В фойе – небольшой темной комнате, очевидно с ещё более низкими потолками, чем помещения в двух верхних этажах, пропахшего сыростью здания, у лестницы, что вела наверх, их встретил хозяин, облаченный в старомодный, длинный кафтан, застегнутый на все пуговицы, из-под ворота которого выбивалось пышное кружево, несомненно, предмет гордости трактирщика, обозначавшее ни что иное, как благосостояние и значимость. Приезжий, в котором читатель без труда смог бы узнать барона Д'Анжа, остановился перед кабатчиком, с интересом разглядывая его. В слегка прищуренных глазах гостя, читалась бескрайняя самоуверенность, граничившая с незнающей пределов повелительностью, распространявшейся на всех без исключения существ, встретившихся на его пути. С превосходством, впрочем, не опускаясь до унижений, дворянин – а в том, что это был дворянин, не приходилось усомниться – обратился к хозяину заведения:
– Послушайте, милейший, мы хотели бы снять комнату, в вашей прелестнейшей гостинице.
Услышав вполне любезное обращение, из чего заключив, что внешний вид вполне обманчив, хозяин, низко раскланявшись, поспешил сообщить:
– Нет ничего проще, месье…
– Вы недослушали!
Металл, прорезавшийся в голосе незнакомца, словно ледяной водный поток, обрушившийся на голову, заставил кабатчика замолчать и насторожиться.
– Я желаю поселиться в номере третьего этажа, во флигеле с башенкой, выходящей на площадь.
При этих словах, хозяин запнулся, встревожено глядя, из-под нависшей на глаза челки, на важного аристократа, с категоричностью и нетерпением изложившего волеизъявление. Оказавшись в столь затруднительном положении трактирщик, почесав затылок, развел руками, и негромко, будто оправдываясь, произнес:
– Но, простите мессир, комната занята и я…
– Кем занята?!
Вторично прерывая хозяина заведения, задал вопрос, дворянин:
– Со вчерашнего дня в номере проживают два господина, кажется, торговцы рыбой, из Ле-Мана.
– Рыбой?! Какая мерзость!
Он с недовольством оглядел трактирщика.
– В вашем курятнике имеются свободные комнаты?
– Да месье, и все они к вашим услугам.
Поспешил заверить хозяин, предчувствуя скорую развязку, столь щекотливой ситуации.
– Вы превратно истолковали мой вопрос! Я получу то, чего желаю, а эти господа, пусть переселятся в пустующие номера, или убираются, куда им будет угодно. Впрочем, это уже ваша забота.
Он достал из, висевшей через плечо сумки кожаный кошелек и всучил его в руки оторопевшему нормандцу.
– Здесь пятьдесят ливров, этого достаточно, что бы купить, целый этаж этой чертовой гостиницы! Потрудитесь накрыть для нас стол в обеденном зале, а сами займитесь торговцами. И запомните, я не потерплю никаких возражений.
****
В то самое время, когда Д'Анж с Поликеном принялись за трапезу, под гостеприимными сводами "Адмирала Гуффье", в Гавр въехала кавалькада состоящая из полдюжины всадников, возглавляемых лейтенантом гвардии Его Высокопреосвященства. Оставив прибывших из столицы латников парижского прево, столь заметных на улицах провинциального Гавра, в кордегардии городской стражи, что располагалась прямо у южных ворот, Ла Удиньер не мешкая, направился по адресу, где его ожидал месье де Клопюэль, человек присланный верным слугой Ришелье, интендантом Верхней Нормандии. Сей господин, из окружения интенданта провинции, не поднимая шума и не привлекая внимания, явился по приказу кардинала в город, днём раньше парижан, с двумя десятками верных людей, всё это время наблюдал, приходящие в порт суда, поджидая посудину с голландским вымпелом.
При встрече, узнав от помощника интенданта, что "Lam" ещё не входил в гаврскую бухту, лейтенант гвардии Его Преосвященства, отдал приказание Клопюэлю, немедленно окружить пристань, расставив засады таким образом, чтобы причал и все ворота, через которые можно покинуть порт, были под присмотром его людей.
Меньше, чем через две четверти часа, после сытного застолья, Д'Анж и Поликен, заняли комнату во флигеле, с башенкой, чьи окна выходили на площадь, а главное, превосходно просматривался причал гаврского порта. Распахнув окно, барон вдохнул полной грудью свежий морской воздух. Слышался рокот волн обрушивающихся на каменную кладку пирса, под яркими солнечными лучами искрилась изумрудная морская гладь, уходящая куда-то вдаль, далеко-далеко, где на линии горизонта соединялась с небом. Оказавшись на одной высоте с низко парящими над береговой кромкой чайками, Д'Анж внимательно оглядел пристань с беспорядочно разместившимися на ней мрачными постройками, пришвартованными судами, грудами бочек, тюков и ящиков загромождавших и без того узкие проходы. От его острого взора не ускользнули и группы людей, при шпагах и плащах, под которыми могли укрываться пистолеты, в показной непринужденности прогуливавшихся вдоль портовых ворот, и проявлявших бдительность не присущую ротозеям, праздно шатающимся в базарной толпе. "Что ж, неплохой денек, что бы умереть" – то ли подумал, то ли беззвучно прошептал он.
– Послушайте, Поликен, чего вы больше всего боитесь?
Неожиданно спросил барон. Очевидно, вопрос застал врасплох, беззаботного Поликена. Верный слуга почесал небритый подбородок и задумчиво произнес:
– Смерти, чего ещё бояться?
Снисходительный взгляд дворянина скользнул по угловатому черепу беспечного "мыслителя".
– А я, признаться, боюсь одиночества. Удовольствия становятся пресными, а скорби мучительнее, если не с кем их разделить.
Поликен пожал плечами, очевидно, не совсем уразумев, о чём говорит Его Милость.
– А, что касается смерти, друг мой Поликен, то меня страшит бесполезная гибель, всё, что дарит нам напрасность, пугает меня. Тщетность как ржавчина поражающая наш мозг и заставляющая смириться с беспомощностью.
Взгляд Д'Анжа сделался суровым, в глазах блеснуло холодное безразличие, если не призывающее к жестокости, то явно не намеревающееся препятствовать ей.
– Письмо с вами?
Поликен кивнул, указав на полу куртки, где хранилось послание.
– Здесь.
– Покажите.
Жесткий взгляд барона лишил Поликена возможности пререкаться с ним. Стрелок достал из-за пазухи синий конверт, с печатью из коричневого сургуча, на котором были выведены литеры "G. V. D. of B. Lé Hâvre".
– Запомните, Поликен, что бы ни случилось, этот конверт должен быть при вас непременно! Даже если вас схватят, и будут тащить на плаху или в Бастилию, конверт будет при вас. Не смейте избавляться от него, но если при аресте его отберут, не препятствуйте. Вам понятно?
"Понятно лишь то, что ничего непонятно" – было написано на лице слуги.
– Будет исполнено, Ваша Милость.
– Теперь вот что, зарядите ружье, приготовьтесь, и помните, у вас будет возможность произвести только один выстрел. Один! Не разочаруйте меня.
Барон пристально посмотрел на Поликена, потом как-то обреченно вздохнув, устремил взгляд в растворенное окно.
На колокольне припортовой церкви пробило десять, когда со стороны мыса Геф показался долгожданный "Lam", который вскоре, под пристальным взглядом барона, причалил к гаврской пристани. Стрелок Поликен расположился в небольшой башенке, возвышавшейся над крышей флигеля, покрытой почерневшей буковой дранкой, откуда был изумительный угол обстрела, что и заставило барона выбрать именно эту комнату. Он разложил на дощатом полу всё тот же сверток, под складками которого угадывались очертания длинного мушкета, бережно достал оружие, и ласково, словно любимое дитя, провел мозолистой рукой по граненому стволу.
Д'Анж, как только разглядел название начертанное на борту судна с развивающемся на гафеле голландским флагом, тут же бросился к причалу, через минуту оказавшись в толпе перед воротами порта, облаченный в рубище с бутылкой в руках. Люди, охранявшие ворота, которых он заметил ещё из окна, смерили взглядом человека, завернутого в дырявый плащ, с большой бутылкой белого шампанского, что на неверных ногах продвигался в сторону причала. Один из них, толкнул облачившегося в лохмотья барона и строго прикрикнул:
– А ну пьянь, иди отсюда, пока я тебе шею не свернул!
Несколько, изобиловавших почтением и чреватых падением, поклонов, позволили ловкому, кружащемуся словно юла Д'Анжу скрыться за портовыми воротами, ровно тотчас оказавшись среди докеров, устроившихся на отдых возле торговой шхуны, флота Его Величества датского короля, угощая развеселившихся портовых грузчиков белым вином. Его быстрые словно норные зверьки глаза, метались по глазницам, позволяя барону не вертя головой, следить за всем, что происходит на пристани. И вот уже пришвартовавшийся "Lam", отдавший оба конца, был притянут толстыми канатами к парным кнехтам, дежурящим, словно неусыпные стражи, на краю всех причалов Старого Света. По трапу, переброшенному рослыми матросами, в светло-серых холщевых блузах, вальяжно спустился преисполненный достоинства вельможа, облаченный в ярко-вишневый плащ и шляпу, украшенную кроваво-красным плюмажем. Его сопровождали двое мужчин, закутанных в темные плащи, скрывавших под складками грубой ткани блеск начищенных гард длинных шпаг.
– Это он.
Прошептал барон, но в тот же миг, повернув голову, заметил мужчину, наблюдавшего за прибывшими из проёма низкой двери, укрытой в тени плюща, под черепичным навесом. Д'Анж напрягся, когда узнал в человеке Ла Удиньера. Сжав под рубищем, рукоятку пистолета, он как будто ждал сигнала к штурму, напряженно переводя взгляд с приближающегося герцога на затаившегося лейтенанта. Звон герцогских шпор, звучно, словно церковный набат, отражался в его ушах. Каждое мгновение, отпечатывалось тревожными ударами незримых тяжелых армейских барабанов, ускорявших дробь, отбиваясь в висках барона, и разрывая в клочья ушные перепонки. В полумраке галереи, под низкими арками, блеснула смертоносная сталь, и послышалось оружейное бряцанье. Несколько человек во главе с рослым длинноволосым мужчиной в черном камзоле, вышли из-за колоннады за спину англичанам.
– Ну же, черт возьми!
Промолвил барон, сбросив с себя лохмотья, скрывавшие изящный замшевый колет, шпагу и пару пистолетов, в одно мгновенье оказавшихся у него в руках. Оценив небезопасность ситуации, докеры рассеялись, прячась меж ящиков и тюков. Из укрытия показался Ла Удиньер, направившийся к воротам, наперерез, чтобы преградить путь герцогу.
– Ну, что же ты?! Стреляй!
Теряя терпение прокричал Д'Анж, в свою очередь бросившийся к британцам.
В этот миг прогремел долгожданный выстрел Поликена. Человек, в вишневом плаще вскрикнув, упал на спину. Дежурившие у ворот, ближайших к дверям "Адмирала Гуффье", заметив откуда прогремел мушкет, бросились наверх, по гостиничной лестнице. Услышав крик, встревоженный взгляд лейтенанта отыскал незнакомца, устремившегося к раненному герцогу.
– Клопюэль, задержите его!
Плотный, коренастый англичан, из свиты вельможи, выхватил пистолет и, обернувшись, выстрелил, уложив одного из людей помощника интенданта. Узрев бегущего Д'Анжа, высокий, длинноволосый Клопюэль, рванул с места, словно наперегонки бросился к истекающему кровью английскому вельможе. Два выстрела прогремели почти одновременно: барон, в упор, расстрелял распластавшегося на булыжнике причала шталмейстера, а Клопюэль, желавший воспрепятствовать убийству, угодил в плече противника, всего лишь слегка повредив плоть. Барон, не обратив внимания на царапину, до того как приблизились нормандцы, успел отбросить край плаща, закрывавшего лицо
убитому лорду-адмиралу.
– Но это, же не он…
Прошептал растерянный Д'Анж.
– Это не Бекингем!
Закричал он в отчаянии, ринувшись на противника. Клопюэль и оказавшийся с ним рядом крепкий, скуластый усач, в темно-синем, бархатном жилете, отразив атаку Д'Анжа, перешли в контрнаступление, тесня и угрожая противнику опасными выпадами. Уцелевшие британцы так же вступили в схватку с превосходившим неприятелем, впрочем, отбиваясь ожесточенно, но без азарта, понимая, что положение не сулит победоносного звона фанфар.
Проведя блестящий маневр, барон в молниеносном выпаде нанес укол усачу, лишив того возможности передвигаться, оказавшись один на один с Клопюэлем. Ярость и неуступчивость противников привела их на край причала, где господа продолжили поединок. Невзирая на весьма серьезный послужной список Клопюэля, ему не удавалось серьезно досадить сопернику, отвечавшему нормандцу неприятнешйми контр-рипостами. Отразив серию сильных рубящих ударов, при этом демонстрируя обширный арсенал великолепных парадов, Д'Анж, улучив момент, растянулся в туше, достав острием живота нормандца. Клинок вошел всего на несколько дюймов, отчего Клопюэль согнувшись, отпрянул на три-четыре шага. Барон в молниеносном прыжке взмахнул шпагой, распоров щеку и лоб кардиналиста, чье лицо залила кровь. И вот уже безжалостный клинок взмыл над нормандцем, чтобы нанести смертельный удар, когда прогремел выстрел.
Удар пули заставил барона сделать несколько шагов к самому краю причала, не позволив завершить расправу над ненавистным противником. Он выпустил шпагу, и перед тем как свалиться в морскую пучину, будто с того света, взглянул в глаза Ла Удиньера, ещё не опустившего пистолет, из ствола которого струился пороховой дымок. Взгляды Д'Анжа и Ла Удиньера встретились, будто поразив молнией обоих. Барон пошатнулся и, лишившись чувств, свалился с пристани, сгинув среди всплесков волн, меж датской шхуной и ветхой фризской бригантиной. Тот же час море поглотило его.
****
Тем же утром, в пяти лье на запад от Гавра, к песчаному берегу, в небольшой живописной бухте, причалил четырехвесельный ял, под косым латинским парусом. Несколькими часами ранее в предрассветной мгле, это суденышко, приняв на борт четверых гребцов и двух пассажиров, направлявшихся из Англии к французскому берегу, отчалило от борта голландского судна "Lam", взяв курс к побережью Нормандии.
Как только киль ялика врезался в береговой песок, из прибрежных скал, появился человек, поклоном поприветствовавший двух путников, покинувших шлюпку:
– С прибытием во Францию, Ваша Светлость.
Отвесив почтительный поклон, произнес незнакомец. Бекингем высокомерно кивнул, а Монтегю, подав руку мужчине, произнес:
– Милорд, это наш верный друг, господин Альдервейден, он часть моего плана. Я намеренно попросил вас прибыть в карете с гербами в дуврский порт, яркий красный плащ, так же, как вы догадываетесь, не был случайностью. Я желал, чтобы каждый бродяга британского королевства знал о том, что герцог Бекингем инкогнито, отправляется во Францию. И мой план, полагаю, удался.
– Это только начало Уильям, только начало.
Произнес герцог, морщась от солнечных лучей, разглядывая прибрежные скалы.
– Положитесь на меня, милорд, имея таких людей как Альдервейден, мы выпутаемся из любых неприятностей.
Граф, хлопнул валлона по плечу.
– Милорд, карета наверху, прошу вас.
На вершине утеса, куда вела узкая тропа, действительно ожидала карета, запряженная четверкой отменных каурых скакунов, сдерживаемых седоволосым возницей. Бекингем и Монтегю заняли места в салоне экипажа, а Альдервейден поднялся на козла.
– В Париж Позель, да побыстрей, не жалей рысаков.
Обратился лекарь к вознице. Кучер щелкнул кнутом, и карета сорвалась с места.
1 Гильом Гуффье, сеньор де Бонниве и Буаси – основатель Гавра (1517), французский вельможа и военный, адмирал Франции с 1515 года, особо приближенный к королю Францску I Валуа.
ГЛАВА 18 (77) "Аббатство Жюмьеж"
ФРАНЦИЯ. НОРМАНДИЯ. АББАТСТВО ЖЮМЬЕЖ.
В трех лье от Руана, в излучине реки Сены, средь чащи векового леса, раскинулось старинное аббатство Жюмьеж – бенедиктинский монастырь, по легенде основанный святым Филибертом в 654 году. Тот самый Сен-Пьер Жумьеж, куда бал сослан Тассилон Баварский при Карле Великом, для того чтобы в 788 году, основатель династии, присоединил Баварию к своей империи. История сей христианской твердыни насчитывает множество славных событий овеянных духом древности, занося в анналы не только периоды благоденствия и процветания, но и запечатлев в памяти горести и унижения.
Первая церковь на этом месте была заложена ещё в VII веке, однако после уничтожения и разграбления её норманнами в VIII веке, монастырь отстроили в ещё больших масштабах, чем до набега. А в X– XI веках Жюмьеж был перестроен в романском стиле и освящен при Вильгельме Завоевателе. С этого момента аббатство находилось под покровительством герцогов нормандских, что способствовало его процветанию, пик которого пришёлся на XI-XIII века. Жюмьеж стал главным монастырём Нормандии и важным центром образования и науки, собрание манускриптов в монастырской библиотеке насчитывало несколько сотен ценных трудов. В XIII веке монастырская церковь была перестроена в готическом стиле. Аббаты монастыря часто играли важную роль в государственных и церковных делах, как французского королевства, так и других стран Старого Света. Один из них, Роберт Шампарт, стал Архиепископом Кентерберийским в 1051 году. Многие другие аббаты стали епископами, а некоторые даже кардиналами.
И вот, ранним утром, в зелени густого парка, засаженного яблонями, дающими Нормандии ее знаменитый сидр, где расположилось поражающее силой своего благодатного воздействия аббатство Жюмьеж, послышался топот копыт дюжины всадников, сопровождающих тюремную карету. Подъехав к воротам монастыря, Ламбордемон, возглавлявший отряд, гарцуя на своём прекрасном вестфальском жеребце, громко воскликнул:
– Эй, открывай ворота!
Из оконца, возвышавшегося над землей на два с половиной – три туаза, прорубленного в одной из островерхих башен, с обеих сторон поддерживавших тяжелую арку ворот, появилась голова сонного монаха, неприветливо разглядывавшего всадников.
– А вы кто такие?
– Золотые львы Нормандии!
– На щите французского короля!
Услышав пароль, проворчал отзыв монах и, обернувшись, отдал команду братьям бенедиктинцам:
– Это свои, открыть ворота!
Вереница медленно потянулась в распахнутое пространство. Оказавшись за крепостной стеной, отделявшей святую обитель от суетного мира, перед стражниками предстала, во всем великолепии монастырская церковь, облаченная в готический ажур. В каждой линии величественной постройки, читалось необузданное желание мастера дотронуться до неба, отражалась, устремившаяся ввысь, сдерживаемая лишь контрфорсами, высеченная в песчанике плоть собора. Храм был красив, изящен и легок, камень как будто потерял вес, и купола воспарили не отягощенные мраморными статуями и барельефами.
Два упитанных монаха, в потертых черных рясах, предстали перед Ламбордемоном, как только, но покинул седло.
– Мир вам, добрый человек.
Лейтенант, перекрестившись на купола собора, поклонился служителям Господа.
– Вас ждут, следуйте за нами.