- Вы уже пришли к какому-то выводу?
- Разумеется. Как и ты, как все.
К нам подошел Клаудедеу. Он плакал как ребенок.
- Не могу поверить… столько лет вместе, и вот, видите… не могу поверить.
Когда он отошел, Леппринсе сказал мне:
- Сейчас я очень тороплюсь. Приходи ко мне завтра домой. После восьми, ладно?
- Непременно приду, - ответил я.
Д. Теперь я хотел бы коснуться вопроса, который, на мой взгляд, особенно важен. Знали ли вы о делах на предприятии Савольты?
М. Только понаслышке.
Д. Кто был главой акционерной компании?
М. Савольта, разумеется.
Д. Говоря разумеется, вы хотите сказать, что Савольта был владельцем всех акций общества?
М. Почти всех.
Д. В каком соотношении?
М. Ему принадлежало 70 % всех акций.
Д. Кому же принадлежали остальные 30 %?
М. Парельсу, Клаудедеу и другим компаньонам принадлежало около 20 %, остальные же находились на руках у разных лиц.
Д. Всегда сохранялся этот статус-кво?
М. Нет.
Д. Расскажите коротко историю предприятия.
- Акционерное общество Савольта, - сказал Кортабаньес, - основал голландец по имени Уго Ван дер Вич в 1860 году, а может быть в 1865-м, точно не помню. Я тогда не имел к нему никакого отношения и вообще не интересовался тем, что происходит вокруг меня. В Барселоне была провозглашена конституция, и предприятие стало носить имя Савольты, поскольку он тогда являлся доверенным лицом Ван дер Вича в Испании, а единственным выходом для предприятия стала передача его фискалу.
Кортабаньеса мучал страх. С той новогодней ночи он не переставал трястись от страха. Он пригласил меня к себе в кабинет и начал рассказывать историю предприятия, словно хотел таким образом сбросить с себя давившее его бремя, которое было прологом великого разоблачения.
- В скором времени Ван дер Вич лишился рассудка, и Савольта фактически стал руководить предприятием, а затем, узнав из газет о трагической смерти Ван дер Вича, воспользовался ситуацией и завладел акциями голландца.
Еще в детстве читал я об этой романтической истории. Уго Ван дер Вич - знатный голландец - жил в замке, окруженном непроходимыми лесами. Лишившись рассудка, он начал надевать на себя шкуру медведя и, бегая на четвереньках по своим владениям, пугать крестьян и пастухов. О медведе пошли легенды. Устроили облаву и убили более тридцати медведей. Среди погибших было шесть охотников и Ван дер Вич, переодетый медведем.
- После смерти Ван дер Вича, - продолжал Кортабаньес, - остались его сын и дочь, которые по-прежнему жили в замке, пользовавшемся дурной славой. Ходили слухи, будто по ночам там бродит душа Ван дер Вича и увлекает с собой всех, кто попадется ей на пути, кроме собственных детей, которые якобы оставляли ей у зубчатых стен мод и мертвых грызунов, чтобы было чем питаться. Дочь и сын вступили в сожительство и настолько опустились, что власти сочли своим долгом вмешаться. Они признали обоих безумными и поместили Бернарда в сумасшедший дом в Голландии, а Эмму - в швейцарский санаторий. Когда вспыхнула война 1914 года, Бернард Ван дер Вич сбежал из сумасшедшего дома и, вступив в германскую армию, дослужился до чина драгунского капитана.
Во время войны во Франции, неподалеку от швейцарской границы, Бернард Ван дер Вич был тяжело ранен и доставлен Красным Крестом в Женеву. Когда его перевозили через границу, сестра Бернарда воскликнула: "Бернард, где ты?" Но брату с сестрой так и не суждено было увидеться: он умер в ту же ночь в операционной, а она чуть позже, на рассвете. Возможно, все это - легенда, созданная вокруг необычно зажиточной семьи. Богачи отличаются от простых смертных и, естественно, о них плетутся небылицы.
М. После смерти брата и сестры Ван дер Вич Савольта и его компаньоны завладели всеми акциями голландца, за исключением пакета, который был положен в швейцарский банк на имя Эммы Ван дер Вич.
Д. У Бернарда и Эммы не было наследников?
М. Насколько мне известно, нет.
Д. Достаточно ли большие доходы приносило предприятие?
М. Да.
Д. Постоянно?
М. Особенно накануне и во время войны.
Д. А потом?
М. Нет.
Д. Почему?
М. Вступление Соединенных Штатов в войну лишило предприятие Савольты иностранной клиентуры.
Д. Возможно ли? Скажите, а какого рода товар или продукцию выпускало предприятие Савольты?
М. Оружие.
Немесио Кабра Гомес побледнел. Секретарь принес чашку сероватого кофе с молоком и булку, обсыпанную мукой. Поставил на стол и уселся на свое место, глядя перед собой мутными глазами. Немесио Кабра Гомес разломал булку на куски и опустил в кофе с молоком, образуя отвратительное месиво.
- Если ты имел в виду не Савольту, то зачем явился ко мне?
- Я знаю, кто его убил, - повторил Немесио Кабра Гомес, набив рот содержимым чашки.
- Но кто и кого убил?
- Убили Пахарито де Сото.
Комиссар Васкес на какой-то миг задумался.
- Меня это не интересует.
- А ведь это убийство, а разве убийства полицию не интересуют?
- Следствие по этому делу прекращено несколько дней назад. Ты опоздал.
- Значит, его надо снова начать. Мне известно кое-что о письме.
- Письме? Которое написал Пахарито де Сото? Немесио Кабра Гомес перестал жевать.
- Вас это интересует?
- Нет, - ответил комиссар Васкес.
Как мы и уговорились, я в тот день отправился к Леппринсе. Швейцар, хорошо знавший меня, заметив, что я в трауре, счел своим долгом выразить соболезнование по поводу смерти Савольты.
- Если правительство не предпримет решительных действий, порядочным людям не будет покоя. Надо перестрелять их всех, - заявил он.
На лестничной площадке меня ждала неожиданность. Бледнолицый мужчина, которого я видел на похоронах в длинном пальто и черном котелке, преградил мне путь.
- Расстегните пальто, - приказал он с иностранным акцентом и окинул меня грозным взглядом.
Я подчинился, и он ощупал мою одежду.
- У меня нет оружия, - улыбнулся я.
- Ваше имя, - отрезал он.
- Хавиер Миранда.
- Подождите.
Он щелкнул пальцами, и на его призыв явился управляющий Леппринсе, который сделал вид, что не знает меня.
- Хавиер Миранда, - сказал бледнолицый, - пропускать или нет?
Управляющий исчез, но через несколько секунд вернулся и передал, что Леппринсе ждет меня. Человек в черном котелке пропустил меня, и я направился по коридору, чувствуя на своем затылке его враждебный взгляд. Я застал Леппринсе одного в гостиной, где мы провели с ним столько задушенных бесед.
- Кто это? - спросил я, кивая в сторону двери.
- Макс, мой телохранитель. Дезертир немецкой армии и преданный мне человек. Прости, что он причинил тебе беспокойство, но в нынешней ситуации я предпочел пренебречь учтивостью и принял необходимые меры предосторожности.
- Он обыскал меня!
- Ты же ему незнаком, а он не верит даже собственной тени. К тому же он дока в своем деле. Я прикажу впредь тебя не обыскивать.
В эту минуту из коридора донеслись громкие голоса. Мы вышли посмотреть, что там произошло, и увидели телохранителя и комиссара Васкеса, которые целились друг в друга из своих пистолетов.
- Как это понимать, сеньор Леппринсе? - возмутился комиссар, не спуская глаз с телохранителя.
Леппринсе рассмешила эта нелепая ситуация.
- Пропусти его, Макс. Это комиссар Васкес.
- Но у него оружие, - предупредил Макс.
- Новое дело, - проворчал комиссар, - не хватает еще, чтобы эта скотина обезоружила меня.
- Пропусти его, Макс, - повторил Леппринсе.
- Могу я узнать, что все это значит? - спросил комиссар, не скрывая своего гнева.
- Вы должны извинить его, он пока никого не знает.
- Стало быть, это ваш телохранитель?
- Вот именно. По-моему, предосторожность никогда не излишня.
- А полиции вы уже не доверяете?
- Разумеется, доверяю, комиссар, но в данном случае лучше пересолить, чем недосолить. И надеюсь, что беспокойство первых дней будет компенсировано будущим спокойствием.
- Терпеть не могу телохранителей. Все они террористы, лезут на рожон и продаются за деньги. Я еще не встречал ни одного, который в коночном счете не стал бы предателем. Они вечно заваривают кашу, а потом - в кусты.
- В данном случае вы ошибаетесь, поверьте мне, комиссар. Хотите сигарету?
- Мы, кому днем ничего не остается, как только спать, бодрствуем по ночам, когда люди добрые отдыхают. Город спит, широко разинув пасть, сеньор комиссар, и все выползает наружу: и то, что случилось и что должно произойти, и то, о чем говорят и о чем умалчивают, а это не так уж мало в наш жестокий век. Я - сторонник порядка, сеньор комиссар, клянусь памятью моих покойных родителей, царство им небесное. А если вам мало этого, то клянусь богом. Я уехал из деревни, потому что там слишком много смуты. Никто нынче не почитает волю всевышнего, а он ниспошлет на нас великую кару, если мы не наставим людей на путь истинный, на благие дела.
Комиссар Васкес закурил сигарету и встал из-за стола.
- Пойду проветрюсь, а ты подожди меня здесь; если у тебя еще не пропадет охота, поделишься со мной своими блестящими мыслями.
Немесио Кабра Гомес тоже встал.
- Сеньор комиссар! Неужели вам не интересно, что я знаю?
- Пока нет. Я занят более важными делами.
Уходя, он подозвал секретаря и шепнул ему:
- Я на минутку выйду, а ты последи, чтобы эта птаха не упорхнула. И возьми свои сигареты. Я куплю себе.
…По приказу вышестоящего начальства я приступил к расследованию "дела Савольты" 1 января 1918 года, с момента свершения убийства. Покойный Энрике Савольта и-Гальибос в возрасте шестидесяти одного года, женатый, уроженец Гранольерса в провинции Барселоны, являлся генеральным директором и владельцем 70 % акций предприятия, носившего его имя. Оно было расположено в индустриальном районе Оспиталет в пригороде Барселоны. Смерти его предшествовали известные события, которые позволили обвинить рабочие организации, называемые также обществами сопротивления, в том, что они совершили убийство в отместку за смерть журналиста Пахарито де Сото, скончавшегося десятью - пятнадцатью днями раньше, и что в революционных кругах нашего города считали, что оно было совершено одним или двумя членами вышеуказанной организации. Расследование привело к аресту…
Прошел январь, затем февраль. Я редко виделся с Леппринсе. А когда заходил к нему, мне всякий раз приходилось преодолевать немало препон, прежде чем я до него добирался. Швейцар, раньше всегда такой предупредительный и разговорчивый, теперь преграждал мне путь, спрашивал, как меня зовут, и узнавал по телефону снизу, какие будут распоряжения. На лестничной площадке уже ждал Макс, телохранитель, который не обыскивал меня, но и не выпускал пистолета из рук, держа их в карманах пальто, пока не приходил управляющий. Управляющий тоже делал вид, что видит меня впервые, спрашивал, о ком доложить, и просил подождать несколько минут. Наши беседы с Леппринсе с раздражающим упорством прерывались телефонными звонками, горничными, которые приносили ему на подпись какие-то бумаги, секретарем, который беспрерывно рыскал по углам, и Максом, который без всякого повода являлся и вынюхивал что-то, словно искал тараканов.
И тем не менее я продолжал посещать дом на улице Рамбла-де-Каталунья. Нередко мое посещение совпадало с приходом комиссара Васкеса. Он являлся всегда неожиданно, выдерживал схватку с Максом и проникал в гостиную. Леппринсе угощал его сигаретой, или кофе с галетами, или рюмочкой ликера, а комиссар вздыхал, потягивался, словно расслабляясь, и почти всегда заводил разговор о преступлениях и запутанных следах. Однажды он сообщил нам, что подозреваемые в убийстве Савольты находятся в Монтжуике. Их было четверо: двое молодых и двое пожилых. Все они - анархисты, трое из них переселенцы с юга, а один - каталонец. И я подумал про себя: сколько жестоких ударов вслепую удалось бы избежать, если бы этих четырех злодеев обнаружили раньше.
И действительно, за несколько недель до того, как Васкес сообщил нам об аресте и заключении в крепость этих четверых анархистов, я, гонимый скукой, бродил по городу, и вдруг мне пришло в голову зайти в книжный магазин на улице Арибау и послушать часик-другой речи Роки. Книжный магазин пустовал. Только за прилавком по-прежнему сидела рыжая женщина. Я направился во внутреннее помещение магазина, но она остановила меня:
- Сеньору угодно купить какую-нибудь книгу?
- А разве Рока не придет сегодня?
- Нет, уже не придет.
- Надеюсь, он здоров?
Продавщица оглянулась по сторонам и шепнула мне:
- Его увели в Монтжуик.
- За что? Он сделал что-нибудь плохое?
- Это как-то связано со смертью Савольты, вы понимаете, что я хочу сказать? На другой же день начались репрессии.
Рока был уже не молод. Он чем-то заболел в Монтжуике. Вскоре его выпустили, но после этого он уже не появлялся в книжном магазине и я никогда больше о нем не слышал.
- Вы не должны так обращаться со мной, сеньор комиссар, я порядочный человек и хочу вам помочь. Почему вы не выслушаете меня?
Немесио Кабра Гомес волновался: он сплетал пальцы, хрустел суставами, переминался с ноги на ногу.
- Подожди капельку, - ответил комиссар Васкес, - сейчас я буду к твоим услугам.
- Знаете, сколько часов я уже здесь торчу?
- Много, наверное.
Немесио Кабра Гомес резко придвинулся к столу. Комиссар Васкес вздрогнул и прикрылся газетой, а секретарь вскочил, намереваясь ринуться к двери.
- Я хорошенько обо всем подумал в эти тоскливые часы, сеньор комиссар. Выслушайте меня. Я знаю, кто убил Пахарито де Сото и кто будет следующей жертвой. Вас это интересует или нет?
Помню тот день, когда я в последний раз посетил дом на улице Рамбла-де-Каталунья, Леппринсе пригласил меня пообедать вместе с ним. Мы выпили по рюмочке хереса в гостиной, где в камине горели поленья, хотя в городе уже вступила в свои права весна, наполнив его своим ароматом, яркими красками и чудесным теплом. А затем перешли в столовую. Как всегда, разговор шел на общие темы, о том о сом, перемежаясь паузами. Во время десерта Леппринсе сообщил мне, что женится. Сам по себе этот факт не удивил меня, удивляла тайна, в которой до сих пор сохранялись их отношения. Избранницей его, разумеется, была Мария Роса Савольта. Я пожелал ему счастья и лишь позволил себе заметить, что его будущая жена еще слишком молода.
- Ей почти двадцать лет, - возразил он, улыбаясь своей приятной улыбкой (но я знал, что ей едва исполнилось восемнадцать), - она достаточно образованна и с хорошими манерами. Остальное придет со временем. Опытность зачастую ведет к недовольству, размолвкам, ссорам, которые только раздражают, а не поучают. Опытность нужна мужчине, который должен бороться за существование, а не его жене. Избави меня бог от ее опыта, если от него будут исходить одни неприятности.
Я похвалил его за благонамеренные речи, и мы оба погрузились в глубокое молчание. Управляющий вошел в столовую и доложил о приходе комиссара Васкеса. Леппринсе велел провести его в столовую и попросил меня остаться.
- Прошу прощения, что мы принимаем вас здесь, дружище Васкес, - поспешил извиниться Леппринсе, едва тот вошел. - Но, по-моему, это гораздо лучше, чем заставлять вас ждать или лишить удовольствия присоединиться хотя бы к концу нашей великолепной трапезы.
- Благодарю вас, я уже пообедал.
- Отведайте хотя бы десерт и выпейте рюмочку москателя.
- С великим удовольствием.
Леппринсе отдал соответствующее распоряжение.
- Я пришел, - начал комиссар, - поскольку считаю своим долгом предупредить вас о том, что имеет непосредственное отношение к вам…
Насколько я понял, он имел в виду Леппринсе и его компаньонов. Со мной комиссар Васкес даже не поздоровался. Он игнорировал меня с первого же дня нашего знакомства, и это задевало мое самолюбие, хотя и было вполне оправдано: его профессия не допускала любезностей, учтивости, и все то, что могло служить ему помехой в деле (друзей, секретарей, помощников, телохранителей), он оставлял вне поля своего зрения.
- Речь идет о покушениях? - спросил Леппринсе. - Есть какие-нибудь новости насчет смерти бедного Савольты?
- Да, именно об этом.
- Так я слушаю вас, дорогой Васкес.
Комиссар помедлил, с любопытством разглядывая этикетку винной бутылки. Мне показалось, что его враждебность распространяется на меня и даже на самого Леппринсе. Наконец он заговорил:
- От… людей, которые сотрудничают с полицией… косвенным образом, неофициально, у меня есть сведения о том, что в Барселоне появился Лукас "Слепой".
- Лукас… какой? - переспросил Леппринсе.
- "Слепой", - повторил комиссар.
- И кто же этот столь колоритный персонаж?
- Валенсийский террорист. Он действовал в Бильбао и в Мадриде, хотя сведения, поступающие о нем, самые разноречивые. Вы же знаете, как относятся к людям подобного рода: бандита превращают в героя, чтят его как бога, превозносят до небес…
Горничная принесла тарелку, столовый прибор и салфетку для комиссара.
- А почему его называют "Слепым?" - поинтересовался Леппринсе.
- Одни утверждают, что он получил это прозвище потому, что всегда щурит глаза, а другие говорят, будто его отец был слепым и пел романсы в деревнях Уэрты. Но, по-моему, все это чепуха.
- Насколько я понимаю, взгляд у него острый.
- Как стальное лезвие.
- Так, значит, Савольту убил Лукас?
Комиссар Васкес положил себе на тарелку пару кусков торта и многозначительно посмотрел на собеседника.
- Кто знает, сеньор Леппринсе, кто знает!
- Рассказывайте, рассказывайте, пожалуйста… и ешьте, это очень вкусно, вы сами убедитесь.
- Не понимаю, отдаете ли вы себе отчет в том, насколько серьезны мои опасения. Этот террорист очень страшный человек и явился сюда по ваши души.
- Вы хотите сказать, комиссар, по мою душу?
- Я говорю "ваши", не уточняя. Если бы я имел в виду конкретно вас, я бы так и сказал. Точно такой же разговор у меня состоялся сегодня утром с сеньором Клаудедеу.
- Как велика опасность? - спросил Леппринсе.
Комиссар достал из кармана несколько листков и протянул их Леппринсе.
- Вот здесь кое-какие сведения. Я сам выписал их из архива. Взгляните, хотя вы, пожалуй, не разберете моего почерка.
- Отчего же, прекрасно разберу. Так его обвиняют в четырех убийствах?
- Два убийства приписывают ему. А двое других полицейских убиты во время перестрелки в Мадриде.
- Оказывается, он сбежал из тюрьмы Куэнки.