Немыслимый кульбит
Лариса зашла в кабинет. Двух сотрудниц еще не было. Вероятно, они были в столовой или в буфете.
Журналистка положила букет роз на стол и в изнеможении плюхнулась в кресло. Затем с жадностью допила остатки минералки. И тут на глаза ей попались театральные билеты…
Женщина взяла тонкую бумажку в руки и в задумчивости накрутила ее на указательный палец. То, что находилось в телесной оболочке, ныло и болело. Было обидно и хотелось разрыдаться. По-бабьи. Но, ведь, нельзя. Сюда сейчас вернутся коллеги.
"Может быть, что-то можно еще переиграть"? – робко напомнило о себе саднящее эмоционально-телесное. – Может, просто позвонить ему и спросить о фотографиях, как-то пересечься? Или пригласить к себе в гости, даже… даже с актриской, как ни в чем не бывало"?
"Окстись, Ларка. Не позорься, – тут же включился маленький персональный "компьютер", работающий в автономном режиме. – Сказано: не обломится. Руби. Сразу и бесповоротно".
Женщина взяла театральные билеты, сначала разделив их. Вздохнула и стала рвать на мелкие кусочки.
Потом открыла один из ящиков письменного стола и достала оттуда фотографию Антонию. И это порвать? Нет. Невозможно. Она положила снимок на стол рядом с репродукцией раскосой египетской красавицы. Ей вдруг показалось, что царица из-под стекла посмотрела на нее строго и выжидающе.
Журналистка взяла в руки красивый букет, понюхала розы. Никогда еще в жизни, подаренные мужчиной цветы не обжигали ее такой печалью. Никогда! Она вдруг физически ощутила, как этот оранжевый цвет в руках ее соперницы хорошо бы сочетался с рыжим лисьим полушубком и медным отливом ее волос. Этого было достаточно, чтобы судьба букета была решена.
Лариса взяла розы, подошла к окну. Мгновение – и букет полетел вниз с третьего этажа.
Она снова села в кресло и посмотрела на фото Антонио. Взяла его в руки.
– Ты ни в чем не виноват, – проговорила женщина тихо, – откуда тебе было знать…
Неожиданно она, словно, ощутив некое властное магнетическое притяжение, посмотрела на репродукцию. Ей показалось, что раскосая красавица смотрит на нее не только выжидающе, но и осуждающе.
– Но, может быть, если я сделаю это, мне станет легче? Прости, – прошептала Лариса мужскому портрету.
Она закрыла глаза, и не сразу, но, всё же, порвала фотографию на мелкие кусочки.
Разомкнув веки, журналистка быстро собрала остатки фотоснимка вперемешку с театральными билетами и выбросила всё в окно вслед за букетом оранжевых роз.
И снова села в кресло. Только легче ей не стало. Скорее, наоборот.
Световой блик от лампы дневного освещения неожиданно попал на стекло ее письменного стола в таком ракурсе, что Ларисе почудилось, будто огромный, на пол-лица в черной обводке глаз египетской красавицы дважды одобрительно подмигнул ей.
Журналистка вздрогнула.
"Только не сходи с ума. Держи себя в рамках", – прошелестело над ухом автономно раскрепощенное сознание.
Дверь вдруг отворилась, и на пороге кабинета появился Кирилл Петрович с листом бумаги в руках.
Зрачки глаз женщины мгновенно сузились, как у представителей семейства кошачьих, и она вся напряглась и подалась вперед, словно, готовясь к прыжку.
– Вот, – сказал Кирюша, торжественно потрясая бумажкой, – вот график опозданий. Только ты одна у нас такая принцесса, которая когда хочет – приходит, когда хочет – уходит…
Лариса резко поднялась и быстро направилась навстречу начальнику.
– Ты… ты, – у нее чуть не сорвалось с губ, – "украл у меня мечту".
Она запнулась на полуслове. Но что-то такое было в ее глазах, что мужчина попятился к двери.
И было отчего. Нельзя у женщины красть мечту. Она этого никогда не простит. Нельзя лишать ее влюбленности. К тому же, как подмечено психологами, влюбленность иной раз переживается даже острее, чем любовь.
То, что он мог вот-вот оказаться на "острие" ее эмоций, начальник понял безошибочно и поспешил ретироваться, развернувшись мгновенно на сто восемьдесят градусов. Он шел быстро, почти бежал, слыша за собой поступь острых каблуков.
Лариса догоняла. Она хотела вырвать этот гнусный листок из его рук. Если бы она догнала… Сейчас она за себя не ручалась. Вцепилась бы в горло, придушила, измордовала, затоптала каблуками…
Мужичок трусливо юркнул в дверь своего кабинета.
Журналистку по инерции занесло вперед, и у того места, где коридор разворачивался направо, она остановилась.
– Так нельзя ненавидеть… Я не могу работать с этим человеком, я не могу дышать с ним одним воздухом…
На мгновение женщину повело в сторону, и у нее потемнело в глазах.
– Давление опять упало, – вздохнула она.
А это значило, что, и без того привычно низкое для Ларисы-гипотоника давление 100 на 60, еще больше понизилось. И она вдруг поняла, что если сейчас же, немедленно, не съест бифштекс или отбивную – желательно с кровью и хрустящей жареной картошкой, не запьет всё это крепким черным кофе с лимоном и, к тому же еще, с калорийным пирожком, она просто упадет в голодный обморок.
Лариса стояла, опершись рукой о стену, на которой в изящных рамках по всему коридору были развешены фотографии, снятые крупным планом.
Фотоснимок, напротив которого она остановилась, изображал совсем юную гимнастку в тот момент, когда она совершала кульбит. Женщина посмотрела на нее с белой завистью, невольно вспоминая то беззаботное время, когда и она пару лет ходила в детскую спортивную секцию и с легкостью совершала всякие перевороты своим юным гибким тельцем. Как тогда всё было просто и понятно…
Вот бы и сейчас ей так перекувыркнуться через себя, чтоб хоть на мгновение уйти от этой точки Невезения. А заодно – одиночества и всех ее прочих проблем. Да, да, перекувыркнуться через себя, чтобы сдвинуться с этого места. Хоть на секунду выскочить из этого пространства в какой-то иной, уютный мир. Уйти, ускользнуть, чтобы никогда больше не возвращаться в этот морок сплошного Невезения… Сдвинуться с этой точки хотя бы на сантиметр…
Журналистка зажмурила глаза, мысленно, усилием воли, представляя старт своего кульбита. Ее сильно качнуло. И когда она разомкнула веки, перед глазами полетели разноцветные "мошки".
"Да какой там кульбит, от силы – гимнастический мостик, – насмешливо прозвенело над ухом всё еще работающее в автономном режиме сознание, – а, может, вовсе уже и не "мостик", а просто – истерическая дуга"…
– Как же мне плохо, – сказала Лариса вслух, – и как я есть хочу.
И она быстро направилась в столовую.
Молодая женщина была так голодна, с такой жадностью набросилась на мясо и картошку, что не сразу сообразила, что с едой было что-то не так. Или – с ней? У еды не было ни вкуса, ни запаха. А такого быть просто не могло. Здесь готовили вполне съедобно, даже вкусно.
Она судорожно поднесла чашку кофе сначала к носу, а затем отпила пару глотков. Вкус напитка она не ощутила. Но кофейный запах, заметно приглушенный, всё же почувствовала.
"Неужели это от того, что меня так тряхануло"? – кольнуло ее подозрение.
Когда Лариса уже приступила к кофе со слоенным сырным пирожком, перед ней замаячил Аристарх с подносом и спросил: "К тебе можно?"
– Садись, – кивнула журналистка.
– Ты сегодняшние новости слышала, что корреспондентский пункт ТАСС в Отаве прикрывают? – спросил комсомольский секретарь.
– Нет. Почему?
– Ну, это как в том анекдоте: "Чем отличается журналист-международник от профессионального разведчика? Ничем. И тот, и другой добывают информацию".
Лариса усмехнулась.
– Неужели так облажались наши лже-корреспонденты?
– Хорошо, хоть не арестовали. Высылают, как персон нон грата, – ответил Аристарх.
Женщина откусила аппетитный пирожок, отмечая, что по-прежнему жует "траву". Вкусовые рецепторы всё так же отказывались выполнять свою работу. Такого с ней еще никогда не было.
– Послушай, ты не знаешь, случайно, как спортсмен, что это такое, – Лариса замялась, – когда вдруг перестаешь чувствовать вкус и запах еды?
Аристарх посмотрел на нее пристально и удивленно.
– Так может случиться в момент сильного стресса, нервного истощения или болезни, но это проходит, – сказал он задумчиво, с участием глянув на коллегу. – Есть даже медицинский термин по этому поводу, но я забыл его название.
– Так я и думала, – вздохнула женщина.
– Что-то случилось? – серо-голубые глаза мужчины глянули с тревогой, и сильная рука атлета на секунду осторожно коснулась тонкого женского запястья. Лишь на секунду.
С некоторым опозданием, словно, дав маленький сбой из-за подсевшей батарейки, Ларисин автономный "компьютер" выдал: "Раз не отдернула руку сразу, значит "тест" мужчиной пройден. Сексуальное партнерство возможно".
(То, что журналистка условно считала безоговорочным проверочным "тестом", на самом деле, было обостренным, на каком-то клеточном уровне, восприятием ею мужского индивида. Если от такого рукопожатия или нечаянного прикосновения женщина мгновенно брезгливо отдергивала руку, то это значило, что ничего, кроме физического отвращения, к этому человеку она испытывать не может, каким бы красавцем или умником он не был).
– Неужели опять Кирюша, который от слова "кирять"? – предположил Аристарх.
Лариса молча кивнула.
– Ну, хочешь, я сейчас пойду и морду ему набью? – с запальчивостью сказал атлет.
– Спасибо, коллега, – Лариса попыталась даже улыбнуться. – Понимаешь, у меня еще и день сегодня такой выдался. Просто карта не так легла…
Сказала образно, фигурально, но вдруг вспомнила про теткино гаданье. Выходит, права она была, когда сказала генеральше, что карты врут? Или это всё потому, что сама себе "накаркала" под руку, как выразилась ее родственница? Буквально сбылись лишь неприятности в казенном доме. А уж про "благородного короля", о котором мечталось, вообще, говорить было нечего…
Аристарх пристально глянул на обожаемый им "объект".
"Знать бы, что ж тебя так выбило из седла, неприступная ты моя красавица, – подумал мужчина, с сочувствием посмотрев на Ларису. – Впрочем, пока ты не колючая и ершистая, как обычно, может, удастся хоть разговорить тебя немножко"?
Лариса поднесла чашку кофе ко рту. От движения руки, как маятник, качнулся кулон с бирюзой.
Аристарх проследил его траекторию, стараясь не смотреть на маняще открытую ложбинку. Хотя, это было очень трудно.
– Ты сегодня такая красивая, – сказал мужчина, – хоть, и печальная…
– Очевидно, печаль ей к лицу, – отстраненно, в третьем лице, сказала о себе женщина.
– Ты всегда красивая, – поспешил уточнить Аристарх, но сегодня – особенно. Очень кофточка эта тебе идет и … прическа.
"Не для тебя я наряжалась, тогда был просто месяц май", – издевательски пропела в Ларисином мозгу раскрепощенная "ЭВМ".
Журналистка помолчала немного, и никак не реагируя на комплименты, тихо произнесла: "Наверное, мне придется сменить место работы".
– Ты хочешь уйти из агентства? – Аристарх весь подался вперед, но быстро отвел глаза, опасаясь, что они выдадут его чувства.
"Если она уволится, то я даже видеть ее не смогу", – ужаснулся атлет.
– Понимаешь, я проработала семь лет на одном месте, и у меня такое чувство, что я уперлась в стену, которую не обойти, не перепрыгнуть невозможно. Это тупик. Сегодня я поняла это окончательно.
– Почему же, – попытался возразить Аристарх, – все знают, ты способный журналист…
– Тупик в карьере, тупик во всем, – махнула рукой Лариса, даже не замечая, как в запале расстроенных чувств нечаянно сказала лишнее. – Понимаешь, я просто физически не могу находиться с этим человеком в одном помещении, не могу дышать одним воздухом…
"А я задохнусь, если не буду дышать с тобой одним воздухом", – пронеслась мысль в голове мужчины.
– У меня стойкая идиосинкразия на моего на начальника. А идиосинкразия – это медицинский термин, как ты понимаешь. Это чревато…
– Я понимаю, – кивнул атлет. – Но отчего же так сразу увольняться? Можно же перейти в другое подразделение ТАСС…
– Можно. А еще лучше – уехать в загранкомандировку на несколько лет, как другие тассовские журналисты уезжают. Я бы с радостью. Я давно об этом мечтаю. Да кто ж молодую одинокую женщину выпустит работать за кордон? Ведь в нашей стране существует дискриминация по половому признаку. Женщина – она, всего лишь, друг человека. Разве не так, комсомольский секретарь?
Аристарх понимающе усмехнулся. Он вдруг глянул на пустые чашки. И испугался, что разговор нечаянно прервется.
– Может, еще кофе повторить?
Лариса неопределенно повела плечом.
– Я быстро, – подскочил журналист и тут же принес два кофе и тарелочку с бутербродами и песочным пирожным.
– Спасибо, – женщина взяла кофе.
– А пирожное?
Она покачала головой.
– Хватит с меня пирожка: ни вкуса, ни цвета, не запаха…
– Это пройдет, обязательно пройдет, – успокоил ее Аристарх.
Журналистка отхлебнула кофе. И вдруг ее с новой силой накрыла тоскливая волна.
Лариса вдруг ощутила, нет, точнее, просто увидела неким внутренним зрением эту картину: Антонио вдвоем, но не с ней, а с другой. Она четко видела темно-зеленый окрас скатерти с приборами на столе, чуть приглушенный свет уютного заведения, слышала ненавязчивую мелодию…
Женщина вздрогнула, когда, словно, через какую-то пелену услышала свое имя.
– Ну, ты где сейчас, куда уплыла? – Аристарх чуть наклонился вперед к ней с противоположной стороны стола и смотрел вопросительно.
– Ой… – сказала Лариса, приходя в себя.
И тут же услышала безжалостный шелест своей мозговой "автономии": "Какого мужчину увели сегодня из-под носа".
– Ой, – повторила журналистка, – это просто наваждение какое-то, фата-моргана… Уже прошло.
"Да она не в себе. Ее нельзя оставлять одну. Она чего-нибудь натворит. В таком состоянии люди под машины попадают. Или… или пишут заявления об увольнении, хотя потом будут жалеть об этом. Вот сейчас она допьет кофе и точно уже уйдет. Как же мне ее задержать"? – лихорадочно думал спортивный обозреватель.
Лариса, всё еще пребывая в заторможенности, допила кофе, обтерла губы салфеткой.
– Спасибо тебе. И не только за кофе. Ты сегодня для меня неожиданно выступил в роли… психотерапевта, – сказала немного кокетливо женщина, поправляя волосы и пытаясь казаться беспечной.
– Неужели? – пошутил Аристарх, – ну, тогда обращайся.
"Хорохорится, а глазки накрашенные плачут. Причем, плачут без единой слезинки. Задержи ее. Задержи. Ну, придумай же что-нибудь!"
В этот момент в столовую зашел молодой человек лет двадцати шести. Это был сотрудник агентства – переводчик и одновременно родственник Кирилла Петровича. Его племянник.
И, словно, хватаясь за соломинку, просто, чтобы не прерывать разговор, Аристарх произнес: "А вот и наш именинник пожаловал…"
Лариса, уже собиравшаяся уходить, повернула голову в сторону хилой, невыразительной молодой поросли и невольно поморщилась. Любое, даже косвенное напоминание о начальнике, ей было неприятно.
– В каком смысле именинник? – переспросила она.
– В смысле скорого повышения по службе, – сказал Аристарх.
– Это что ж за день такой сегодня, что я все новости узнаю последней? – Лариса подперла подбородок кулачком и приготовилась слушать.
– Ну, это связано всё с тем же инцидентом в Канаде. Свято место пусто не бывает. Говорят, что через месяц в эту страну поедет именно он, – и Аристарх кивнул в сторону переводчика.
– Кто говорит? – резко спросила женщина.
– Тебе имя это неприятно слышать. Короче, его старший родственник сегодня обошел многие отделы и похвастался…
– Может, это просто пьяный блеф? – перебила Лариса.
– Не похоже. Тут есть один существенный нюанс, – Аристарх усмехнулся. – Племянник холост. И ему нужно срочно жениться. Вот и Кирюша (извини) пошел в поисках невесты для подающего надежды жениха. Сказал, что предпочтение отдается молоденьким журналисткам. Мол, кто может, пусть пошерстит своих знакомых по московским редакциям…
– Так откровенно, и так цинично, – медленно проговорила Лариса.
– Сроки поджимают, – сказал Аристарх.
Лариса перевела искрометный взгляд на родственника своего начальника.
– Да, без слез не взглянешь на претендента в мужья, – усмехнулась она. – И представь себе, найдется какая-нибудь литературная рабыня Изаура, которая будет писать вместо него в благодарность за то, что он увезет ее из страны… Впрочем, у нашего информационного агентства свой, специфический стиль написания журналистских материалов. Этому тоже надо учиться.
– Наверное, предполагается, что все присланные опусы родной дядька сначала будет редактировать, – усмехнулся атлет.
– Какая лажа, – женщина поморщилась. – Он и проработал-то у нас всего полгода, причем, в качестве переводчика. Да неужели других достойных претендентов в агентстве нет?
– Претенденты есть. Но далеко не у всех есть свой родственник в верхах, – подытожил молодой спортивный обозреватель.
– Послушай, а, может, он, всё же, из этих… из резидентов? – выразила сомнение журналистка. – С переводчиками это нередко случается.
– У меня тоже сначала такая мысль возникла. Но меня разубедили. Короче, типичный блатной левак, – сказал Аристарх.
В этот момент в столовую заглянул Кирилл Петрович, и, увидев жующего племянника, направился к нему. Он наклонился к уху переводчика, что-то ему сказал, хлопнул по плечу и мужчины засмеялись. Ларисин начальник так же быстро удалился, как и возник, успев при этом заметить свою подчиненную в обществе спортивного корреспондента.
Аристарх глянул на Ларису. Она пребывала в каком-то глубоком внутреннем сосредоточении, и что-то стремительно менялось в ее лице.
"Сегодня эта тварь украла у меня мечту, – и боль в телесно-эмоциональной оболочке засаднила с новой силой. – И сегодня же я узнаю такие новости. Разве не давнее мое желание – уехать корреспондентом за кордон? Особенно, сейчас… Особенно, когда у меня явно какой-то кризис. Возможно, среднего возраста. Вот ей сейчас бы всё бросить, исчезнуть и начать жизнь заново на новом месте! И значит, этот – вовсе не журналист, бездарь и родственник ненавистного ей человека может себе это позволить, а она нет. Значит, у нее опять крадут мечту… Второй раз за один день. Ну, уж нет. Это слишком".