"Надо запомнить этот вид из окна", – подумала женщина и машинально глянула на комнатный термометр, висевший на стене. Градусник показывал плюс восемнадцать.
– Да, не густо для московских морозов, – проговорила она вслух, поеживаясь в кардигане из тонкой шерсти и направляясь к тахте.
По ходу Лариса выключила общий свет и включила торшер.
Гостья быстро сложила вдвое большое покрывало, устраиваясь под ним, и положила еще себе под голову небольшую подушечку в шелковой наволочке.
Розовый шелк сразу обдал шею холодком, она подогнула под себя коленки, чтобы было теплее. Затем перевела взгляд на спящего рядом с тахтой на полу Михаила и… зажала себе рот обеими руками, чтобы не завыть от своей бабьей тупости.
Лариса быстро трезвела. И спать ей совсем не хотелось. "Что это Мишель такое странное сказал, что, мол, завтра он всё забудет"? – с тревогой подумала женщина. – Да и какое завтра? Уже давно сегодня"…
Она посмотрела на гостиничный будильник, который показывал без пяти минут четыре. И вспомнила, что пришли они в номер после ресторана в половине одиннадцатого. И как всё здорово начиналось…
Лариса свесила руку с тахты, нежно касаясь шевелюры Михаила. Его густые волосы оставались еще довольно влажными. Она быстро встала и прошлепала в ванную, захватив оттуда небольшое полотенце, в которое обмотала его голову, а затем юркнула под одеяло к мужчине.
Тот даже не шелохнулся. На ковре под одеялом рядом с Мишелем было тепло, но… твердо. И женщина поняла, что ей так не уснуть. Немного согревшись, она выскользнула из тепла и направилась к шкафу, прихватив оттуда свою песцовую шубку.
"Теперь не замерзну", – подумала она, накидывая поверх покрывала роскошное меховое манто.
Но ее "морозило" от другого – от своих мыслей. Лариса продолжала трезветь. А ей этого не хотелось. Взгляд ее упал на всё еще недопитую бутылку с шампанским, которая стояла рядом на тумбочке. И рука сама потянулась к ней.
Бокалы стояли далеко на столе. Лариса пригрелась под шубкой и вылазить из тепла ей не хотелось. Да и зачем? Она взяла бутылку в руки. Сколько там оставалось еще на донышке: бокальчик, полтора? Да, чего уж там считать, мелочиться… Заглотнула всё залпом. И прислушалась к себе.
Напиток обдал вначале холодком, а потом закружил теплыми волнами от головы до пят. Как хорошо! Как приятно! Нет, она, конечно, дура беспросветная. Без вопросов. Но, всё же, не такая, как была пять минут тому назад. По-моему, она слишком строга к себе. Что, в конце концов, такого трагичного произошло? Ну, подвыпили. С кем не бывает? Вот проснется Мишель… У них времени еще навалом. Впереди два выходных. Целая ночь. Или даже две. А, может, и три. Дело-то молодое. Какие наши годы….
Успокоенная такими мыслями, она протянула руку к Мишелю и погладила его по щеке. Мужчина ровно дышал. Как было хорошо! Как чудесно! Еще она подумала о том, что вот сейчас еще немного покачается на теплых и кружащих ее волнах и обязательно спустится к Мишелю на ковер. Из чувства солидарности. Хотя, на полу немного твердовато. Но можно, ведь, и потерпеть, чтобы проснуться рядышком. Вот только она еще чуть-чуть понежится на мягкой тахте под теплым и серебристым песцом… Вот только чуть утихнут эти приятные волны. Вот сейчас… Вот…
Куда подевалась Снегурочка?
Пробуждение было непонятным и странным. И не ко времени ранним. Лариса, засыпающая в пятом часу утра, была уверена, что проспят они до полудня.
Ее разбудил странный, непонятный смех.
Сонная, с тяжелой головой, села она на тахте, плохо соображая и с трудом разлепив глаза.
– Что происходит, Мишель? – спросила женщина с недоумением, глядя на раскиданные по ковру вещи из большого красивого чемодана бордового цвета на колесиках, который стоял посредине комнаты.
Музыкант был одет в шерстяные кальсоны телесного цвета, причем, надеты они были почему-то "задом наперед". И при этом, на голый торс он пытался натянуть шерстяной свитер, который застрял у него на горловине.
Лариса встала с тахты, желая помочь.
Но мужчина резко отстранил ее руку.
– А вы, вообще-то, кто? – спросил он недружелюбно. – Только не говорите, что девушка по вызову. Я вашими услугами никогда не пользуюсь. Не надо мне вешать лапшу на уши. Я вот сейчас поинтересуюсь у администратора, как вы, вообще, попали ко мне в номер…
– Мишель, да ты что? – опешила Лариса, сначала отступая, а затем юркнув в уютно-теплую постель. – Это юмор у тебя с утра такой, что ли? Как-то не совсем комильфо, особенно, для такого аристократа, как ты, – сказала она обиженно.
– Я вот только не пойму, а куда делась другая девушка, ну, та, что была здесь вчера? – спросил он вполне серьезно и озабоченно, при этом нервно расчесывая себя с ног до головы под шерстяными вещами.
– Другая? – и Лариса захохотала.
Она посмотрела на его страдания и посоветовала:
– Да одень ты под свитер футболку или рубашку. И… – тут она немного замялась, – и кальсоны смени на хлопчатобумажные. У тебя крапивница или дерматит. Чешешься, как шелудивый пес, – добавила она ласково.
Сказала – и тут же осеклась. Язык мой – враг мой. И как это вылетело… Известно, как. Пить надо меньше. Надо меньше пить. По твоей вине всё это произошло. Накуролесила, в общем. Теперь разгребай.
Михаил молча склонился над чемоданом, отыскал там белую футболку из хлопка, скинул раздражающий и колющий его тело свитер.
– А я, с той – другой, никак не схожа? – начала прощупывать Лариса почву, до конца не поверив, что Михаилу вдруг так отшибло память, и в душе надеясь, что он, всё же, шутит.
Мужчина посмотрел на нее уничижительным взглядом, но промолчал.
– Так куда ж она подевалась-то? – как можно мягче и певуче спросила Лариса.
Что-то в интонации голоса женщины задело музыканта, и он сказал:
– Растаяла, как снегурочка. Она и была снегурочкой, я сейчас вспомнил.
– Снегурочка? – радостно встрепенулась Лариса, – соскакивая с тахты и напяливая на себя шубку.
Она ринулась к платяному шкафу, извлекла из нее пышную песцовую шапку и натянула ее себе по самые глаза.
– Похожа? – спросила журналистка с надеждой.
– Вас мех украшает, – сказал мужчина холодно и отстраненно. – И добавил, – женщинам, как известно, вообще, меха к лицу.
– А так? – спросила Лариса, нервно сбрасывая с себя всю дорогую пушистую мишуру, и оставаясь лишь в откровенно облегающем по самые коленки кардигане.
Михаил усмехнулся, а затем засмеялся тем же странным смехом, который и разбудил Ларису.
– Ну? – переспросила уверенная в своей неотразимости Лариса.
– А так… – мужчина немного помялся, – извините, но вы сами напросились, – а так, вы просто похожи на обычную лахудру. Я хорошо вас рассмотрел, когда вы спали. Но не огорчайтесь, меха, всё же, вас украшают…
Лариса застыла на месте. Таких оплеух она никогда не получала. Как говорится, "оптом и сразу" за всё мое хорошее. Да и от кого? От этого красавца, аристократа, которого она буквально боготворила и которому наговорила столько комплиментов!
Это было так обидно. Так незаслуженно. И Лариса, не вымолвив ни слова, рванула в ванную. И сразу – к зеркалу.
О, боже! Вчера она приняла с Мишелем незапланированный душ, от которого ее прически не осталось и следа. Нерасчесанные волосы выглядели неэстетично. Черная подводка глаз кое-где смылась, а кое-где размазалась. Французская тушь не смылась, но слиплась такими густыми "кустиками", которые теперь можно было вырвать вместе с ресницами. Воспаленные после бессонной ночи глаза…
– А, ведь, и правда, лахудра, – тихо и безжалостно проговорила Лариса, представив глаза эстета, который рассматривал ее спящую.
Это было первый раз ее в жизни, когда она, увы, не смогла выполнить бесценный совет своей наставницы-косметолога Инны Петровны: она не проснулась на пятнадцать минут раньше мужчины.
Но кто же знал, что с Мишелем произойдет такая метаморфоза?
Теперь будет знать, что и "на старушку бывает прорушка". Лариса до боли прикусила губу. Она быстро смыла темные разводы с лица, чуть выровняла волосы расческой Михаила, которая лежала на полочке. Затем выдавила на палец немного зубной пасты и освежила полость рта. И с радостью обнаружила свои лосины и один предмет от женского комплекта белья "Кармэн", которые висели на горячей трубе в ванной.
"Хорошо хоть немокрые, а то, как бы я сейчас на мороз, – подумала она, – хоть что-то приятное".
Выйдя из ванной, она обратилась к Михаилу, который перебирал вещи в чемодане:
– Я знаю, у вас есть шипучий аспирин, растворите мне, пожалуйста, две таблетки…
Музыкант посмотрел на нее с удивлением, но, все же, молча и медленно, начал выполнять просьбу.
Лариса быстро закинула на кровать подушки, застелила пододеяльник и покрывало.
Затем взяла свою дамскую сумочку, достала оттуда авторучку и блокнот. Вырвав из него чистый лист, она написала: "Мишель, обязательно выпей шипучку и постарайся уснуть. И прости меня, если можешь. Я позвоню. Лорик".
Она села в кресло, возле которого стояли ее сапоги, и стала обуваться. Под одним из них обнаружила упавшее красное яблоко, которое они так и не надкусили. Женщина грустно усмехнулась: "А ведь это был знак"…
Лариса быстро накинула все свои меха.
– Вот, – Михаил вежливо и, с каким-то до невозможности серьезным лицом, предложил даме стакан с шипучкой.
– Спасибо, – Лариса осторожно взяла бокал из рук музыканта и поставила его на стол, положив на него листок из блокнота.
Затем полезла в свою сумочку и достала из него стеклянную упаковку аскорбинки с глюкозой, которую положила рядом с фужером, предварительно прихватив себе пару больших круглых таблеток.
– Это тоже полезно пожевать, – сказала она, сдерживая эмоции, – хорошо освежает.
И схватив сумочку, выскочила из номера, чтобы не разрыдаться в присутствии Михаила.
Так жить нельзя
Слезы душили ее, когда она "пулей" пролетела мимо дежурной, которая недружелюбно и со скрытой насмешкой на нее посмотрела.
Лариса вскочила в лифт, нахлобучив меховую шапку на самые глаза, лишь на секунду задержалась в фойе, глянув на настенные часы. Они показывали половину девятого утра. И быстро, не задумываясь, выскочила на улицу.
И что? И куда теперь? Утренний московский мороз градусов в двадцать обжег лицо, перехватил дыхание. И тут же сама собой пришла спасительная мысль, когда она увидела афиши кинотеатра "Зарядье". Конечно же, вот оно спасение! Бегом в кинотеатр, скорей в тепло от лютого холода!
Первый сеанс был на девять утра. В кассе, вообще, никого не было. Она прошла в пустое фойе, села в кресло, расстегнула красивую шубку. Огляделась по сторонам. Посетителей первого сеанса можно было пересчитать по пальцам. Ей очень хотелось пить, но буфет пока не работал.
Она встала и направилась в дамскую комнату. Тут ее одиночество, вообще, никто не потревожил. Лариса открутила кран с холодной водой и чуть промочила горло, заодно подставив обожженную полоску на запястье под струю. А затем достала косметичку, и стала наводить красоту.
"Не мешало бы и мысли свои привести в порядок", – подумала она с тоскою.
Времени у нее было навалом. До начала сеанса оставалось еще минут двадцать. А также она знала, что не пойдет на журнал, который демонстрировали перед кинофильмом. Женщина слышала, как прозвенел звонок на сеанс.
Войдя в фойе, обнаружила, что буфет уже открылся. На его витринах была такая же зияющая пустота, как и на прилавках отечественных магазинов.
– А ничего нет, – сухо сказала буфетчица – розовощекая крашеная блондинка, застегивая неслушавшуюся пуговицу белого халата на пышной груди. – Вчера зрители всё съели, а сегодняшнего еще не подвезли, – вздохнула она, не без интереса разглядывая шикарную дамочку. – Могу предложить только томатный сок и шоколад "Аленку".
– Давайте, – безропотно согласилась Лариса.
Дама скрылась в подсобке, из которой принесла трехлитровую банку томатного сока.
– Когда уже голод в стране закончится и бардак, – сказала она с раздражением, раскупоривая банку. И добавила доверительно, – вот это кино обязательно посмотрите: "Так жить нельзя". – На следующем сеансе оно будет. Это ужас… Так жить нельзя, а мы живем…
– Я его уже видела, – кивнула Лариса и отошла к столику.
Разговорчивая буфетчица имела в виду документальный фильм режиссера Станислава Говорухина "Так жить нельзя". Тяжелую, страшную кинопублицистику перестроечных времен о большой стране, загнанной в тупик во времени и пространстве.
Лариса содрогнулась. Нет, второй раз она смотреть это не пойдет. Слишком тяжело. Она видела этот фильм на просмотре, который был устроен для творческой интеллигенции и прессы еще год назад на самой киностудии "Мосфильм".
Лариса откусила кусочек шоколада, и глотнула ледяного томатного сока. Такие несочетамые ингредиенты ей никогда не приходилось сочетать одновременно. Журналистка невольно вздохнула. Ах, "Зарядье", "Зарядье"… Любимый ее московский кинотеатр наряду с "Иллюзионом".
Сколько раз срывались она сюда в студенческие годы после лекций, а то и сбегая с них! Здесь показывали такие замечательные фильмы! Так вкусно кормили по сравнению со скудным меню студенческого буфета. Слоеные пирожки с мясом, бутерброды с икрой, ветчиной и копченой колбаской, обалденные пирожные… Вкуснотища! Поставщиком был, очевидно, ресторан гостиницы "Россия".
Она отпила еще холодного томатного сока и содрогнулась. От этого всеобщего сегодняшнего неуюта, и еще больше от того, который царил в ее душе.
И, вообще, что вот она сейчас делает в это морозное московское утро выходного дня в казенном заведении, вместо того, чтобы быть в тепле и уюте рядом с человеком, который ей нравится?
Ну, да… Он-то ей нравится, а она для него кто теперь – лахудра или девушка по вызову? Ужас! И Лариса подумала с обидой: "Всё. Сваливаю домой сейчас же. И никаких больше пианистов. И никогда".
И тут же внутренний голос возразил ей: "Э, нет, подруга, так дело не пойдет. Довела хорошего человека до неадекватного состояния. И теперь хочешь бросить его в холодной и бесприютной Москве, без друзей, вдали от родных? И кто же ты после этого? Если ты алкоголичка, почему он должен за тебя отвечать? Разве не понятно было, что человек не пьет? Как деликатно отказал отцу за столом, когда был у нее в гостях. Как незаметно делал вид, что пьет шампанское вместе с ней, чтобы свою даму не лишать этого удовольствия. А она… Бывают же такие идиотки!"
Женщина обхватила голову руками и закрыла глаза. Что же делать? И еще она вспомнила о том, как Мишель грозился пойти к администратору, чтобы выяснить, кто она такая… Кто знает, что он может натворить в таком состоянии. Уйдет, не закрыв номер, его обворуют. У него такие шикарные вещи, и все заграничные.
Сердце ее сжалось, когда она вспомнила, какая у него жуткая аллергия оказалась на алкоголь, какие красноватые разводы пошли по всему телу, и как он чесался… А она, дура такая, сравнила его с шелудивым псом… Его! Лауреата престижных международных конкурсов, аристократа и дворянина по происхождению… Ой, куда бежать от такого стыда и позора?
Но, более стыда и обиды за "лахудру", ее жгло чувство вины. Как он там сейчас? Не стало ли ему хуже? Не нужна ли ему помощь: лекарствами или, может быть, врачебная? Не случится ли с ним, чего доброго, какой-то там шок, забыла его точное медицинское название…
Закончился журнал и прозвенел звонок, как всегда, приглашая опаздывающих кинозрителей на сеанс. Но кроме Ларисы никого в фойе не было, и она машинально, без всякой охоты, отозвалась на звонок и поспешила в зал.
Это был кинофильм "Сукины дети", о котором Лариса уже слышала, но не видела.
С первых минут фильм захватывал. А какие актеры: Евгений Евстигнеев, Леонид Филатов, Александр Абдулов, Лия Ахеджакова, Владимир Ильин, Лариса Удовиченко, Елена Цыплакова… И, хотя временами было очень смешно, фильм был о грустном, имея под собой реальную жизненную подоплеку. Он рассказывал об истории, сложившейся в театре на Таганке, когда его руководитель, в 1984 году уехал из СССР и сделал ряд антипартийных высказываний за кордоном, после чего его отстранили от руководства театром и лишили гражданства. А люди очень зависимой профессии – актеры остались бесхозными и никому не нужными…
"Какой прекрасный фильм, какая великолепная игра актеров, – подумала Лариса немного отстраненно, потому что слишком сильно жгло внутри, и то, что жгло, мешало воспринимать происходящее на экране. – Надо обязательно посмотреть этот фильм еще".
Она также подумала о том, что администрация кинотеатра, возможно, сама того не желая, чередуя грустный художественный фильм через сеанс с тяжелейшей кинодокументалистикой Говорухина, возвела печаль агонизирующего общества не только в "квадрат", но и в некий математический абсолют… Или это только она так ощущала?
Посмотрев от силы треть фильма, который ей так понравился, Лариса подскочила и вышла из зала.
Взгляд ее упал на незамеченный прежде телефонный аппарат, который находился в фойе. Она кинулась к нему и набрала гостиничный номер Михаила. Но никто не отвечал.
В буфете, всё еще с пустыми витринами, виднелась скучающая блондинка.
"Я не должна была покидать вестибюль гостиницы, – думала Лариса, выходя из "Зарьдья" и направляясь уже знакомым маршрутом в обратном направлении. Благо, таким близким.
На улице было всё также морозно. Или даже еще холоднее, чем при ее раннем выходе из гостиницы. Впрочем, возможно, Ларисе так показалось после выпитого ледяного томатного сока.
В вестибюле она сразу подошла к телефону и набрала номер Михаила. Но в ответ было молчание.
Пройти кордон, который преграждал путь к лифту, ей вряд ли бы удалось.
"Только бы он сейчас спал, и ничего с ним не случилось", – подумала женщина.
Она села в кресло, придвинула стопку журналов, которые лежали на столике, и остановила взгляд на красочной обложке издания "Вокруг света". Машинально перелистывая страницы, она всё время фиксировала внимание на публике, выходящей из лифтов. Михаила среди них не было.
Вдруг из одного подъемника вывалилась шумная и пестрая компания: два молоденьких милиционера и три расфуфыренные в мехах девицы, развязные манеры которых не оставляли ни малейшего сомнения в их занятии древнейшей профессией. Они все прошли к выходу, причем Лариса заметила, что в дверях один из стражей порядка обернулся на нее.
Женщина сквозь стекло видела, как вульгарные девицы садились в специальный автобус.
Один из милиционеров, докурив сигарету, вернулся в вестибюль и направился к журналистке.
Удивлению ее не была предела, когда он подошел к ней и, сделав под козырек, произнес: "Предьвите-ка документик".
Было в его заплывших и нагловатых глазах что-то мерзкое, а, особенно, в этой приставочке "ка". Предъявите-ка… И приказ, и пренебрежение и беспробудное хамство. Хамство, уже готовое обвинить ее в грехах, которые она не совершала…
Лариса не совсем аккуратно открыла дамскую сумочку, и оттуда сразу выпали на пол паспорт и удостоверение корреспондента ТАСС.
Блюститель порядка молча поднял документы. Он изучил сначала паспорт, потом – удостоверение. Глаза мужчины вдруг превратились в щелочки, и лицо исказила улыбочка хамелеона. Милиционер взял под козырек.
– Извините, работа…