Брат
Сандип! – говорит Бариндра. – Что ты здесь делаешь? Я велел тебе оставаться дома. Там ты нужнее!
Я обо всем позаботился, пита. Оставил вместо себя Хари. Если соберутся люди, он покажет им, что на чердаке пусто. И даже вызовет полицию, чтобы амма с дадимой чувствовали себя в безопасности.
(С Хари я заключил сделку – в обмен на помощь поклялся оставить в покое Теджаль. За притворные слезы мне было немного неловко. Его сестра красива, но глуповата. Майе она и в подметки не годится.)
Ты передоверил свой долг другому? Так-то ты платишь приемной матери за все, что она для тебя сделала? Так нельзя, Сандип! Разве хорошие сыновья так поступают?
При всем уважении, пита, долг у меня есть и перед сестрой. Я обещал Парвати присматривать за Майей. Никогда не бросать ее одну.
Ага, послушный долгу брат, – говорит Акбар. – Законная гордость семьи.
Защитник
Да кто ты вообще такой? – говорю я Акбару. – Что это за панибратство от простого погонщика верблюдов?
Ах, прошу прощения. Впрочем, мы, кажется, знакомы. Я, во всяком случае, знаю, кто ты такой. Прославленный гид Сандип Джайсалмерский. Мальчик, которого спасли козы. Не слишком почтительный сын, зато внимательный и ответственный брат. – Он смеется. – А еще, если не ошибаюсь, защитник девушек, да? Собравшийся охранять Майю, как Вишну – свою Лакшми.
Хорошо, что темно и Майе не видно, как я краснею.
Да, ты непростой парень, Сандип. И с интересным прошлым.
Его грудной голос парализует меня. И внушает нехорошее предчувствие.
Пита, – с трудом выговариваю я. – Я пойду с вами или поеду на вьючном верблюде.
Акбар снова смеется. Запасного седла у нас для тебя нет. А без седла ты не выдержишь и мили.
Выдержу, Акбар. Я родился в пустыне. И ты, разумеется, об этом слышал.
Хм-м. Знаете, Бариндра-сахиб, ваш приемный сын позабавил меня. Если ему так уж хочется, можно взять его с собой. У меня есть еще один верховой верблюд.
Бариндре решение дается нелегко.
Вы не оставляете мне выбора. Солнце почти взошло, и, если мы сейчас же не тронемся, наш отъезд заметят. У меня нет времени проверять, правду ли говорит Акбар. Тащить домой сына тоже некогда. Так что в путь! И постарайтесь, чтобы я о своем решении не пожалел.
Акбар отвешивает поклон Бариндре. (Лицемер.)
Я кланяюсь Майе. (Я не оставлю тебя наедине с этим скользким типом!)
Она натягивает покрывало чуть не до глаз. Рука у нее больше не дрожит.
Вперед, Сандип. – Акбар кивает на верблюдицу, невысокую, с обвисшей клочьями шерстью. – Мумаль ждет тебя. Ты ей наверняка понравишься.
Подонок.
В пустыню
Акбар подводит Майю к самому крупному из верблюдов. С уздечки у него свисают яркие кисти и серебряные колокольчики. С украшениями явно перестарались, животное смотрится из-за них нелепо. Но мне все равно завидно. Мохиндра – одна кличка чего стоит – выглядит величаво. Моя Мумаль напоминает какого-то поеденного молью грызуна со спичками вместо ног.
Ну что, Майя, ты готова? – спрашивает Акбар. – Готова погрузиться в настоящее безмолвие? – Он пытается приобнять ее за плечи, но она сбрасывает его руку. – Как тебе будет угодно, принцесса. – Она перекидывает ногу через кожаное седло. Акбар усаживается позади нее. – Не беспокойся, шепчет он ей прямо в ухо. В пустыне тебе не придется разговаривать. Там песок и ветер поглощают все слова и поступки.
Майя ежится.
(Почему Бариндра молчит и не вмешивается?)
А ты, Сандип? Ты готов? – Три пары глаз наблюдают, как я пытаюсь справиться с Мумаль. – Ты, наверно, не знаешь волшебного слова, без которого верблюд не встанет?
Перестань, Акбар! Я с самого детства на верблюдах ездил.
Он смеется и стегает Мохиндру плеткой.
Тогда не отставай, юный герой.
Я щелкаю языком, сжимаю коленями верблюжьи бока, размахиваю ветхой плеткой, и в конце концов Мумаль с громким недовольным стоном поднимается на ноги. Акбар с Майей вот-вот растворятся в темноте.
Фарук бы посадил Майю ко мне!
Великая неизвестность
Разгорается заря. Свет восходящего солнца ложится тонкой полоской над горизонтом. Похожий на дольку арбузной мякоти. Соскальзывающей с лезвия ножа.
Мне так захотелось сладкого спелого арбуза, даже живот заурчал!
Скоро у нас нашта?
Ты с собой провизии прихватил? А то знаешь, Сандип, на четверых мы не рассчитывали.
(Так он и будет всю дорогу по любому поводу выставлять меня дураком?)
Ты меня не понял, Акбар. В Мул-Сагаре я знаю дерево, на котором как раз созрели манго. Там можно наесться до отвала и набрать плодов с собой в запас. Это совсем недалеко.
Я помню это дерево, – говорит Бариндра. – Ты хорошо придумал, Сандип.
Видишь? Я не буду вам обузой.
Я смотрю на Майю. Она укутана, как заключенный в тюрьме. И всем телом подалась вперед. Как будто хочет как можно дальше отстраниться от Акбара.
Мул-Сагар
Я вынимаю нож и ловко разрезаю манго, как учила меня амма. Два надреза, чтобы достать косточку. Потом мякоть на кубики. Мы сидим под деревом и молча едим.
Майя, – говорит вдруг Бариндра.
Я смотрю на него, открыв от удивления рот. Бариндра обращается непосредственно к Майе?
Ты понимаешь, что из города тебя пришлось увезти ради твоего же блага?
Она не поднимает глаз.
Майя, так больше продолжаться не может, – говорит Бариндра. – Молчание становится для тебя опасным.
Мы с Акбаром перестаем жевать. Притихли и ждем, что она Бариндре ответит. Внезапно где-то на дереве раздаются пронзительные вопли, нам на головы градом сыплются листья. Акбар хватает камень и запускает его в середину кроны.
Может, она боится неизвестности? – кричит Акбар вслед улетевшему камню.
Камень во что-то ударяется, и Майя вздрагивает от звука удара.
Или в глубине каждого из нас засел вопрос, который неотступно всплывает в наших снах?
Он кидает еще один камень. Из листвы выпархивает перепуганный белый попугай.
Как нам назвать свою вину? – шепчет Акбар.
У Майи дрожат губы. Крупной дрожью, как если бы кто-то теребил ее нижнюю губу. Я отворачиваюсь. Она сейчас хуже чем голая.
(Помоги.)
Я встаю. Простираю руки к далекому плоскому горизонту.
Не пугайся, когда перед тобой открывается безграничное. Как пустыня безгранична для взора, так и любовь безгранична для сердца.
Кто тебя этому научил? – спрашивает Бариндра.
Ты.
Бариндра качает головой.
Это мудрые слова, – говорит Акбар. – Что, если ты научился им в своем загадочном детстве?
Я пропускаю сказанное им мимо ушей. Поворачиваюсь и смотрю на Майю. Она крепко сжимает кулаки. Пальцы окрасились красным от платка, который она мяла в руках. Хочется понять, помог я ей или нет еще на какое-то время сохранить свою тайну.
Наперегонки
Мы стремимся на запад, к горизонту, к подвижной полоске, отсекающей небо от земли. Мягкие верблюжьи копыта-мозоли оставляют вереницы следов, похожих на стежки, которыми заштопаны прорехи в плоском ландшафте.
Долго тянется утро. Потом приближается полдень. Желтый шар солнца заползает всё выше и выше. От жары и размеренного верблюжьего бега я отключаюсь, голова безвольно свешивается вперед, подбородок бьется о грудь. Из уголка рта стекает слюна, как у задремавшей в автобусе беззубой старушки. В то, что я родился кочевником, сейчас верится с трудом.
Я оглядываюсь через плечо на Акбара. Одной рукой он держит повод, другой – Майю за бедро. Она спит, прислонившись к нему спиной, пристроив затылок ему под подбородок. Неужели она так легко поддалась его чарам?
Акбар смотрит на меня с ухмылкой.
Когда линию горизонта ломают своими охряными вершинами песчаные холмы, Акбар кричит мне: Под ними мы сегодня заночуем!
Мне на глаза попадается плетка, заткнутая за ремень на шее у Мумаль.
Давай до барханов наперегонки, Акбар! Кто приходит последним, тот развьючивает верблюдов.
Ты один на верблюде и совсем мальчишка! – отзывается он. – А нас тут двое!
Я подстегиваю Мумаль.
Двое-то двое, но ты, Акбар, старый и тощий! Высох, как мертвое дерево!
Да, это правда, маленький братец, провонявший навозом! А знаешь, какая еще есть правда?
Какая, мой морщинистый друг на пердячем верблюде?
Мумаль – ленивая! Прямо как ты!
Акбар стегает Мохиндру. Верблюд проносится мимо меня неловко сложенной скаковой лошадью.
У Майи платок слетает с головы. Ее улыбка мне как ножом по сердцу. Неужели я ее потерял?
Ни при чем
Ты тут ни при чем, Сандип.
Таким я Бариндру никогда не видел. Таким решительным. Уверенным в себе. И черствым.
Надеюсь, Акбар знает, куда мы едем.
Разумеется.
Но мне ты этого не скажешь.
Не скажу.
По-твоему, не подозрительно, что Фарук так внезапно заболел? И что ты до сих пор не был знаком с его десятым внуком?
Я прослежу за ним. Обещаю. А теперь, раз уж проиграл пари, может, займешься поклажей?
К сожалению, Бариндра слишком хорошо думает о людях. Вогнав в мягкую землю колышки для Майиной палатки, я пытаюсь улучить момент и подсунуть ей дневник. Хочется знать, что она думает. О том, что наш проводник распускает руки. И не говорит, куда он нас ведет.
Но Акбар не спускает с меня глаз. Как коршун, наметивший себе в добычу грызуна.
От идеи с дневником приходится отказаться.
Бархан
Песок под ногами похож на шелк.
Мы с Майей взбираемся на бархан – склонив головы, оскальзываясь назад после каждого шага. Сначала Майя держит спину прямее обычного, сгибает руки в локтях, выше поднимает колени. А потом уже карабкается, как песчаный краб. Я карабкаюсь сразу за ней.
Наверху я встаю, поставив ноги по разные стороны от гребня. Посмотри, Майя! Это море! – Я показываю на горизонт, на подвижный от жара воздух. Эту игру я придумал себе в детстве, когда Бариндра брал нас на долгие прогулки в пустыню. Когда-нибудь я переплыву это море, диди, – говорил я. Обязательно переплывешь, – соглашалась сестра.
Майя, я хочу с тобой поговорить, – начинаю я. – Про Акбара.
Но тут бархан пробуждается, как будто какое-то гигантское существо начинает вдруг выпрямлять спину. Песчаный гребень осыпается у меня под ногами.
Я кубарем качусь вниз, глаза саднит от набившегося песка. Останавливаюсь, за что-то ухватившись рукой. Рот у меня полон песка. Жаль, что он не забил и уши, чтобы я не слышал насмешек Акбара.
Сандип! Кто же так свою Лакшми сторожит? Кувырком-то, поди, несподручно?
Я лежу у ног Акбара. Повезло тебе, что я на пути попался, – говорит он. – А так бы ты внизу весь лагерь подавил.
Он помогает Майе подняться. Она вся с ног до головы в песке. Сари все размоталось.
Как тебе приключение, Майя?
Он обращается к ней, но смотрит при этом на меня.
Но Майе не смешно. Она нервно сжимает в руке складки оранжевой ткани.
Закат
За барханами догорает день. Последние закатные лучи венчают их гребни кроваво-красной короной.
Майя сидит на земле у палатки. Руки ладонями вверх. Она поднимает и опускает их, словно делает приношение небу.
Я подставляю свои ладони под ее. Песок струйкой сыплется у нас между пальцев в складки ее сари.
С губ у меня сами собой срываются строки.
"Мир – это сон,
Он в миг любой исчезнет без следа;
И разве долго простоит тот дом,
Что ты построил из песка?
Всё это Майя".
Нанак? – спрашивает Акбар.
Да.
Почитай еще. У тебя приятный голос.
Нет, хватит.
Не хочешь – как хочешь. Я, по-моему, помню, как там дальше:
"Всё это Майя.
О, простак, зачем ты
закоснел в обмане?
Очнись! Проснись, пока еще
не поздно".
Мы с Акбаром пристально смотрим друг другу в глаза, как звери, оценивающие силу противника. Кто первый не выдержит и дрогнет, тот проиграл.
Песок
Ветер гуляет по нашей стоянке и разгоняет тени. В пустыне тихо, только песок с шелестом осыпается по склонам барханов.
Я знаю, что нельзя, но все равно тру глаз. Глубже втираю в роговицу колючую песчинку.
Майя трогает меня за плечо. Касается кончиком пальца моего века. Придерживает, чтобы оно не закрылось.
Я чувствую на щеке ее дыхание. Мы терпеливо ждем, пока слезы наполнят глаз и вымоют из него песчинку.
Я просыпаюсь.
Утро
Наконец-то проснулся, Сандип, – говорит Акбар. – Что тебе такого снилось? А то ты всю ночь стонал, нам спать мешал.
Заткнись, Акбар.
Майя стоит на коленях. В руках у нее длинный кусок зеленой материи. Акбар показывает, как из этого куска свернуть тюрбан, который носят кочевники. На его несуразно большой голове сворачивается кольцами толстая змея.
Майя, – шепчет он. – Майя.
Руки у меня напрягаются, как готовая к выстрелу рогатка. Сами по себе сжимаются кулаки. Еще чуть-чуть – и я размозжу ему челюсть. Но тут я вижу лицо Майи. Что-то в нем переменилось со вчерашнего дня. В глазах пропала глубина. Они будто потухли.
И вместо того чтобы врезать Акбару по роже, я начинаю придумывать, как бы его получше уесть. Но не могу сложить нужные слова. Мозг словно бы отделился от тела.
Запихнуть бы ему в глотку этот дурацкий тюрбан. На большее моей фантазии не хватает.
1-2 декабря 1984
Пустыня Тар
Мы едем, отдохнем и снова в путь, – поет Акбар. – И так всю жизнь. Тот, кто живет в пустыне, на радость странствий обречен, а об ином забудь.
Это Руми? – спрашивает Бариндра.
Нет. Другой великий поэт, по имени Акбар. Неплохо он пишет, да? – (И при этом редкая скотина, разве нет?) – Сандип! – окликает меня Акбар. – Может, скрасишь нам путь еще каким-нибудь стихотворением?
Я отказываюсь. Да я в присутствии этого человека просто так рта не открою. Но про себя я повторяю строки персидского поэта аль-Халладжа:
Ради тебя я спешу по земле и по водам,
Ради тебя покоряю пустыню, в горах пробиваю проходы.
Ради тебя отвратился от мира и думать не стану о нем,
Пока не примчусь в те края, где мы будем с тобою вдвоем.
Я украдкой смотрю на Майю. Ее взгляд устремлен в пустыню. Не на меня.
А что ты хотел, Сандип? – одергиваю я сам себя. – Она что, должна читать твои мысли?
Вот, я уже и думаю так, как говорит со мной Акбар.
Россказни из пустыни
Расскажи нам про себя, Акбар, – говорит Бариндра. – Чтобы время скоротать. Мы же о тебе ничего не знаем.
Да, Акбар, – добавляю я. – Кто ты вообще такой? И почему я тебя не встречал в Джайсалмере?
Потому что мы с тобой очень разные, Сандип. Я всегда сам по себе. А ты в толпе. Я изучаю музыку и литературу в часы, когда становятся длинными тени. А ты, как бродячая собака, жаришься на полуденном солнце. Торгуешься на рынке. Тянешь из туристов деньги, каких и близко не стоит твоя болтовня. А в свободное время охмуряешь девушек. Я, в отличие от тебя, Сандип, стараюсь наилучшим образом распорядиться дарами, которые получил от Бога.
Ах да, ты же у нас поэт. Без гроша, но богатый духовно. Воспеваешь мир, в котором не живешь.
Ну не всем же везет, как тебе, Сандип. Так, чтобы чудом спастись. Чтобы начать новую жизнь, лучше прежней.
Поэтому, Акбар, ты предпочитаешь переживать случаи из чужой жизни.
Я их коллекционирую, Сандип. Твой случай – особенно ценный для меня экземпляр. Ведь кочевники редко погибают в песчаных бурях.
А тебе не интереснее было бы в пересказе сделать их рыбаками с Аравийского моря? Которые взяли и переселились в пустыню.
Ты говоришь так, будто эти люди тебе никто. Неужели ты совсем ничего не помнишь?
За этим-то ты и явился в Джайсалмер, да, Акбар? Чтобы выудить у меня воспоминания для очередной своей песни? Это же ненормально – так интересоваться жизнью других людей. Что, у тебя больше ничего нет за душой, кроме старых россказней из пустыни?
Да, Сандип, больше ничего. Но так будет не всегда. И перемена произойдет раньше, чем ты думаешь.
Свежие следы
Здесь остановимся на две ночи, – говорит Акбар у подножия высокой песчаной гряды. – Мне седло натерло.
Да, думаю я злорадно, ехать с этим не очень удобно. Его рука лежит у Майи на бедре. Когда Майя заваливается набок, задремав, он прижимает ее к себе. Придерживает за талию, когда Мохиндра спотыкается. День напролет поет ей на ухо песни. И Бариндра ни слова ему не говорит! Как послушный слуга.
И Майя больше не отстраняется от Акбара. Она уступила? Сдалась?
Майя не смотрит ни на кого – только вперед, на горизонт, очерчивающий границу безжизненного пейзажа. Тело ее неподвижно. Пальцы не бегают по невидимым клавишам.