Потом он немного поторчал в баре, сжимая и разжимая кулаки, точно сдавливая невидимые шарики из физически ощутимой резины беспокойства. Ричард не хотел, чтобы Кельберн, Рейзер, Слэттер и прочие прихлебатели пришли раньше нее - эта мысль была невыносимой. Он тут же утек бы в слив омерзения, напрямую соединенный со сточной канавой прошлой ночи. По меньшей мере он мог бы поговорить с Урсулой один на один, пока этого не произошло. Он мог бы воспользоваться преимуществами, данными ему тем самым листком клеящейся бумаги для записей.
Ричард вдруг вспомнил об отдельном кабинете, в котором вчера были они с Рейзером. А что, если она там? Одну из горничных, обслуживавших те комнаты, в свое время "обслужил" Белл, Ричарду с трудом в это верилось, но после того случая она решила, что теперь перед ним в долгу. Она сделала так, чтобы у Белла и его приспешников был доступ к копии ключа всякий раз, когда им хотелось уединения в стенах клуба.
Если Урсула там, то чем она там может заниматься? Последствия долгого дня размышлений, неуверенности и с трудом сдерживаемой похоти начали сказываться на сознании Ричарда. В голову ему лезли мрачные картины того, как Урсула делает минет - Рейзеру! Слэттеру! Кельберну! Или кому-то из еще более грязных и похожих на хорьков Белловых прихлебателей. В то время как видения, одно ужасней другого, громоздились в Ричардовом воображении, сам Ричард взгромождался по ступенькам наверх. Когда он вскарабкался-таки на пятый этаж, сердце его бешено колотилось, а зрительное поле то расширялось, то тут же сжималось, как мехи аккордеона. Ни секунды не колеблясь, твердой рукой он открыл дверь.
Заскрипели петли, дверь распахнулась - и он увидел, что в самом центре комнаты стоит раскладной столик, вокруг которого различил четыре мужских силуэта; мужчины играли в карты. По одежде и сложению Ричард узнал в них четверых приближенных Белла - Рейзера, Слэттера, Кельберна и Мирнса, того самого шантажиста. Но когда они обернулись посмотреть на непрошеного гостя, посмевшего им помешать, Ричард увидел четыре лица с практически одинаковыми чертами. Толстая шея, выступающая нижняя челюсть, высокий белый лоб, красные губы и широкая переносица. Словом, четыре Белла - колокольня какая-то. Четыре пары черных глаз долгую-долгую долю секунды созерцали Ричарда. Сверлили его взглядом, словно он был больной печенью и они намеревались произвести биопсию.
Зрелище этой колокольни оказалось столь непостижимым, столь необъяснимым, что Ричард привалился к стенке коридора и скорее губами, нежели голосом, проговорил "Что за хре…". Он потер глаза; его накрыли головокружение и тошнота, точно перед обмороком. Ноги его подкосились.
И тут чья-то твердая рука ухватила Ричарда за плечо, и до его ушей донесся уверенный и в то же самое время мягкий голос: "Ты чего, Ричард?" Ричард помотал головой, пелена перед глазами развеялась, он посмотрел в устремленные на него черные глаза и отпрянул было в сторону, но на сей раз перед ним стоял настоящий Белл, подлинный Белл. "Пошли, пошли!" - и Белл, подхватив Ричарда под мышки, поднял его. Подхватил и поднял с такой же легкостью, с какой другой поднял бы бесплатную газетенку, чтобы тут же отправить ее в мусорное ведро. В первый раз к Ричарду прикасался большой, сильный мужчина - и он нашел это обескураживающе волнительным: Белл был таким сильным, таким несокрушимым.
Белл опустил Ричарда в кресло. Прочие бросили играть в карты. Они по-прежнему сидели на стульях, развернувшись к двери, но клонами Белла быть перестали. Их лица снова были их лицами, и все они ехидно смотрели на Ричарда. Тодд Рейзер поднялся, стряхивая здоровенные хлопья пепла от "косяка" с маленькой своей коленки, и спросил: "Все нормально, юный Ричард? А то мне уж было показалось, что ты вот-вот вырубишься".
- Я… я в порядке, да. Все нормально. Просто слишком быстро поднялся по лестнице.
- Что, дыхалка подвела, юноша? Поди, всю ночь кутил? - Это было сказано с откровенной насмешкой. Сочувствовать Рейзер отродясь не умел.
- Н-нет, не в этом дело. Я просто слишком быстро бежал по лестнице, а потом увидел… вас всех… и вы были похожи…
- На что же? - спросил Слэттер, который в этот момент обкусывал желтыми зубами кожистую пленку вокруг ногтя. - На что - или на кого - мы были похожи?
- В-вы были похожи… - Ричард указал на большого человека, стоявшего в данный момент у окна, - …на Белла.
Комната взорвалась смехом, а точнее - саркастическим хихиканьем всех тембров, от хриплого, существительного "Хо-хо-хо" Слэттера до Рейзеровых подобострастных междометий "Хе-хе-хе"; даже Белл немного посмеялся. Ричард еще не отошел от шока, чтобы испытывать нечто вроде стыда; он все прокручивал в уме событие, произошедшее полторы минуты назад. Неужели в комнате и в самом деле было четыре Белла? Или ему почудилось? В конце концов, то, что Белл вездесущ, общеизвестно; и, раз уж у Ричарда была галлюцинация, то вполне логично, что привиделся ему человек, чьи поступки и мысли всецело завладели его сознанием. Кто еще это мог быть, если не Белл - разве что…
- Урсула! - воскликнул Мирнс-шантажист. - Как приятно тебя видеть, ты прекрасно, чудесно выглядишь! - Он поднялся и пошел ей навстречу. Ричард убрал ладони от лица и заморгал. Она стояла в дверном проеме, упираясь поднятыми над головой руками в дверной косяк и небрежно закинув ногу за ногу. На ней был усыпанный блестками топ из золотистой ткани; блестки украшали тонкую сетчатую материю, больше открывавшую, чем прятавшую, ее embonpoint. Вдобавок на Урсуле была короткая юбка - да не просто короткая, а сущий ламбрекен - полосочка плотной, похожей на парчу ткани, которая едва закрывала нижнюю часть живота, по обеим сторонам коего свисали расширяющиеся книзу лоскуты материи. Будь у Урсулы просто прямые ноги, картина и тогда выглядела бы весьма живописной. Однако благодаря той позе, что приняла Урсула, материя, ниспадающая по обеим сторонам, точно занавесом обрамила место, где соединялись ее роскошные бедра. У Ричарда невольно вырвался глухой стон.
Но никто, кажется, не обратил на это внимания; все, как один, поднялись навстречу Урсуле. Все по очереди целовали воздух в нескольких сантиметрах от ее щеки - лучшего способа показать, что каждый из них предпочел бы проникнуть на несколько сантиметров вглубь ее тела, и не придумаешь.
Ричард продолжал наблюдать за происходящим, бессильно лежа в кресле. Интересно, даст ли она знать, что сожалеет о несостоявшемся рандеву, что это все - трагическое и нелепое стечение обстоятельств? Она дала знать - вытянув руки в его направлении и шаловливо потерев пальцами друг о друга.
Много позже, тем же вечером, Белл со товарищи отправились на такси в восточную часть города. Кто-то пробовал было предложить поход в ресторан, но Мирнс, - в конце концов, это ведь была его вечеринка, - уже поужинал "с Пабло" (эвфемизм месяца, принятый в компании в значении "употреблять кокаин") и вовсе не хотел, по его собственному выражению, платить энное количество фунтов за заказ столика, еще столько же - за обслуживание, и в двадцать, вашу мать, раз больше - за игрушечную порцию еды. Поскольку все прочие тоже успели закусить в компании господина Эскобара, никто особо не возражал.
Вечеринка Мирнса началась точно так же, как и все прочие вечера Белла с его приближенными в клубе "Силинк", продолжалась точно так же, как и все прочие вечера в клубе "Силинк", и теперь близилась к своему логическому завершению: компания собиралась переместиться в Лаймхаус курить опиум.
Белл сидел на переднем сиденье и разговаривал с водителем. Ричард и Мирнс - на заднем, а Урсула - между ними; прочие разместились во втором такси. Понадобилось проявить небывалую предусмотрительность и даже слегка сжульничать, чтобы подобраться так близко к Урсуле. Не то чтобы она игнорировала его больше, чем обычно - она просто его не замечала.
Водитель - сириец средних лет, с усиками, как у карикатурного полковника Блимпа, животиком и усталым лицом - рассказывал Беллу длинную запутанную историю, запинаясь и с подлинным чувством; историю своего пребывания в тюрьме после покушения на президента Ассада. Казалось, Белл был тронут рассказом, кивал и что-то негромко одобрительно бурчал. Но Ричарду почти ничего не удавалось расслышать, потому что в машине работало радио, транслировавшее интерактивное шоу все того же Белла. Как обычно, Белл вел себя по-хозяйски: он бранил звонивших, провоцировал и игнорировал их. Радио-Белл и Белл, сидевший в машине, были полномочными представителями друг друга.
Ричард счел это странным, однако ни Урсула, ни Мирнс, казалось, ничего не заметили. В этот момент Мирнс рассказывал ей, как курил опиум в первый раз: это было в Патпонге, в компании тринадцатилетних проституток-тройняшек. Ричард буквально видел, как задвигались ребра Урсулы, когда она захихикала. Неизбежный аромат "Жики" густо заполнил пространство. Если бы фирма "Мэджик Три" выпустила освежитель воздуха с дистиллированным ароматом Урсулы, он бы назывался "Аромат перепиха". Член Ричарда к тому моменту превратился в железный брус, который зачем-то вколотили ему между ног. Он попытался сконцентрироваться на рассказе таксиста. Это было что-то вроде истории о том, как отважному, доброму и сильному духом человеку пришлось столкнуться с трусостью и холодной жестокостью. Некогда таксист, оказывается, был генералом ВВС и подружился с братом Ассада. Они вместе кутили в Швейцарии. Девочки и шампанское "Круг". Скоро генералу надоело такое упадничество, и он организовал переворот, который кончился тем, что его упекли за решетку на двенадцать лет. В тюрьме ему отбили ноги. Отбили мужское достоинство. Систематически выкручивали пальцы.
Все эти душещипательные подробности представлялись особенно гротескными сквозь наркотическую пелену, что обволакивала одурманенную кокаином хихикающую компанию во главе с Беллом с того самого момента, как они покинули "Силинк". Ричарду было не по себе. Белл продолжал сочувственно кивать. Такси тащилось через город. Когда они остановились на светофоре у пересечения с Кингстон-роуд, Ричард взглянул налево, и в зазоре между бетонными опорами автобусной остановки и покачивающимся задом двухэтажного автобуса увидел рекламный щит магазина нижнего белья, на котором была изображена молодая женщина с такими потрясающими формами (пышная грудь, соски напряжены, но не торчат), что Ричард стал всерьез опасаться за свои штаны.
Но позади остановки, в дверном проеме, среди мусора, сидел человек с ампутированными ногами и пил лагер "Энигма" из жестяной банки. Точно завороженный, смотрел Ричард на торчавшие в сторону дороги культи, защищенные кожаными колпачками. Ботинки безногого, подумал про эти колпачки Ричард. И попытался представить, что ему ампутировали мужское достоинство и на культю в паху нацепили такой же кожаный колпачок. В ту же секунду Ричард почувствовал, как спадает напряжение в его эрегированном члене. Такси поплелось дальше.
Два авто доставили Белла со товарищи на Миллиган-стрит, что близ Лаймхаусской дамбы, практически одновременно, и пассажиры высыпали на овеваемую ветром дорогу. С небесных хлябей заморосило, как частенько в Лондоне в эту пору; холодный влажный язык палого листа лизнул Ричарда в щеку. Он оглянулся, но никакого дерева поблизости не увидел; над ним возвышалась, будто собранная из конструктора "Лего", башня Канэри-Уорф с воздушным маяком, мигавшим тускло, как огни провинциальной дискотеки в небе большого города. Белл дал таксисту номер своего счета и расписался в планшет-блокноте в том месте, куда ткнул некогда выкручиваемый палец. Когда неудавшийся убийца Ассада уехал, Ричард обратился к Беллу:
- Ну, и что ты об этом думаешь? Впечатляющая история, так ведь?
- Какая история?
- Ну, про Сирию, про Ассада - таксист рассказывал.
- А, ты об этом, - честно говоря, я не особо вникал; хотел еще раз прослушать запись сегодняшнего шоу. Реплику, которую я произнес в адрес этой, как ее…
- Кого?
- Ну, актрисы, в "мыле" еще снимается.
Белл отвернулся от Ричарда и поднялся по нескольким ступенькам к двери дома, перед которым топтались его спутники. Ричард обернулся к Урсуле:
- Ты слышала, о чем рассказывал таксист? Хоть что-нибудь?
- О чем?
- Об Ассаде, о пытках… - Ричард не мог поверить, как это его так понесло, что он стал пытаться проникнуть в глубокие слои кожи этого вечера.
- Ну да, краем уха. Ужас, правда? - Урсула принялась рыться в сумочке в поисках сигареты. Челюсти ее пережевывали пустоту, как кокаиновую жвачку.
- Вот и я про то же. Подумать только: в мире происходят подобные вещи, а мы только и делаем, что говорим ни о чем, занимаемся ерундой, так, черкаем на обоях. Правда, иногда от этого становится не по себе?
На мгновенье Урсула перестала жевать. Она посмотрела на него долгим, спокойным взглядом. Заглянув в ее глаза, он увидел в них то, что всегда хотел увидеть: она его поняла. Она, подобно ему, сознавала, что вся эта бесконечная карусель вечеров ничего не значит; и у нее, как и у Ричарда, были возвышенные устремления. Жизненные устремления, которые Белл и компания сочли бы скучными и банальными, а на самом деле полные любви, надежности и доверия - то есть важнейших ценностей. Протянув руку, Урсула нежно потрепала светлые кудри Ричарда.
- Знаешь что? - сказала она.
- Ч-что?
- Ты славный.
Старик китаец, впустивший их в полусгнивший дом, был старым знакомым Белла. Белл справился о здоровье его внуков, расспросил про общих деловых знакомых. Пока они болтали, остальные толпились в коридоре. Постепенно все заползли внутрь. В свое время этот покосившийся дом начала девятнадцатого века, вероятно был частью старинных трущоб Лаймхауса, густо заселенного трехмерного пространства связанных между собой узеньких проходов, внутренних двориков и многоквартирных домов; теперь же он догнивал в одиночестве, кусочек прошлого, притулившийся на краю территории предприятия "Доклендс Энтерпрайз".
Китаец провел их сквозь вереницы комнат, не столько отделанных, сколько естественно впитавших поразительное множество стилей. В некоторых из них на стенах висели персидские ковры, в других - плакаты поп-звезд, но большая часть была освещена лампами дневного света и покрыта плиткой, точно туалет или марокканское кафе. Везде стоял запах сырости и затхлости, и повсюду были люди, люди и наркотики. Двое иранцев сидели на фаллических подушечках-валиках и нюхали героин; на обтянутом вельветином диване развалилась стайка девиц из приличных семей, - уместных тут, как стадо горилл в Риджентс-парке, - одурманенные амфетамином девицы хихикали и гладили волосы друг друга; а когда Белл со товарищи начали подниматься по ступенькам, на пути им встретились двое чернокожих, которые курили "крэк" через трубку, сделанную из бутылки из-под минеральной воды "Уолвик".
- Лично я предпочитаю "Эвиан", - съязвил Мирнс, проходя мимо.
- Чё ты сказал, сука? - прозвучало в ответ, но приятель говорившего прошипел: "Ладно тебе, Дэнни", и тот притих.
Впоследствии Ричард с трудом мог припомнить сам процесс курения опиума. Это происходило в мансарде, покатый потолок вынудил собравшихся принять самые причудливые позы: кто стоял прямо, а кто едва не лежал пластом. Китаец прислал к ним дочку - или, скорее, внучку, а то и правнучку, - на вид девочке было лет одиннадцать; она занималась тем, что набивала трубку, пускала ее по кругу, очищала от нагара и проделывала вышеописанное снова.
Ричард пялился на Урсулу, которая позволила Беллу положить ладонь ей на затылок и аккуратно поднести толстый чубук трубки к ее рту. Стоит ли говорить, что у этой процедуры был премерзкий подтекст. Ричард уставился на потрескавшуюся краску плинтуса и толстый слой пыли на абажуре. Снаружи, на улице, собака кричала на лающего пьяного. Густой, сладкий, осязаемый опиумный дым заполнял комнату. Вдыхая его, присутствующие ощущали, как снисходит на них умиротворение - так засыпают беспокойные дети, послушав на ночь сказку.
И тут вломился тот самый неф, что курил на лестнице, влепил Мирнсу зуботычину и был таков. Последствия этого инцидента оказались не столь бурными, как можно было ожидать. Белл вышел из комнаты и разыскал китайца-хозяина, который, в свою очередь, нашел вышибалу - здоровенного мальтийца по имени Винс; некогда ему раскроили надвое и неудачно собрали обратно нос.
Китаец проводил компанию вниз, сквозь анфиладу комнат, утешительно бормоча себе под нос. Белл отвечал: "Ничего, ничего, не важно…", таким тоном, как понял Ричард, чтобы китаец непременно догадался, что важно, и очень, и что надо непременно что-то с этим сделать.
Снаружи уже ждали несколько такси - кто-то, вероятно, вызвал их по мобильному. Компания расселась по машинам. Когда они отъезжали, Ричард заметил давешнего чернокожего - тот был на ступеньках, и Винс, кажется, душил его. Или, может, - мысль втиснулась в мозг Ричарда так же болезненно, как газы при несварении вдавливают живот в ремень, - Винс его трахал, а сонную артерию сдавливал для усиления оргазма.
И снова "Силинк" - на сей раз комната для игры в настольный футбол. Клуб приобрел у педофила - члена… парламента, огромный стол для этой игры. И теперь те, что страстно хотели - и кому не суждено было - стать мачо, гнули свои ограниченные члены, дергали за рычажки и со всей дури лупили по мячу. Пристроившись у стены так, чтобы никому не мешать, Ричард понял, что зажат между двумя парами брюк от дорогих костюмов, обладатели коих - во всех отношениях - физически слились с полустертыми двадцатисантиметровыми бесполыми фигурками, которыми они манипулировали.
Белл тем временем возле барной стойки беседовал с Треллетом, пожилым и одним из самых влиятельных людей из их компании. Треллет был актером-комиком, умудрившимся заработать приличные суммы, исполняя роль неуклюжего добряка - отца семейства в одном бесконечном ситкоме. На самом же деле, всякий раз после окончания съемок очередной серии, выражение лица Треллета магическим образом преображалось, становясь из крайне добродушного ограниченным и злобным. Внешне весьма похожий на карманный вариант Роберта Морли (когда тот играл бандита в старом фильме с Хамфри Богартом "Победи дьявола"), Треллет был таким же распутником, как и Белл, вдобавок откровенным извращенцем.