебя, так сказать, авансом упрекал. Ты чистенький пока, не то что наш брат гауляйтер. Мы практики… У меня уже сейчас на совести не меньше, чем у наших иуд вроде Йозефа и Хайни. Но с ними я по-другому разговариваю, а на тебе сорвался. Извини.
- У меня что-то с головой, Роберт. Последнее время так стыдно!.. Я после Нюрнберга бабой себя чувствую.
- Во-первых, ты переутомился сверх меры. Во-вторых, давай, старина, откровенно… Очень тебе нужно это все?
- Что - это все?
- Погоди, не вскипай! Может, все-таки по рюмочке?.. Ладно, ладно, я тоже не буду Сейчас кофе выпьем.
Он вышел за подносом сам, чтобы не раздражать Рудольфа, которому явно никого сейчас не хотелось видеть подле себя. Вернувшись, застал Гесса блаженно вытянувшимся в кресле.
- Вот я и говорю, Руди, занялся бы ты своей политэкономией, философией, читал бы лекции.
- А что это тебе так хочется от меня избавиться?
- Ты интеллигент! Сколько ни напускай на себя нордических добродетелей, ты в нашем деле - разрушитель!
- Так. Договорился! И давно это дело стало вашим? В двадцать четвертом, когда я из тюрьмы вышел, твоя фамилия в партийных списках еще не значилась.
- Что ж, формально упрек принят. Могу на этом остановиться. Или хочешь моей откровенности до самого донышка?
Гесс кивнул.
- Говори.
- Ладно. Гляди только голый отсюда не выскочи! Я за твоей одеждой послал - и Эльзе записку, что мы с тобой случайно вымокли!
- Не выскочу. Говори. Лей поставил чашку и уселся поглубже, с некоторой иронией приготовившись слушать самого себя.
- Итак, мой милый… Я за последние шесть лет сделался наблюдателем и вот к каким выводам прихожу - истинный политик слеплен из двух компонентов, профнепригодности и честолюбия. Начнем с того, что у тебя ни того, ни другого нет. Теперь, для примера, разложим на составляющие наших с тобой коллег, оставив, конечно, в неприкосновенности известное лицо. Начнем с меня. Никаких грандиозных идей у меня сроду не водилось, и в твоем возрасте осточертела мне моя химия так, что я на стенку лез. А честолюбие бонапартовское! Возьмем Геббельса. Несостоявшийся поэт. Заметь, это особо злая порода. Возьмем Штрассера. Несостоявшийся врач. Возьмем…
- Достаточно. Я понял. Но отчего я должен был выскочить отсюда без штанов?
- Я же сказал, оставим в неприкосновенности дорогую нам всем персону Только не начинай мне сейчас толковать о несчастной Германии, долге немца и т. д. и т. п. Любая страна тем счастливей, чем в ней меньше таких, как мы!
- Знаешь, Роберт, - усмехнулся Гесс, - я, конечно, и прежде понимал, что ты ходячий парадокс. Но не до такой же степени! Как же ты вернешься на свой Рейн - и вообще, как ты собираешься…
- Как и до сих пор!
- Может, и мне попробовать? - улыбнулся Рудольф. - Наливай.
- Ах ты добрая душа! - вздохнул Лей. - Пожалел меня? Не стану я с тобой пить.
Раздался телефонный звонок. Лей, выслушав какое-то донесение, быстро поднялся.
- Сейчас принесу тебе рубашку и костюм. Или… Марго прислать?
- Послушай, а она… не обиделась?
- Главное, чтоб я не обиделся! - И, быстро взглянув на Гесса, он ушел.
Рудольф понимал, что снова готов сойти с рельсов, как в минуту недавних наваждений, но тормоза отказывали - нужно было или напиться, преодолев отвращение, или все-таки Марго…
Девушка явилась, неся его костюм и рубашку; на шее, спускаясь между упругих грудей, висел его галстук. Ей было не больше двадцати. Ослепительная южанка, черноволосая, кудрявая, с глазами-маслинами, тонкими смуглыми руками, - быстрая, умелая, беззастенчивая.
"Лекарство Лея" снова подействовало. Уже одевшись и завязывая галстук, Рудольф вдруг с изумлением обнаружил, что они с Марго не произнесли ни единого слова, как два зверя.
Через полчаса Гесс и Лей вернулись в гостиную Хаусхофера - как ни в чем ни бывало, точно выходили покурить. И сколько к ним ни приглядывались, ничего обнаружить не смогли. Роберт был трезв, Рудольф - приветлив и сосредоточен. Они отсутствовали около двух часов, и у всех создалось впечатление, что они неплохо провели это время.
Вечер был в разгаре - музыка, танцы, непринужденные разговоры, пение Ангелики… Немного огорченная временным отсутствием Рудольфа и Лея, она при их появлении опять была совершенно счастлива и продолжала всех удивлять. Например, на классический вопрос Геббельса "Откуда цитата?" она мигом назвала имя автора, И во второй раз, когда Йозеф привычно куснул социал-демократов и процитировал по поводу их последнего выступления в рейхстаге строки Гете: "Я, кажется, с ума сойду От этих диких оборотов. Как будто сотня идиотов Горланит хором ерунду", - она, опередив негодование Елены, заявила, что это из "Фауста" и что новый рейхстаг - по-видимому, настоящая "кухня ведьмы".
Адольф был в восторге. Все это ясно видели по выражению его лица, на котором проглядывала почти мальчишеская радость всякий раз, как племянница удачно приковывала к себе всеобщее вниманье.
- Кто из вас Пигмалион? Ты или жена? - тихонько спросил Рудольфа Эрнст Ганф-штенгль, тоже изумленный чудесным превращением Ангелики.
- Эльза, конечно, - ответил тот. - А что, неплохо получается?
- По-моему, очень хорошо. Вообще, между нами, - девчонка и умна, и талантлива, и хороша, черт подери!
- Тебя это удивляет?
Пуци хмыкнул: в словах Рудольфа открыто прозвучала гордость, но не за Ангелику, конечно.
Проходившая мимо Елена, услыхав последние слова мужа, поинтересовалась, на кого это он положил глаз - уж не на актрису ли? Умудренная опытом, она первой заметила взгляды Зоннеман в сторону Лея и проверяла обстановку.
Еще до ужина, всего через четверть часа после приезда, Эмма, кипя негодованием, показала Эльзе лиловую перчатку, пальчики которой были скреплены в кукиш.
- Это она мне подсунула, - шипела Зоннеман, кивая на Елену. - Вот змея ненасытная!
Эльзе пришлось объяснить непосвященной Эмме, что трезвого Роберта Хелен не уступит никому. После чего та и переключилась на Геринга.
- Между прочим, твоя жена уже трижды выходила, - заметила Елена Рудольфу. - Хотя по виду я бы сказала, что токсикоз у тебя.
Заметив таким образом отсутствие жены, Рудольф вышел взглянуть, что с нею, и увидел взбегающей по лестнице с первого этажа.
- Ты на улицу выходила? - спросил он.
- Нет, пойдем. - Она провела его в их спальню и плотно притворила дверь. - Приезжал Рем. Я с ним говорила. Он не захотел подняться, сказал - чтобы не испортить Адольфу настроения. Он спрашивал, где ты.
- Что за чушь! Почему он сам со мной не…
- Я не знаю! Я чуть не силой заставила его объяснить! Он сказал только, что вы с Робертом подъезжали к его дому и что ты стоял под липой - с пистолетом, под дождем. Он сам был в это время у Людендорфа. Ему доложили.
- Черт!
- Что произошло?
- Да нет, все правильно! Я этого ждал. Правда, не так скоро. Что ты ему говорила?
- Я не знаю, Руди. Я сказала правду.
- Ты сказала, что мне померещились парни из СС и мы с Робертом уехали с вечера?
- Да. Я когда не знаю, что врать, всегда говорю то, что видела. Это меньше запутывает дело.
- Оригинально! Впрочем, может, ты и права. Лучше быть психопатом в его глазах, чем… Сам он больше ничего не рассказывал?
- Нет.
Гесс походил по комнате, поглядел на часы.
- Я ему позвоню через десять минут. Остается только надеяться, что информация в СА распространяется не со скоростью света.
- А что ты там делал - под дождем?
- В себя приходил.
- Под деревом, перед его окнами? Он всегда тебе верил…
- Но это правда! Я тоже не люблю запутывать дела. Нужно только сообразить, сколько человек могли меня там видеть. Получается - около двадцати.
- Что с ними будет?
- Если он поверит, то всех уберет.
- В каком смысле?