Отец Бернард был с мисс Данбери. У нее случился сердечный приступ, и доктор Бэрдетт, младший партнер доктора Роуча (и брат органиста церкви Святого Павла), который придерживался принципа полной откровенности, сказал ей, что еще одного приступа она может и не пережить. Мисс Данбери боялась. Отец Бернард делал все, что мог. Он торжественно помолился над ней: "Отче Всемогущий, у коего обитают души праведников, очищенных после избавления от земных уз, прими наши смиренные молитвы о душе сестры нашей, да прольется на нее свет лица Твоего. Омой ее, молим Тебя, кровью непорочного Агнца, закланного за грехи мира…" Когда молитва окончилась страстным выражением надежды на вечную жизнь и громким "аминь" из уст мисс Данбери, погас свет. Тут отец Бернард узнал нечто новое о своей прихожанке: она почти совсем оглохла и полагалась на чтение по губам, в котором достигла больших высот. Мисс Данбери стыдилась своей глухоты и держала ее в секрете, но теперь разоблачение было неизбежно. У нее где-то были свечи, но где? Мисс Данбери откопала электрический фонарик и направила луч в лицо священнику. Теперь можно было продолжать. Пока отец Бернард двигал подсвеченными губами, продолжая лгать больной, его постигло невероятно глубокое, пугающее чувство собственной никчемности. Ее страхи, торжественные серьезные слова, мимолетное видение конца беспокоили его, напоминая, что он тоже смертен.
- Бог есть, правда? Он ведь личность, правда? Некоторые говорят, что Он не личность.
- Конечно, Бог - личность, ведь мы - личности, это высший способ бытия, который нам известен, разве Бог может быть меньше чем личностью?
- А точно есть вечная жизнь, о которой мы молимся? Я правда буду жить, увижу своих близких?
- Мы не можем точно знать, как это будет, но это постулат нашей веры, мы должны ему незыблемо верить.
- Но я останусь собой? Я не хочу жить кем-то другим.
- Если бы личность прекращала существовать, вечная жизнь не имела бы никакого смысла. Господь не станет обманывать нас, подсовывая какую-то другую жизнь.
- Не знаю. Он может все.
- Кроме лжи.
- А я правда не отправлюсь в ад?
- Ну, тут вам точно нечего бояться. Я вообще думаю, что никто не попадет в ад.
- Даже Гитлер? Мне хотелось бы думать, что он в аду.
- Ну разве так можно, оставьте эти мстительные мысли!
- Вы за меня помолитесь?
- Конечно.
Дом 34 на Полумесяце внезапно погрузился в полутьму. Уильям Исткот сидел за столом и просматривал свое завещание. Оно было очень тщательно продумано - большая часть имущества отходила Антее, а остальное шло на благотворительность: дом собраний Друзей, Фонд помощи голодающим, Фонд по борьбе с раком, Международную амнистию, дом призрения Святого Олафа, центр для выходцев из Азии в Бэркстауне, Культурно-спортивный центр на Пустоши, Клуб мальчиков, ночлежку Армии спасения, Фонд национальных собраний произведений искусства (это для Розы, она любила живопись). А теперь, сидя в сгущающейся темноте, Уильям вдруг сильно, необъяснимо захотел отдать все Антее. Почему? Может, это последнее неосознанное желание хоть какого-то бессмертия? (Уильям не разделял надежд мисс Данбери.) Эта куча денег, дом на Полумесяце, дорогая земля под застройку за твидовой фабрикой. Теперь Уильям понимал, какое ощущение опоры, реальности давало ему богатство. И каким тонким, призрачным он начинает чувствовать себя теперь.
Чуть раньше Том Маккефри пробирался сквозь дождливый мерзкий вечер к Слиппер-хаусу, осторожно держа над головой зонтик, а в руке - пучок желтых тюльпанов. Он чувствовал, что необыкновенно смешон, и страшно злился на себя. Вчера он послал "мисс Хэрриет Мейнелл" открытку (с изображением ботанического сада), которая гласила:
Я буду в Белмонте завтра вечером и хотел бы ненадолго зайти - представиться Вам. Вы, наверное, знакомы с моей мачехой, и Ваш дедушка хотел бы, чтобы мы познакомились, поскольку Вы первый раз в Эннистоне. Я позвоню немного позже - узнать, удобно ли будет, если я зайду ближе к девяти. С наилучшими пожеланиями,
Том Маккефри
Он позвонил утром (трубку взяла Перл) и получил подтверждение, что визит в этот час действительно удобен. И вот он шел, чтобы покончить с этим делом (как сформулировал про себя). Он решил не приглашать Хэтти на Траванкор-авеню, во-первых, из-за Эммы, а во-вторых, ему пришла в голову ужасная мысль, что гостья застрянет надолго. Кроме того, чем ее развлекать? Гораздо естественнее будет притвориться, что он был в гостях в Белмонте, зайти в Слиппер-хаус "по дороге", для галочки, и доложить Розанову, что попытка оказалась неудачной. Тогда, в Купальнях, Эмма, увидев Хэтти, расхохотался, да и Тому одного взгляда хватило. Он увидел мокрого, жалкого красноносого крысенка, девчонку, вокруг которой даже при горячем желании нельзя было сплести романтическую фантазию.
В момент, когда погас свет, Том как раз вошел в сад через заднюю калитку, с Форумного проезда. Только что уличные фонари освещали юную зелень деревьев, светились окна Слиппер-хауса, а за ним - окна Белмонта. И вдруг все померкло, остался только тусклый дождливый сумрак неба. В этой внезапной полутьме Том положил раскрытый зонт на траву и попытался разглядеть очертания крыши Слиппер-хауса. Пока он щурился, напрягая зрение, ветер подхватил зонт, и тот легко поскакал по траве. Том уронил цветы и погнался за зонтиком, потом не нашел букет и наступил на него. Внезапно во тьме перед ним забрезжил свет. Том стоял и смотрел на тусклые мерцающие огоньки в тех окошках дома, которые девушки еще не закрыли ставнями. В окнах двигались тени с горящими свечами. Том немного подождал, глядя, как в темноте проявляются бледные прямоугольники окон, и, пока смотрел, припомнил свою старую фантазию - что его зачали в Слиппер-хаусе, в первую ночь Фионы и Алана. Потом подошел к дому и постучал.
Открыла Перл. Ради Тома она не стала рядиться в служанку. На ней были джинсы и старая трикотажная кофта. Сегодня вечером Перл собиралась выглядеть неопрятной, распущенной женщиной неопределенного возраста. Визит Тома, носителя гениальной идеи Джона Роберта, не сулил Перл ничего хорошего. Если Джон Роберт хочет так быстро спихнуть Хэтти замуж, что будет с Перл? Кроме того, за свои нечастые визиты в Эннистон Перл впитала (возможно, с подачи Руби) образ Тома как местной звезды, и ее в глубине души очень раздражало, что такого выдающегося молодого человека поднесли Хэтти на тарелочке. Конечно, Хэтти, которая отказалась воспринимать этот визит всерьез, не купится на Тома. Перл в отличие от Хэтти догадывалась о зловещей серьезности Джона Роберта, о его странном неотвязном внимании к Хэтти. Перл поняла, что это внимание проявляется уже не в первый раз, и оно ее очень беспокоило. Она тревожилась, томилась дурными предчувствиями и ревностью. А теперь еще явился молодой человек, которому она должна открывать двери, для которого она будет невидимкой и старухой. Потому она так и оделась в тот вечер, невидимкой и старухой. В Америке она никогда не чувствовала себя служанкой.
- Позвольте ваш зонтик. Мисс Мейнелл в гостиной.
Том, у которого не было плаща, протянул ей капающий зонтик. Горящая на подоконнике свечка наполовину освещала их липа, и, пока Перл закрывала входную дверь, по стенам бегали их тени.
Том вошел в гостиную с цветами в руках. Перл за дверью сказала:
- Сейчас я принесу еще свечей.
Две свечи, на камине и на бамбуковом столике со стеклянной крышкой, накрыли комнату мягким куполом тусклого света.
Хэтти наотрез отказалась уложить волосы в узел. Сегодня они были зачесаны назад и заплетены в простую косу, толстую и тяжелую, спускающуюся вниз по спине. Хэтти надела первую попавшуюся футболку и обтягивающие джинсы, в которых видно было, какие длинные и худые у нее ноги. Ее кожа, казалось, принадлежит маленькой девочке, а не девушке. Из-под футболки выпирали ключицы, но не грудь. Тому она показалась почти такой же маленькой девочкой, как и в первый раз, но хотя бы не такой задрипанной.
- Я вам цветы принес, - сказал Том. Он протянул Хэтти букет, и она приняла его. - О боже, они все грязные!
Желтые тюльпаны были в грязи.
- Боюсь, я их уронил.
Вошла Перл, неся еще две свечи.
- Куда их поставить?
- Куда хочешь. Помой цветы, пожалуйста, - ответила Хэтти. (Первые слова из ее уст, услышанные Томом.) Она вручила цветы Перл, которая поставила свечи на подоконный диванчик. - Хотите что-нибудь выпить? Кока-колы?
- С удовольствием, - ответил Том, который ненавидел кока-колу.
Он провел пальцами сквозь волосы, расчесывая длинные и в этот момент довольно мокрые кудри. Вернулась Перл с напитками и тюльпанами, отмытыми и сильно потрепанными, в лиловой вазе.
- При свечах всегда так красиво, - заметил Том.
- Мы просили зажечь камин, - сказала Хэтти, обращаясь к Перл, - и закрой ставни, пожалуйста.
Хэтти и Том смотрели, как Перл разжигает газовый камин и закрывает ставни, открывая взорам творение Неда Ларкина.
Хэтти протянула Тому стакан кока-колы, взяла другой сама и произнесла:
- Садитесь, прошу вас.
Они сели на шаткие бамбуковые кресла с подушечками.
- У вас нет керосиновых ламп? - спросил Том. - Они бы пригодились для такого случая.
- Кажется, нет, - ответила Хэтти, сделала паузу и продолжила: - Вы, кажется, знакомы с моим дедушкой?
- Да, я его один раз видел.
- Один раз?!
- Ну… да…
- Я думала, он вас хорошо знает.
- Я с ним познакомился на прошлой неделе, он попросил меня зайти к нему.
- Да? - спросила Хэтти, - Насчет чего?
- Насчет вас.
- Меня?
- Да, но… разве он вам не говорил?
- Что именно?
- Про свою идею.
- Какую идею?
- Насчет нас.
- Нас?
- Да, насчет вас и меня. Простите, я очень сумбурно рассказываю…
- Значит, это он решил, что вы должны прийти меня навестить? - спросила Хэтти.
- В каком-то смысле да. То есть я хочу сказать, да.
- Но зачем?
- Он хочет, чтобы мы познакомились.
- Зачем?
- Ну а почему бы и нет! - ответил Том.
Он понимал, что уже совершил несколько оплошностей, и остро сознавал свое чудовищно фальшивое положение, но обиделся на резкий, агрессивный тон Хэтти, словно обвиняющей во всем его. Он подумал, неужели у нее совсем нет чувства юмора, ощущения забавы? Почему она так сердится?
- Я хочу сказать, - произнес он, - вы ведь недавно приехали…
- Ну и что?
- Я бы мог показать вам город, познакомить с людьми, и… и все, и не надо думать, что я…
- Я и не думала! - ответила Хэтти. Она словно застыла от гнева.
- Я не предлагал…
- Разумеется, нет, - ледяным тоном ответила Хэтти, - Насколько я помню, мы нигде не встречались?
- Нет, я вас видел в Купальнях три секунды в тот жутко холодный день, когда снег шел. Даже две секунды. Не могу сказать, что…
- Не можете. Я понимаю. Ладно, мне очень жаль, что вы побеспокоились…
- Никакого беспокойства, честное слово… я надеюсь…
- Моя горничная прекрасно знает Эннистон и сможет показать мне город, так что вам незачем себя утруждать.
- Но…
- И кроме того, я скоро еду домой.
- Домой?
- Да, в Колорадо, я там живу.
Американское название упало в разговор, словно отсекая его Ударом топора, и Том осекся, как будто его взору предстал ледяной утес из Скалистых гор.
- Ну хорошо… в таком случае… - пробормотал он.
Воцарилась тишина, во время которой Хэтти взяла с пола свой стакан, протянула руку и со звяканьем поставила на стеклянную поверхность бамбукового столика. Затем встала.
Том начал говорить: "Боюсь, что я…" Потом тоже встал.
Перл, которая, конечно, подслушивала снаружи, в нужный момент открыла дверь гостиной. Том прошел в коридор. Уход стал, таким образом, неизбежен. Том повернулся к девушкам - худенькой и бледной помоложе и крепкой смуглой постарше. У обеих лица свело острой враждебностью и беспокойством. Это абсурд, подумал он, это все ошибка. Я могу все объяснить. Но объяснить он не мог. Он сказал:
- Простите меня, пожалуйста… я не хотел вас побеспокоить… боюсь, что я не смог объяснить…
- Что вы, никакого беспокойства, - ответила Хэтти.
Перл открыла входную дверь.
Том вышел под дождь и ощупью пошел по саду, теперь уже абсолютно темному, в направлении задней калитки. Дождь намочил волосы и потек по шее, напомнив о забытом зонтике. Том пошел обратно и уже приблизился к дому, когда входная дверь вдруг со страшной силой распахнулась. Оттуда что-то вышвырнули, и оно разлетелось по газону. Это был злосчастный пучок тюльпанов. Дверь захлопнулась, а потрясенный Том застыл, глядя, как огонек свечи в окне прихожей лихорадочно трепещет от внезапного сквозняка. Затем повернулся и побежал по саду.
- Что это было? - спросила Перл, видя слезы Хэтти, стекающие меж пальцев.
- Ты разве не слышала?
- Да, но…
- Он не поклонник, он обманщик - и принес эти ужасные лживые цветы…
- Они-то чем виноваты! И почему он обманщик?
- Он пришел только потому, что ему велели.
- Ну хорошо, пусть так, но он надеялся, что ты поймешь.
- Что я пойму? Что-то ужасное…
- Но ты жалуешься, потому что он не поклонник.
- Я не жалуюсь!
- Ты же сказала, что тебе не нужен поклонник!
- Не нужен. Я только хочу, чтобы меня оставили в покое. А потом мне устраивают эту гадость и все портят. Ну зачем ему надо было приходить? Он ужасный человек, такой грубый… и теперь все испорчено… Перлочка, миленькая, я хочу домой, я хочу домой!
О боже, подумала Перл, обнимая Хэтти, как все запуталось, и не важно, из-за чего… а какой мальчик красивый, и, я думаю, от этого еще хуже. Наши беды только начинаются. И скоро по щекам бедной Перл тоже покатились слезы.
- Ты пойдешь гулять, как обычно? - спросила Габриель у Брайана.
Пресловутая летняя поездка Маккефри к морю была в полном разгаре. Сияло солнце, дул восточный ветер, на дворе стоял май. После долгих споров было решено ехать только на день, что все дружно сочли наихудшим вариантом. Брайан обычно, в знак протеста против удушающе семейной обстановки, поворачивался спиной к свободной стихии и уходил в глубь суши, тем самым избегая развлечений на пляже.
- Нет, - ответил Брайан.
- Почему? Ты устал?
- Нет, ничего подобного. С какой стати?
- Ну тогда посиди. Или все же пройдешься к скалам?
- Обязательно надо покомандовать! Отвяжись!
Габриель чуть поморщилась от обиды, совершенно взбесив этим Брайана, и продолжила молча распаковывать различные предметы, составляющие ритуальный комплект снаряжения семейства Брайана Маккефри на пляже.
"Почему я не хочу пойти пройтись, как обычно?" - спросил себя Брайан. Истина была ужасна. Он боялся, что Габриель окажется наедине с Джорджем. Хуже того - попытается остаться наедине с Джорджем. "Я, кажется, совсем спятил, - подумал Брайан. - Зачем он вообще поехал? Какая наглость - взял и поехал с нами на море, будто он такой же, как все".
Конечно, были и будут и другие поездки на море, но эта должна была собрать весь клан, недаром Габриель, к раздражению мужа, сравнила ее с Рождеством. Эта поездка продолжала традицию ежегодных летних семейных сборищ в Мэривилле и могла быть воспоминанием о том доме или поминками по нему - дом стоял меньше чем в миле от места, где сейчас расположилась семья. Именно это злило Брайана сильнее всего. Он был равнодушен к "родовому" дому у моря, поскольку гораздо больше любил свой собственный. Но, как и все остальные, сильно обиделся на недостойный поступок Алекс, которая продала дом, никого не спросив. Теперь Брайан считал, что лучше вообще забыть про всю эту историю. Габриель вечно возвращалась из поездки на море в слезах - оплакивала потерянный дом. А если цель поездки - показать узурпаторам Блэкетам, что семейство Маккефри ничуть не страдает, то идея явно неудачная. Конечно, этот клочок берега, ближайший к Эннистону неиспорченный пляж, особенно прекрасен; но семья проявила бы гораздо большее мужество, если бы совсем перестала сюда ездить. В более общем смысле, конечно, традиция паломничества сохранилась, поскольку оно превратилось в семейный обычай, движимый и одушевляемый сентиментальностью женщин (то есть Габриель, Алекс и Руби) и ожиданиями детей (то есть Адама и Зеда). Алекс притворялась, что ей все равно, но на самом деле ценила эту поездку как проявление своей власти матриарха.
- Если б еще и Стелла была с нами, - говорила Габриель, расстилая большой ковер с шотландским узором, - все было бы…
Она хотела сказать "идеально", но не могла себя обманывать: картина с участием Брайана не могла быть идеальной.
- …так мило.
- Стелла ненавидела эти гулянки еще больше моего, - сказал Брайан и пнул ногой камень. - А если уж так приспичило поехать, зачем было тащить с собой чужих людей?
Участники поездки - Брайан, Габриель, Адам и Зед, Алекс и Руби, Джордж, Том и Эмма, Хэтти и Перл - уже разбежались в разные стороны. Алекс предложила Тому позвать Эмму. Том, который обожал эти вылазки, поехал бы в любом случае, и два, как называл их Брайан, "бездельника", очевидно, без труда сбежали от лондонской учебы. К вящему раздражению Брайана, Габриель также пригласила Хэтти и Перл, которых как-то встретила в Купальнях. Отчасти из доброго отношения к той, кого общественное мнение записало в бедные малютки, отчасти из намеренно выработанного материнского, собственнического чувства по отношению к Хэтти, не проявлявшегося ранее, отчасти из любопытства и навязчивой воспаленной зависти к счастливой жиличке вожделенного Слиппер-хауса. Как бы то ни было, они все собрались на пляже.
Семейство Брайана Маккефри приехало вместе с Томом и Эммой в старом "остине" Брайана. Перл привезла Хэтти в прокатном "фольксвагене". (Девушкам нельзя было иметь собственную машину, но Перл научилась водить в Америке, где им иногда разрешалось брать автомобиль напрокат.) Алекс привезла Джорджа и Руби в "ровере" Уильяма Исткота - он всегда настаивал, чтобы она брала его машину, если нужно. (Самих Исткотов - Уильяма, Антею и Розу, когда она была еще жива, - в эти поездки почему-то никогда не приглашали.) Машины поставили у тропы в верхнем конце длинного поля, покрытого желтой, грубой, расчесываемой ветром травой, на которой пятнами виднелись овцы. По ней же все пошли к морю. Трава кончалась у проволочной изгороди, через которую можно было вылезти на темные скалы, стоящие по всей длине пляжа, и по ним без труда спуститься вниз. Сам пляж был покрыт зернистым песком с мелкими камушками, а ближе к морю опять начинались темные зубчатые скалы, покрытые золотисто-коричневыми водорослями и особенно хорошо видные во время отлива.