Шутка морского дьявола, Бэнкс, или знамение бога
Вздох штормового предчувствия, холодной струей прокатился по палубе. Прошипел, по-змеиному, в реях и сетях оснастки. Повесил вслед за собой, в неподвижном воздухе, запах тины, и стих. Звенящая тишина опустилась с неба к воде. Соринка, застрявшая в паутине, не шелохнулась.
Мгновения, чтоб помолиться - и, грянет шквал. Всегда так. Такова природа. "Но, - посмотрел Бэнкс на небо, - кажется, мир поменял привычки…". Грозовая синь отступала с неба. Сверкнуло расплавленным диском кровавого золота солнце, сгоняя последние тени несбывшейся бури. "Рыбий глаз капитана Шарки!" - подумал Бэнкс. - Но где эта мощь нерастраченной бури? Ее кто-то присвоил, и нанесет удар позже?"
***
- Шутка морского дьявола, Бэнкс, или знамение бога! - услышал он за спиной, голос Шарки, - Шторм погрозил кулаком, повернулся и сник? Лентяй или трус, поступают так же! Бэнкс, ты мне нужен! Идем.
Шумели в его капитанской каюте.
- Сегодня большая пьянка, Бэнкс! Грозу отменили, и я нашим людям дал волю надраться.
В каюте играли в карты, счет, как обычно, ссорил людей.
- Хватит! - Шарки достал пистолет, постучал по столу рукоятью, и указал на дверь.
- Вон! Всем, вон!
Черный глаз пистолета, поочередно, от одного, к другому, оглядел побледневшие лица.
Таких, кто не понял бы Шарки, не было. Бэнкс и Шарки остались одни.
- Теперь их не будет близко, если не вызову сам! - улыбнулся Шарки, и убрал пистолет.
Огромным ножом, как доской, расчистил место, и пригласил к столу.
- Я знаю! - сказал он грозно, - Зачем ты просился не берег. И что ты там делал - знаю!
Вцепился глазами, выдержал длинную паузу. Потянулся, налил себе виски.
- А что говорили они - знаешь? О тебе, недостойные вещи Бэнкс! Знаешь?
- Я их не слышал, Шарки.
- И правильно делаешь, Бэнкс, потому, что и я их не слушал! Выпей со мной, капитаном Шарки.
Протянул бокал Бэнксу, и протянул свой, чтобы столкнуть их в приветствии:
- А к моим словам ты относишься также?
- Я помню, что ты говорил.
- Так знай: никогда не беру своих слов назад.
Кошка с мышкой играется так же: шанс, и - хлопок лапой сверху! Наиграется, - съест. Игра придает удовольствие трапезе.
- А как слово сдержать, - я забочусь сам: как хочу, и когда хочу. Мое дело! Надо выпить, Бэнкс!
Сходились бокалы, сплетались узлы разговора.
-Все же, ты прав: прелести пленной женщины, несравненно выше! Потому что с согласия, ты получаешь столько, сколько тебе соглашаются дать. А когда в твоих руках жизнь, а не только тело, - получишь все! Сладкий яд! Но я знал, что ты вернешься. Теперь будешь хотеть еще и еще, того же! Ну, а почему бы и нет? Женщину можно всегда поделить! Не с ними, конечно, - кивнул Шарки в сторону, - только не с ними! Ты думаешь, почему эти люди со мной? Много общего? Ублюдки, которые ползают в тине, и не способны подняться взглядом, выше собственной переносицы.… У меня с ними много общего?
- Нет! - отвечал он сам, - В них, нет ничего, кроме меленькой страсти и жажды наживы! Я знаю им цену. Они ничего не стоят! Я сам убивал их. За дело, случайно, и даже так, наугад - скрестив под столом пистолеты - кому повезет. И убил бы на палубе, в тот день, любого! Они это знают. А мне наплевать, я им нужен, не меньше, чем господь бог, - потому, что я им даю насытиться! Вот почему эти люди со мной! Не они, - я им нужен, Бэнкс!
Но я не хочу ползать в тине. Они говорят о тебе недостойные вещи, потому, что их птичьи мозги понимают, - ты выше их! И говорят затем, чтобы я этой разницы не замечал!
Хочешь, мы выйдем на мостик, и я им скажу: - Гуд бай! Уезжаю к маме. Все оставляю Вам. Ну, я же не заберу, с собой, к маме, корабль и пушки?!
И что? Они будут довольны? Вздохнут и расслабятся, да? Потому что меня боялись? Боялись и ненавидели, Бэнкс?
- Я же изверг бездушный, так? - пристально глянул в глаза капитан.
- Не ко мне вопрос: я под одним флагом с тобой.
- Но, все равно это так. Знаю! И не боюсь провалиться под землю: я человек - не исчадие ада. Те, кто меня ненавидит, получили таким, каким заслужили. Меня и моих ублюдков! Люди: их алчность, их жадность. Не будь золото дороже жизни, - не было б нас! Как жирные свиньи, по брюхо набитые золотом, испанские галеоны, положили начало пиратству. Моя изощренность - старческий шепот в сравнении с тем, что творят те! Собрать Урожай собирая, Старый свет жнет колосья; а собирая золото - вырезает: от младенца до старика, жителей Нового света. Имей это золото совесть - блестеть не посмело б!
Откричав, капитан сбавил тон:
- Но я о себе, и своих ублюдках. Так вот: не избавлением будет для них мой уход, - потерей. Они потеряют власть. Я с любым поспорю: матросом; лакеем; полковником, и королем - и останусь прав. Скажешь: вопросы власти, кроме полковника и короля, - к черту, ни как, никого, не касаются? Касаются, Бэнкс! Касаются, всех. Просто, тем думать не зачем: едят и живут - нам куры нужны и мы их держим. Кормим.
Хриплым клекотом смех прокатился в груди капитана Шарки.
- Не петух, а хозяйка курятника - вот кто их власть. С них - перьев клок, мясо, яйца, - но власть дает им корыто! Не будь хозяйки, которая рубит им головы, - не будет у них корыта.
- Вот что вспомнят они, - взмахнул рукой капитан, - если я им скажу Гуд бай!
Глотки в пол-бокала виски затягивали очередной узел беседы.
- Не скучно о курах?
- Не весело, Шарки.
- Вот, когда думал о них, - улыбнулся Шарки, - ты был мне нужен не больше, чем все остальные.
- Но теперь… - видел Бэнкс: капитан переходит к главному, - Я веду речь не об этом… О курятнике скучно и мне. Довольствуясь им, я бы тебя без раздумий убил. Но я хочу быть выше. Вот, пример… Покажи мне поляну, где плоды созревают золотом. Зерна, ягоды, - чистое золото. Я там буду первым! Но, там же окажутся: пекарь и лекарь, священник, полковник - все, кто узнал об этом!
Не пекари-лекари или священники, - о, это будут другие люди! Их не узнать. Они жить перестали, потому что золото это не жизнь. Это гонка и головная боль. Его надо делать, и прятать. Делать и прятать! Мигрень, которую лечат две вещи: нищета, или вечный покой.
Но, я не единственный, Бэнкс, среди тех, кто любит чужой урожай, потому, что не любит работать. Обязательно, шайка таких, как мои, ублюдков, найдется. А это, - ты знаешь, - море крови, за каплю золота…
Но там, пусть не всех, и не сразу, я уничтожу их. Даже, если они - мои люди. Оставлю такого, как ты и скажу владельцам: "Соседа, который вторгся на Вашу межу, я поставлю на место! Вырву руки ворюге Билли! Берну, - за то, что сует нос в чужие дела, - поломаю нос. Выколю глаз старой бестии Шаров, которая любит подглядывать! И ухо отрежу, на всякий случай… Появится Брэдли, который грозит забрать землю, - я отрублю ему голову! Я вам нужен, как крыша над полем, над которым летают камни".
Золото этих людей, от каждого, ручейком потечет в мой сундук, - чтобы я оставался крышей. И если же где-то, на мой взгляд, ручеек обмелеет, своими руками выжму недостающее. Там, где золото, камни над головой летать будут всегда. Там, где золото - неизбежно возникнет пиратство! Я там нужен, Бэнкс?
- Курятник другой породы, - подвел итог Бэнкс, - и вместо корыта - сундук с деньгами.
- Та же суть, но - полет другой высоты!
- В одиночку так не летают, - заметил Бэнкс.
- Ты правильно понял! Неразумно я поступаю, Бэнкс. Плохо. Жгу корабли, шлю на дно. А у меня один корабль. Только один! Разве лишним будет второй корабль? Эскадра?!
Шарки брезгливо окинул взглядом объедки, карты и кости, разлитый виски. Наполнил бокалы.
- А тебе по плечу капитанский мостик! Нам не будет равных, когда мы заиграем в четыре руки! О, это будет! - Шарки с восторгом выпил. - Однако, восторга не вижу?...
- Ему место в деле, - ответил Бэнкс, - а не в словах.
- Давай о деле! Что ты узнал о городке?
- Все. Даже знаю, где библиотека.
- Библиотека? Зачем? Ну, ладно: книги горят хорошо. Но и я знаю, Бэнкс, где в этом городе, что лежит, и как взять.
- Порой достаточно просто вспомнить.
- О, нет, что ты, нет: я свои города не считаю! Даже если и был здесь, то вряд ли помню. Они все похожи. Их потом, после меня их приходится строить заново... Все просто Бэнкс: пришел доброволец из этого города и все рассказал.
- Считаешь, правду он рассказал?
- Знаю: правду! Я не звал, он пришел ко мне сам. А такие не врут, я их знаю. Руками пиратов они выгребают свой город, и получают от нас свою долю. В каждом городе есть гражданин, желающий этот город продать.
- Великой должна быть такая доля?
- Не важно. Он в долю вступил, я купил город. Хорошая сделка, а доли он не получит. Он - там! - показал на дно Шарки, - Потому, что я велел Крэду дать надлежащий расчет. Мы уже не в долгу - человек получил ровно столько, сколько он заслужил. Справедливо, а сделка осталась в силе!
- Крэд проводил его в надлежащее место! - согласился Бэнкс.
- Завтра спалю этот город дотла, за то, что в нем были такие граждане!
***
Привычки думать о будущем, возраст не отнимает. Не могла заснуть в эту ночь Шарлотта. Человек исчезает, - жизнь, нет. К тем, кому до небес, в силу возраста, далеко, переходит она. К таким, как Генрика.
Да им, начинающим, очень жаль, - свойственно делать ошибки! Мудрость таких как Шарлотта, не убеждает таких, как Генрика. "Слова бессильны!" - жалела Шарлотта, и мысль об этом не позволяла спать. Большой недостаток у слова - его можно оспорить, а жизнь посчитается с истиной…
Шарлотта, одну за другой, зажгла две свечи. Потом засветила еще одну и спокойно, тщательно, осмотрела заряженный пистолет.
Завтра, защищая себя, свои книги и дом, Шарлотта, выстрелом из пистолета, убьет Копли Бэнкса. Пусть сама будет тут же убита - но уже не оспорить последнего слова Шарлотты!
Шарлотта на уровень глаз подняла пистолет, протянула к невидимой цели. Грозная тяжесть была послушна. Что ж, такова судьба: Шарлотте и Бэнксу быть жертвами на алтаре судьбы Генрики.
***
- Небеса тебе делают честь! - сказал Джон Шарки. - Клянусь, ты не ожидал, но ты именно тот! Я это понял там, когда ты дерзнул отбить мою женщину; оценил, и не стал тебя убивать.
- Свечка стоила этой игры! - отозвался Шарки.
- Ты отважен, да есть недостаток: мало вкушал побед. Ты не познал своего превосходства. Разве что с женщиной, которую я тебе подарил? Это мало! Я дам тебе больше. Дьявол жмет твою руку, Бэнкс!
С плеском, торжественно, грозно, сошлись бокалы.
- Жмет руку?! - уточнил Копли Бэнкс. И, осушив бокал, без размаха, коротким ударом в голову, оглушил капитана.
Время покаяться, вспомнить, и помолиться…
Шарки пришел в себя в орудийном трюме. Бэнкс, обрубив канаты, перекатывал пушку. Грохот колес этой адовой колесницы, привел капитана в чувство. Бэнкс устанавливал жерло в упор, в лицо капитана. Распятый канатами, спиной к орудийному портику, Шарки нелепо сидел на полу.
- Это что? - разлепил он губы.
- Это дьявол пожал мою руку, Шарки!
- Ты дьявольски шутишь?
- Я этого не умею, Шарки!
Зияющим, черным зрачком в глаза заглянула пушка. Ужас был в том, что не признает ничьей власти эта холодная, смертоносная тварь. Плевать ей на всех, и на Шарки! Она служит только тому, в чьей руке факел. А в руках капитана Шарки уже не могло быть факела!
- Как и все, ты ошибся сегодня, Шарки! Гроза не исчезла, и не была шуткой морского дьявола. "Лентяй или трус" - ты обидел ее. Она затаилась здесь, и готова сказать теперь свое слово.
- Ошибся, конечно, Бэнкс… обидел. Развяжи, я буду просить прощения.
- Его просит совесть, а ей не мешают веревки.
- Хорошо. Я проиграл. Развяжи, и отдам тебе половину золота. Половину всего состояния, Бэнкс. Это немало!
- Ты забыл, что однажды спалил половину этого города; и мой дом, и убил семью…
- Семью? О боже! Откуда я знал… Возьми все! Все, что есть у меня. Никакая семья не потянет на столько золота!
- Придется тебе пожалеть, но я не считаю так же!...
- Это каприз! А где разум? Ничего нет дороже золота! Тем более - столько золота!
- Есть. Пусть недавно, но я это понял.
- И потому я здесь?
- Именно потому!
- Но мы же пираты, Бэнкс! Мы служим дьяволу оба.
- Тебе он руки не подал бы, Шарки! Ты любишь смотреть в глаза тех, кого убиваешь. Что ты хотел там увидел? В глазах мальчишки, которому подарил надежду? Кто умирает раньше: он, или его надежда? Ты это рассматривал, Шарки? А в глазах женщины? Поэтому я у тебя ее вырвал. Ты прав, я мог быть тебе равным! И мог потеснить тебя на твоем королевском троне. Но справедливость не в этом. К тому же, я скромен в амбициях, Джон. Я хочу от тебя не много. Просто хочу, чтобы эта пушка, так же как ты в глаза жертвам, - посмотрела в твои глаза! Как ты, - так же близко…
Дрожь охватила Шарки:
- Тебе же невыгодно убивать меня…
- Я не достоин любви, потому что ты жив. А я хочу быть любимым!
- О-о! - холодея, понял его Джон Шарки.
Бэнкс взял свечу. Зажег и установил ее в горку пороха. Теперь все было правильно. В глаза Шарки смотрела пушка, а в казенной части ее, на запальной полке, горела свеча. Пройдет, может быть, около часа и фитиль догорающей свечки, спадет в горку пороха. Это мгновение Шарки увидит во все глаза. Выстрел! Четыре тяжелых ядра, которые Бэнкс закатил в орудийное жерло, полетят в лицо.
- Зачем так! - кричал Шарки, имея в виду свечу.
- Даю время покаяться, вспомнить их всех, помолиться…
Взгромоздилось в веревочных путах, прогнулось, забилось в истерике тело. Не в силах выкрикнуть имя, взвыл, понимая, что все уже кончено, Шарки.
Бэнкс поднял капитанскую шляпу, скомкал не отряхнув, и сунул в рот Шарки.
- Ты все сказал в этом мире, Джон! - отвернулся, и навсегда ушел Копли Бэнкс.
***
Гроза, затаенная в небе вчерашнего дня, прогремела с рассветом. Нагнала, и взметнула на гребень волны шлюпку Бэнкса. Прокатилась в город, шурша освежающим ветром в бойницы портовой крепости, в окна домов.
В небо, на смену Авроре, всходило солнце. Кровавые руки пирата Шарки, покинули мир. Не знал о своем спасении город; начинался, новый, другой день, - без дьявола на горизонте.
Ты победила, Генрика!
Человеком, который вернул себе право на счастье, переступал порог своего жилища, Бэнкс.
- Я знала, что ты вернешься, Бэнкс. В тысячах мыслей жила этой верой: вернешься! Ты здесь. Значит, теперь навсегда. Так ты сказал, ты помнишь?...
- Да. Генрика! Я здесь, значит с тобой навсегда!
"Ты понимаешь, какое большое дело ты сделала, Генрика?! Ни за одним из тех, среди кого мы живем, не знаю подобного, милый, любимый мной человек!" – торжественно, длинно, - но это правда, и он бы не мог говорить иначе. Надо было сказать: "Ты вернула мне веру в жизнь, в справедливость. Вернула сердце, которое я потерял. И потому я твой, твой навсегда! Но… - ут он смущался, - Мы любим… А ты… ты сможешь быть навсегда моей, и со мной, без остатка - так же точно, как я? Мы готовы, Генрика?".
После солнца снаружи, в доме взгляд потерял остроту на какое-то время. Бэнкс подбирал слова. Хорошие, добрые, лучшие в мире слова. Но в сердце скользнула тревога… Какие-то сумерки, которых не ожидал Копли Бэнкс...
- Ты сделал все. Небо, я - никто в тебе не сомневался. Но я, прости… Я больна, и, кажется, ухожу…
- Что ты! - приник он к ее постели, - Силы вернутся! Генрика, многие здесь болеют, попав новичками, как ты. Это легко лечит время.
- Прости. Это я виновата. Нельзя было так, а я рассердилась кажется, на тебя… Подумала, что ты не вернешься, потому что не обещал. А так было нельзя. Я совсем не надолго, на миг подумала…
- И забудь об этом!
- Только на миг подумала, и в этот миг укусила змея. Я в океан смотрела, с камня, где карта Англии. А под камнем была змея… Я виновата, нельзя было так думать, Бэнкс…
Малышом-олененком прошла неуверенно, припала к твердой руке Копли Бэнкса ладонь ослабевшей Генрики. Жар той, изнутри выгорающей амфоры, ощутил в ее теле Бэнкс.
На запястье он видел "Дельту" - двугранный, с разлетом, след ядовитого зуба змеи Аконхо.
- Я люблю тебя… Мне не страшно, Бэнкс. Страшно было тогда, на палубе, - я могла умереть, никогда не коснувшись тебя, и даже не зная, что ты есть на свете…
- Мы любимы, Генрика, и никогда не расстанемся больше! Ни на миг! Это я знаю, любимая, и обещаю тебе!
- Шарлотта сказала, что ты… Я… я не знала, что ты очень скоро вернешься.
- Ты была одинока со мной, прости!
- Нет. Я не поверила в это, и, видишь, права… Я за тебя боролась, Бэнкс, постарайся жить долго.
- Ты победила, Генрика! - в глаза - как в два чистых озера, два океана, как в бездну, скользил благодарный взгляд Копли Бэнкса, - Подожди меня, Генрика. Я скоро вернусь. Подожди, любимая.
- Я подожду.
Он видел, что удивил Шарлотту
- Что с тобой, Копли Бэнкс? Ты болен?
- Нет, - покачал он головой.
- А когда же, - помедлив, спросила она, - я увижу ублюдков, и самого капитана Шарки? У меня с ним, ты знаешь, есть личные счеты…
Бэнкс улыбнулся, кивая на пистолет:
- Снимите, Шарлотта. Тяжелая штука, и теперь ей не место на Вашем поясе. Шарки не будет! Их - тоже.
Шарлотта тронула рукоять. Посмотрела на Бэнкса.
- Что ты делаешь, Бэнкс, глядя в глаза, - говорила она, - Зачем тебе эта девочка? Мало душ загубленных на корабле?!
Бэнкс опустил голову.
- Шарки убит! - сказал он.
- Господи! - опустились руки. Шарлотта пристально, посмотрела на небо. Она давно знала Бэнкса. Ему надо было верить.
Покачав головой, Шарлотта долго смотрела в вслед Копли Бэнксу. И вновь опустила ладонь на тяжелую рукоять пистолета. Она верила Бэнксу.
- Две беды, - проворчала она, - у нас было: пираты и змеи…
И пошла в дом, чтобы снять пистолет.
"Что она, - грустно подумал Бэнкс, придя к камню, - могла видеть сверху, оттуда? Что хотела увидеть? Созерцание побуждает подняться выше не для того, чтобы видеть предметы. Нет, взгляд созерцающего - это взгляд мечтателя. Он побуждает подняться, потому что тянется вдаль. Это взгляд к горизонту, за горизонт - к линии, за которой таится будущее. Взгляд тянется, чтобы увидеть завтра, - потому, что мы боремся за него сегодня.
Неподвижно, и долго: коленями к подбородку - в позе мечтателя мы поразительно схожи - устроены так, - всматривалась в завтрашний день Генрика. Видела нас, нашу судьбу. Видела: нам быть вместе. Что ж, так и будет!".