Когда Леппринсе снова появился в ложе, с галерки раздался первый выстрел. Леппринсе упал. Сержант Тоторно, перепрыгивая через ступеньки, помчался вверх по лестнице к тому месту, откуда прозвучал выстрел. Чья-то фигура скользнула к выходу. Сержант Тоторно кинулся ей наперерез. Человек резко повернулся на каблуках и спрыгнул через ступеньки к балюстраде, отстреливаясь. Упавший Леппринсе поднялся: в каждой руке он держал по пистолету. Но это оказался не Леппринсе, а Макс, который сел в ложу, когда его хозяин пил лимонад. Макс дважды выстрелил в человека, возвышавшегося над балюстрадой. Человек согнулся пополам и рухнул в партер. В театре началась невообразимая паника: представление прервалось, актеры и зрители торопились покинуть зал, создавая давку и падая. С галерки еще раз выстрелили в ложу Леппринсе. Макс перескочил в соседнюю ложу и палил оттуда в ответ из двух пистолетов одновременно. Шальная пуля ранила одного из зрителей, и он истошно завопил. Чье-то тело покатилось по лестнице галерки и застряло на ступеньке. Террористы - их было по меньшей мере пятеро - попали под перекрестный огонь Макса и сержанта Тоторно, который, несмотря на ранение, беспрерывно посылал пули во все стороны. Террористы попытались прорваться к спасительному выходу. Но - полицейский, приносивший лимонад, расположился с карабином в ложе Леппринсе и, нажимая на курок, стал осыпать картечью ступеньки. Сержант Тоторно лег на пол. Террористы, еще державшиеся на ногах, перепрыгнув через лежавшего сержанта, бросились к выходу. Здесь их и доконал Макс, притаившийся за колонной. В итоге за вечер оказались убитыми три террориста: Лукас "Слепой", погибший от пули в шею; другой - от пули в лопатку и в голову, а третий - от пули в сердце. Двое остальных были ранены: один легко, второй тяжело. Среди раненых был также сержант Тоторно, которому пулей оторвало два пальца правой руки. Что касается зрителя, раненного шальной пулей в правую ягодицу, то он через несколько дней оправился, и Леппринсе вознаградил его за понесенный ущерб.
V
В тот вечер я зашел в кинематограф, а потом - в закусочную, съел пару бутербродов, запил пивом и не спеша побрел домой. Меня никто не ждал, и торопиться было некуда. Я жил на улице Херона в крохотной квартирке под самой крышей современного здания, которую нашел для меня приятель Серрамадрилеса вскоре после моего приезда и Барселону. Мебели в квартирке было мало, да и та убогая: расшатанные стулья, хромоногие столы и кресло из ивовых прутьев. В спальне стояла узкая кровать, чуть пошире тюфяка, и обшарпанный зеркальный шкаф. Вторая комната предназначалась для столовой, но я питался в соседнем дешевом ресторане и потому оборудовал ее под свой кабинет. Гости приходили ко мне очень редко, и столовая была для меня излишней роскошью. Кроме того, были пустой чулан без окон и умывальник в спальне. Места общего пользования находились на лестничной площадке, и я разделял их с астрономом и старой девой. Зато окна обеих комнат выходили в ухоженный садик, где разводили цветы. 13 середине девятнадцатого года садик исчез, и один только бог знает, кому это понадобилось.
Итак, я вернулся домой поздно, почти в полночь. Сунув ключ в замочную скважину, я обнаружил, что дверь не заперта. Желая успокоить себя, я приписал это своей рассеянности. Осторожно приоткрыл дверь: в столовой горел свет. Быстро захлопнув дверь, я опрометью кинулся вниз по лестнице. Но знакомый голос окликнул меня сверху:
- Куда же вы, Миранда. Вам нечего бояться!
Я обернулся. Это был комиссар Васкес.
- Мы торчим здесь битых два часа, и так как вы слишком задержались, позволили себе открыть двери вашей квартиры и войти, чтобы расположиться здесь и ждать вас в более комфортабельных условиях. Вы не сердитесь?
- Разумеется, нет. Но вы меня очень напугали.
- Вполне понятно. Нам следовало предупредить вас о своем приходе. Но что поделаешь, мы совсем упустили это из виду.
Преодолев последние ступеньки, я вошел в квартиру. В столовой кроме комиссара находилось еще двое полицейских в штатском. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что здесь производился обыск. Разумеется, я мог протестовать, даже пожаловаться на произвол, поскольку не сомневался, что комиссар действовал по своему усмотрению и не имел на то санкции судебных властей, но меня ничуть не волновало, что они перевернули здесь все вверх дном, и я промолчал.
- Чей это портрет? - осведомился комиссар Васкес, указывая на фотографию моего отца.
- Отца, - ответил я.
- Ай-ай-ай! Что подумает ваш отец, если узнает, что вас навещает полиция?
Я догадался, что он намерен меня запугать, и решил перехватить инициативу в свои руки.
- Ровным счетом ничего. Он умер три года назад.
- О, прошу прощения! Я не знал, что вы вдовец.
- Сирота, вы хотите сказать.
- Ну, конечно, сирота. Еще раз прошу прощения.
Теперь я всецело завладел положением: комиссар выглядел смешным в глазах своих подчиненных.
- Очень сожалею, комиссар, но мне нечем вас угостить, - заявил я нагло.
- Ради бога, не беспокойтесь. У нас в полиции сухой закон.
- Зачем кривить душой, комиссар? Я имел возможность оценить ваши гастрономические вкусы в доме нашего общего друга, сеньора Леппринсе.
Комиссар опешил, и я испугался, что зашел слишком далеко в своих выпадах против него. Хотя он и заслуживал такого отношения к себе, так как воспользовался нашим шапочным знакомством и решил устроить мне допрос, взяв инициативу в свои руки, но я отплатил ему той же монетой. Я не сомневался, что он пришел ко мне как обвинитель, а не как следователь, и своим внезапным появлением здесь и присутствием явно лишних подчиненных намеревался ослабить мои позиции.
- Мы пришли к вам как к другу, - сказал комиссар Васкес, оправившись от замешательства. - Конечно, у вас нет причин радоваться нашему неожиданному вторжению: мы не имеем санкции на обыск и можем рассчитывать лишь на ваше благосклонное отношение. Впрочем, не мне объяснять это адвокату.
- Я не адвокат.
- Не адвокат! Черт подери! Кто же вы тогда - студент?
- Нет.
- Так скажите же, наконец, как мне вас величать официально?
Это была мощная контратака с его стороны.
- Я административный служащий…
- Сеньора Леппринсе?
- Нет, сеньора Кортабаньеса, адвоката.
- Так вот оно что… А я-то думал, постоянно встречая вас в доме сеньора Леппринсе… Теперь вижу, что ошибался. Но как случилось, что самый обыкновенный служащий обедает в доме у Леппринсе, такого влиятельного человека? Или вас связывает что-нибудь еще? Может быть, дружба?
- Говорите, говорите, я вас слушаю.
- Да вам и нечего сказать, Миранда. И правильно делаете, что молчите, ведь без труда не вытянешь и рыбки из пруда.
- Если под рыбкой вы подразумеваете меня, то себя, вероятно, считаете ловцом, комиссар?
- Ну, ладно, ладно, Миранда. Почему мы, испанцы, вечно враждуем? Ведь мы тут все - друзья, не правда ли?
- В таком случае, если вас не затруднит, познакомьте меня, пожалуйста, с этими двумя сеньорами. Должен же я знать своих друзей.
- Сеньоры явились сюда со мной за компанию. Теперь, когда вы пришли, они уйдут.
Оба прихвостня комиссара пожелали нам спокойной ночи и ушли, но дожидаясь, пока я провожу их до двери. Когда мы остались с комиссаром наедине, он сразу же стал серьезным и вместе с тем более фамильярным.
- По-моему, сеньор Миранда, вы удивлены неожиданным интересом, который я к вам проявляю. Но разве не логично, что я интересуюсь всеми, кто хоть как-то причастен к делу Савольты?
- А какое отношение имею я к этому делу?
- По-моему, глупо спрашивать об этом, если вдуматься как следует. В декабре прошлого года умирает некий журналист по имени Пахарито де Сото. И что же? Оказывается, его самый близкий друг - вы. Через несколько дней убивают Савольту и… странная вещь! - среди приглашенных на новогодний вечер опять - вы.
- Так вы подозреваете меня в двойном убийстве?
- Успокойтесь, я иду совсем по другому пути. Давайте сопоставим факты, только факты: обе смерти связаны или кажутся связанными друг с другом. Пахарито де Сото умирает, едва закончив работу, которую ему поручили и оплатили шефы предприятия Савольты. Спрашивается: кто связал журналиста с его последними шефами?
- Я.
- Справедливо: Хавиер Миранда. Далее: отношения Пахарито де Сото с предприятием осуществлялись не через начальника персонала Клаудедеу и не через самого Савольту, а через человека - и в этом вся загвоздка, - выполняющего на предприятии неопределенные функции: Пауля Андре Леппринсе. Я иду в дом Леппринсе и кого там застаю?
- Меня.
- Не слишком ли много совпадений, как по-вашему?
- Нет. Леппринсе поручил мне разыскать Пахарито де Сото и заключить с ним контракт. Мое знакомство с обоими переросли в дружбу с каждым из них, которая трагически оборвалась с Пахарито де Сото, но сохранилась с Леппринсе. Как видите, все очень просто.
- Не будь в вашем объяснении столько темных пятен.
- Например?
- Ну, например, вместе с вашими "дружескими узами" с Пахарито де Сото завязались "дружеские узы" с его женой, Тересой…
Я даже вскочил со стула от негодования.
- Минуточку, комиссар, я готов отвечать на ваши вопросы. Напоминаю, вы находитесь у меня в доме и у вас нет юридических прав допрашивать меня.
- А я вам напоминаю, что будучи комиссаром полиции могу получить юридическое право не только на ваш допрос, но и ордер на ваш арест, притом заставить привести вас в наручниках в полицейское управление. Если вы хотите встать на формальный путь, то пеняйте потом на себя.
Наступило молчание. Комиссар зажег сигарету и бросил пачку на стол, чтобы я мог закурить, если пожелаю. Я сел, взял сигарету, и мы задымили, давая успокоиться нервам.
- Я ведь не какая-нибудь привратница, чтобы шпионить за вами и совать нос в ваши грязные делишки, - продолжал комиссар Васкес неторопливо. - Вынюхивать, кто кому наставляет рога, кто с кем сожительствует или занимается сводничеством. Я расследую три убийства и одно покушение. И поэтому прошу, даже требую всяческого содействия. Я готов все понять, сохранять почтительность, избегать формальностей, рутину - все, что может причинить вам беспокойство больше, чем требуется для дела. Но и вы не злоупотребляйте моим терпением, не выводите меня из себя, не заставляйте применять власть, иначе вам же будет хуже. Я сыт по горло, понимаете? Сыт! Мне надоело выставлять себя на посмешище у богатых пижонов Барселоны; мне осточертел Леппринсе с его пирожными, рюмочками десертного вина, словно мы празднуем его первое причастие. А теперь еще и вы, самодовольный щенок, который виляет хвостом, подбирает объедки в салонах высшего общества и во всем подражает своим хозяевам, чтобы выглядеть изысканным в моих глазах и посмеиваться надо мной, словно я ваш слуга, вместо того чтобы быть самим собой и думать о собственной шкуре. Вы все глупы, понятно? Коровы в моей деревне и те умнее: они хотя бы знают свое место. Хотите получить совет, Миранда? Так вот: если видите меня входящим в комнату, даже если это столовая Леппринсе, не посмеивайтесь надо мной, как над шавкой, а утрите себе рот и встаньте. Вы меня поняли?
- Да, сеньор.
- Очень рад, что вправил нам мозги. А теперь, когда мы с вами так хорошо понимаем друг друга, извольте ответить на мой вопрос: где письмо?
- Какое письмо?
- Какое же еще? Пахарито де Сото, конечно.
- Я ничего не знаю о…
- Вы не знаете, что Пахарито де Сото написал и отправил письмо в тот же день, когда его убили?
- Вы говорите, его убили?
- Вы же слышали, отвечайте.
- Я слышал о письме, но никогда его не видел.
- У вас действительно его нет?
- Действительно.
- И вам не известно, где оно?
- Нет.
- Ни что в нем написано?
- Да нет же, клянусь вам.
- Похоже, вы говорите правду. Но берегитесь, если солгали. Я не один охочусь за ним, другие тоже не дремлют, только они не станут с вами церемониться, как я. Они сначала прикончат вас, а потом станут искать, не спрашивая, понятно?
- Да.
- Если вдруг что-нибудь услышите, кого-нибудь заподозрите или вспомните хоть что-нибудь в связи с письмом, немедленно сообщите мне. Любое промедление будет стоить вам жизни.
- Хорошо, сеньор.
Комиссар Васкес встал, взял шляпу и направился к двери. Я проводил его и на прощание протянул руку. Он холодно пожал ее.
- Простите меня за мое поведение, - сказал я, - мы все стали очень нервными в эти последние месяцы: слишком много бед свалилось на наши головы. Я, как вы понимаете, не собираюсь тормозить вашу работу.
- Спокойной ночи, - сухо ответил мне комиссар.
Я подождал, пока он спустился вниз по лестнице, вошел в квартиру, запер за собой дверь на ключ и до самого рассвета размышлял над словами комиссара, куря одну за другой сигареты, которые он оставил на столе. Заснул я на заре, забыв завести будильник, и проснулся лишь после одиннадцати. Из соседнего бара позвонил в контору и сказал, что задерживаюсь по срочному делу. Впрочем, я не погрешил против истины. Выпив кофе и просмотрев газеты, я решил почистить ботинки, мысленно рассуждая сам с собой и, по-видимому, слишком бурно жестикулируя, так как поймал на себе насмешливые взгляды прохожих. Заплатив чистильщику ботинок, я направился к дому Леппринсе. Швейцар сообщил мне, что Леппринсе ушел немногим более получаса назад. На мой вопрос, не знает ли он, куда тот пошел, швейцар заговорщицки, словно посвящал в великую тайну, ответил, что Леппринсе поехал в Саррию к вдове Савольты просить руки Марии Росы. Мы расстались, как два конспиратора. Дойдя до Пласа-де-Каталунья, я сел в поезд. В Саррии я побрел вверх по тем же крутым улочкам, по которым несколько месяцев назад двигалась похоронная процессия, провожая в последний путь магната.
В дверях особняка стояли жандармы: привилегия, оставленная властями в память о покойном, что, впрочем, было совершенно излишне: террористы избрали для себя другие мишени. Узнав, кто я такой, меня впустили в дом. Управляющий, рассыпаясь в извинениях, попросил меня отложить встречу с Леппринсе.
- У них сейчас маленькое семейное совещание, сеньор, будьте добры отложить встречу до другого раза.
Я настаивал. Управляющий согласился доложить Леппринсе о моем приходе, но никак не обнадежил меня. Я остался ждать. Леппринсе сразу же вышел ко мне.
- Должно быть, случилось что-то очень важное, раз ты решился побеспокоить меня во время… скажем, серьезного для меня разговора…
- Не знаю, насколько важно то, о чем я вам расскажу, но все же я счел нужным прийти.
Он провел меня в библиотеку. И я рассказал ему о посещении Васкеса, о его раздраженном тоне, умолчав, разумеется, о том, с каким гневом говорил он о нем самом, опасаясь задеть самолюбие Леппринсе.
- Ты правильно сделал, что пришел, - проговорил Леппринсе, выслушав меня.
- Я боялся, что не найду вас потом и будет слишком поздно.
- Я же сказал, ты правильно сделал, что пришел. Но твои страхи напрасны. У Васкеса просто начались галлюцинации от чрезмерной ревности. Во Франции мы называем это "профессиональной подтасовкой".
- В Испании мы это тоже так называем, - послышался вдруг чей-то голос у нас за спинами.
Мы обернулись и увидели комиссара Васкеса собственной персоной. Стоя за ним, управляющий гримасами и жестами давал нам понять, что не мог помешать ему войти. Леппринсе знаком велел слуге удалиться. Мы остались втроем. Леппринсе взял с полки коробку с гаванскими сигарами и предложил комиссару, но тот отказался, улыбнувшись и метнув злобный взгляд в мою сторону.
- Большое спасибо, но у нас с сеньором Мирандой более грубые вкусы, мы предпочитаем сигареты, не так ли?
- Признаюсь, я выкурил всю пачку, которую вы у меня оставили, до конца, - сказал я.
- Не слишком ли много, вам следует заботиться о своем здоровье… о своих нервах.
Он протянул мне сигару, и я взял. Леппринсе положил коробку с сигарами на место и дал нам огня. Васкес обвел взглядом библиотеку, и его взгляд задержался на окне.
- Знаете, а весной вид отсюда гораздо приятнее, чем тогда… в январе.
Он повернулся к нам вполоборота и оперся о косяк двери, глядя в залу.
- Хотите, я велю раздвинуть деревянные перегородки, чтобы вы могли посмотреть, можно ли отсюда попасть в лестницу? - спросил Леппринсе с присущей ему мягкостью.
- Вы могли бы догадаться, сеньор Леппринсе, что я уже проделал этот эксперимент раньше.
Васкес вошел в комнату, поискал глазами пепельницу и стряхнул в нее пепел.
- Позвольте узнать причину вашего внезапного прихода? - поинтересовался Леппринсе.
- Причину? Нет, я бы сказал, причины. Прежде всего, я хотел первым поздравить вас с вступлением в законный брак с дочерью покойного сеньора Савольты, но вижу, что меня уже опередили.
Он имел в виду меня. Леппринсе слегка поклонился.
- Во-вторых, хотел поздравить также со счастливым исходом во время покушения на вас в театре. Мне представили полный отчет, и должен сознаться, что ошибался, сомневаясь в достоинствах вашего наемного убийцы.
- Телохранителя, - поправил Леппринсе.
- Как вам будет угодно. Теперь меня это уже мало волнует, потому что третья причина состоит в том, что я пришел проститься с вами, так как уезжаю.
- Проститься?
- Да, именно проститься, сказать вам: "прощайте".
- То есть как?
- Я получил приказ срочно выехать в Тетуан и сегодня же отбываю.
В улыбке комиссара Васкеса сквозила горечь, которая меня потрясла. Только тогда я вдруг ясно осознал, насколько ценил комиссара.
- В Тетуан? - невольно вырвалось у меня.
- Да, в Тетуан. Вас это удивляет? - спросил комиссар, словно только теперь заметил меня.
- По правде говоря, да, - ответил я искренне.
- А вас, сеньор Леппринсе, тоже удивляет?
- Я полный профан в делах полиции. Во всяком случае, надеюсь, что этот перевод будет для вас выгодным.
- Любое место выгодно или опасно в зависимости от того, как на это посмотреть, - изрек комиссар Васкес.
И, круто повернувшись на каблуках, вышел. Леппринсе проводил его взглядом до двери, забавно изогнув брови дугой.
- Как по-твоему, мы его еще увидим? - спросил он меня.
- Кто знает! Жизнь так переменчива!
- А я думаю, увидим, - заключил он.
ПИСЬМО СЕРЖАНТА ТОТОРНО КОМИССАРУ ВАСКЕСУ ОТ 2–5-1918 ГОДА,
В КОТОРОМ ОН ИНФОРМИРУЕТ ЕГО О ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛ В БАРСЕЛОНЕ
Свидетельский документ приложения № 7-а.
(Приобщается английский перевод, сделанный судебным переводчиком Гусманом Эрнандесом де Фенвик).
Барселона, 2–5-1918.