Лариса невольно оторопела. "А если бы у меня был только паспорт с собою? Меня могли бы тоже загрести под одну гребенку сейчас вместе с этими в один автобус… До выяснения, так сказать. Наша милиция всё может".
Журналистка содрогнулась, представив, как инцидент с разбирательством в определенных органах, тут же стал бы известен на ее работе. И как бы возрадовался Кирюша, Кирилл Петрович, ее ненавистный начальник, который жутко боится, что вот эта, наглая и шустрая сослуживица его "подсидит". И не важно, как в том анекдоте: ты украл сапоги, или у тебя их украли, главное, что ты замешан в какой-то истории с сапогами. Уж он бы, наверняка, вывернулся наизнанку, смакуя историю о том, а что это их незамужняя сотрудница – Лариса Паллнна делала утром выходного дня в гостинице "Россия"? Ведь ясно, что не интервью брала…
Лариса снова подскочила к телефону: "Ну, отзовись. Ну, возьми же трубку, Мишель!"
Подняться к Михаилу, не привлекая к себе внимания, было невозможно. Но даже, если бы удалось случайно проскользнуть незамеченной в лифт, на этаже всё равно задержала бы дежурная, одарившая ее утром насмешкой. Хватит с нее знакомства с нашей милицией, которая нас бережет. Оставалось только ждать.
Лариса не могла бы сосчитать, после какого по счету ее звонка Михаил снял трубку.
– Лорик, куда же ты пропала? – спросил он так по родному и с недоумением в голосе.
– Да здесь я, в гостинице, в вестибюле, – наконец, вздох облегчения вырвался из Ларисиной груди. – Ты как?
– Нормально. Я съел все твои витаминные таблетки перед сном. Это, наверное, они меня так быстро в чувство привели.
– Ой, – испугалась Лариса. – Сразу все, наверное, нельзя…
– Я спускаюсь к тебе…
– Жду, – радостно отозвалась женщина.
Михаил бросился к Ларисе, обнял.
– Что случилось? Почему ты здесь, а не со мной? Может быть, я тебя чем-то обидел? – завалил он ее вопросами.
– Всё хорошо. Просто ты крепко спал, а у меня жутко разболелась голова. И я решила подышать свежим воздухом, а обратно уже никак было не пройти, – "во благо" соврала журналистка.
В самом деле, не рассказывать же ему, что она ходила в кинотеатр…
– А у меня от аспирина и от твоих кисленьких таблеток такое в желудке, – сказал Михаил. – Надо заесть скорее чем-нибудь …
– Ой, и я оголодала совсем, – искренне призналась Лариса.
– Тогда, давай, по-быстрому, в буфет сходим, ресторан всё равно еще закрыт, – предложил он.
И они сели в лифт.
Выйдя на одном из этажей, направились в буфет. Зайдя туда, не обнаружили ничего, кроме разварившихся сосисок, черствого хлеба и кофе с молоком, который в народе давно прозвали "бурдой".
– И это всё ваше меню? – вежливо осведомился Михаил.
Буфетчица – типичная Маша или Глаша, раздобревшая к сорока годам на казенных харчах, с типичным рязанским акцентом парировала:
– А раньше вставать надо. Командировошные тоже разные бывают, – сказала она, с ухмылочкой поглядев на Ларису. – В ресторан вам дорожка, а еще лучше – в валютный бар…
У Михаила от такой наглости перехватило дыхание.
Но Ларисе палец в рот не клади. Она с ненавистью посмотрела на буфетчицу.
– Всё. Готовь билет на свою рязанскую электричку. Отъелась тут на казенных московских харчах, корова. – И она быстро достала журналистское удостоверение красного цвета, помахав им у буфетчицы перед глазами и, не давая ей возможности рассмотреть надпись. – Завтра жди проверку от ОБХСС, – а, может быть, даже уже сегодня, ближе к вечеру, – насмешливо сказала она, беря Михаила за руку и покидая буфет.
Буфетчица открыла рот, но слова застряли в горле, словно ей залепила рот галушка, как небезызвестному гоголевскому персонажу, в отличие от которого она так и не смогла ее проглотить.
– Гениально, – засмеялся Михаил. – И как правдиво, как натурально.
– Жизнь научила, – вздохнула женщина. – Это не твои интеллигентские заграницы. – Здесь каждый день приходится отвоевывать место под солнцем, даже, если это всего лишь место в троллейбусе, магазине или на работе. Потому что все орудуют локтями. С хамами надо говорить на их языке.
– Я знаю, где мы поедим. Здесь был один приличный буфет, я вспомнил, – сказал Михаил.
И они снова сели в лифт.
– Ну, наконец-то, – радостно вздохнул музыкант. – Здесь и запах еды вполне съедобный. Выбирай…
– Ой, нет, – сказала обессиленная Лариса. – Можно, я сяду? – А ты бери, что хочешь. Я всё съем…
Она села за свободный столик. И вскоре Михаил принес два подноса с едой. На них были слоеные пирожки с мясом, кефир, бутерброды с красной икрой и сыром, апельсиновый сок.
– А еще будет черный кофе с лимоном, – сказал мужчина. – Я его позже возьму, чтобы не остыл. – И добавил, – за что пьем?
Он вытянул руку, в которой был стакан с кефиром в сторону Ларисы.
Лариса протянула свой, и они чокнулись.
– Чтобы все были живы и здоровы, – выдохнула она.
Михаил сидел напротив, и ей хорошо были видны красные разводы на его шее там, где ворот рубашки выходил за горловину свитера. Хотя, на лице пятен почти не было видно.
Повинуясь чувству жалости и нежности, она невольно протянула руку к его шее, погладила.
– Не больно? Такой вид, как будто тебя высекли крапивой, – сказала журналистка, виновато опуская глаза.
– Не переживай. Это не больно, просто всё тело очень чесалось. Но я таблеток наглотался. Теперь нормально. Только всё время в сон клонит.
– А когда это всё в норму придет? – поинтересовалась женщина.
– О-о-о, – это теперь только моя любимая мамочка знает, – сказал Михаил. – Чем я быстрее вернусь в Ленинград и начну принимать специальные ванны из чистотела и других трав, которыми она меня лечит… Еще нужна будет строгая диета какое-то время.
– Боже, как мне стыдно, – Лариса закрыла лицо руками, – прости меня, пожалуйста…
– За что?
– За то, что я почти насильно влила в тебя это шампанское.
– Ну, если бы я сам этого не захотел… И потом, я слишком люблю "брют". Это мечта. Сказка… Могу же я себе иногда это позволить?
– И когда ты позволял себе эту сказку в последний раз и с… кем, если не секрет?
– Не секрет, – мужчина улыбнулся. – Четыре года назад на встрече выпускников Ленинградской консерватории.
Лариса вздохнула.
– Да о чем грустить, когда такие очаровательные пальчики напоили меня шампанским, – сказал мужчина и наклонился, чтобы поцеловать женщине руку.
Михаил немного замялся, но всё же спросил:
– Ты вот скажи мне, я ничем тебя не обидел случайно? Понимаешь, если я выпью, то у меня потом жуткий провал в памяти. Я ничего не помню. Расскажи, как всё было…
– Совсем ничего не помнишь?
– Ни бум-бум…
– Всё прекрасно было, – сказала Лариса, подумав, как хорошо, если он не помнит, как она выплясывала и пела на столе народно-хороводную и потом куда-то еще закинула свой бюстгальтер.
– Прекрасно? – воодушевился Михаил.
– Да, кивнула Лариса. – Просто тебе не надо было пить шампанское, но в этом моя вина.
– Про шампанское я уже слышал… А дальше что?
– Потом ты захотел освежиться в душе со мной.
– Да ну… А потом?
– А потом ты уснул. И я не смогла поднять тебя на тахту, поэтому пришлось постелить на ковре. Ну, я же говорю, всё прекрасно было.
– Лорик, по-моему, ты чего-то недоговариваешь. А… остальное?
Лариса беспомощно улыбнулась.
– Чего же еще? Если ты имеешь в виду то, за что Адама и Еву изгнали из рая… то в этом мы с тобой не провинились.
– Ты хочешь сказать…
– Я еще раз хочу сказать, что всё было прекрасно. Великолепно и необыкновенно.
– И это притом, что ничего не было, как ты утверждаешь?
– Ты не представляешь, как я тебе благодарна за всё.
– Такого со мной еще никогда не было, – растерянно и виновато сказал Михаил.
"Просто дуры у тебя такой никогда не было", – подумала про себя Лариса.
А вслух сказала:
– Мишель, ну, перестань. Мне так хорошо, – и она ласково коснулась его руки.
И желая отвлечь его от этой темы, журналистка рассказала ему, как стала свидетельницей "отлова" проституток и как блюститель порядка заинтересовался ее особой.
У Михаила глаза полезли на лоб.
– Их же чему-то учат в этих милицейских школах? Психологии вряд ли, но основам физиономистики хотя бы…
– Так не похожа я на девушку по вызову? – спросила Лариса, – а то и буфетчица нам тоже в валютный бар посоветовала…
Михаил рассмеялся.
– Это, наверное, у нее мечта такая голубая, чтоб кто-нибудь ее туда пригласил. Да кто ж позарится на такую каракатицу…
Лариса тоже засмеялась, и от сердца у нее отлегло: "А, ведь, и правда, не помнит, что сам с утра заикнулся про девушку по вызову".
Лицо Михаила неожиданно погрустнело, даже помрачнело.
– Знаешь, – тихо сказал он, – если я когда-нибудь и уеду из страны, то только вот из-за этого беспробудного хамства. Причем, во всех сферах жизни.
– Уедешь, уедешь, – еще тише, чем Михаил, сказала Лариса, – и тяжело вздохнула. – Ты же видишь, что творится вокруг. Не для таких утонченных натур пианистов всё это…
– При уровне жизни, когда простейшие вещи, как мыло и сахар выдают по талонам, и за хлебом в магазин выстраиваются очереди – и это в самой Москве, – мужчина усмехнулся, – поверь, людям не до классической музыки. С каждым своим возвращением на Родину после заграничных гастролей я всё больше ощущаю свою ненужность здесь. И это ужасно больно.
Лариса молча взяла Михаила за руку.
– Мне еще повезло. Я, как теперь говорят, "попал в обойму", – сказал мужчина. – А вот сколько моих знакомых музыкантов оказалось не у дел. Одни спиваются, другие вынуждены торговать на рынке китайскими товарами…
– Сейчас вся страна пошла торговать на рынок, – с грустью сказала Лариса.
– Особенно обидно за интеллигенцию, которая несколько лет потратила на образование. Спрашивается, зачем?
– Ой, и не говори, – вздохнула Лариса, вспомнив своего знакомого – подававшего надежды молодого физика, и с тревогой спросила, – как думаешь, Мишель, что нас всех ждет?
Мужчина помолчал.
– Скоро всё рухнет, как рухнула "берлинская стена". Это ясно. Но что будет потом… Кто ж это может знать наперед? Но у русских, ведь, всегда какой-то свой, особенный путь. Вот это меня и пугает…
Михаил посмотрел на притихшую Ларису и спросил: "Принести кофе?"
Она кивнула.
Мужчина поставил две чашки с черным кофе с лимоном, придвинул поближе к ней бутерброды с красной икрой.
– Хорошо едим на фоне всеобщей разрухи, – усмехнулась она.
– Чуть не забыл, – спохватился мужчина, и полез в карман джинсов за таблетками. – Нужно пить по часам, а то я скоро опять чесаться начну.
Лариса закусила губу, ее с новой силой кольнули угрызения совести.
Она посмотрела на бледный вид Мишеля, воспаленные веки. Говорил он с сильным прононсом, потому что у него был заложен нос. Да, и вообще, был явно "не в своей тарелке".
– У тебя все признаки аллергии налицо, – вздохнув, сказала она.
– Да, у меня аллергия на спиртное, – кивнул Михаил. – Но если б только это… У меня, потом случается временная амнезия. Такой жуткий провал. Я ничего не помню. Впрочем, это, всё же, лучше, чем белая горячка, как считаешь?
– Ты еще шутишь, – вздохнула женщина.
– А что мне остается делать? Причем, абсолютно не важно, выпил я бокал или всего две чайных ложки шампанского. А я так обожаю "брют", – сказал Михаил и мечтательно прикрыл веки своими темными длинными ресницами.
– А почему так? – поинтересовалась Лариса.
– Непереносимость… Это как-то связано с ферментами. Короче – генная предрасположенность.
– Но, – замялась Лариса, – может быть, существует, всё же, какой-то способ избежать таких последствий?
– Существует, – усмехнулся Михаил. Один-единственный: полный отказ от алкоголя. Причем, пожизненный.
– Никогда себе этого не прощу! – журналистка закрыла лицо руками.
– Да будет тебе, Лорик, – сказал мягко Михаил, беря ее руку в свою, – ты лучше скажи, какие у нас планы на сегодня?
– Планы…
Лариса виновато и растерянно посмотрела на мужчину.
– Как бы мне этого не хотелось, поверь, но я не успокоюсь, пока не отправлю тебе к твоей мамочке в Ленинград, которая только одна знает, как привести тебя в норму. И чем быстрее, тем лучше.
– Лорик, – потерянным голосом начал было музыкант.
– Да-да, – перебила его Лариса, – не противься. Позволь мне о тебе позаботиться хотя бы таким образом. У тебя билет на вторник?
– На вторник, – упавшим голосом сказал Михаил.
– Я сейчас позвоню отцу. Он может сделать билет на "Красную стрелу" уже на сегодняшний вечер.
– Нет, нет. На сегодня никак нельзя. У меня назавтра две деловые встречи назначены. Это касается ближайших зарубежных гастролей. И потом, я просто не готов с тобой так быстро расстаться. Это жестоко, Лорик…
– Значит, назавтра, – строго, как учительница провинившемуся ученику, сказала журналистка и тут же горестно вздохнула, – прости меня, дуру…
Она нежно провела рукой по лицу Михаила.
– Ну, что – решено? Идем звонить? – как можно мягче попросила она.
В Михаиле боролись противоречивые чувства. Он шумно вздохнул и неохотно поднялся.
– Что ты делаешь со мной, Лорик…
И они пошли в номер Михаила.
Если честно, Ларисе не очень хотелось опять встречаться со своей глупостью: наткнуться на бюстгальтер и увидеть пустую бутылку из-под шампанского. Поэтому входила она в номер со смешанным чувством неловкости и сожаления о содеянном.
Здесь было всё в таком же беспорядке, как и тогда, когда она спешно покидала номер.
– Я сначала позвоню отцу, а потом немного приберусь здесь, – сказала женщина.
Михаил вышел в ванную.
– С билетом проблем не будет, – сказала Лариса, – можешь не беспокоиться, – когда Мишель снова вошел в комнату.
И она стала поднимать с полу разбросанные вещи, складывая их сначала на кресло, прежде, чем сложить в чемодан.
– А я в душе надеялся, вдруг не получится… Всё же, не всегда хорошо иметь в Москве среди своих знакомых министерскую дочку, – грустно усмехнулся Михаил.
Лариса подошла к нему и обняла. И заметила, что он как-то странно дернулся от ее прикосновения.
– Тебе больно? – вдруг догадалась она и резко отстранилась. – Сними свитер, я хочу посмотреть.
– Я бы не стал этого делать, но мне всё равно нужно, чтобы кто-то натер мне спину вот этой мазилкой, – и он разжал руку, в которой держал тюбик с каким-то гелем. – И я буду счастлив, если это будут твои пальчики…
Михаил осторожно снял свитер, а затем рубашку.
На миг Лариса просто онемела: тело мужчины было исполосовано красными разводами, словно, его действительно отстегали крапивой. Местами виднелись волдыри, некоторые из которых уже лопнули.
– И всё это я натворила, – ужаснулась Лариса и плюхнулась в ноги Михаилу.
– Лорик, по-моему, ты излишне драматизируешь события. – Михаил присел на ковер, вытирая Ларисины слезы. – Не переживай, даже температуры нет.
– А могла быть еще температура? – ужаснулась женщина.
– Думаю, это твоя аскорбинка мне помогла.
Лариса осторожно прислонилась губами ко лбу Михаила. Так прикасаются родители к своим малышам, когда хотят удостовериться, нет ли у них жара.
– Вроде нет, – тихо сказала она и, тяжко вздохнув, добавила, – ложись на тахту, буду тебя лечить.
Михаил лег на живот, и Лариса начала медленно и осторожно втирать ему мазь в спину, словно, перед ней был маленький ребенок, которому ни в коем случае нельзя сделать больно.
– Лорик, я на вершине блаженства от прикосновения твоих пальчиков…
– Не сыпь мне соль на рану, Мишель. А пальчики эти надо отрубить, – сказала она в сердцах.
– Ну, уж нет, я не согласен на такие экзекуции, – Михаил резко приподнялся на руках и сел перед Ларисой.
– Погоди, посиди так. Я сейчас полотенце принесу…
Она вернулась с мягким махровым полотенцем и подстелила его Михаилу под спину.
– Теперь ложись, только осторожно, – сказала она, – я сейчас обработаю тебе грудь и плечи.
Михаил послушно лег.
– Знаешь, я столько раз бывал проездом в Москве. Жил в разных гостиницах. Но, почему-то, больше всего люблю останавливаться именно в "России".
Я всегда любовался этим видом из окна. Потом бродил по Красной площади, слушал бой всесоюзных курантов, смотрел смену караула у Мавзолея, ходил в кинотеатр "Зарядье, "ГУМ". Что-то тянет меня к этому месту. Я всегда здесь ощущал какую-то гордость, свою причастность, что ли…
– Да просто ты патриот, – Лариса произнесла это слово спокойно, без всякого пафоса. – Впрочем, как и я. Поэтому мы так болезненно и реагируем на всё, что происходит в стране.
Мужчина вздохнул.
– Мне всегда было здесь хорошо, хотя я и был одинок, – у Михаила изменилась интонация. – И тут на меня свалилась такая московская снегурочка! И вдруг она исчезла. Я проснулся, а тебя нет. И я подумал, что ты меня бросила…
– Ну, Мишель, как же я могла тебя бросить? Я – артековская пионерка, воспитанная в духе "один за всех – и все за одного"?
Она чуть не сказала "бросить в беде", но вовремя осеклась, подумав, что не стоит "педалировать" на те воспоминания Михаила, которые подернулись у него пеленой. Пусть помнит снегурочку, а не лахудру.
И добавила:
– Как можно бросить такого красавца и умника? Чтобы его тут же подцепила какая-нибудь искательница приключений? Ну, уж нет. Ты – только мой подарок, и я тебя никому не отдам.
От этих слов Михаил просиял.
– Лорик, тогда скажи, зачем мы поменяли билет?
– Мишель, не начинай…
Лариса встала с тахты и стала перебирать его вещи, которые она повесила на кресло.
– Вот… Оденешь на себя сразу две хлопчатобумажные футболки, а сверху этот свитер из ангорской шерсти. Он самый мягкий, не колючий, – и она положила вещи рядом с ним на тахту.
Михаил начал одеваться.
Лариса незаметно оглядела комнату, надеясь обнаружить верхнюю часть комплекта белья "Кармэн", но бюстгальтера нигде не было видно. "Да куда ж он мог деться?", – подумала она в недоумении и подошла к окну, снова любуясь тем же видом, который ей так понравился ночью.
Михаил подошел и нежно обнял ее за плечи.
– Чего загрустила моя артековская пионерочка?
Какое-то время они молча вместе смотрели в окно на Красную площадь.
– Скажи, Мишель, если из страны начнут уезжать лучшие умы, лучшие таланты, и просто хорошие и порядочные люди, считающие ниже своего достоинства приобретать мыло по талонам на исходе двадцатого века, есть у такой страны будущее?
Музыкант развернул Ларису к себе лицом. Крепко обнял.
– Будущее есть всегда. Вопрос – какое… Не грусти, красавица. Пожалуйста.
И он нежно стал осыпать поцелуями ее лицо.
– Тебе бы не мешало чуть подышать свежим воздухом, – сказала она, глядя на бледный вид Михаила. – Там морозно, но немножко погулять можно.
– Я непротив, а потом?
– Тебе надо поспать. Ты всё время зеваешь, – ласково сказала Лариса.