- Видишь, волнуемся. Подкормить тебя, что ли? А там, - да уж бог с тобой, видно будет, - что там… Как думаешь? - глянул на Крэда. И, хмурясь, как человек, подыскавший спасительный шанс, спросил юношу:
- А ты католик?
Юноша закивал. Губы дрогнули в слабой улыбке. Он позволил шутить над собой. И, чтоб не упасть - подкосились ноги, - сделал полшага, вперед.
- Протестантом, видишь ли, Крэд, человек не стал. Не успел…
- Не успел? - удивился Крэд, и перекинул кинжал с правой, в левую руку. Он был готов сунуть его за пояс.
- Крэд, - задумался Шарки, - а нам нужны католики?
- Это Вам, - сказал Крэд, - господин мой, знать… - пожал плечами, сплюнул и отвернулся.
- Мы им не по нраву, Крэд. И тем и другим. Мы ведь не люди, - дьяволы, Крэд!
Крэд вздохнул\.
- Ну, - предложил он, - не рыбу, а крабов кормить назначим!
- Верно! - одобрил Шарки. Метнул руку к поясу, выхватил нож, и так же, как Крэд, вогнал его снизу, под ребра юноше. Крэд, не медля, смахнул тело за борт. Прочертив на излете небо, упала на поручень капля горячей слезы.
- Счастливо! - услышав всплеск далеко внизу, спохватился Шарки и приподнял, церемонно шляпу.
Бэнкс
Псом, застывающим в стойке над верной добычей, должен был себя чувствовать Бэнкс.
В прорехе на платье, вспоротом грубой, чужой пятерней, светлело тонкое, женское плечико пленной женщины. Незагорелое, белое, как и у всех, кто шел в Новый Свет из Европы. Блеск жадных глаз на палубе, был готов потеснить и солнце, плавя взглядами это плечико, платье, тело под платьем.
Бэнкс увидел ее глаза. Жаждой горели они, прикипая к ножу в руке Крэда…
Шарки взбодрился.
- Ну!... - взглядом обвел он свору и положил ладонь на эфес своей шпаги.
Сделал шаг всем навстречу. Тряхнул головой, послал проклятье, как все пираты. И гулким, тяжелым шагом, направился к пленнице.
- В чем дело?! Я говорю: в чем дело?!
Перед ним стоял Копли Бэнкс. Рука самозванца, у всех на глазах, легла на плечо их пленницы.
Толпа отступила, ахнула: дьявол отнял языки.
- О-оо! - сорвалось с белых, тонких как змейки, губ капитана, - Ого!
"Зрелищной будет расправа!" - оценила и восхитилась толпа, зная нрав капитана Шарки.
- Бэнкс!... - гаснущим ропотом прокатилось в толпе, и пленница поняла: "Его имя!".
Капитан вскинул руки, и тут же, мгновенно их приземлил на саблю и пистолет.
- Кто ты такой? - вплавил он взгляд в глаза Бэнкса. Рыбьи, блеклые, красные глаза у капитана Шарки, - Кто? Неделю, как здесь, щенок! Первый бой, где себя показал…
- Показал, - спокойно парировал Бэнкс, - значит, пес. Не щенок…
Капитан без слов перегнал желваки на побледневших скулах.
- Бой, - видя это, сказал Копли Бэнкс, - всегда может стать последним!
- Отважная ты, - поперхнулся Шарки, - скотина, Бэнкс!
Руки взметнулись от пистолета и шпаги к лицу дерзящего.
- Бой, - не дрогнув, напомнил Бэнкс, - всегда может стать последним, а у меня, еще не было пленной женщины!
Как на площади у эшафота, Бэнкс сказал всем:
- Добровольно жертвую всю свою долю, в обмен на женщину!
"Отвернулся, скотина!" - сглотнул слюну Шарки.
- Добычу ты заслужил! Я видел, - признал он.
Проворно, как на оси, развернулся. Листвой на ветру, облетели в толпе улыбки…
Шарки выхватил саблю и пистолет:
- Люди! Да он убил меня! Не было пленной женщины! Господи, пулю мне в лоб, и прости ему эту наглость!
Грохнул, окутался дымом, пистолет, вскинутый к лицу Бэнкса.
- Так! - улыбнулся Шарки, сдул со ствола дымок и спросил:
- У кого еще не было пленной женщины?
Волны плескали в борта. Катили, вздымались и, как женщина, на исходе всхлипнув, падали. Толпа молчала.
- Что ж, - выждал Шарки. Пуля отправилась в небо, развеялся дым, капитан обвел толпу взглядом и обернулся к Бэнксу.
- Молчат! - сказал он - Что делать? - пожал плечами и усмехнулся, - Ты, видишь Бэнкс, нет таких? Нет! - отвернулся он, - Твоя женщина. Бэнкс! Забирай!
Шарки вогнал на место за поясом, саблю и пистолет.
Сквозь сжатые зубы в толпе пролетел изумленный вздох.
Бэнкс взял ладонь пленницы и увлек за собой из круга. Им уступали как обреченным: без слов, не мешкая. Чем это кончится, - кто его знает?! Не знает, может быть, даже Шарки. Но завтра же, Шарки, придумает, что-то.
Помня об этом, Бэнксу и женщине вслед смотрели прощально, как в спины приговоренных…
Бэнкс тяжко умрет, красиво…
Кто видит солнце в течение дня? Есть оно, есть всегда, и его не видят. Его замечают к вечеру, когда оно обретает оттенок огня. День отгорел, - значит, жизнь стала на день короче. Она и проходит, как день: белый и долгий. Идет долго, - сгорает быстро…
Багряно блеснул луч закатного солнца, в заплывших глазах канонира Кларка. Дьявол сегодня носил канонира, с другими, на палубу атакуемых. Там он попал в переделку и был бы убит. Удар выбил искры из глаз, опрокинул на спину, жалом змеиным скользнул к груди нож. Но рядом был Копли Бэнкс. И теперь Кларк смотрел через щелочки глаз на закатное солнце. "Везет!" - улыбнулся он.
- Смеялся бы ты! - оглядев синеву под глазами, заметил боцман, - Не будь с нами Бэнкса!
- А я, - обернулся к нему канонир, - отплачу! Дьявол, черт, я не знаю, кто прав, только Бэнкс в моем трюме, устроил отдельное логово. Ей и себе. Разве этого мало с меня?
- Логово?
- Да. Привел ее и сказал: "Дружище, мне надо отгородиться с нею!". Взял бочки с порохом, и отгородился.
- Орел! - вздохнул боцман, - А она - ребенок!
- Это, о!... - канонир закатил глаза в синих щелках, - Сам бы…
- Нет. Это - Бэнксу! - хладнокровно заметил боцман. - Но, везет тебе, Кларк!
- От чего?
- Он с тобой первым поделится. Шарки вряд ли возьмет, после Бэнкса, а мы!... И ты ее первым получишь, Кларк!
- А Шарки бы съел ее сам.
- Наверняка!
- А Бэнкс ее не убьет?
- Может. Но и ему жить недолго! Шарки ему не простит! Бэнкс тяжко умрет, красиво. Шарки умеет…
- Тебе его жаль?
- Сказал бы еще, что завидую, дурень…
Генрика
- Надежно! - кивнул Бэнкс на стены из бочек, - С порохом на корабле не шутят! Тебе… - в поисках шутки, нахмурил он лоб, - Повод будет потом для улыбки: "Логово в пороховом логове!". Мир не видел подобных вещей!
Кинжалом, без смысла терзали слова. Кинжал Крэда казался лучше… Отважная дрянь, в лице Бэнкса, готовится взять в свои руки покорное тело, и говорит о будущем!...
Она ждала худшего, а он сказал:
- Когда-то, и я очень сильно, хотел умереть!
- Но, Вы живы!
- Вы тоже.
- Убейте…
- Будь Вы врагом, - убил бы! Однако… - пират присмотрелся, - я не уверен…
- Я враг!
Он не согласился:
- Нет!
- Живой, ты меня не увидишь, Бэнкс…
- Посмотрим!
Он сжал плечо своей пленницы и заставил смотреть в глаза.
***
Голоса кровожадной оравы, прыжком опрокинувшей мир, утопившей корабль Генрики, были тут же: на палубе, за пороховыми стенами.
- Зачем Вы отбили меня? Вас могли убить…
- Могли… - согласился Бэнкс.
***
Ковчег погружался в пьянку. Развязно бродили в сумерках голоса: "Бэнкс! Эй! Как дела? Не устал? Нужна помощь! Чего не зовешь?... Подождем, подождем! Сто лет тебе, Бэнкс, дружище! Нас не забывай!"
- Понимаете их? - спросил Бэнкс.
- Когда ты убьешь меня, Бэнкс?
"Амфора! - притянул к себе ее плечи Бэнкс, - Амфора. Не с вином - огнем, полыхающим в теле…".
"Выдумки, черт?! - чертыхнулся он, но, вспомнив глаза на палубе, вернулся к огню, - Выжженная изнутри, скорее рассыплется в прикосновении, чем отзовется!...".
- Как Вас зовут? - снял он руку.
- Генрика...
Печально растаяла перед глазами картина: корабль, уходящий в пучину. Воронка, как крик безголосый, вскрутив на последнем, мучительном выдохе, воду, растаяла, стерлась бесследно, с лица океана. Зачем он спросил ее имя?
***
- Как думаешь? - с кружкой вина, набрел на хмельного и доброго боцмана, Кларк, - Что делает Бэнкс?
Боцман взялся за голову, посерьезнел, но не выдержал и расхохотался. Ладонью бил в плечо Кларка, и хохотал. Плечо занемело у Кларка, слеза навернулась в опухших глазах хохочущего.
- Ясно?
- Ты сумасшедший, боцман!
- Не дождешься ты, Кларк! Не дождешься!
- О ком ты?...
- О пленной женщине!
- А-а! - присмотрелся Кларк, - Это он, тебе нос расквасил? - сдернув шляпу, плюнул на тулью и вытер засохшую кровь над губами боцмана.
- Ага, - согласился боцман, - я сходил к Копли Бэнксу, поздравить, спросить как дела…
- А она жива?
- Еще да, Кларк, жива…
- Молчите, Генрика? - отыскал и зажег свечу Бэнкс.
Присмотрелся, не слыша ответа, вздохнул, и, подумав, чего ожидал бы в ответ, молча притянул ее плечи. Губами тронул лицо, побледневшее, которое Генрике некуда было спрятать. Потянул вверх подол платья, натянутый только что, тщательно, до колен.
"Жаль, - отчаянно думала Генрика, - очень жаль, пресвятая Мария, что умереть не так просто, как просто закрыть глаза!".
- Обними меня… - прошептал над глазами Бэнкс.
- Что?! - изумилась Генрика.
- Я вторгаюсь в тебя. Обними… - он взял ее руки и положил на спину, - Генрика… - он был сверху, он частью души улетел и витал в облаках.
Она отторгнула руки, и отвернулась:
Лопаты-ладони Бэнкса, слетели к ее лицу и заставили посмотреть в глаза. Холодный, апрельский взгляд в зеленой радужке, увидела Генрика перед собой. Как сорванный только что, взятый в руки цветок, взгляд возвращался на землю и падал в черную пустоту неподвижных глаз Генрики.
Что он хотел? Он увидел себя.
- Знаешь, зачем, - отстранился он, - я это сделал на палубе?
- Нет.
- Взгляд… Твой взгляд, Генрика. В глазах тысяч, я в этот миг прочитал бы мольбу и ужас, а в твоих - жажду, с какой ты смотрела на нож в руке Крэда!
- Нам придется, - добавил он остывающим голосом, - быть вместе… А это, - показал на свечу, - может всему положить конец. Всему миру, Генрика. Достаточно бросить, - и корабельный порох поставит точку!
Отвернулся, и глухо напомнил:
- Как хочешь...
Обман, или насмешка пирата?
На траверзе, раннее утро, подняв над свежающим бризом туманные клубы, открыло город. Шарки его рассмотрел с капитанского мостика, и велел позвать Бэнкса...
- Твоя пленница, Бэнкс, и ты, - неплохая пара, чтобы пойти, осмотреть городок. Ты ее не покалечил? Можешь ее, заодно, и продать в этом городе. А потом, - Шарки не выдержал и рассмеялся, - потом еще раз возьмешь ее в плен! Город надо разведать. Давай!
***
Прогибаясь, взрезывал веслами волны, гнал ялик Бэнкс, и смотрел на Генрику. Не рассматривал, - просто она была перед глазами, а за спиной горизонт, и пиратский корабль в дрейфе.
"Разочарован добычей? - думала Генрика, - Сменяет на что-то, или продаст?" Она оглянулась. Корабль, как черный паук, был далеко.
- Можешь забыть мое имя, и мы простимся, - сказал Копли Бэнкс, причалив, - Твоя жизнь принадлежит тебе, а не мне, или капитану Шарки.
Ялик приткнулся вдали от города. Бэнкс хотел протянуть, чтобы помочь сойти, но она бы не протянула свою. Морщины прорезали лоб пирата.
- Стены, сложенные из пороха, это кошмарные стены! Иди - там жизнь, там город, Я причалил подальше, чтобы не знали, с какого ты корабля. Иди.
Пять шагов до жизни. Генрика сделала их: без сил и воли, и без сознания даже, пять этих шагов, может сделать каждый…
Черный, застывший у горизонта, паук остался в прошлом. Горячая жажда прощания с жизнью, жажда, пережитая на корабле, освобождала Генрику.
Она стояла на берегу. "Обман, или насмешка пирата?" - не знала она. Добрый взгляд, и участливый голос Шарки, давали надежды затем, чтобы смерть превратилась в зрелище. В удовольствие для капитана.
Но Копли Бэнкс не был Джоном Шарки…
"Воздух свободы, - хотел спросить Бэнкс, - Вам не кажется сладким?" Он держал в руках весла, готовый вонзить их в воду. Не простившись, сошел он в ялик, и занял место гребца: спиной к берегу, к Генрике, к миру.
"Одной звездой меньше падет с небосклона", - подумал, и промолчал. Больше не было слов.
Проклятия, все что угодно, думал услышать он. "Пусть, - думал он. - Они - тот же порыв, хлопком выбивающий воду из спавшего, мокрого паруса…".
Нить легко разрывалась: случайная, тонкая, как паутинка - от Генрики к Бэнксу.
- Бэнкс, - негромко окликнули с берега.
Одиноко, свечкой на алтаре заброшенной церкви, стояла на берегу фигурка.
- Ваши люди убили моего отца и брата, - сказала Генрика, - Я одна, Бэнкс...
Пушечный выстрел так не заставил бы дрогнуть. Бэнкс вонзил в воду весла, и, взмахом, рывком, вогнал лодку в берег.
- Идемте, - сказал он.
***
- Продал? - увидев, что Бэнкс, возвращался один, изумился Кларк, - Жаль! Очень жаль, я готов был отдать тебе две своих доли!
"Платье невольницы…" - подумал невольно Бэнкс.
Она подала ему руку, когда он сошел на берег.
- Мой город, - сказал он. - Об этом не знает Шарки, но, знайте Вы. Я дам последнее, Генрика: стены и крышу, не нужные мне…
- Ты был человеком, Бэнкс, в этом городе?...
- Да.
Неверно, не очень точно сказал пират, но не слукавил. Дом, его бывший дом, был не в городе, а над ним.
- Он пуст, как и я, - сказал Бэнкс, - такие по окна садятся в землю, потом исчезают совсем…
Он путался с "ты", на "вы": - Когда будет надо, - показал он, вниз, - всегда можешь пойти туда. Это хороший город, я знал и любил его раньше.
- А, может, мы вместе?...
- Нет. Этот город теперь не для меня…
- Тебя там повесят?
- Не знаю. Думаю, что должны*…(*Общество и государства жестоко преследовали пиратский рэкет. Уличенный пират должен быть повешен без промедление. Чаще всего, на корабельной рее…)
Правую руку держала над сердцем Генрика: не прижатая ею прореха разорванной ткани, могла обнажить плечо и грудь - затем и порвали платье. А платья другие, и, может быть, зонтик Генрики, остались пиратской добычей на корабле.
- Жаль, - вслух признался он, - в моем доме нет женской одежды… Но, дом, Генрика, - есть! Он вот, и он твой!
- Ты уйдешь?
- Да. Я должен.
- Кому? - обезоружила Генрика.
"Я оставил тебя в живых, черт возьми! - словами пирата, не вслух, отвернувшись, выругался Копли Бэнкс, - Глупо терзать меня дальше...".
- Все! - сказал он, и ушел.
Видело пламя свечи, отражаясь в глазах…
"Дал волю птице из клетки, и готов уже все забыть, - задумалась в одиночестве Генрика. - Так спешат те, кто боится раздумать. Зачем окликать такого? Зачем? Лучше также забыть, оставаясь потерянной, но спасенной".
"Вытереть, надо вытереть Бэнкса из памяти напрочь! - иначе забыть невозможно кошмарный сон, смерть отца и брата. Убитых, дай бог - не руками Бэнкса…
Но он - из той кровожадной оравы, прыжком на палубу опрокинувшей мир. Дым, кровь скоротечного боя и смерть, смерть… Разве можно забыть это все, не забывая Бэнкса?
Рука потянулась к свече и засветила огонь. Легко и бесшумно скользил с фитилька огонек. Не обжигающий, светлый огонь заслонял имя Бэнкса... Он и сам так хотел: "Этот город теперь не для меня…". Разве только город? Разве жизнь уместна вообще, в руках пирата, в душе?
Воздух чище, светлей становился от мысли, что нет больше Бэнкса. Ободренный взгляд всматривался вокруг, возвращалась жизнь…
"А Бэнкс не боялся смерти… - дрогнуло, как споткнулось, пламя, - Или же не считался со мной, или напротив - доверял, как тот, кому терять нечего? Отвергнутый, он показал на свечу, - "Можно всему положить конец. Всему миру. Достаточно бросить, - и корабельный порох поставит точку!".
Ушел, не узнав о том, какие надежды и ужас видело пламя свечи, отражаясь в глазах обреченной Генрики. Он не знает: тянулась рука в соблазне, и всю ночь не сводила Генрика глаз, покуда, сгорев, не погасла свеча…
***
"Кошмар продолжается?" - изумилась с восходом солнца Генрика. На пороге, в проеме открытой двери стоял Бэнкс. С плеча, заставляя щуриться, струилось солнце, мешая увидеть лицо и глаза пришедшего.
- Нам надо пойти, и купить тебе новое платье, - просто, как не исчезал, сказал он.
Генрика отступила. Взгляды встретились и Бэнкс подумал: "Дай бог, что хватило ума, не наделать глупостей, - подарить ей платье. Добычу, из рук пирата!".
- Ты не обещал вернуться…
- И сам не знал, что могу вернуться, Генрика.
Холодные взгляды сопровождали их в городе. Бэнкса знали, кивали приветствуя, и отзывались, когда он мог сказать два-три слова, другим. Но, обернувшись, она замечала другие глаза, тех же самых людей…
- Тебе надо выбрать платье самой, хорошо?
- А ты не хочешь…
- Хочу, но могу ошибиться. Я слишком легко это делаю…
"Где он?" - подумала Генрика о его мыслях. И признала, что почему-то не может не думать об этом. "Должна ненавидеть, - она понимала, - должна быть с теми, кто смотрит в спину, и так же смотреть…".
- Уже столько ошибок, что знаю точно: жизни не хватит исправить...
- Кто не ошибается, Бэнкс?
- Но не хочу, чтоб за эти ошибки платила ты. Пусть даже в виде платья, которое будет не тем.