Иногда на рекламных велосипедах ездят парами, и тут только начинаешь понимать, насколько превосходит велосипед по части флирта старомодные гостиные и запущенные сады. Убедившись, что велосипеды - именно той марки, какая требуется, он и она садятся за руль… и тут же попадают в старую добрую сказку. По тенистым переулкам, по базарным площадям оживленных городов весело катятся колеса "Лучших в Британии моделей компании "Бермондси" с нижним кронштейном" или "Моделей "Эврика" компании "Кэмбервелл" с цельносварной рамой". Велосипеды эти поистине великолепны: не надо ни нажимать на педали, ни поворачивать руль. Положитесь на них, скажите им, когда вам нужно быть дома, и все будет сделано Эдвин может сколько угодно свешиваться с седла и что-то нашептывать на ухо Анжелине, а Анжелина, дабы скрыть краску смущения, может сколько угодно отворачиваться и смотреть за горизонт - волшебный велосипед будет следовать заданным курсом.
И всегда светит солнце, и всегда сухие дороги. И нет на рекламном плакате ни сурового отца, который катит сзади, ни тетушки, появляющейся, как всегда, некстати, ни младшего братца, подглядывающего из-за угла, - влюбленным ничто не мешает. Боже мой! Но почему не было "Лучших в Британии" и "Эврик" в годы моей юности?!
А вот "Лучший в Британии" или "Эврика" стоит прислонившись к воротам, он ведь тоже не двужильный. Весь день он трудился в поте лица, катая влюбленных, которые теперь, по доброте душевной, слезли и дали ему передохнуть. Они сидят рядом, на травке, под сенью величественных дерев, трава высокая, сухая. У ног их струится ручей. Рай, да и только.
Реклама, впрочем, - это всегда рай.
Но я не прав, утверждая, что рекламный велосипедист никогда не крутит педалями. Теперь я припоминаю, что попадались мне на рекламах джентльмены, работающие ногами изо всех сил, я бы даже сказал, из последних сил. Они изнемогают от усталости, они трудятся в поте лица, ясно, что, окажись за рекламной картинкой еще один подъем, - и они вынуждены будут либо слезть с велосипеда, либо умереть. И все оттого, что они по недомыслию ездят на велосипедах низкого качества. Если бы они сели на "Патни Попьюлер" или на "Баттерси Баундер" как сообразительный молодой человек в центре рекламного плаката, они были бы избавлены от всех этих мучений. Тогда единственное, что бы от них потребовалось, это - в качестве благодарности - выглядеть счастливыми, да еще слегка тормозить, когда велосипед, потеряв по молодости голову, помчится слишком быстро.
Вы, выбившиеся из сил юноши, присевшие на придорожный камень и вымотавшиеся так, что уже нет сил обращать внимание на проливной дождь; вы, измученные девы с мокрыми спутанными волосами, которые сбились с пути и с удовольствием выругались бы, если б знали как; вы, солидные лысые мужчины, с трудом, тяжело дыша, идущие по бесконечной дороге; вы, раскрасневшиеся от усталости почтенные матроны, что безысходно, до боли в ногах жмут на медленно крутящиеся педали, - почему вы все предусмотрительно не купили "Лучший в Британии" или "Эврику"? Почему на земле преобладают велосипеды несовершенных моделей?
Или с велосипедами творится то же, что и со всем остальным? Неужели Рекламу не удается воплотить в Жизнь?
Что в Германии всегда приводит меня в восторг, так это немецкая собака. В Англии устаешь от традиционных пород, все знают их как свои пять пальцев: мастиф - собака цвета сливового пудинга; терьер, он бывает черный, белый, взъерошенный - и всегда злой; колли, бульдог - ничего нового. В Германии же масса разновидностей. Там вы встретите собак, каких никогда и нигде больше не увидите; вы даже не догадаетесь, что это собаки, пока они на вас не залают. Это так необычно, так интересно. В Зигмарингене Джордж обратил наше внимание на одну собаку. Похожа она была на помесь трески с пуделем. Впрочем, утверждать не берусь: может, она и не была помесью трески с пуделем. Гаррис хотел было ее сфотографировать, но собака вскарабкалась на забор и юркнула в кусты.
Не знаю, какую цель преследуют немецкие собаководы - свои замыслы они предпочитают держать в тайне. Джордж предположил, что они пытаются вывести грифона, и гипотеза его не лишена оснований: мне не раз попадались отдельные экземпляры, внешний вид которых свидетельствовал о том, что эксперимент этот близок к удачному завершению. И все же хочется верить, что эта помесь - не более чем игра случая. Немцы - народ практичный, и зачем им нужны грифоны, понять невозможно. Если их цель - вывести какую-нибудь диковинку, то у них ведь есть такса! Что может быть диковиннее? К тому же держать грифона дома неудобно, все будут постоянно наступать ему на хвост. Я-то считаю, что немцы пытаются вывести не грифона, а русалку, которую впоследствии можно будет научить ловить рыбу.
Все дело в том, что немец не терпит праздности. Ему нравится, когда его собака работает, и немецкая собака любит работать, в этом не может быть ни тени сомнений. Жизнь английского пса покажется ей жалким прозябанием. Представьте себе сильное, деятельное и смышленое животное с весьма живым темпераментом, обреченное на полное бездействие двадцать четыре часа в сутки! Поставьте себя на его место! Неудивительно, что наш пес чувствует себя не в своей тарелке, стремится к невозможному и постоянно попадает в беду.
Немецкой же собаке, напротив, всегда есть чем заняться. Она деловита, преисполнена чувства собственного достоинства. Только посмотрите, как она вышагивает, впряженная в молочную тележку! Ни один церковный староста при сборе пожертвований не испытывает большего удовлетворения! А между тем настоящей работы она не делает - тележку толкает молочница, собака же только лает, внося тем самым свой посильный вклад. "Моя старуха не умеет лаять, зато она умеет толкать. Очень хорошо!" - говорит она себе.
Приятно видеть, с каким увлечением и гордостью выполняет собака свой долг. Проходящий мимо пес отпускает, должно быть, какое-то язвительное замечание по поводу качества молока. Наша собака резко останавливается посреди улицы, не обращая внимания на транспорт:
- Простите, вы что-то сказали насчет нашего молока?
- Ничуть не бывало, - с невинным видом заявляет пес. - Я всего лишь сказал, что сегодня прекрасная погода, и спросил, почем нынче известняк?
- Известняк, говорите? Вас это интересует?
- Да, очень. Буду вам очень благодарен, если ответите.
- С удовольствием отвечу. Известняк стоит…
- Пошли! - Молочница потеряла терпение. Она устала, и ей не терпится поскорей разнести молоко.
- Постой. Ты слышишь, на что он намекает?
- Черт с ним! Вон идет трамвай, осторожней!
- Нет, не черт с ним! Мы этого не допустим. Он спрашивает, почем известняк… Так вот, пусть знает, известняк стоит в двадцать раз дороже…
- Господи, ты же все молоко разольешь! - в сердцах восклицает старушка, оттаскивая собаку в сторону. - Боже мой! Знала бы, оставила тебя дома!
На них несется трамвай; их ругает извозчик; с другой стороны улицы к ним спешит на помощь еще одна громадная псина, впряженная в хлебную тележку, за которой бежит плачущая девочка; собирается толпа; к месту происшествия спешит полицейский.
- Известняк стоит, - твердит свое собака молочницы, - ровно в двадцать раз дороже, чем дадут за твою шкуру после того, как я тебя отделаю.
- В самом деле?!
- Да, жалкий потомок французского пуделя, беззубый…
- Знала же, что разольешь! - причитает несчастная молочница. - Я ведь говорила, добром это не кончится.
Но собака не обращает на нее никакого внимания… Через пять минут, когда уличное движение возобновилось, разносчица хлеба собрала перепачканные в пыли булочки, а полицейский удалился, переписав фамилии и адреса всех, кто оказался в тот момент на улице, она снисходительно оглядывается…
- Да, немного разлила, - соглашается она. Но тут же как ни в чем не бывало добавляет: - Но все же я ему сказала, почем нынче известняк. Впредь не будет лезть не в свое дело.
- Уж это точно… - говорит старушка, удрученно глядя на залитую молоком мостовую.
Но самое любимое ее развлечение - это подождать на горке другую собаку и затеять с ней бег наперегонки вниз. Тут хозяин занят главным образом тем, что кругами бежит за тележкой и подбирает все, что с нее падает: буханки, капусту, рубашки. Внизу собака останавливается и ждет хозяина.
- Неплохо пробежалась, а? - тяжело дыша, замечает она, когда с ней поравняется нагруженный хозяин. - Я бы обогнала ее, если бы этот глупый мальчишка под ногами не путался. Ты заметил его? А вот я нет, черт побери! Чего это он раскричался? Потому что я сшибла его с ног? Сам виноват, не надо было путаться под ногами. Нельзя же оставлять детей без присмотра! Смотри-ка, что-то, кажется, просыпалось? Надо было привязать покрепче. Ты, наверно, представить себе не мог, что на спуске я разовью скорость двадцать миль в час? Я понимаю, ты не ожидал, что собака старого Шнейдера так легко обгонит меня. Что ж, бывает, день на день не приходится. Ты все подобрал? Ты в этом уверен? Я бы на твоем месте все-таки сбегала наверх и еще разок все проверила. Нет? Ты устал? Ну что ж, дело твое, сам будешь виноват, если что-то пропадет.
Она очень самонадеянна. С абсолютной уверенностью она сворачивает во вторую улицу направо, и никто не сможет убедить ее, что надо свернуть в третью. Она уверена, что успеет перебежать дорогу, и ее не переубедишь, пока она сама не заметит перевернутую тележку. Тут она признает свою ошибку, надо ей отдать должное. Но что толку? Обычно ведь это здоровенный пес размером и силой с молодого бычка, а ее напарник - немощный старик, хилая старушка или ребенок, поэтому ей ничего не стоит настоять на своем. Самое страшное наказание, на какое способен хозяин, - это оставить ее дома, однако немцы слишком добросердечны и к такому наказанию прибегают не часто.
Невозможно поверить, что ее впрягут в тележку для того, чтобы угодить не ей, а кому-то другому; и мне кажется, что немецкий крестьянин придумал эту аккуратную упряжь и ладную тележку исключительно с целью доставить удовольствие собаке.
В других странах - Бельгии, Голландии, Франции - я видел, как дурно обращаются и как много заставляют работать таких собак; в Германии же - все наоборот, и это при том, что немцы последними словами поносят домашних животных. Я сам видел, как какой-то немец стоял перед своей лошадью и осыпал ее всевозможными проклятиями. Лошадь, правда, не имела ничего против. Я видел, как немец, устав сквернословить, призвал на помощь свою жену. Когда жена пришла, он сообщил ей, в чем лошадь провинилась, и его рассказ привел женщину в такую ярость, что бедному животному пришлось выслушивать оскорбления с обеих сторон. Супруги поносили ее покойную мать, оскорбляли отца, прошлись по поводу ее внешности, умственных способностей, нравственных устоев, лошадиных данных. Некоторое время животное с примерной кротостью сносило оскорбления, а затем поступило так, как и следует поступать в подобных обстоятельствах: степенно удалилось, после чего жена вновь замялась стиркой, а муж последовал за лошадью, продолжая ругать ее на все лады.
Более добросердечного народа, чем немцы, не существует в природе. Жестокость к животным или детям - вещь в этой стране неслыханная. Кнут для немца - музыкальный инструмент, его свист раздается с утра до ночи, но однажды в Дрездене я был свидетелем того, как разгневанная толпа чуть было не линчевала итальянского извозчика, осмелившегося ударить свою лошадь. Германия - единственная страна в Европе, где путешественник, с удобством разместившийся в наемном экипаже, может быть уверен: его четвероногого, впряженного в оглобли друга, существо в высшей степени мягкое и податливое, здесь не обидят, работой не перегрузят.
Глава XI
Ферма в Шварцвальде - общительность ее разнообразных обитателей. - Ее особый аромат. - Джордж наотрез отказывается поздно вставать. - Дорога, где не приходится скучать. - Мое шестое чувство. - Неблагодарные друзья. - Гаррис в роли естествоиспытателя. - Деревня: где она оказалась и где ей следовало быть. - Прагматизм Джорджа. - Прогулка на колесах. - Немецкий кучер спит и бодрствует. - Человек, который пропагандирует английский язык за границей.
Однажды, вымотавшись настолько, что не было сил добраться до ближайшего города, мы заночевали на ферме. Шварцвальдская ферма отличается необыкновенной общительностью ее многочисленных обитателей. В соседней с вами комнате живут коровы, наверху - лошади, в кухне - утки и гуси, а поросята, дети и цыплята живут повсюду.
Вы одеваетесь, и вдруг слышите за спиной хрюканье:
- Доброе утро! Нет ли у вас картофельных очисток? Нет? Тогда до свидания!
Затем раздается кудахтанье, и из-за угла высовывается старая курица.
- Хорошая погода, не правда ли? Вы не против, если я съем здесь червячка? В этом доме трудно найти место, где можно было бы спокойно перекусить. С раннего детства я люблю есть не спеша; а сейчас у меня у самой дети: двенадцать цыплят - и нет от них покоя. Как завидят съестное, прямо из клюва рвут. Ничего, если я заберусь к вам на кровать? Может, здесь меня не найдут?
Пока вы совершаете свой туалет, в дверь просовывается множество самых разнообразных голов; безусловно, младшее поколение считает, что в комнате разместился передвижной зверинец. Непонятно только, кто это - мальчики или девочки: остается лишь надеяться, что это все же особы мужского пола. Закрывать дверь бесполезно - запереть ее нечем, и стоит только отойти, как ее тут же снова открывают. Ваш завтрак похож на трапезу Блудного Сына: вы вкушаете пищу в компании парочки свиней; с порога на вас осуждающе поглядывает стайка гусей; по их недовольному виду и шипению можно сделать вывод, что о вас говорят гадости. Случается, в комнату не без интереса заглядывает корова.
Этот Ноев ковчег отличается вдобавок особым ароматом. Чтобы представить его, смешайте запах роз, лимбургского сыра и бриолина, вереска и лука, персиков и мыльной пены, добавьте сюда свежесть морского воздуха и трупный смрад. Отдельные запахи неразличимы, но чувствуется, что вдыхаешь все ароматы, какие только встречаются на земле. Самим фермерам такой букет приходится по вкусу. Они не открывают окон, и аромат сохраняется - его держат в закупоренном виде. Если же вам захочется других запахов, ступайте на улицу и вдыхайте аромат фиалок и сосен; дом же есть дом; через некоторое время, как мне говорили, вы привыкаете к этому букету. Перестаете его замечать и не можете даже без него заснуть.
На следующий день нам предстоял дальний путь, и хотелось встать пораньше, не позже шести, поэтому мы справились у хозяйки, не перебудим ли мы обитателей фермы. Хозяйка ответила, что самой ее в это время уже не будет: ей надо в город, за восемь миль, и вряд ли она успеет вернуться до семи; но наверняка муж или кто-нибудь из детей в это время зайдут домой пообедать. Так что будет кому нас разбудить и собрать на стол.
Однако будить нас не пришлось. Мы проснулись в четыре утра сами, ибо вся ферма сотрясалась от невероятного шума. В котором часу встают крестьяне в Шварцвальде летом, сказать не берусь; нам показалось, что вставали они всю ночь. Пробудившись, шварцвальдский фермер первым делом надевает пару крепких башмаков на деревянной подошве и обходит дом: пока хозяин раза три не пройдется вверх-вниз по лестнице, он не почувствует себя окончательно проснувшимся. После этой освежающей процедуры он тут же поднимается в конюшню и будит лошадь. (Дома в Шварцвальде стоят на крутых склонах, вот и получается, что конюшня и хлев - наверху, а сеновал - внизу.) Лошадь в свою очередь тоже начинает свой день с обхода (такое, во всяком случае, создается впечатление); фермер же тем временем спускается в кухню и принимается колоть дрова; работа спорится, и, испытав чувство законной гордости, фермер затягивает песню. Приняв все это во внимание, мы пришли к заключению, что нам ничего не остается, как последовать замечательному примеру славных обитателей шварцвальдской фермы, поэтому даже Джордж в то утро встал с необыкновенной легкостью.
В половине пятого мы сели за стол, а в пять уже вышли из дому. Наш путь лежал через горный перевал, и, расспросив фермеров, мы поняли, что скучать в дороге нам не придется. Думаю, такие дороги известны всем. Они всегда выходят на то место, откуда начинаются, и в этом, в сущности, нет ничего плохого, ибо хочется по крайней мере знать, где находишься. Я с самого начала был настроен пессимистически, и действительно, не прошли мы и двух миль, как одна дорога разделилась на три. Изъеденный червями дорожный указатель доводил до нашего сведения, что левый рукав ведет в деревню, о которой мы слышали в первый раз - ни на одной карте ее не было; о том, куда ведет средняя дорога, указатель глухо молчал; правая же дорога - тут мы были единодушны - вела обратно.
- Старик ясно сказал, - напомнил Гаррис, - держитесь горы.
- Какой горы? - поинтересовался Джордж и попал в точку.
Нас окружало не меньше десятка гор разной величины.
- Он сказал, - продолжал Гаррис, - что мы должны выйти к лесу.
- Естественно, - заметил Джордж. - Все дороги ведут в лес.
И действительно, горы были до самого горизонта покрыты густым лесом.
- И еще он сказал, - пробормотал Гаррис, - что до вершины мы доберемся часа через полтора.
- Вот тут, - буркнул Джордж, - он, по-моему, ошибается.
- Как же нам быть? - спросил Гаррис.
Надо сказать, что я удивительно хорошо ориентируюсь на местности. Понимаю, хвастаться тут особенно нечем, ведь это какое-то шестое чувство, сам я тут ни при чем. Если же на пути попадаются горы, обрывы, реки и прочие преграды, то я не виноват. Мое шестое чувство никогда меня не обманывает, а вот природе случается и ошибаться.
Я повел их по средней дороге. Эта средняя дорога оказалась на редкость бесшабашной - и четверти мили не могла пройти она в одном направлении: попетляв по горе, она через три мили внезапно кончилась осиным гнездом, о чем я, естественно, и подозревать не мог. Ясно было одно: если бы средняя дорога пошла в том направлении, в каком ей положено идти, она вывела бы нас туда, куда надо.
Но даже и в этой ситуации я бы и дальше использовал свой природный дар, снизойди на меня вдохновение. Но я не ангел - в чем честно признаюсь - и отказываюсь делать добро тем, кто платит мне черной неблагодарностью. К тому же я вовсе не был уверен, что Джордж с Гаррисом безропотно последуют за мной. Так что я умыл руки, и роль поводыря взял на себя Гаррис.
- Ну что, - спросил Гаррис, - ты собой доволен?
- Вполне, - отвечал я, опустившись на груду камней. - Во всяком случае, пока, благодаря мне, вы пребываете в целости и сохранности. Я бы повел вас и дальше, но всякий творец нуждается в поощрении. Вы недовольны мной потому, что не знаете, где находитесь. И вам не приходит в голову, что, очень может быть, мы вовсе и не отклонились от цели. Но я молчу, я не жду благодарности. Ступайте своим путем, с меня хватит.
Должно быть, в речи моей звучали горькие нотки, но я не мог совладать с собой: за весь наш изнурительный путь я не услышал ни одного доброго слова.
- Пойми нас правильно, - сказал Гаррис, - мы с Джорджем прекрасно осознаем, что без твоей помощи нас бы здесь не было. Тут мы отдаем тебе должное. Но интуиции свойственно ошибаться. Я предлагаю заменить интуицию наукой. Наука, в отличие от интуиции, точна. Ну-с, где у нас солнце?
- А вам не кажется, - сказал Джордж, - что если мы вернемся в деревню и найдем за марку мальчишку-проводника, то в конечном счете сэкономим время?